— О-о! Ну что же… Тогда давайте их прикончим.
— Это мы и собирались сделать, если не будет другого выхода.
Хаскер просиял:
— Хорошо. Когда я понадоблюсь, позовите. Пойду покормлю коня. — Повернувшись, он зашагал прочь.
— Что за черт? — Страйк ошалело смотрел ему вслед.
Коилла покачала головой:
— Да, здорово его пробрало, прямо не узнать.
— Ты все еще станешь утверждать, что он поправится, Элфрей? — спросил Страйк.
— Не стану спорить, он не слишком торопится поправляться. Но в моей практике были случаи, когда солдаты поправлялись после тяжелой лихорадки. Или после малярии с осложнением на легкие — когда, знаете, в легких у них вода. Довольно часто они после этого несколько дней как в бреду. А бывает, что и ведут себя после болезни не так, как прежде.
— Не так, как прежде! — воскликнула Коилла. — Да он, по-моему, вообще превратился в кого-то другого.
— Не знаю, тревожиться нам или скорее благодарить богов за это, — признался Джап.
— По крайней мере, он дал тебе отдых от своих нападок, а всем нам — от постоянного ворчания.
— Ты исходишь из предположения, Элфрей, что его поведение изменилось из-за болезни, — сказал Страйк. — А нет ли тут какой-нибудь иной причины? Может быть, он ударился головой, а никто не заметил…
— Таких признаков нет. Удариться он, наверное, мог, но тогда остались бы какие-то следы. Я не большой специалист по повреждениям головы, Страйк. Мне известно только, что после них иной раз начинаются странные поступки и странные речи.
— Ну, на вид он не вызывает недоверия, но все-таки лучше будет, если мы станем за ним присматривать.
— Ты ведь не позволишь ему принимать участие в осуществлении нового плана? — сказала Коилла.
— Нет, он обременит нас. Он останется вместе с парой часовых, которые будут охранять лагерь и лошадей. И кристаллы. Я вот что подумал, Коилла… Ты не станешь возражать, если я предложу тебе остаться с ними?
Ноздри Коиллы раздулись.
— Не хочешь ли ты сказать, что и я обременю вас?
— Конечно, нет. Но ты не любишь закрытые помещения, ты не раз говорила об этом, а я хочу оставить здесь того, на кого могу положиться. Потому что звезды я с собой не возьму. Слишком большой риск!.. Вот ты и присмотришь за ними до нашего возвращения. — Он заметил выражение ее лица. — Да, вот еще что мне пришло в голову… Если мы не вернемся, ты, так сказать, продолжишь наше дело.
— В одиночку?
Джап ухмыльнулся:
— Нет, с Хаскером.
Она гневно глянула на него:
— Очень смешно.
Все посмотрели в сторону Хаскера. Тот кормил лошадь с ладони, похлопывая ее по спине.
ГЛАВА 23
Это ярость Господня!..
У Кимбола Хоброу не было сомнений.
Погоня за безбожными ворами, этими нелюдьми, которые забрали его собственность, привела священника к берегам Калипарра. Его сопровождали последователи, дюжин десять. Когда пала ночь, они натолкнулись на следы побоища. Примерно две дюжины тел, по большей части женщин и детей, усеивали участок земли рядом с торговым путем.
Хоброу узнал их одежду. Нескромная, выдающая страсть к плотским наслаждениям, своими яркими цветами она свидетельствовала о непомерном тщеславии. Знает он таких: богохульники, сошедшие с пути праведного. Жалкие последователи многобожья…
Он ходил среди убитых, по пятам за ним шли охранники. Если вид отрубленных рук-ног и содранной кожи и произвел на проповедника какое-то впечатление, то он ничем это не выдал.
— Слушайте, — сказал он. — Их души отошли от истинного и единственного пути. Они приняли грязное язычество нечистых рас, а за это Господь покарал их. А ирония, братья, заключается в том, что мечом Своего возмездия он сделал нелюдей. Они легли со змеем, и змей же пожрал их. Все сходится.
Он продолжал осматривать убитых, изучая лица, оценивая тяжесть ран.
— Десница Всемогущего длинна, а ярость Его не знает пределов, — вещал Хоброу. — Он вознаграждает Своих избранных, но и поражает нечестивцев.
С другой стороны разгромленного лагеря его позвал охранник. Хоброу подошел к нему.
— Что такое, Калверт?
— Одна еще жива, господин. — Солдат указал на женщину.
У той была коса светлых волос. С окровавленной грудью женщина еле-еле дышала. Жить ей осталось недолго.
Хоброу опустился на колени возле нее. Женщина, по-видимому, смутно отдавала себе отчет в том, что рядом кто-то есть. Она попыталась что-то сказать, но слова не выходили из дрожащих губ.
Хоброу склонился ниже.
— Говори, дитя. Исповедуй свои грехи и облегчи душу.
— Они… они…
— Кто?
— Они пришли… и…
— Они? Ты говоришь об орках?
— Орки. — Ее стеклянистые глаза на мгновение сфокусировались. — Да… орки.
— И они сделали с вами это?
— Орки…
— Да, орки, — Хоброу говорил медленно и отчетливо. — Тебе известно, куда они пошли?
Она не ответила. Он схватил ее за руку и сжал.
— Куда они пошли? — повторил он.
— Скр… Скратч…
— Мой Бог! — Он отпустил руку женщины и встал.
Ее рука потянулась к нему, но, незамеченная, упала на землю.
— По коням! — провозгласил Хоброу. В его голосе пылала мессианская страсть. — Змей, которого мы разыскиваем, в союзе со своими сородичами. Начинаем крестовый поход, братья!
Заразившись его пылом, все бросились к коням.
— Мы отомстим им! — поклялся он. — Господь направит нас и защитит!
Росомахи провели день в поисках другого входа в Скратч. Если он и существовал, то был слишком хорошо укрыт от посторонних глаз. Но и троллей, вопреки своим опасениям, они тоже не встретили, так что по крайней мере в этом им повезло.
Страйк решил проникнуть в лабиринт через главный вход (так они стали называть шахту) на следующее утро. Теперь, когда стемнело, оставалось лишь ждать. Поскольку кое-кто придерживался мнения, что тролли выходят на поверхность с наступлением ночи, выставили двойные наряды стражи, и все держали оружие неподалеку.
Элфрей предложил разделить немного пеллюцида. У Страйка не возникло возражений, при условии, что очень немного и исключая стражников. Сам он не стал его курить, а прилег на одеяло поблизости от лагеря и принялся обдумывать план.
Последнее, что он ощутил, перед тем как погрузиться в сон, был сладкий аромат кристаллов.
Сквозь сгущающиеся сумерки начал пробиваться свет первых звезд. Страйк никогда не видел таких ярких.
Он стоял на краю обрыва.
На расстоянии броска копья, прямо напротив него, возвышалась отвесная скала с деревьями на вершине, высокими и прямыми. Две скалы разделялись глубоким каньоном. Далеко внизу ревела белопенная река. Бурные волны ударялись о валуны, вздымаясь облаками мелких капель. Скалы тянулись в обе стороны куда хватало глаз,
Их соединял покачивающийся подвесной мост из толстых канатов и перекрученной бечевы, с деревянными перекладинами.
Наличие моста — и только оно — подвигло Страйка поставить ногу на перекладину и двинуться над пропастью.
По мере того как он удалялся от укрытия, которое давала скала, холодный бриз все больше умерял приятное тепло начинающегося вечера. Бриз доносил капли из потока внизу и охлаждал кожу.
Страйк шел медленно, наслаждаясь величественностью зрелища и глубоко вдыхая кристально чистый воздух.
Он прошел уже примерно с треть, когда заметил, что кто-то идет навстречу. В полумраке Страйк не мог разобрать черты, но кто бы это ни был, двигался он уверенно и целеустремленно. Страйк не стал замедлять шаг. Вскоре фигура приблизилась достаточно, чтобы ее можно было рассмотреть как следует.
Это была та самая женщина-орк, которую он видел здесь раньше. Где бы это «здесь» ни находилось.
Она была в пламенно-алом, украшенном перьями, головном уборе, меч был прикреплен сзади, так что его рукоятка виднелась над левым плечом. Одной рукой она слегка прикасалась к канату-поручню.
Они узнали друг друга одновременно, оба улыбнулись.
И встретились посередине.
— Наши пути опять пересеклись, — сказала она. — Приятная встреча.
Он испытал то же странное волнение, что и при предыдущих встречах.
— Приятная, — в тон ей ответил он.
— Воистину ты орк мимолетной странности, — сказала она.
— Это как?
— Твои приходы и уходы скрыты покровом тайны.
— То же самое я могу сказать и о тебе.
— Это не так. Я всегда здесь. А ты появляешься и исчезаешь, как водная дымка, вскормленная рекой. Куда ты уходишь?
— Никуда. То есть я… наверное, я исследую, ищу новые пути. А ты?
— Я иду туда, куда диктует жизнь.
— А меч свой ты носишь таким образом, что его не очень легко вытащить.
Она бросила взгляд на его меч в ножнах, прикрепленных к поясу.
— Чего нельзя сказать о тебе. Так, как у меня, лучше.
— Так, как у тебя, было раньше обычаем моей страны. По крайней мере, так носили меч, если путешествовали в безопасных местах. Но это было давно.
— Я никому не угрожаю и путешествую, где мне угодно, и это безопасно. Там, откуда ты пришел, все иначе?
— Иначе.
— Тогда в твоей стране, наверное, и в самом деле невесело. Говоря так, я не хочу тебя обидеть.
— Я и не обижаюсь. Ты сказала правду.
— Может быть, тебе стоит перебраться сюда и раскинуть свой лагерь здесь?
Он не был уверен, приглашением ли это прозвучало.
— Это было бы приятно, — ответил он. — Жаль, но я не могу.
— Что-то мешает тебе?
— Я не знаю, как перебраться в твою страну.
Она рассмеялась:
— Если захочется поразгадывать загадки, на тебя всегда можно рассчитывать. Как ты можешь говорить это, если находишься здесь прямо сейчас?
— Я понимаю в этом не больше тебя. — Он посмотрел вниз, на громыхающую воду. — Я разбираюсь в своих проникновениях сюда не больше, чем река разбирается в том, куда течет. Даже меньше, потому что река всегда впадает в океан, и она вечна.
Женщина придвинулась ближе.
— Мы тоже вечны. Мы течем с рекой жизни. — Потянувшись к кошельку на поясе, она извлекла из него два камушка, круглых и гладких. — Я нашла их на берегу. — Она разжала ладонь, и камушки устремились вниз. — Теперь они опять одно с рекой, так же как мы с тобой — одно с рекой времени. Не кажется ли тебе, что здесь, на мосту, очень удачное место для нашей встречи?
— Не уверен, что понимаю, о чем ты.
— Неужели?
— То есть я чувствую, что в твоих словах есть правда, но их смысл от меня ускользает.
— Потянись глубже и поймешь.
— Но как это сделать?
— Не прилагай усилий, и все получится.
— Теперь уже ты говоришь загадками?
— Истина проста, это мы предпочитаем воспринимать ее как загадку. Понимание придет к тебе.
— Когда?
— Оно начинается с этого вопроса. Будь терпелив, чужестранец. — Она улыбнулась. — Я все еще называю тебя чужестранцем. Я не знаю твоего имени.
— Так же как и я твоего.
— Так как тебя зовут?
— Страйк.
— Страйк. Сильное имя. Оно хорошо тебе служит… Страйк, — повторяла она, будто пробуя имя на вкус. — Страйк…
— Страйк. Страйк. Страйк!
Его трясли.
— У-ум-м… Как… Как тебя зовут?
— Это я, Коилла. Да очнись же, Страйк!
Страйк заморгал и огляделся. Вернулось осознание того, где он находится.
Светает. Они в Скратче.
— У тебя странный вид, Страйк. Ты в порядке?
— Да… да. Просто… сон.
— Мне кажется, в последнее время ты часто их видишь… Кошмары?
— Нет. Очень далеко от кошмара. Всего лишь сон.
Дженнесте снились кровь, смерть, разрушение, страдание и отчаяние. Ей снилась похоть и то озарение, которая она несет.
Как, впрочем, и всегда.
Она проснулась в своем внутреннем святилище. Искалеченное тело человека — мужчины, почти юноши — лежало на алом алтаре посреди остатков ночного ритуала. Не обращая на него никакого внимания, Дженнеста поднялась и прикрыла наготу меховым плащом. Ее костюм завершила пара высоких кожаных сапог.
Рассвет едва зарделся, а у нее было незаконченное дело.
Когда она вышла из покоев, часовые-орки вытянулись по стойке «смирно».
— Пошли! — отрывисто приказала она. Орки последовали за ней. Она провела их сквозь лабиринт коридоров, вверх по пролетам каменных лестниц и в конце концов на открытый воздух. Они очутились перед дворцом, на площади для парадов.
Там, выстроившись стройными рядами, стояли несколько сот воинов ее оркской армии. Слушателями — ибо именно для того, чтобы слушать, они здесь и находились — были представители каждого полка. Так она могла быть уверена, что слово, которое им сейчас предстоит услышать, быстро распространится по всей орде.
Перед войсками располагался приземистый деревянный столб высотой с небольшое дерево. К нему ремнями был привязан солдат-орк. Почти до талии ему доходили вязанки хвороста и сухой щепы.
Генерал Мерсадион встретил Дженнесту поклоном. Выйдя вперед, он поднял пергамент на уровень глаза. Громоподобным голосом (именно за свой голос ему и была поручена столь непопулярная роль) он начал читать.
— По приказу Ее Императорского Величества Королевы Дженнесты пусть все узнают, что выяснил военный трибунал по случаю Крекнера, сержанта Имперской Орды.
Все глаза устремились на орка у столба.
— Обвинения, предъявляемые Крекнеру, заключаются в следующем: во-первых, он сознательно не повиновался приказу старшего офицера, и во-вторых, не повинуясь приказу, он проявил трусость перед лицом врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37