Если Доми собирается нам помочь, то лучшего времени не найти. С Теодом придет конец и Шу-Корат.
— Временно, — твердо произнес Эвентио. — Правду нельзя победить, Сарин. Даже если люди ненадолго забывают о ней.
Сарин лежала в постели. Единственное освещение в комнате исходило от Эйша, висящего в ногах кровати, да и он потемнел, так что видимым оставался только эйон в его центре.
Разговор с отцом завершился час назад, но тревожные мысли не покинут ее много месяцев. Принцесса никогда не рассматривала сдачу как возможный исход противостояния с Фьерденом, а сейчас поражение казалось неизбежным. Ее волновала перспектива сдачи Теода на милость вирна; сомнительно, чтобы тот оставил отца у власти, даже если Эвентио сменит веру. Она также знала, что теоданский король с радостью пожертвует своей жизнью ради спасения страны.
Сарин также думала о собственной жизни и о Теоде. Она оставила позади то, что любила больше всего на свете: отца, брата, мать. Леса вокруг столицы Теоина, припорошенные снегом пейзажи. Однажды она проснулась и увидела, что все вокруг покрывает тонкий слой льда; деревья казались унизанными сверкающими под зимним солнцем драгоценностями.
Но помимо приятных воспоминаний, Теод напоминал о боли и одиночестве. Он олицетворял собой исключение из обшества и унижение перед мужским полом. С раннего детства принцесса показала, что обладает острым умом и не менее острым языком. Оба качества отделили ее от остальных девушек; Сарин не единственная отличалась сообразительностью, но другим хватало ума держать ее при себе, пока они не выскочат замуж.
Конечно, не все мужчины искали глупых жен, но немногие из них чувствовали себя уютно рядом с женщиной, которая могла без труда затмить их умом и образованностью. К тому времени, как Сарин осознала, что вредит себе, все подходящие ей мужчины оказались женатыми. В отчаянии она попыталась вызнать бытующее у придворных мнение о ней и пришла в ужас, услышав о насмешках и издевательствах за своей спиной. И чем дальше, тем хуже, — насмешки усиливались, а Сарин не молодела. В стране, где практически любая девушка к восемнадцати годам имела за плечами по меньшей мере помолвку, в двадцать пять принцесса считалась старой девой. Долговязой, нескладной, сварливой старой девой.
Грустные размышления прервал шорох. Он доносился не из коридора или из-за окна, его источник был где-то рядом. Испуганная Сарин села в кровати и приготовилась прыжком вскочить на ноги. Только тогда принцесса поняла, что шум доносится из-за стены. Она недоуменно нахмурилась: с той стороны к ее спальне не примыкали комнаты, это была внешняя стена с окном, открывавшимся на город.
Шорох не повторился, и Сарин поспешила убедить себя, что это оседают стены дворца. Несмотря на снедающие ее тревоги, принцессе нужен был отдых.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Дилаф появился в дверях кабинета Хратена, занятый своими мыслями. Но тут он увидел сидящего в кресле у стола элантрийца.
Артет едва не умер от потрясения.
Хратен усмехнулся, наблюдая, как у жреца выпучились глаза и перехватило дыхание, а лицо приобрело сходный с доспехом джьерна оттенок.
— Храггат Джа! — выпалил артет первое пришедшее в голову фьерденское проклятие.
Хратен вздернул брови — не потому что ругательство обидело его, но скорее удивленный, как легко оно сорвалось с губ Дилафа. По всей видимости, артет погрузился во фьерденскую культуру с головой.
— Поздоровайся с Диреном, артет! — приказал верховный жрец, указывая на элантрийца. — И будь любезен воздерживаться от поминания имени Джаддета всуе. Мне бы не хотелось, чтобы ты перенял эту фьерденскую привычку.
— Он элантриец!
— Верное наблюдение, артет. И даже не думай о том, чтобы предать его огню.
Хратен откинулся в кресле, с улыбкой наблюдая, как Дилаф пытается прожечь взглядом элантрийца. Он знал, как поведет себя артет, когда вызывал его, и, хоть считал мелкие гадости ниже своего достоинства, наслаждался моментом сполна.
Дилаф наградил джьерна полным ненависти взглядом, но тут же постарался прикрыть его покорностью.
— Что он здесь делает, хроден?
— Меня посетила мысль, что нам следует знать врага в лицо, артет.
Хратен поднялся и подошел к перепуганному элантрийцу. Они с Дилафом говорили на фьерделле, и на лице Дирена замерли недоумение и животный страх.
Джьерн присел перед ним на корточки, изучая демона.
— Они все лысые? — с интересом спросил он артета.
— Поначалу нет. — В голосе жреца все еще звучала обида. — Когда кораитские собаки готовят их к отправке в Элантрис, у них обычные прически. И кожа гораздо бледнее.
Хратен провел ладонью по щеке пленника, на ощупь кожа оказалась жесткой. Элантриец не сводил с него перепуганных глаз.
— А черные пятна? Они выступают у всех?
— Первый признак, хроден. — Дилаф, казалось, смирился обстоятельствами. Или же сумел подавить первый всплеск ненависти, перейдя к более сдержанной форме отвращения. — Обычно шаод случается по ночам. Когда проклятые просыпаются, на них обнаруживают темные пятна. Со временем вся кожа темнеет до серовато-коричневого цвета, как у него.
— Как у мумии, — заметил верховный жрец. В свое время он посещал Сворданский университет и видел хранящиеся там для изучения тела.
— Наподобие. Но кожа — не единственный признак, хроден. Их внутренние органы также гибнут.
— Откуда ты знаешь?
— Их сердца не бьются, а мозг не работает. У нас остались свидетельства с первых дней реода, до той поры, как их заперли в городе. За несколько месяцев они впадают в ступор, едва передвигаются и только и делают, что стонут от боли.
— Боли?
— Их души горят в пламени властелина Джаддета, — пояснил Дилаф. — Оно разгорается внутри них все ярче, пока не поглотит разум. Это их кара.
Хратен кивнул и отвернулся от элантрийца.
— Вам не следовало прикасаться к нему, — сказал артет.
— Кажется, ты утверждал, что лорд Джаддет защитит верных ему. Чего мне бояться?
— Вы привели в церковь исчадие ада, хроден.
Джьерн фыркнул.
— Ты прекрасно понимаешь, артет, что в этом здании нет ничего святого. Мы не можем освятить землю страны, которая не исповедует Шу-Дерет.
— Конечно. — По неизвестной причине глаза Дилафа загорелись жадным огнем.
Его выражение навеяло на Хратена тревогу. Возможно, не следует оставлять его в одной комнате с элантрийцем надолго.
— — Я призвал тебя, чтобы ты начал приготовления к вечерней проповеди. Я буду занят: я хочу расспросить элантрийца.
— Как прикажете, хроден. — Жрец не сводил глаз с пленника.
— Ты свободен, артет.
Дилаф недовольно заворчал, но проворно покинул кабинет и отправился выполнять приказ джьерна.
Хратен повернулся к элантрийцу. Что бы ни утверждал артет, жалкое существо не казалось лишенным разума. Доставивший его капитан элантриискои гвардии называл его по имени, что означало, что тот не лишен дара речи.
— Ты понимаешь меня, элантриец? — Дирен кивнул.
— Интересно, — задумчиво произнес джьерн.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил элантриец.
— Просто задать несколько вопросов.
Хратен вернулся к столу. Он с любопытством осматривал сидящее перед ним существо; ни разу за время многочисленных странствий ему не доводилось видеть похожую болезнь.
— У тебя есть еда? — При упоминании о пище глаза пленника блеснули диким огнем.
— Если ты ответишь на мои вопросы, я обещаю отослать тебя обратно в Элантрис с полной корзиной хлеба и сыра.
Существо ожесточенно закивало.
«Голодный, — с любопытством отметил Хратен. — И что там говорил Дилаф, нет сердцебиения? Может, болезнь поражает обмен веществ, и сердце бьется так быстро, что удары невозможно уловить? Отсюда и повышенный аппетит».
— Кем ты был прежде, чем попал в Элантрис?
— Крестьянином, господин. Работал на полях Эйорской плантации.
— И как долго ты прожил в Элантрисе?
— Меня отправили туда осенью. Семь или восемь месяцев? Я потерял счет…
Получалось, что еще одно утверждение Дилафа о том, что элантрийцы впадают в ступор, оказалось неверным. Хратен задумался, пытаясь определить, какие сведения о проклятом месте пойдут ему на пользу.
— На что похожа жизнь в городе?
— Она ужасна, господин. — Дирен опустил голову. — Там правят банды. Если забредешь не туда, они могут погнаться за тобой и сильно побить. Никто не рассказывает новичкам о правилах, так что если не быть осторожным, можно забрести на рынок… Там очень плохо. А теперь появилась новая шайка, рассказывают элантрийцы на улицах. Четвертая, сильнее прочих.
Существование банд указывало на наличие хоть какого-то общества. Хратен нахмурился. Если верить пленнику и банды действительно отличаются жестокостью, то можно использовать их перед прихожанами как пример свракисса, порождений зла. Тем не менее, глядя на покорного Дирена, джьерн начал думать, что лучше продолжать проклинать Элантрис на расстоянии. Если многие элантрийцы окажутся такими же безобидными, как сидящий перед ним крестьянин, жители Каи не примут идею о демонах всерьез.
В процессе расспросов верховный жрец выяснил, что познания Дирена об Элантрисе вряд ли пойдут ему на пользу. Тот не смог объяснить, на что похож шаод — с ним превращение случилось во сне. Элантриец утверждал, что он мертв, не объясняя, что имеет в виду, и что его раны не излечиваются. Он даже показал порез на руке. Так как тот не кровоточил, Хратен заключил, что края раны просто не сходятся, как положено.
Об элантриискои магии Дирен не знал ничего. Он утверждал, что видел, как другие рисуют в воздухе магические символы, но сам не имел о них понятия. Он только знал, что зверски голоден, жаловался на разные лады и еще дважды повторил, что боится банд.
Удовлетворенный подтверждением догадок — Элантрис оказался суровым местом, но совершенно человеческим в способах выражения жестокости, — Хратен послал за капитаном, который привел элантрийца.
Капитан элантрийской гвардии вошел в кабинет с опаской. Он носил плотные перчатки и заставил Дирена подняться, тыча в него длинной палкой. Офицер с радостью принял от верховного жреца мешочек с монетами и с готовностью закивал, когда тот попросил его купить бывшему крестьянину еды. В дверях капитан с пленником разминулись с возвращающимся Дилафом. Тот разочарованно наблюдал, как добыча ускользает из его рук.
— Все готово?
— Да, хроден. Люди начинают прибывать.
— Хорошо. — Хратен откинулся на спинку стула и задумчиво сплел пальцы.
— Вас что-то беспокоит?
Джьерн покачал головой.
— Я обдумываю сегодняшнюю речь. Думаю, нам пора перейти к следующему шагу реализации плана.
— Какому, хроден?
— Мы успешно обозначили свою позицию касательно Элантриса. Толпа быстро отыщет в своей среде демонов, стоит подтолкнуть ее в нужном направлении.
— Конечно, хроден.
— Не забывай, артет, что наша ненависть имеет цель.
— Она объединяет наших сторонников против общего врага.
— Правильно. — Хратен вытянул перед собой ладони. — Но есть и другая причина, не менее важная. Теперь, когда мы дали верующим выход для праведного гнева, следует создать связь между Элантрисом и нашими соперниками.
— Шу-Корат, — зловеще улыбнулся Дилаф.
— Совершенно верно. Жрецы Корати подготавливают новых элантрийцев к отправке в город, они стоят за милостями, которыми Арелон осыпает своих павших богов. Если мы намекнем, что терпимость Корати делает ее жрецов соучастниками, ненависть к элантрийцам переметнется на Шу-Корат. Перед жрецами встанет выбор: либо подтвердить обвинение, либо объединиться с нами против Элантриса. В первом случае они потеряют доверие людей. Во втором — окажутся под нашим контролем. После чего мы устроим для них серию постыдных происшествий, и арелонцы начнут считать их беспомощными и отжившими свое.
— Ваш план превосходен. Но успеем ли мы воплотить его за столь короткое время?
Хратен встрепенулся, оглядывая улыбающегося артета. Как он прознал про положенные джьерну сроки? Должно быть, удачная догадка, другого объяснения нет.
— План сработает, — твердо произнес Хратен. — С шаткой монархией и при смене веры люди начнут искать новых вожаков. Шу-Дерет покажется им каменной твердыней посреди зыбучего песка.
— Прекрасное сравнение, хроден.
У верховного жреца осталось неприятное ощущение, что над ним насмехаются.
— У меня есть для тебя задача, Дилаф. В сегодняшней проповеди ты должен заставить людей отвернуться от Шу-Корат.
— Разве вы не желаете сделать это сами?
— Я буду говорить после тебя, и моя речь подкрепит твое выступление логикой. Ты же вкладываешь в проповедь чувство — их отвращение к Корати должно исходить от сердца.
Дилаф кивнул, дав понять, что учел указание. Джьерн махнул рукой, демонстрируя тем самым, что разговор окончен, и артет попятился из кабинета, прикрыв за собой дверь.
Речь Дилафа отличалась свойственным ему пылом. Он стоял перед часовней на помосте, который Хратен приказал установить после того, как толпа прихожан перестала помещаться внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Временно, — твердо произнес Эвентио. — Правду нельзя победить, Сарин. Даже если люди ненадолго забывают о ней.
Сарин лежала в постели. Единственное освещение в комнате исходило от Эйша, висящего в ногах кровати, да и он потемнел, так что видимым оставался только эйон в его центре.
Разговор с отцом завершился час назад, но тревожные мысли не покинут ее много месяцев. Принцесса никогда не рассматривала сдачу как возможный исход противостояния с Фьерденом, а сейчас поражение казалось неизбежным. Ее волновала перспектива сдачи Теода на милость вирна; сомнительно, чтобы тот оставил отца у власти, даже если Эвентио сменит веру. Она также знала, что теоданский король с радостью пожертвует своей жизнью ради спасения страны.
Сарин также думала о собственной жизни и о Теоде. Она оставила позади то, что любила больше всего на свете: отца, брата, мать. Леса вокруг столицы Теоина, припорошенные снегом пейзажи. Однажды она проснулась и увидела, что все вокруг покрывает тонкий слой льда; деревья казались унизанными сверкающими под зимним солнцем драгоценностями.
Но помимо приятных воспоминаний, Теод напоминал о боли и одиночестве. Он олицетворял собой исключение из обшества и унижение перед мужским полом. С раннего детства принцесса показала, что обладает острым умом и не менее острым языком. Оба качества отделили ее от остальных девушек; Сарин не единственная отличалась сообразительностью, но другим хватало ума держать ее при себе, пока они не выскочат замуж.
Конечно, не все мужчины искали глупых жен, но немногие из них чувствовали себя уютно рядом с женщиной, которая могла без труда затмить их умом и образованностью. К тому времени, как Сарин осознала, что вредит себе, все подходящие ей мужчины оказались женатыми. В отчаянии она попыталась вызнать бытующее у придворных мнение о ней и пришла в ужас, услышав о насмешках и издевательствах за своей спиной. И чем дальше, тем хуже, — насмешки усиливались, а Сарин не молодела. В стране, где практически любая девушка к восемнадцати годам имела за плечами по меньшей мере помолвку, в двадцать пять принцесса считалась старой девой. Долговязой, нескладной, сварливой старой девой.
Грустные размышления прервал шорох. Он доносился не из коридора или из-за окна, его источник был где-то рядом. Испуганная Сарин села в кровати и приготовилась прыжком вскочить на ноги. Только тогда принцесса поняла, что шум доносится из-за стены. Она недоуменно нахмурилась: с той стороны к ее спальне не примыкали комнаты, это была внешняя стена с окном, открывавшимся на город.
Шорох не повторился, и Сарин поспешила убедить себя, что это оседают стены дворца. Несмотря на снедающие ее тревоги, принцессе нужен был отдых.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Дилаф появился в дверях кабинета Хратена, занятый своими мыслями. Но тут он увидел сидящего в кресле у стола элантрийца.
Артет едва не умер от потрясения.
Хратен усмехнулся, наблюдая, как у жреца выпучились глаза и перехватило дыхание, а лицо приобрело сходный с доспехом джьерна оттенок.
— Храггат Джа! — выпалил артет первое пришедшее в голову фьерденское проклятие.
Хратен вздернул брови — не потому что ругательство обидело его, но скорее удивленный, как легко оно сорвалось с губ Дилафа. По всей видимости, артет погрузился во фьерденскую культуру с головой.
— Поздоровайся с Диреном, артет! — приказал верховный жрец, указывая на элантрийца. — И будь любезен воздерживаться от поминания имени Джаддета всуе. Мне бы не хотелось, чтобы ты перенял эту фьерденскую привычку.
— Он элантриец!
— Верное наблюдение, артет. И даже не думай о том, чтобы предать его огню.
Хратен откинулся в кресле, с улыбкой наблюдая, как Дилаф пытается прожечь взглядом элантрийца. Он знал, как поведет себя артет, когда вызывал его, и, хоть считал мелкие гадости ниже своего достоинства, наслаждался моментом сполна.
Дилаф наградил джьерна полным ненависти взглядом, но тут же постарался прикрыть его покорностью.
— Что он здесь делает, хроден?
— Меня посетила мысль, что нам следует знать врага в лицо, артет.
Хратен поднялся и подошел к перепуганному элантрийцу. Они с Дилафом говорили на фьерделле, и на лице Дирена замерли недоумение и животный страх.
Джьерн присел перед ним на корточки, изучая демона.
— Они все лысые? — с интересом спросил он артета.
— Поначалу нет. — В голосе жреца все еще звучала обида. — Когда кораитские собаки готовят их к отправке в Элантрис, у них обычные прически. И кожа гораздо бледнее.
Хратен провел ладонью по щеке пленника, на ощупь кожа оказалась жесткой. Элантриец не сводил с него перепуганных глаз.
— А черные пятна? Они выступают у всех?
— Первый признак, хроден. — Дилаф, казалось, смирился обстоятельствами. Или же сумел подавить первый всплеск ненависти, перейдя к более сдержанной форме отвращения. — Обычно шаод случается по ночам. Когда проклятые просыпаются, на них обнаруживают темные пятна. Со временем вся кожа темнеет до серовато-коричневого цвета, как у него.
— Как у мумии, — заметил верховный жрец. В свое время он посещал Сворданский университет и видел хранящиеся там для изучения тела.
— Наподобие. Но кожа — не единственный признак, хроден. Их внутренние органы также гибнут.
— Откуда ты знаешь?
— Их сердца не бьются, а мозг не работает. У нас остались свидетельства с первых дней реода, до той поры, как их заперли в городе. За несколько месяцев они впадают в ступор, едва передвигаются и только и делают, что стонут от боли.
— Боли?
— Их души горят в пламени властелина Джаддета, — пояснил Дилаф. — Оно разгорается внутри них все ярче, пока не поглотит разум. Это их кара.
Хратен кивнул и отвернулся от элантрийца.
— Вам не следовало прикасаться к нему, — сказал артет.
— Кажется, ты утверждал, что лорд Джаддет защитит верных ему. Чего мне бояться?
— Вы привели в церковь исчадие ада, хроден.
Джьерн фыркнул.
— Ты прекрасно понимаешь, артет, что в этом здании нет ничего святого. Мы не можем освятить землю страны, которая не исповедует Шу-Дерет.
— Конечно. — По неизвестной причине глаза Дилафа загорелись жадным огнем.
Его выражение навеяло на Хратена тревогу. Возможно, не следует оставлять его в одной комнате с элантрийцем надолго.
— — Я призвал тебя, чтобы ты начал приготовления к вечерней проповеди. Я буду занят: я хочу расспросить элантрийца.
— Как прикажете, хроден. — Жрец не сводил глаз с пленника.
— Ты свободен, артет.
Дилаф недовольно заворчал, но проворно покинул кабинет и отправился выполнять приказ джьерна.
Хратен повернулся к элантрийцу. Что бы ни утверждал артет, жалкое существо не казалось лишенным разума. Доставивший его капитан элантриискои гвардии называл его по имени, что означало, что тот не лишен дара речи.
— Ты понимаешь меня, элантриец? — Дирен кивнул.
— Интересно, — задумчиво произнес джьерн.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил элантриец.
— Просто задать несколько вопросов.
Хратен вернулся к столу. Он с любопытством осматривал сидящее перед ним существо; ни разу за время многочисленных странствий ему не доводилось видеть похожую болезнь.
— У тебя есть еда? — При упоминании о пище глаза пленника блеснули диким огнем.
— Если ты ответишь на мои вопросы, я обещаю отослать тебя обратно в Элантрис с полной корзиной хлеба и сыра.
Существо ожесточенно закивало.
«Голодный, — с любопытством отметил Хратен. — И что там говорил Дилаф, нет сердцебиения? Может, болезнь поражает обмен веществ, и сердце бьется так быстро, что удары невозможно уловить? Отсюда и повышенный аппетит».
— Кем ты был прежде, чем попал в Элантрис?
— Крестьянином, господин. Работал на полях Эйорской плантации.
— И как долго ты прожил в Элантрисе?
— Меня отправили туда осенью. Семь или восемь месяцев? Я потерял счет…
Получалось, что еще одно утверждение Дилафа о том, что элантрийцы впадают в ступор, оказалось неверным. Хратен задумался, пытаясь определить, какие сведения о проклятом месте пойдут ему на пользу.
— На что похожа жизнь в городе?
— Она ужасна, господин. — Дирен опустил голову. — Там правят банды. Если забредешь не туда, они могут погнаться за тобой и сильно побить. Никто не рассказывает новичкам о правилах, так что если не быть осторожным, можно забрести на рынок… Там очень плохо. А теперь появилась новая шайка, рассказывают элантрийцы на улицах. Четвертая, сильнее прочих.
Существование банд указывало на наличие хоть какого-то общества. Хратен нахмурился. Если верить пленнику и банды действительно отличаются жестокостью, то можно использовать их перед прихожанами как пример свракисса, порождений зла. Тем не менее, глядя на покорного Дирена, джьерн начал думать, что лучше продолжать проклинать Элантрис на расстоянии. Если многие элантрийцы окажутся такими же безобидными, как сидящий перед ним крестьянин, жители Каи не примут идею о демонах всерьез.
В процессе расспросов верховный жрец выяснил, что познания Дирена об Элантрисе вряд ли пойдут ему на пользу. Тот не смог объяснить, на что похож шаод — с ним превращение случилось во сне. Элантриец утверждал, что он мертв, не объясняя, что имеет в виду, и что его раны не излечиваются. Он даже показал порез на руке. Так как тот не кровоточил, Хратен заключил, что края раны просто не сходятся, как положено.
Об элантриискои магии Дирен не знал ничего. Он утверждал, что видел, как другие рисуют в воздухе магические символы, но сам не имел о них понятия. Он только знал, что зверски голоден, жаловался на разные лады и еще дважды повторил, что боится банд.
Удовлетворенный подтверждением догадок — Элантрис оказался суровым местом, но совершенно человеческим в способах выражения жестокости, — Хратен послал за капитаном, который привел элантрийца.
Капитан элантрийской гвардии вошел в кабинет с опаской. Он носил плотные перчатки и заставил Дирена подняться, тыча в него длинной палкой. Офицер с радостью принял от верховного жреца мешочек с монетами и с готовностью закивал, когда тот попросил его купить бывшему крестьянину еды. В дверях капитан с пленником разминулись с возвращающимся Дилафом. Тот разочарованно наблюдал, как добыча ускользает из его рук.
— Все готово?
— Да, хроден. Люди начинают прибывать.
— Хорошо. — Хратен откинулся на спинку стула и задумчиво сплел пальцы.
— Вас что-то беспокоит?
Джьерн покачал головой.
— Я обдумываю сегодняшнюю речь. Думаю, нам пора перейти к следующему шагу реализации плана.
— Какому, хроден?
— Мы успешно обозначили свою позицию касательно Элантриса. Толпа быстро отыщет в своей среде демонов, стоит подтолкнуть ее в нужном направлении.
— Конечно, хроден.
— Не забывай, артет, что наша ненависть имеет цель.
— Она объединяет наших сторонников против общего врага.
— Правильно. — Хратен вытянул перед собой ладони. — Но есть и другая причина, не менее важная. Теперь, когда мы дали верующим выход для праведного гнева, следует создать связь между Элантрисом и нашими соперниками.
— Шу-Корат, — зловеще улыбнулся Дилаф.
— Совершенно верно. Жрецы Корати подготавливают новых элантрийцев к отправке в город, они стоят за милостями, которыми Арелон осыпает своих павших богов. Если мы намекнем, что терпимость Корати делает ее жрецов соучастниками, ненависть к элантрийцам переметнется на Шу-Корат. Перед жрецами встанет выбор: либо подтвердить обвинение, либо объединиться с нами против Элантриса. В первом случае они потеряют доверие людей. Во втором — окажутся под нашим контролем. После чего мы устроим для них серию постыдных происшествий, и арелонцы начнут считать их беспомощными и отжившими свое.
— Ваш план превосходен. Но успеем ли мы воплотить его за столь короткое время?
Хратен встрепенулся, оглядывая улыбающегося артета. Как он прознал про положенные джьерну сроки? Должно быть, удачная догадка, другого объяснения нет.
— План сработает, — твердо произнес Хратен. — С шаткой монархией и при смене веры люди начнут искать новых вожаков. Шу-Дерет покажется им каменной твердыней посреди зыбучего песка.
— Прекрасное сравнение, хроден.
У верховного жреца осталось неприятное ощущение, что над ним насмехаются.
— У меня есть для тебя задача, Дилаф. В сегодняшней проповеди ты должен заставить людей отвернуться от Шу-Корат.
— Разве вы не желаете сделать это сами?
— Я буду говорить после тебя, и моя речь подкрепит твое выступление логикой. Ты же вкладываешь в проповедь чувство — их отвращение к Корати должно исходить от сердца.
Дилаф кивнул, дав понять, что учел указание. Джьерн махнул рукой, демонстрируя тем самым, что разговор окончен, и артет попятился из кабинета, прикрыв за собой дверь.
Речь Дилафа отличалась свойственным ему пылом. Он стоял перед часовней на помосте, который Хратен приказал установить после того, как толпа прихожан перестала помещаться внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88