Порой кто-нибудь пытается улизнуть, но мы их тут же ловим.
Джьерн поблагодарил часовых и продолжил длинный спуск. У подножия лестницы он нашел караулку, а внутри нее дежурного капитана. Глаза того слипались, как будто его только что разбудили.
— Неприятности, капитан? — обратился к нему жрец. Офицер вздрогнул от неожиданности.
— А, это вы, джьерн. Нет, никаких неприятностей. Один из моих лейтенантов поступил не по уставу.
— Впустил элантрийцев обратно в город?
Капитан нахмурился, но отрицать не стал. Они уже встречались, и при каждой встрече Хратен подкармливал его жадность несколькими монетами. Капитан был у него в руках.
— В следующий раз, — произнес жрец, вытаскивая из-за пояса мешочек с деньгами, — я могу предложить вам иное решение.
Хратен начал выкладывать на стол золотые вирниги с профилем Вульфдена Четвертого, и глаза офицера засверкали.
— Я давно ждал благоприятного случая изучить элантрийцев поближе, для теологических целей. Я буду очень признателен, если следующий пойманный элантриец, прежде чем вернуться в свой город, побывает в моей часовне.
— Мы сможем что-нибудь придумать, — заверил капитан, жадно сметая со стола монеты.
— И пусть все останется между нами.
— Конечно, господин джьерн.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Однажды Раоден попытался отпустить Йена на волю. Он был совсем мальчишкой и его переполняли благие намерения. Учитель рассказывал ему о рабстве, а заодно вбил юному принцу в голову, что сеоны служат людям против воли. Мальчик тут же помчался к Йену и со слезами потребовал, чтобы тот принял из его рук свободу.
— Но я и так свободен, молодой господин, — ответил рыдающему принцу сеон.
— Неправда! Ты — раб, ты делаешь то, что тебе прикажут.
— Потому что таково мое желание, Раоден.
— Почему?! Почему ты не хочешь на волю?
— Я хочу служить вам, юный принц. — Йен примирительно замерцал. — Я здесь по своей воле.
— Не понимаю.
— Вы смотрите на вещи с человеческой точки зрения, выделяя положение в обществе и различия между людьми, пытаясь понять, кто выше и кто ниже вас. Для сеона не существует понятий «выше» и «ниже», — только те, кому мы отдаем свою любовь. Мы служим тем, кого любим.
— Но тебе даже не платят! — возмущенно крикнул Раоден.
— Как же нет, юный принц? Мне платят отцовской гордостью и материнской любовью; мне достаточно радости от созерцания того, как вы растете.
Прошло много лет, прежде чем Раоден понял слова мудрого сеона, но они всегда жили в его сердце. Принц рос и умнел, слушал бесчисленные кораитские проповеди о силе любви и начал видеть сеонов в новом, более глубоком свете. Не слугами или даже друзьями, но гораздо более могущественными существами, проявлениями самого Доми, отражением божественной любви к людям. Служа своему призванию, сеоны куда лучше выполняли заветы Доми, чем могли надеяться их хозяева.
— Наконец ты свободен, друг мой, — с грустной улыбкой произнес Раоден, наблюдая, как кружится и подскакивает в воздухе Йен.
Он так и не добился от сеона ни проблеска узнавания, хотя казалось, что тот стремится держаться поблизости от бывшего хозяина. Шаод лишил Йена не только голоса, но и разума.
— Кажется, я знаю, что с ним случилось, — обратился принц к Галладону.
Они сидели на крыше здания неподалеку от часовни, откуда их, виновато извиняясь, выставил Кахар. С момента своего прихода в общину старик с рвением предавался уборке, и наконец пришло время навести последний глянец, поэтому с раннего утра он настойчиво гнал всех обитателей вон из церкви.
Дьюл поднял голову от книги.
— С кем? С сеоном?
Раоден кивнул. Он лежал на животе у стенки, когда-то ограждавшей разбитый на крыше садик, и рассматривал Йена, а Галладон сидел в тени поблизости.
— Его эйон не завершен.
— Йен, — задумчиво произнес темнокожий элантриец. — Означает лечение. Коло?
— Правильно. Только видишь, теперь на эйоне тонкие царапины, и свет местами потускнел.
Галладон крякнул, но добавить ему было нечего — древняя магия не завораживала его так, как принца. Но стоило тому опять погрузиться в изучение книги об Эйон Дор, как дьюл отвлек его задумчивым вопросом.
— О чем ты скучаешь больше всего, сюл?
— Из прежней жизни?
— Коло. Что бы ты взял с собой в Элантрис, если бы тебе разрешили выбрать одну вещь?
— Не знаю, надо подумать. А ты?
— Мой дом, — мечтательно протянул Галладон. — Я построил его своими руками, сюл. Сам валил деревья, пилил их на доски — все сам, до последнего гвоздя. Никакой особняк не сравнится с красотой жилища, построенного собственными руками.
Раоден кивнул, представляя дом друга. А чем он дорожил настолько же сильно? Как сына короля, его окружало много вещей, поэтому сорвавшийся с губ ответ поразил его до глубины души.
— Письма. Я бы взял связку писем.
— Каких писем, сюл? — Галладон выглядел не менее удивленным. — От кого?
— От девушки.
Дьюл рассмеялся.
— У тебя была женщина, сюл? Никогда бы не принял тебя за романтика.
— Если я не предаюсь трагическим вздохам, как персонаж из дюладелских романов, это не значит, что мне недоступны глубокие чувства.
Галладон примирительно поднял руки.
— Не сердись. Я вовсе не удивлен. И кто эта девушка?
— Мы были на пороге свадьбы.
— Должно быть, стоящая женщина.
— Должно быть, — согласился Раоден. — Хотел бы я увидеть ее.
— Вы никогда не встречались?
ринц покачал головой.
— Потому и письма, дружище. Она жила в Теоде — дочь тамошнего короля. Год назад она начала писать мне, а поскольку ее письма отличались прекрасным слогом и остроумием, я не мог не ответить. Мы переписывались почти пять месяцев, и тогда она сделала мне предложение руки и серца.
— Она тебе?!
— Без тени застенчивости, — ухмыльнулся Раоден. — Конечно, без политики не обошлось. Сарин желала скрепить союз между Арелоном и Теодом.
— И ты согласился?
— Нам представилась прекрасная возможность возобновить связи с Теодом. Прошлый год дался мне нелегко: отец упорствовал в намерении довести Арелон до погибели, а он не отличается терпимостью к инакомыслящим. Но стоило ноше показаться непосильной, как я получал письмо от Сарин. У нее тоже есть сеон, и после объявления о помолвке мы часто разговаривали через них. Она вызывала меня по вечерам, и звук ее голоса завораживал и успокаивал. Порой мы говорили часами.
— Кто-то утверждал, что не собирается хандрить подобно книжным героям, — с улыбкой заметил Галладон.
Принц фыркнул и вернулся к толстому тому на коленях.
— Ты первым начал. Вот мой ответ: я бы взял письма. Meня радовала мысль о свадьбе, даже если в первую очередь она затевалась как ответ дереитскому вторжению в Дюладел.
Воцарилась тишина.
— Что ты сказал? — шепотом переспросил Галладон.
— О чем? О письмах?
— Нет. О Дюладеле.
Раоден ошарашенно разглядывал дьюла. Тот утверждал, что попал в Элантрис несколько месяцев назад, но жители Дюладела славились талантом к преуменьшению.
Республика пала чуть больше полугода назад…
— Я думал, тебе известно.
— Что, сюл? Что, ты полагал, мне известно?!
— Мне очень жаль, Галладон. Дюладелская республика пала.
— Нет, — выдохнул Галладон, не отрывая от принца взгляда широко распахнутых глаз.
Раоден кивнул.
— Произошла революция, подобная арелонской десять лет назад, только более кровавая. Республиканцев уничтожили, и на их место пришла монархия.
— Не может быть! Мы верили в республику, и она стояла крепко!
— Все меняется, дружище. — Принц сочувственно положил руку ему на плечо.
— Только не республика, сюл. Мы получили право выбирать, кто будет нами править, — зачем восставать против такого порядка?
— Не знаю, до нас дошло мало сведений. В Дюладеле царила сумятица, и фьерденские жрецы воспользовались ею, чтобы захватить власть.
— Значит, теперь опасность грозит Арелону. Мы всегда стояли между вами и легионами дереитов.
— Мне это приходило в голову.
— Что случилось с Джескером? Что случилось с нашей верой?
Вместо ответа принц покачал головой.
— Ты должен что-то знать!
— Теперь в Дюладеле царит Шу-Дерет. Мне очень жаль.
Надежда исчезла из глаз дьюла.
— Значит, он покинул нас.
— Остались мистерии, — предложил слабое утешение Раоден.
— Мистерии не имеют отношения к Джескеру! Они — насмешка над святыми понятиями. Только чужаки, которые ничего не смыслят в Дор, принимают участие в мистериях.
Раоден сжал плечо горюющего друга, не зная, как того утешить.
— Я думал, ты знаешь, — беспомощно повторил он.
Галладон только застонал, уставясь вдаль невидящим взглядом.
Принц оставил его на крыше — дьюл хотел побыть наедине с настигшим его горем. Не зная, чем заняться, и желая избавиться от тягостных раздумий, он вернулся в часовню. Грустные мысли тут же вылетели у него из головы.
— Кахар, как красиво! — Принц в восторге огляделся вокруг.
Старик убирался в углу комнаты, и когда он поднял на возглас голову, его лицо сияло гордостью. Налет слизи исчез, явив под собой чистый, бело-серый мрамор. В западные окна лился солнечный свет, отражался от блестящего пола и озарял помещение божественным сиянием. Всю поверхность покрывали рельефы; до сих пор затейливые резные изображения скрывала грязь. Раоден пробежался пальцами по крохотным фигурам, ощущая мастерски вырезанные, как живые, лица.
— Потрясающе, — прошептал он.
— Я сам не знал, что они здесь, господин. — Кахар приковылял к принцу. — До уборки их покрывал налет, а потом они терялись в тенях, пока я не закончил с полом. Мрамор настолько гладкий, что его можно спутать с зеркалом, а окна направляют свет прямо на него.
— И рельефы покрывают все стены?
— Да, господин. На самом деле наша часовня — не единственное место, где их можно увидеть. Иногда попадается стена или мебель, на которых что-то вырезано. Судя по всему, до реода элантрийцы их любили.
— Недаром его называли городом богов, Кахар.
Старик улыбнулся. Его руки почернели от грязи, а с пояса свисало полдюжины размочаленных тряпок для уборки. Но он выглядел счастливым.
— Что дальше, милорд? — спросил он.
Раоден поспешно соображал. Кахар набросился на беспорядок в церкви с тем же священным негодованием, с каким жрецы обличают грехи. Впервые за последние месяцы, а может, и годы, старик ощутил свою нужность.
— Наши люди поселились в соседних домах, — произнес Раоден. — Какой толк от уборки, если они не перестанут таскать сюда грязь?
Кахар кивнул, обдумывая сказанное.
— С мостовыми придется что-то предпринять, господин. Вы затеваете большое дело. — Глаза его светились.
— Я знаю, — согласился принц. — Но дело неотложное. Люди, живущие в грязи, и чувствуют себя соответственно. Если мы собираемся подняться выше собственных ожиданий, придется сначала почиститься. Справишься?
— Да, господин.
— Хорошо. Я подберу тебе помощников для ускорения работы.
Стоило элантрийцам прослышать, что Карата примкнула к принцу, их общее воинство разрослось до немыслимых размеров. Множество одиночек, до того бродивших бесцельно, явились к Раодену, расценивая членство в его «шайке» как последнее средство от безумия и умоляя принять их.
Перед уходом старик-уборщик обернулся напоследок к часовне и удовлетворенно оглядел плоды своего труда.
— Кахар, — окликнул принц.
— Да, господин?
— Ты уже догадался, в чем заключается мой секрет?
Кахар расплылся в улыбке.
— Я не чувствовал голода уже много дней, милорд. И мне совершенно не больно!
Раоден ответил кивком, и Кахар покинул часовню. Он пришел сюда в поисках волшебного спасения от невзгод, а нашел гораздо более простой ответ: когда человек занят ясным делом, боль теряет над ним власть. Кахару не требовалось чудесное снадобье или эйон, ему не хватало благодарного труда.
Принц прошелся по сияющей комнате, восхищенно разглядывая резьбу по мрамору. За последним панно начинался гладкий участок стены, и старательные руки Кахара отполировали ее так, что Раоден видел свое отражение.
Его потрясло, насколько он изменился. Лицо, смотревшее на него с блестящего мрамора, казалось чужим. Принц недоумевал, почему элантрийцы не узнают его — за время жизни в Каи он примелькался даже работникам на дальних плантациях. Поначалу он полагал, что жители Элантриса не ожидают встретить в городе принца, так что Дух и Раоден остаются для них разными людьми. Но сейчас, увидев свое отражение, он понял настоящую причину.
От его прежних черт остались лишь воспоминания. Прошло всего две недели, а он уже полностью облысел. Кожу покрывали черные пятна, но даже оставшиеся нетронутыми участки посерели. На лице прорезались морщины, особенно заметные возле уголков губ, а глаза запали.
Когда-то он рисовал в своем воображении элантрийцев, представляя их ходячими трупами с разлагающейся плотью. К счастью, плоть у пораженных шаодом оставалась нетронутой, только кожа темнела и съеживалась, как у мумий. И все же, хотя превращение было милосерднее ожиданий, видеть его на собственном примере оказалось большим потрясением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Джьерн поблагодарил часовых и продолжил длинный спуск. У подножия лестницы он нашел караулку, а внутри нее дежурного капитана. Глаза того слипались, как будто его только что разбудили.
— Неприятности, капитан? — обратился к нему жрец. Офицер вздрогнул от неожиданности.
— А, это вы, джьерн. Нет, никаких неприятностей. Один из моих лейтенантов поступил не по уставу.
— Впустил элантрийцев обратно в город?
Капитан нахмурился, но отрицать не стал. Они уже встречались, и при каждой встрече Хратен подкармливал его жадность несколькими монетами. Капитан был у него в руках.
— В следующий раз, — произнес жрец, вытаскивая из-за пояса мешочек с деньгами, — я могу предложить вам иное решение.
Хратен начал выкладывать на стол золотые вирниги с профилем Вульфдена Четвертого, и глаза офицера засверкали.
— Я давно ждал благоприятного случая изучить элантрийцев поближе, для теологических целей. Я буду очень признателен, если следующий пойманный элантриец, прежде чем вернуться в свой город, побывает в моей часовне.
— Мы сможем что-нибудь придумать, — заверил капитан, жадно сметая со стола монеты.
— И пусть все останется между нами.
— Конечно, господин джьерн.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Однажды Раоден попытался отпустить Йена на волю. Он был совсем мальчишкой и его переполняли благие намерения. Учитель рассказывал ему о рабстве, а заодно вбил юному принцу в голову, что сеоны служат людям против воли. Мальчик тут же помчался к Йену и со слезами потребовал, чтобы тот принял из его рук свободу.
— Но я и так свободен, молодой господин, — ответил рыдающему принцу сеон.
— Неправда! Ты — раб, ты делаешь то, что тебе прикажут.
— Потому что таково мое желание, Раоден.
— Почему?! Почему ты не хочешь на волю?
— Я хочу служить вам, юный принц. — Йен примирительно замерцал. — Я здесь по своей воле.
— Не понимаю.
— Вы смотрите на вещи с человеческой точки зрения, выделяя положение в обществе и различия между людьми, пытаясь понять, кто выше и кто ниже вас. Для сеона не существует понятий «выше» и «ниже», — только те, кому мы отдаем свою любовь. Мы служим тем, кого любим.
— Но тебе даже не платят! — возмущенно крикнул Раоден.
— Как же нет, юный принц? Мне платят отцовской гордостью и материнской любовью; мне достаточно радости от созерцания того, как вы растете.
Прошло много лет, прежде чем Раоден понял слова мудрого сеона, но они всегда жили в его сердце. Принц рос и умнел, слушал бесчисленные кораитские проповеди о силе любви и начал видеть сеонов в новом, более глубоком свете. Не слугами или даже друзьями, но гораздо более могущественными существами, проявлениями самого Доми, отражением божественной любви к людям. Служа своему призванию, сеоны куда лучше выполняли заветы Доми, чем могли надеяться их хозяева.
— Наконец ты свободен, друг мой, — с грустной улыбкой произнес Раоден, наблюдая, как кружится и подскакивает в воздухе Йен.
Он так и не добился от сеона ни проблеска узнавания, хотя казалось, что тот стремится держаться поблизости от бывшего хозяина. Шаод лишил Йена не только голоса, но и разума.
— Кажется, я знаю, что с ним случилось, — обратился принц к Галладону.
Они сидели на крыше здания неподалеку от часовни, откуда их, виновато извиняясь, выставил Кахар. С момента своего прихода в общину старик с рвением предавался уборке, и наконец пришло время навести последний глянец, поэтому с раннего утра он настойчиво гнал всех обитателей вон из церкви.
Дьюл поднял голову от книги.
— С кем? С сеоном?
Раоден кивнул. Он лежал на животе у стенки, когда-то ограждавшей разбитый на крыше садик, и рассматривал Йена, а Галладон сидел в тени поблизости.
— Его эйон не завершен.
— Йен, — задумчиво произнес темнокожий элантриец. — Означает лечение. Коло?
— Правильно. Только видишь, теперь на эйоне тонкие царапины, и свет местами потускнел.
Галладон крякнул, но добавить ему было нечего — древняя магия не завораживала его так, как принца. Но стоило тому опять погрузиться в изучение книги об Эйон Дор, как дьюл отвлек его задумчивым вопросом.
— О чем ты скучаешь больше всего, сюл?
— Из прежней жизни?
— Коло. Что бы ты взял с собой в Элантрис, если бы тебе разрешили выбрать одну вещь?
— Не знаю, надо подумать. А ты?
— Мой дом, — мечтательно протянул Галладон. — Я построил его своими руками, сюл. Сам валил деревья, пилил их на доски — все сам, до последнего гвоздя. Никакой особняк не сравнится с красотой жилища, построенного собственными руками.
Раоден кивнул, представляя дом друга. А чем он дорожил настолько же сильно? Как сына короля, его окружало много вещей, поэтому сорвавшийся с губ ответ поразил его до глубины души.
— Письма. Я бы взял связку писем.
— Каких писем, сюл? — Галладон выглядел не менее удивленным. — От кого?
— От девушки.
Дьюл рассмеялся.
— У тебя была женщина, сюл? Никогда бы не принял тебя за романтика.
— Если я не предаюсь трагическим вздохам, как персонаж из дюладелских романов, это не значит, что мне недоступны глубокие чувства.
Галладон примирительно поднял руки.
— Не сердись. Я вовсе не удивлен. И кто эта девушка?
— Мы были на пороге свадьбы.
— Должно быть, стоящая женщина.
— Должно быть, — согласился Раоден. — Хотел бы я увидеть ее.
— Вы никогда не встречались?
ринц покачал головой.
— Потому и письма, дружище. Она жила в Теоде — дочь тамошнего короля. Год назад она начала писать мне, а поскольку ее письма отличались прекрасным слогом и остроумием, я не мог не ответить. Мы переписывались почти пять месяцев, и тогда она сделала мне предложение руки и серца.
— Она тебе?!
— Без тени застенчивости, — ухмыльнулся Раоден. — Конечно, без политики не обошлось. Сарин желала скрепить союз между Арелоном и Теодом.
— И ты согласился?
— Нам представилась прекрасная возможность возобновить связи с Теодом. Прошлый год дался мне нелегко: отец упорствовал в намерении довести Арелон до погибели, а он не отличается терпимостью к инакомыслящим. Но стоило ноше показаться непосильной, как я получал письмо от Сарин. У нее тоже есть сеон, и после объявления о помолвке мы часто разговаривали через них. Она вызывала меня по вечерам, и звук ее голоса завораживал и успокаивал. Порой мы говорили часами.
— Кто-то утверждал, что не собирается хандрить подобно книжным героям, — с улыбкой заметил Галладон.
Принц фыркнул и вернулся к толстому тому на коленях.
— Ты первым начал. Вот мой ответ: я бы взял письма. Meня радовала мысль о свадьбе, даже если в первую очередь она затевалась как ответ дереитскому вторжению в Дюладел.
Воцарилась тишина.
— Что ты сказал? — шепотом переспросил Галладон.
— О чем? О письмах?
— Нет. О Дюладеле.
Раоден ошарашенно разглядывал дьюла. Тот утверждал, что попал в Элантрис несколько месяцев назад, но жители Дюладела славились талантом к преуменьшению.
Республика пала чуть больше полугода назад…
— Я думал, тебе известно.
— Что, сюл? Что, ты полагал, мне известно?!
— Мне очень жаль, Галладон. Дюладелская республика пала.
— Нет, — выдохнул Галладон, не отрывая от принца взгляда широко распахнутых глаз.
Раоден кивнул.
— Произошла революция, подобная арелонской десять лет назад, только более кровавая. Республиканцев уничтожили, и на их место пришла монархия.
— Не может быть! Мы верили в республику, и она стояла крепко!
— Все меняется, дружище. — Принц сочувственно положил руку ему на плечо.
— Только не республика, сюл. Мы получили право выбирать, кто будет нами править, — зачем восставать против такого порядка?
— Не знаю, до нас дошло мало сведений. В Дюладеле царила сумятица, и фьерденские жрецы воспользовались ею, чтобы захватить власть.
— Значит, теперь опасность грозит Арелону. Мы всегда стояли между вами и легионами дереитов.
— Мне это приходило в голову.
— Что случилось с Джескером? Что случилось с нашей верой?
Вместо ответа принц покачал головой.
— Ты должен что-то знать!
— Теперь в Дюладеле царит Шу-Дерет. Мне очень жаль.
Надежда исчезла из глаз дьюла.
— Значит, он покинул нас.
— Остались мистерии, — предложил слабое утешение Раоден.
— Мистерии не имеют отношения к Джескеру! Они — насмешка над святыми понятиями. Только чужаки, которые ничего не смыслят в Дор, принимают участие в мистериях.
Раоден сжал плечо горюющего друга, не зная, как того утешить.
— Я думал, ты знаешь, — беспомощно повторил он.
Галладон только застонал, уставясь вдаль невидящим взглядом.
Принц оставил его на крыше — дьюл хотел побыть наедине с настигшим его горем. Не зная, чем заняться, и желая избавиться от тягостных раздумий, он вернулся в часовню. Грустные мысли тут же вылетели у него из головы.
— Кахар, как красиво! — Принц в восторге огляделся вокруг.
Старик убирался в углу комнаты, и когда он поднял на возглас голову, его лицо сияло гордостью. Налет слизи исчез, явив под собой чистый, бело-серый мрамор. В западные окна лился солнечный свет, отражался от блестящего пола и озарял помещение божественным сиянием. Всю поверхность покрывали рельефы; до сих пор затейливые резные изображения скрывала грязь. Раоден пробежался пальцами по крохотным фигурам, ощущая мастерски вырезанные, как живые, лица.
— Потрясающе, — прошептал он.
— Я сам не знал, что они здесь, господин. — Кахар приковылял к принцу. — До уборки их покрывал налет, а потом они терялись в тенях, пока я не закончил с полом. Мрамор настолько гладкий, что его можно спутать с зеркалом, а окна направляют свет прямо на него.
— И рельефы покрывают все стены?
— Да, господин. На самом деле наша часовня — не единственное место, где их можно увидеть. Иногда попадается стена или мебель, на которых что-то вырезано. Судя по всему, до реода элантрийцы их любили.
— Недаром его называли городом богов, Кахар.
Старик улыбнулся. Его руки почернели от грязи, а с пояса свисало полдюжины размочаленных тряпок для уборки. Но он выглядел счастливым.
— Что дальше, милорд? — спросил он.
Раоден поспешно соображал. Кахар набросился на беспорядок в церкви с тем же священным негодованием, с каким жрецы обличают грехи. Впервые за последние месяцы, а может, и годы, старик ощутил свою нужность.
— Наши люди поселились в соседних домах, — произнес Раоден. — Какой толк от уборки, если они не перестанут таскать сюда грязь?
Кахар кивнул, обдумывая сказанное.
— С мостовыми придется что-то предпринять, господин. Вы затеваете большое дело. — Глаза его светились.
— Я знаю, — согласился принц. — Но дело неотложное. Люди, живущие в грязи, и чувствуют себя соответственно. Если мы собираемся подняться выше собственных ожиданий, придется сначала почиститься. Справишься?
— Да, господин.
— Хорошо. Я подберу тебе помощников для ускорения работы.
Стоило элантрийцам прослышать, что Карата примкнула к принцу, их общее воинство разрослось до немыслимых размеров. Множество одиночек, до того бродивших бесцельно, явились к Раодену, расценивая членство в его «шайке» как последнее средство от безумия и умоляя принять их.
Перед уходом старик-уборщик обернулся напоследок к часовне и удовлетворенно оглядел плоды своего труда.
— Кахар, — окликнул принц.
— Да, господин?
— Ты уже догадался, в чем заключается мой секрет?
Кахар расплылся в улыбке.
— Я не чувствовал голода уже много дней, милорд. И мне совершенно не больно!
Раоден ответил кивком, и Кахар покинул часовню. Он пришел сюда в поисках волшебного спасения от невзгод, а нашел гораздо более простой ответ: когда человек занят ясным делом, боль теряет над ним власть. Кахару не требовалось чудесное снадобье или эйон, ему не хватало благодарного труда.
Принц прошелся по сияющей комнате, восхищенно разглядывая резьбу по мрамору. За последним панно начинался гладкий участок стены, и старательные руки Кахара отполировали ее так, что Раоден видел свое отражение.
Его потрясло, насколько он изменился. Лицо, смотревшее на него с блестящего мрамора, казалось чужим. Принц недоумевал, почему элантрийцы не узнают его — за время жизни в Каи он примелькался даже работникам на дальних плантациях. Поначалу он полагал, что жители Элантриса не ожидают встретить в городе принца, так что Дух и Раоден остаются для них разными людьми. Но сейчас, увидев свое отражение, он понял настоящую причину.
От его прежних черт остались лишь воспоминания. Прошло всего две недели, а он уже полностью облысел. Кожу покрывали черные пятна, но даже оставшиеся нетронутыми участки посерели. На лице прорезались морщины, особенно заметные возле уголков губ, а глаза запали.
Когда-то он рисовал в своем воображении элантрийцев, представляя их ходячими трупами с разлагающейся плотью. К счастью, плоть у пораженных шаодом оставалась нетронутой, только кожа темнела и съеживалась, как у мумий. И все же, хотя превращение было милосерднее ожиданий, видеть его на собственном примере оказалось большим потрясением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88