Для полноценного восстановления обычного состояния Сфагаму нужна была, по меньшей мере, неделя покоя. Но он чувствовал, что покоя не предвидится. Неясные тревоги не оставляли его. Во всяком случае, он твёрдо знал, что судьба уже готовит ему новые приключения. Зато Гембра пребывала в своём обычном приподнятом настроении. Она фрондировала своим босяцким видом, гордо встречая удивлённые взгляды встречных на дороге.
— Вон видишь кучу камней. Я её запомнила — к вечеру будем в городе. Здорово мы управились. Если сегодня не считать, ещё два дня до праздника. Думаю, правитель будет доволен.
— Я тоже думаю…
Подъезжая к городу, Сфагам почувствовал, что его тревоги усиливаются. Удвоенный караул у ворот и слишком внимательный осмотр всех въезжающих при странной, едва уловимой неуверенности в поведении стражников были первым их подтверждением.
Глава 11
— Я пальчик прищемил!
Молодая женщина с прямыми золотистыми волосами осторожно спустила с повозки забавно одетого по-взрослому мальчика лет шести.
Сейчас подую — и всё пройдёт. Давай… где?
Златокузнец Кинвинд стоял рядом и, поглаживая бороду, любовался своим маленьким племянником. За лето, проведённое в загородном поместье мальчик успел немного вырасти. После смерти жены и гибели сына — офицера городской гвардии его вдова и маленький племянник стали для Кинвинда самыми близкими людьми, а их взаимная любовь была для него истинной радостью.
Слуги ещё не успели разгрузить повозку, как во двор въехали Сфагам и Гембра.
— Смотрите! Все сразу! — воскликнул Кинвинд, идя на встречу въезжающим.
— И с трофеем! — Гембра махнула мешком с головой Кривого. — Правитель будет доволен!
— Боюсь, ему будет не до того. — лицо Кинвинда приобрело тревожно-озабоченное выражение. — В доме поговорим. Главное все живы и почти все в сборе. Стамирх поправляется. Он даже с нами посидит за ужином.
— Почти все? — спросил Сфагам.
— Олкрина нет. Не вернулся ещё из дворца. Не спокойно мне за него… Подождём ещё…
Сфагам и Гембра спешились и подошли к повозке.
— Это Ламисса — представил Кивинд золотоволосую женщину. Та взглянула на Сфагама открытым и слегка растерянным взглядом больших светло серых глаз и тут же наткнулась на пристальный оценивающий взор Гембры. В ответ Ламисса оглядела воинственную гостью с таким обезоруживающим сочувствием, что той впервые стало неловко за свой оборванный вид. Сфагам и Гембра сдержано представились.
— Ну пошли в дом — ужин наверное уже готов. — пригласил Кинвинд, радушно раскинув руки, как бы обнимая всю компанию.
— Да и переодеться надо — деловито добавила Гембра.
* * *
— Что-то неладно в городе, — озабочено сказала Ламисса, перекладывая кусок жаренной утки в тарелку своего маленького подопечного. — Все шушукаются… Слухи всякие…
— И стражники на въезде дотошные слишком… — добавила Гембра.
— Я только что из дворца. Я там часто бываю — почти что свой, — заговорил хозяин дома. — Не знаю что уж там в городе говорят, а во дворце похоже, власть меняется. Лучше бы конечно об этом не болтать, но между нами-то можно. — Кинвинд подставил серебряный кубок и слуга наполнил его прозрачным виноградным вином.
— Так вот, — продолжал он, сдаётся мне, что Тамменмирт больше городом не управляет. Во всяком случае, с сегодняшнего утра. Точно никто ничего не знает, все темнят. Но половина его любимых магов и астрологов уже из города разбежалась. Это кое о чём говорит. Да и вообще, похоже, надо быть готовым ко всему.
— А что с Олкрином? — спросила Гембра.
В длинной до земли свободной холщовой рубашке, белизна которой оттенялась смоляными волосами и подвешенными на чёрных кожаных ремешках украшениями и амулетами она чувствовала себя гораздо увереннее.
— Он почти каждый день с утра уходил во дворец. Правитель был им доволен. Сегодня я его там не видел. И узнать ничего не смог. Никто ничего не знает… и нет его до сих пор. Не нравится мне это.
— Он сегодня не вернётся. Это мне совершенно ясно. — Веско сказал Сфагам. — Но он жив — это мне тоже ясно. Завтра с утра пойду во дворец. Надо со всем этим разобраться.
После горячей бани и перевязки Сфагам чувствовал себя почти здоровым и всё время был погружён в свои мысли. Он внимательно смотрел вокруг, ловя состояние привыкания к малознакомым местам. Он любил отслеживать, как образ нового места — двора, улицы или комнаты преобразуется, впечатываясь в память и, впитывая волновые импульсы тонкого тела, становится внутренне освоенным. Сейчас это было особенно интересно, потому что двор и дом Кинвинда уже был ему полузнаком… Впитывая флюиды дома, он явственно ощущал специально направленный на него импульс внимания, исходивший от Ламиссы. Она старалась не смотреть на него и это было самым надёжным подтверждением особого интереса. Гембра, видимо, тоже это чувствовала и, что неудивительно, не испытывала по этому поводу восторга. Она то и дело бросала резкие испытующие взгляды на Ламиссу, а Лутимас, наблюдая за этим едва заметно ухмылялся в свои пшеничные усы. К концу ужина вино немного развеяло тревожное настроение. Разговор стал живее и раскованнее. Сфагам, впрочем, как всегда больше молчал и сидя в дальнем конце стола, не спеша ел свои любимые яблоки, разрезая их на мелкие дольки. Зато Гембра оказалась в своей стихии, когда дело дошло до рассказов о приключениях. Рассказать действительно было что и она не упустила возможности дать волю не только своему красноречию, но и фантазии. Сфагам лишь только незаметно улыбался, опуская голову, когда взгляды восхищённых слушателей, включая слуг, обращались к нему. Выразительно жестикулируя Гембра превратила пятачок между столом и камином в своеобразное подобие сцены. Она тоже беспокоилась за Олкрина, но в глубине души она была даже рада, что не слышит в этот момент его ехидных шуточек.
— А почему ты всё время молчишь? — вдруг спросила Ламисса, прямо взглянув на Сфагама.
— В самом деле, тебе разве нечего добавить? — поддержал хозяин.
— Я бы, скорее, кое-что убавил…
— Тогда я сама тебя спрошу, — продолжала Ламисса, — когда ты понял, что ты особо отмечен?
— Сфагам задумался, подняв на женщину свои невозмутимо спокойные глаза.
— Было мне лет семь, — начал он. — Жил я тогда в родительском доме в небольшом городе у моря. Однажды, играл я как-то с другими мальчишками на берегу. Помню, даже, крепость строили из песка с камнями. Вдруг, слышу с улицы голоса: «Встречайте патриарха! Встречайте великого учителя!» Бежим в город. Видим — повозка едет закрытая, двумя мулами запряжённая. Рядом четверо монахов — тоже на мулах едут. Выходит из повозки старичок, худой такой, подтянутый. Был это патриарх Нерслинф. Ему уж тогда за девяносто было, а держался лет на тридцать моложе. Знали его по всей империи. Может и вы слышали.
Кинвинд и Стамирх многозначительно закивали.
— Не тот ли это Нерслинф, что сидя на приёме в столице вылил за спину пять поднесённых ему кубков с вином, а когда его стали спрашивать, что он делает — сказал, что тушит лесной пожар где-то на южной границе? — спросил Стамирх.
— А потом донесли, — добавил Кинвинд, — что пожар там точно был и вдруг сам собой погас. В один момент. И как раз в то самое время!
— Да, это был тот самый Нерслинф. Так вот, все к нему детей ведут — судьбу узнать. Он со всеми говорит, никому не отказывает. Что кому говорил, правда, не помню… Подводит и меня отец. Посмотрел на меня патриарх и говорит: завтра со мной поедешь. Тогда и приоткроем судьбу твою. А на следующий день чуть свет приходит к нам в дом один из монахов, что с ним ехали. «Пора, говорят, учитель ждёт.» Ехали мы в повозке целый день. Ни слова старик не сказал за всю дорогу. И шторки закрыл. Так в темноте и ехали. Выходим — место голое, ни кустика. Одна земля и камни. Горы вдалеке. Моря не видно почти. Только крипта стоит каменная. Низенькая, старая. Там уж лет пятьсот назад святого отшельника захоронили. Обошёл старик вокруг, на колени стал и заснул, вроде. Я тогда ещё про медитации не знал. Потом встаёт и говорит — «Побудь здесь пока.» Садится в повозку и отъезжает. Я сперва ничего и не понял. Потом вижу — повозка всё дальше, дальше… И пропала совсем. Ходил-ходил я вокруг — крипта заколочена, внутрь не войдёшь. Сел рядом и сижу. Почти заснул. А тут слышу — завывает кто-то. Встал, огляделся — собаки дикие. А может, шакалы или волки. Я тогда не разбирался. Воют-воют, кружат-кружат и подбираются потихоньку. А у меня ничего с собой не было, даже палки, Да и что я против них с палкой? И огонь развести нечем… Тут я и почувствовал в первый раз внутреннюю силу. По-настоящему почувствовал. Разложил вокруг по сторонам три камня и сказал про себя: «Вот за эти камни они не зайдут!» И верно — не заходят! Близко-близко крутятся, а зайти — не заходят. Так и держал их… Главное страх ещё до того пропал. Сам пропал. Ведь знаете — страх отгонять бесполезно. Если пропадает, то сам собой. Так и тогда. Как бы разговор с этими собаками вышел. Почувствовал я их. Почувствовал и понял. Главное, злобы никакой на них не было Просто говорил я с ними мысленно, как со своими, а они слушали… Так и просидел до утра, пока не разбежались они… А к полудню вижу — повозка подъезжает. Выходит старик, как ни в чём не бывало. «Не замерз?»,… «Это что?» — спрашивает про камни. Я говорю — «Граница.» Измерил он шагами расстояния между камнями. «Неплохо.» — говорит. И отвёз меня домой, а потом с отцом долго говорил. Так и попал я в Братство Совершенного Пути. Нерслинф тогда был там наставником. Но вскоре он умер…Или сменил форму, как у нас говорят…
— А кто был твой отец? — продолжала спрашивать Ламисса.
— Отец мой был судовладелец. И городской верфью владел на паях. Он любил жизнь и жизнь дала ему много сил. Он много путешествовал, часто надолго уходил в плавание, но и дом держать умел. Увлекался астрономией и математикой. И характер у него был очень весёлый. От него я впервые услышал, что познание истины — это единственное, ради чего стоит жить.
— А любовь? — спросила Ламисса.
— Я у него об этом не спрашивал.
— А как ты сам думаешь?
— Я думаю, что любовь доносит лишь чувственный аромат истины, приоткрывая дверь в Бесконечное. Но любовь мимолётна, в отличие от привычки и ищущие любви не обретают полного единства в Бесконечном… Я бы сказал, что любовь, приоткрывая истинный путь, сама ведёт по другому. Едва ли не все, кому дано было вдохнуть этот аромат навсегда потеряли голову. Но возможно я и ошибаюсь. Не принимайте мои слова слишком серьёзно… Да, истина одна, но путей к ней много. Возможно, искусство любви — один из этих путей. Но главное, что каждый не просто имеет право, а должен искать свой собственный. Иначе он найдёт лишь чужую истину. Так говорил мой отец, когда я встречался с ним, навещая дом. Я ведь выезжал иногда за пределы Братства. А однажды он ушёл в плавание и не вернулся… Но давайте, всё-таки дослушаем Гембру.
Та, немного помолчав, продолжила рассказ, но говорила она теперь намного спокойнее и временами останавливалась, будто задумываясь.
Усталость, наконец, взяла своё и компания отправилась спать.
— Да, непростые дни настают, и как раз перед праздником, — проговорил напоследок хозяин. — Будем надеяться что тебе и завтра будет удача. — сказал он Сфагаму.
— Нам! — уточнила Гембра.
* * *
Утром того же дня Олкрин, как обычно отправился во дворец. За время ежедневной работы он успел привыкнуть к дворцовой обстановке. Да и работа шла неплохо. Состав для «отшибания памяти» был давно приготовлен и хотя испытать его в действии ещё никто, к счастью, не пытался, Олкрин был спокоен. С отобранными у шайки порошками тоже было почти всё ясно. Теперь он трудился над составлением эликсиров, а также разбирался в той путанице на алхимической кухне, которую устроили там многочисленные шарлатаны, сменявшие друг друга в последние годы. Олкрин с наслаждением занимался сортировкой составов, приготовлением недостающих и новых, взамен испорченных. Кроме того он составлял подробные описания по их приготовлению и использованию. Правитель, которого Олкрин видел всего дважды явно выражал к нему расположение, поэтому камарилья сомнительных магов, чародеев и гадальщиков, хотя и шипела и злословила за его спиной, но открыто вредить всё же не решалась.
Олкрин оседлал своего конька. Из всех искусств, которым обучали в Братстве, ему были наиболее близки медицина и алхимия. У него было тончайшее чутьё на состав любого препарата, а его умение их изготавливать было уже не ученическим. Не случайно в Братстве его уже успели прозвать поваром. Поощряя Олкрина в его усердии, правитель даже разрешил ему покопаться в дворцовой библиотеке, где нашлось на удивление много интересного.
Однако, рутина дворцовой жизни была довольно тосклива. Особенно тягостны были вынужденные перерывы в работе, когда нужно было ждать, пока тот или иной состав остынет, или наоборот, нагреется, или сам с течением времени достигнет нужного состояния, изменившись под действием воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Вон видишь кучу камней. Я её запомнила — к вечеру будем в городе. Здорово мы управились. Если сегодня не считать, ещё два дня до праздника. Думаю, правитель будет доволен.
— Я тоже думаю…
Подъезжая к городу, Сфагам почувствовал, что его тревоги усиливаются. Удвоенный караул у ворот и слишком внимательный осмотр всех въезжающих при странной, едва уловимой неуверенности в поведении стражников были первым их подтверждением.
Глава 11
— Я пальчик прищемил!
Молодая женщина с прямыми золотистыми волосами осторожно спустила с повозки забавно одетого по-взрослому мальчика лет шести.
Сейчас подую — и всё пройдёт. Давай… где?
Златокузнец Кинвинд стоял рядом и, поглаживая бороду, любовался своим маленьким племянником. За лето, проведённое в загородном поместье мальчик успел немного вырасти. После смерти жены и гибели сына — офицера городской гвардии его вдова и маленький племянник стали для Кинвинда самыми близкими людьми, а их взаимная любовь была для него истинной радостью.
Слуги ещё не успели разгрузить повозку, как во двор въехали Сфагам и Гембра.
— Смотрите! Все сразу! — воскликнул Кинвинд, идя на встречу въезжающим.
— И с трофеем! — Гембра махнула мешком с головой Кривого. — Правитель будет доволен!
— Боюсь, ему будет не до того. — лицо Кинвинда приобрело тревожно-озабоченное выражение. — В доме поговорим. Главное все живы и почти все в сборе. Стамирх поправляется. Он даже с нами посидит за ужином.
— Почти все? — спросил Сфагам.
— Олкрина нет. Не вернулся ещё из дворца. Не спокойно мне за него… Подождём ещё…
Сфагам и Гембра спешились и подошли к повозке.
— Это Ламисса — представил Кивинд золотоволосую женщину. Та взглянула на Сфагама открытым и слегка растерянным взглядом больших светло серых глаз и тут же наткнулась на пристальный оценивающий взор Гембры. В ответ Ламисса оглядела воинственную гостью с таким обезоруживающим сочувствием, что той впервые стало неловко за свой оборванный вид. Сфагам и Гембра сдержано представились.
— Ну пошли в дом — ужин наверное уже готов. — пригласил Кинвинд, радушно раскинув руки, как бы обнимая всю компанию.
— Да и переодеться надо — деловито добавила Гембра.
* * *
— Что-то неладно в городе, — озабочено сказала Ламисса, перекладывая кусок жаренной утки в тарелку своего маленького подопечного. — Все шушукаются… Слухи всякие…
— И стражники на въезде дотошные слишком… — добавила Гембра.
— Я только что из дворца. Я там часто бываю — почти что свой, — заговорил хозяин дома. — Не знаю что уж там в городе говорят, а во дворце похоже, власть меняется. Лучше бы конечно об этом не болтать, но между нами-то можно. — Кинвинд подставил серебряный кубок и слуга наполнил его прозрачным виноградным вином.
— Так вот, — продолжал он, сдаётся мне, что Тамменмирт больше городом не управляет. Во всяком случае, с сегодняшнего утра. Точно никто ничего не знает, все темнят. Но половина его любимых магов и астрологов уже из города разбежалась. Это кое о чём говорит. Да и вообще, похоже, надо быть готовым ко всему.
— А что с Олкрином? — спросила Гембра.
В длинной до земли свободной холщовой рубашке, белизна которой оттенялась смоляными волосами и подвешенными на чёрных кожаных ремешках украшениями и амулетами она чувствовала себя гораздо увереннее.
— Он почти каждый день с утра уходил во дворец. Правитель был им доволен. Сегодня я его там не видел. И узнать ничего не смог. Никто ничего не знает… и нет его до сих пор. Не нравится мне это.
— Он сегодня не вернётся. Это мне совершенно ясно. — Веско сказал Сфагам. — Но он жив — это мне тоже ясно. Завтра с утра пойду во дворец. Надо со всем этим разобраться.
После горячей бани и перевязки Сфагам чувствовал себя почти здоровым и всё время был погружён в свои мысли. Он внимательно смотрел вокруг, ловя состояние привыкания к малознакомым местам. Он любил отслеживать, как образ нового места — двора, улицы или комнаты преобразуется, впечатываясь в память и, впитывая волновые импульсы тонкого тела, становится внутренне освоенным. Сейчас это было особенно интересно, потому что двор и дом Кинвинда уже был ему полузнаком… Впитывая флюиды дома, он явственно ощущал специально направленный на него импульс внимания, исходивший от Ламиссы. Она старалась не смотреть на него и это было самым надёжным подтверждением особого интереса. Гембра, видимо, тоже это чувствовала и, что неудивительно, не испытывала по этому поводу восторга. Она то и дело бросала резкие испытующие взгляды на Ламиссу, а Лутимас, наблюдая за этим едва заметно ухмылялся в свои пшеничные усы. К концу ужина вино немного развеяло тревожное настроение. Разговор стал живее и раскованнее. Сфагам, впрочем, как всегда больше молчал и сидя в дальнем конце стола, не спеша ел свои любимые яблоки, разрезая их на мелкие дольки. Зато Гембра оказалась в своей стихии, когда дело дошло до рассказов о приключениях. Рассказать действительно было что и она не упустила возможности дать волю не только своему красноречию, но и фантазии. Сфагам лишь только незаметно улыбался, опуская голову, когда взгляды восхищённых слушателей, включая слуг, обращались к нему. Выразительно жестикулируя Гембра превратила пятачок между столом и камином в своеобразное подобие сцены. Она тоже беспокоилась за Олкрина, но в глубине души она была даже рада, что не слышит в этот момент его ехидных шуточек.
— А почему ты всё время молчишь? — вдруг спросила Ламисса, прямо взглянув на Сфагама.
— В самом деле, тебе разве нечего добавить? — поддержал хозяин.
— Я бы, скорее, кое-что убавил…
— Тогда я сама тебя спрошу, — продолжала Ламисса, — когда ты понял, что ты особо отмечен?
— Сфагам задумался, подняв на женщину свои невозмутимо спокойные глаза.
— Было мне лет семь, — начал он. — Жил я тогда в родительском доме в небольшом городе у моря. Однажды, играл я как-то с другими мальчишками на берегу. Помню, даже, крепость строили из песка с камнями. Вдруг, слышу с улицы голоса: «Встречайте патриарха! Встречайте великого учителя!» Бежим в город. Видим — повозка едет закрытая, двумя мулами запряжённая. Рядом четверо монахов — тоже на мулах едут. Выходит из повозки старичок, худой такой, подтянутый. Был это патриарх Нерслинф. Ему уж тогда за девяносто было, а держался лет на тридцать моложе. Знали его по всей империи. Может и вы слышали.
Кинвинд и Стамирх многозначительно закивали.
— Не тот ли это Нерслинф, что сидя на приёме в столице вылил за спину пять поднесённых ему кубков с вином, а когда его стали спрашивать, что он делает — сказал, что тушит лесной пожар где-то на южной границе? — спросил Стамирх.
— А потом донесли, — добавил Кинвинд, — что пожар там точно был и вдруг сам собой погас. В один момент. И как раз в то самое время!
— Да, это был тот самый Нерслинф. Так вот, все к нему детей ведут — судьбу узнать. Он со всеми говорит, никому не отказывает. Что кому говорил, правда, не помню… Подводит и меня отец. Посмотрел на меня патриарх и говорит: завтра со мной поедешь. Тогда и приоткроем судьбу твою. А на следующий день чуть свет приходит к нам в дом один из монахов, что с ним ехали. «Пора, говорят, учитель ждёт.» Ехали мы в повозке целый день. Ни слова старик не сказал за всю дорогу. И шторки закрыл. Так в темноте и ехали. Выходим — место голое, ни кустика. Одна земля и камни. Горы вдалеке. Моря не видно почти. Только крипта стоит каменная. Низенькая, старая. Там уж лет пятьсот назад святого отшельника захоронили. Обошёл старик вокруг, на колени стал и заснул, вроде. Я тогда ещё про медитации не знал. Потом встаёт и говорит — «Побудь здесь пока.» Садится в повозку и отъезжает. Я сперва ничего и не понял. Потом вижу — повозка всё дальше, дальше… И пропала совсем. Ходил-ходил я вокруг — крипта заколочена, внутрь не войдёшь. Сел рядом и сижу. Почти заснул. А тут слышу — завывает кто-то. Встал, огляделся — собаки дикие. А может, шакалы или волки. Я тогда не разбирался. Воют-воют, кружат-кружат и подбираются потихоньку. А у меня ничего с собой не было, даже палки, Да и что я против них с палкой? И огонь развести нечем… Тут я и почувствовал в первый раз внутреннюю силу. По-настоящему почувствовал. Разложил вокруг по сторонам три камня и сказал про себя: «Вот за эти камни они не зайдут!» И верно — не заходят! Близко-близко крутятся, а зайти — не заходят. Так и держал их… Главное страх ещё до того пропал. Сам пропал. Ведь знаете — страх отгонять бесполезно. Если пропадает, то сам собой. Так и тогда. Как бы разговор с этими собаками вышел. Почувствовал я их. Почувствовал и понял. Главное, злобы никакой на них не было Просто говорил я с ними мысленно, как со своими, а они слушали… Так и просидел до утра, пока не разбежались они… А к полудню вижу — повозка подъезжает. Выходит старик, как ни в чём не бывало. «Не замерз?»,… «Это что?» — спрашивает про камни. Я говорю — «Граница.» Измерил он шагами расстояния между камнями. «Неплохо.» — говорит. И отвёз меня домой, а потом с отцом долго говорил. Так и попал я в Братство Совершенного Пути. Нерслинф тогда был там наставником. Но вскоре он умер…Или сменил форму, как у нас говорят…
— А кто был твой отец? — продолжала спрашивать Ламисса.
— Отец мой был судовладелец. И городской верфью владел на паях. Он любил жизнь и жизнь дала ему много сил. Он много путешествовал, часто надолго уходил в плавание, но и дом держать умел. Увлекался астрономией и математикой. И характер у него был очень весёлый. От него я впервые услышал, что познание истины — это единственное, ради чего стоит жить.
— А любовь? — спросила Ламисса.
— Я у него об этом не спрашивал.
— А как ты сам думаешь?
— Я думаю, что любовь доносит лишь чувственный аромат истины, приоткрывая дверь в Бесконечное. Но любовь мимолётна, в отличие от привычки и ищущие любви не обретают полного единства в Бесконечном… Я бы сказал, что любовь, приоткрывая истинный путь, сама ведёт по другому. Едва ли не все, кому дано было вдохнуть этот аромат навсегда потеряли голову. Но возможно я и ошибаюсь. Не принимайте мои слова слишком серьёзно… Да, истина одна, но путей к ней много. Возможно, искусство любви — один из этих путей. Но главное, что каждый не просто имеет право, а должен искать свой собственный. Иначе он найдёт лишь чужую истину. Так говорил мой отец, когда я встречался с ним, навещая дом. Я ведь выезжал иногда за пределы Братства. А однажды он ушёл в плавание и не вернулся… Но давайте, всё-таки дослушаем Гембру.
Та, немного помолчав, продолжила рассказ, но говорила она теперь намного спокойнее и временами останавливалась, будто задумываясь.
Усталость, наконец, взяла своё и компания отправилась спать.
— Да, непростые дни настают, и как раз перед праздником, — проговорил напоследок хозяин. — Будем надеяться что тебе и завтра будет удача. — сказал он Сфагаму.
— Нам! — уточнила Гембра.
* * *
Утром того же дня Олкрин, как обычно отправился во дворец. За время ежедневной работы он успел привыкнуть к дворцовой обстановке. Да и работа шла неплохо. Состав для «отшибания памяти» был давно приготовлен и хотя испытать его в действии ещё никто, к счастью, не пытался, Олкрин был спокоен. С отобранными у шайки порошками тоже было почти всё ясно. Теперь он трудился над составлением эликсиров, а также разбирался в той путанице на алхимической кухне, которую устроили там многочисленные шарлатаны, сменявшие друг друга в последние годы. Олкрин с наслаждением занимался сортировкой составов, приготовлением недостающих и новых, взамен испорченных. Кроме того он составлял подробные описания по их приготовлению и использованию. Правитель, которого Олкрин видел всего дважды явно выражал к нему расположение, поэтому камарилья сомнительных магов, чародеев и гадальщиков, хотя и шипела и злословила за его спиной, но открыто вредить всё же не решалась.
Олкрин оседлал своего конька. Из всех искусств, которым обучали в Братстве, ему были наиболее близки медицина и алхимия. У него было тончайшее чутьё на состав любого препарата, а его умение их изготавливать было уже не ученическим. Не случайно в Братстве его уже успели прозвать поваром. Поощряя Олкрина в его усердии, правитель даже разрешил ему покопаться в дворцовой библиотеке, где нашлось на удивление много интересного.
Однако, рутина дворцовой жизни была довольно тосклива. Особенно тягостны были вынужденные перерывы в работе, когда нужно было ждать, пока тот или иной состав остынет, или наоборот, нагреется, или сам с течением времени достигнет нужного состояния, изменившись под действием воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51