Тот забился в своих цепях, увидев Калабаса с ножом, и еще отчаяннее замычал сквозь кляп, — но оковы держали крепко. Калабас, чуть согнув колени, приложил нож к одной из темных отметин на груди у раба. Сгусток с легким шипением упал на подставленное слугой блюдо. Раб успокоился, увидев, что нож предназначен не для него, и выпученными глазами стал следить за Калабасом, который обходил его тело, раз за разом повторяя то же самое, пока не собрал все темные сгустки. Сделав это, Калабас вернул нож в очаг, преклонил колени перед троном и со склоненной головой протянул блюдо князю. Фаран, стряхнув с себя оцепенение, подался вперед. На блюде извивались напитанные кровью пиявки. Взяв блюдо у Калабаса, князь поднес первую пиявку ко рту и раздавил зубами — кровь брызнула ему на подбородок, точно сок переспелого плода. Жадно проглотив пиявку, Фаран схватил другую и тут поймал на себе завороженный взгляд скованного раба.
— Убери его, — прошуршал он, словно его голосовые связки были сделаны из кожи и песка, а не из живой ткани. Калабас щелкнул пальцами, и из мрака явились двое в масках-черепах служителей храма.
— Обратно в бассейны, — распорядился Калабас, кивнув на раба. Загремели цепи, и ноги зашаркали по полу, но Фаран уже не смотрел туда — зажмурившись от удовольствия, он копался в блюде. Он клал в рот то одну пиявку, то две зараз — кровь уже залила ему весь подбородок. Наконец лакомство кончилось, и Фаран удовлетворенно откинулся назад, с лязгом выронив блюдо.
Но удовлетворение его было неполным. Пиявки питали его кровью, но он никогда не мог насытиться, хотя в бассейнах содержалось множество рабов. Лишь кровь, выпитая из вен и артерий живого человека, могла насытить князя до конца. Однако в пиявках содержалось некое магическое вещество, разжижающее кровь, — это было известно еще до рождения Фарана, почти двести лет назад. Теперь он может быть спокоен до завтра: кровь его не высохнет и не свернется, и он не погрузится в вечный сон, которого боятся все живые мертвецы.
Калабас, чувствуя несытость Фарана, сказал:
— Господин, позволь привести тебе раба, чтобы испить из него: зачем ты, именно ты, должен отказывать себе в чем-то?
Фаран устало прикрыл глаза.
— Ты не хуже меня, Калабас, знаешь — зачем. — Сморщенная кожа у него на шее шевелилась, когда он говорил. — В Тралле более двух тысяч наших Братьев — а предателей и рабов, чтобы их кормить, остается все меньше — и в колодках на площади, и здесь, в катакомбах. Пока не закатится Эревон, Братья должны напиться живой крови, иначе жилы их иссохнут и они умрут окончательной смертью. Каждый месяц мы теряем все больше и больше, и засуха все усиливается. Я должен подавать другим пример: если я могу питаться пиявками, то почему бы им не делать этого?
— Но почему бы нам, господин, не использовать оставшихся горожан? В них столько крови, что на всех хватит.
— Ты знаешь и это, — отмахнулся Фаран. — Пока солнце еще светит на небе, нам нужны живые, чтобы нести службу днем — иначе враги из чужих краев придут и уничтожат нас. Чудь, живущая за Палисадами, и так уж норовит вторгнуться на человеческие земли. Скоро она явится и сюда. Кто будет при свете дня стоять на стенах и защищать ворота? Только живые на это способны — поэтому мы должны сохранить им жизнь, дав им надежду сделаться такими же, как мы. Жить и тогда, когда солнце угаснет навеки.
— Пусть скорее настанет этот час, — с жаром произнес Калабас.
— Солнце меркнет с каждым днем — теперь уж недолго ждать. — И Фаран, отвыкший от столь пространных речей, погрузился в раздумье, а Калабас почтительно отступил куда-то во мрак.
Думы Фарана были невеселы. Веселость никогда не была ему свойственна, но нынешние его тревоги становились уж слишком назойливыми и требовали незамедлительного решения.
В Тралле для сторонников Исса складывалось отчаянное положение. С каждым месяцем в подземельях все больше Братьев, которым не досталось крови, впадало в вечный сон. В городе просто-напросто не хватало пищи для всех. Немногие невольничьи караваны рисковали пускаться в далекий путь до Тралла. Повелители Фарана, старейшины Тире Ганда, где рабы, взятые в сотне войн, щедро питали живых мертвецов, не сдержали обещаний, данных Фарану семь лет назад: если он возьмет Тралл, говорили они тогда, у него больше не будет недостатка в крови для Братьев. А что на деле? Он ест пиявок, насосавшихся крови рабов, и во всем зависит от наемников, которые могут бросить его в любую минуту — стоит только прийти с севера слухам, что Чудь, мол, собралась в поход и уже перешла через Палисады. И если даже нелюди не возьмут Тралл, все равно чума, голод и вампиры не дадут дожить до будущего года больше чем нескольким сотням из некогда многочисленного городского населения. И сердце города почти что замрет. А вскоре исчезнут и эти немногие, и останутся только Братья, которые без живой крови впадут в вечный сон. Тралл опустеет и будет стоять среди болот обиталищем летучих мышей, оплетенный плющом и задушенный травами. Город-призрак.
Того ли хотели старейшины Тире Ганда, посылая Фарана разбить Иллгилла? Фаран был молод по сравнению с ними: многие из них прожили больше тысячи лет. И ему нетерпелось проявить себя. Ровно семь лет назад он разбил на этих болотах армию барона. Но взятие Тралла ничего не решило. Веками отрезанный от мира с тех пор, как воды поднялись и затопили поля, Тралл не представлял собой никакой коммерческой ценности. Даже до битвы он привлекал только паломников, посещавших храмы Исса и Ре.
Теперь приверженцы Ре почти не приходят в город. Приверженцы Исса — иное дело: фанатики все до единого, они стекаются сюда, ища жизни в смерти. Если им отказывают, они зачастую отдают себя в жертву вампирам, ввергая тех в кровавую горячку, от которой может пострадать всякий. Эти паломники — только лишняя обуза, тяжкое бремя для скудных возможностей города.
Этой же ночью и вовсе хлопот не оберешься: он слышал, что многие верующие вышли на улицы, ибо по древнему пророчеству Книги Червей в этот самый вечер все мертвые должны подняться и уничтожить живых. Фаран и сам наполовину верил в это пророчество. Семь лет исполнилось с того дня, как Тралл пал перед победоносным войском. Будет правильно, если в эту ночь всякая жизнь в городе прекратится. Если пророчество сбудется, даже кровь верных Иссу не удовлетворит Братьев. Каждую каплю вынюхают и выпьют досуха.
Раньше Фаран надеялся задержаться здесь до того, как угаснет солнце, но теперь он понимал, что пора уходить — пора оставить этот храм и отправиться туда, где человеческая кровь ценится дешево. Быть может, пророчество и вправду сбудется, а нет — так город захватят нахлынувшие с севера нелюди. В любом случае Траллу конец, и настала пора с ним расстаться. Поступив так, Фаран бросит вызов старейшинам Тире Ганда, но он не для того прожил двести лет, чтобы отдать свое бессмертие за этот забытый богами камень посреди болота. Он оставит Братьям ту небольшую толику живой крови, что еще сохранилась здесь. До Суррении всего две недели пути: там живые пока еще кишмя кишат, и он опять заживет припеваючи... А когда-нибудь, лет через сто, он вернется в Тире Ганд хозяином, властелином живых мертвецов. Так будет, но для начала надо решить насущные вопросы.
— Вернулся ли Голон? — бросил он во мрак. Калабас возник оттуда, как услужливый призрак.
— Нет, господин, он еще в городе.
Фаран выругался. Вараш убит в своем собственном храме, и убийца все еще на свободе. Завтра весь Тралл будет знать, что ставленник Фарана убит, а он, Фаран, оказался бессилен. Чего доброго, эта весть дойдет и до Тире Ганда, вызвав неудовольствие старейшин. Если авторитет Фарана даст трещину, жди вооруженного бунта, когда живые, как при Иллгилле, снова бросятся в катакомбы, сжигая всех, кого найдут там. Фаран вздохнул. Дело надо уладить этой же ночью, и если кто способен найти жреца, убившего Вараша, то это Голон. С помощью своих чар он разыщет виновного, где бы тот ни был. Тралл велик, но Голон сделает свое дело.
Приближающиеся шаги вывели Фарана из задумчивости. Он понюхал воздух: идущего еще не было видно, но Фаран и на таком расстоянии чуял живую кровь. Вскоре перед ним явился Голон, словно вызванный мыслями своего господина.
— Итак? — спросил князь.
Голон, покачав головой, без приглашения опустился на стул. Из всех живых только он один мог позволить себе такую вольность.
— Жрецы обыскивают Нижний Город. Можно подумать, что у беглеца нет запаха: мы обшарили все дома около храмов, и целые, и разрушенные — никого.
— Оба храма участвуют в поисках, а он все-таки ускользает от нас! — Фаран встал с трона и стал шагать по каменному полу. Резко остановившись перед Голоном, он спросил: — Как ему удалось уйти из храма, прежде всего?
— Он выпрыгнул в окно, — пожал плечами Голон, — и ему повезло: он ухватился за что-то и спустился вниз.
— Ступай опять туда — и ищите до рассвета, если нужно. Братья помогут вам.
— Братья? Жрецам Ре это не понравится.
— Сами виноваты — не надо было упускать этого человека! Ступай скорее — времени у нас в обрез. — Слюна пузырилась на потрескавшихся губах Фарана — он с трудом сдерживал себя.
— Слушаюсь, мой господин, — прошептал, вставая, Голон, напуганный злобой в голосе своего хозяина.
— Помни: он должен быть найден.
Князь посмотрел вслед Голону. Вот еще один пример падения авторитета: даже самый преданный слуга начинает задавать вопросы. А что, если вампиры и впрямь убьют кого-нибудь из переметнувшихся жрецов Ре, ищущих убийцу Вараша? Пора, пора уносить ноги из Тралла. Предатели из храма Ре, такие как Вараш, сослужили ему хорошую службу — пусть напоследок послужат ему своей смертью. А если жреца не найдут? Тогда, возможно, придется уходить этой же ночью. Надо сделать распоряжения.
— Калабас!
— Да, господин?
— Пошли стражников в храм Сутис и вели им привести сюда девушку.
— Да, господин.
— Дай им с собой золота — сотни монет хватит, — и пусть скажут верховной жрице, чтобы не ждала девушку обратно. За это я и плачу.
Калабас низко поклонился и скрылся, пятясь, во мраке. Фаран снова опустился на трон. Нынче ночью он наконец получит ее. Сколько раз томился он над этой молочно-белой шеей, сдерживая себя в последний миг. Но в эту ночь все будет иначе. В эту ночь он напьется ее крови — это будет достойное прощание с городом. Легкая улыбка предвкушения заиграла на губах Фарана. Возможно, все еще обернется к лучшему.
ГЛАВА 7. ДВОРЕЦ УДОВОЛЬСТВИЙ
Ночь завладела Траллом — она ползла на улицы из подвалов и склепов, проникая в каждую щель, словно неудержимый прилив. Все больше и больше живых мертвецов вылезало из темных нор, где они спали днем, и присоединилось к своим братьям и сестрам — шуршали их заплесневелые покровы, и черная кровь медленно струилась по оцепенелым телам. Велика была их жажда — ведь новая, бесповоротная смерть ждала их, если они не напьются живой крови до захода луны.
Однако тех, кто явился на храмовую площадь, ждало разочарование: осужденных в колодках уже высосали досуха. С животными стонами обманутых ожиданий опоздавшие разбежались по городу, нюхая воздух в поисках домов, где есть живые.
С далеких Палисадов надвигалась гроза. То и дело сверкала молния, и вампиры, застигнутые на открытом месте, застывали в ее белом свете, защищая руками глаза, а после спешили дальше, зная, что скоро молния загонит их под землю, положив конец охоте.
Кроме вампиров, на улицах не было ни единой души. Брошенные сторожевые костры, под вечер ревевшие вовсю, теперь угасали. Часовые на стенах замкнулись в своих темных караульных башнях, не зная, куда смотреть: на окутанную туманом равнину или назад, где того и гляди кто-то начнет скрестись у двери, жалобно выть и хрипло молить о глотке крови, об одном-единственном глоточке...
Но было в городе одно место, где ночи не оказывали привычного ей почтения. Большой дом, стоящий за высокой стеной на улице, идущей от храмовой площади, весь сиял огнями. Во дворе его тысяча фонарей с фитилями, пропитанными летой, мигала в холодном воздухе, своим ароматом рассеивая сернистый болотный смрад, заполнивший город; огни светили так ярко и приветно, что вампирам должно было казаться, будто солнце скорее взошло, нежели село. Они далеко обходили это место, шипя, если свет колол их слабые глаза раскаленными иглами.
Здание могло быть большим особняком, но почему-то было видно, что это не жилой дом, а торговое заведение либо место паломничества. Серые стены из местного гранита, поросшие мхом и лишайником, ограждали мощенный гравием двор и обширный сад. Само здание состояло из трех этажей — первый был сложен из гранита, но два верхних, из оштукатуренного дерева, с годами совсем обветшали. Деревянные балконы, поддерживаемые деревянными же консолями, и спереди, и сзади угрожающе нависали над двором и садом. На них тоже горели фонари, а окна за яркими занавесками светились еще веселее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71