— Мне нечего дать тебе, — ответил, нахмурившись, Король-Рыболов. — Все уже разделено.
— Тогда дай мне, — взмолился Обманщик, — пожить в твоем доме день и ночь.
— С охотой, — улыбаясь, ответил Бран.
На другой день Обманщику было сказано убираться к своему народу, поскольку его время кончилось. Девять дев задули огонь, на котором стоял Котел, и боги с насмешкой посмотрели на врага рода человеческого. Но он презрительно расхохотался, покидая их, поскольку, как он сказал: «Весь мир состоит из Ночи и Дня, и вот что вы отдали мне».
Тогда Бран и его друзья увидели, что их обманули, поскольку есть Время и He-время, Пространство и He-пространство, и в каждом случае именно последнее рогатый злодей присвоил себе. И с того дня именно он правит Пустошами, и междугодьем, в котором нет времени, и границами королевств, где кончается власть короля. Мертвые заодно с живыми, мужчины как женщины, а женщины — как мужчины, нет ни мужей, ни жен, все перемешано в любовном единении без прелюбодеяния — все как было до того, как боги собрали рассеянные элементы, установили звезды на небосводе и землю на тверди морской и короли установили порядок и правосудие в своих королевствах.
Врата Гвиддно сделаны в Стене, которая отделяет Пустоши от окруженных стенами городков и огороженных пастбищ, вздымающийся океан от уютных лесов, и именно здесь должен всегда стоять дозор и стража в течение всего Калан Гаэф. Высокие камни и крепкие стены его обращены к востоку и западу, югу и северу, и каждый день король Гвиддно Гаранхир должен восходить на крепостной вал и окидывать взглядом все четыре стороны света, чтобы убедиться, что Народ Холмов не пробрался втихую в крепость. Над южными ее воротами установлено каменное изображение божественного Белатгера, Сияющего, подателя жизни, богатства и плодородия. На другой стороне, скорчившись в темной нише над северными, левыми воротами, притаилось изваяние горбатого Кернуна, рогатого и злобного. Крепость квадратная, словно доска для игры в гвиддвилл, и именно в гвиддвилл каждый Нос Калан Гаэф играл король Гвиддно с воинством Дивного Народа.
Посередине ее в квадрате стен заключался опирающийся на колонны чертог короля, и за его стенами к югу и северу, востоку и западу были выстроены жилые дворы. На севере был двор Сайтеннина-друида, которому были ведомы все руны, заклинания и чары. К югу стоял двор Сервана-епископа который обычно благословлял еду и питье при дворе Гвиддно для дочерей, украшенных золотыми гривнами вождей острова. На западе стоял двор Эльфина маб Гвиддно, королевского сына, которого прочили в наследники. На востоке, лицом к королю, как и подобает, жил самый прославленный из его гостей, принц Рин, сын короля Мэлгона Высокого из Гвинедда. На пиру их ложа располагались у ложа короля одинаково, и сам король смотрел на восток А знать Кантрер Гвэлод сидела на лавках вдоль стен зала, каждый согласно своему положению или прозванию, законнорожденности или уже забытому обычаю.
Веселым было застолье у Гвиддно Гаранхира в тот Нос Калан Гаэф, и многочисленны были благородные гости, пришедшие искать его гостеприимства. Им подавали самые старые из крепких напитков и самое свежее мясо каждого вида. Приятно было сердцу короля Гвиддно видеть столь многочисленное собрание, и сказал он:
— Мы князья лишь тогда, когда вожди посещают наш двор. Чем больше благ мы расточаем, тем выше наше благородство, наша слава и честь.
Собравшиеся вожди восхищались изобильным вином Идона, испивая большими глотками искрометное вино, мед и пиво с медом из полных стеклянных или роговых чаш и напиваясь до отказа. Свар и раздоров было там не более, чем обычно, когда король Гвиддно Гаранхир, гордый в своем пурпуре и золоте, раздавал рога для питья в своем роскошном зале. И когда желтый хмельной мед завладел умами воинов, каждый из которых был как порей в час битвы и как змея шел по следу врага, и немало было брошено гневных слов и вызовов на поединок, тогда судья двора изрек решение, приемлемое для всех. А для себя он получил от выигравшего в споре турий рог, золотое кольцо и подушку для сидения. И эти Дары были приятны судье двора.
Весело вспыхивали языки пламени под медным котлом, достойным Диунарха Гвиддела, и отборными были куски свинины, которые гости вынимали из котла своими деревянными спицами для мяса, каждый в свой черед. Самому прославленному, выдающемуся и победоносному давал король Гвиддно филейную часть, старшим принцам — ноги, благородным женам — постные куски, поэтам — жир и прислуге — легкие. С немалым весельем и насмешками был отдан шутам кострец, затейникам — почки, требуха — домашним рабам, ибо эта доля как раз и приличествует мужланам.
Не был забыт и маленький народец, что живет под полом, в стенах и в колоннах зала, — земляные эльфы и гномы. Когда хлебные крошки и обрезки мяса падают из беспечных рук, да не будет гуляка столь опрометчив и не станет поднимать их с покрытого тростником пола. Поскольку среди тростника слышен шорох, и топоток, и писк — это маленький народец весело пирует. Пусть они малы как мыши, но сильны в заклятьях. Все помнят, как однажды среди тишины, которая последовала за долгой ночной попойкой, проснулся некий воин и услышал среди храпа своих сотоварищей тоненькие голоса, что шли из-под его скамьи:
Спи, мой милый, мой малыш.
Спи, не бойся. Что дрожишь?
Как сойдутся к Гвиддно люди,
Так тебе гостинец будет.
Тогда он понял, что ребенок эльфа, ростом, наверное, не более пчелы, получил от своей матери должную часть королевской снеди. Такова гвества, которую люди Кантрер Гвэлод приносят в дар скальным эльфам, поскольку хотя они и малы, но могут в гневе причинить великое зло.
А сейчас фокусники из Аэрона, словно белки, взбирались по колоннам зала, спотыкаясь, падали, прыгали по столам, не разбив ни единого блюда, и носились по промежутку, разделяющему верхнюю и нижнюю часть зала. Они кукарекали, как петушки, дрались, словно коты, бегали вокруг пирующих, вытянув шеи и руки, словно гуси, а король Гвиддно и его сотрапезники смеялись так, что у них аж слезы по щекам текли. Варево Хидрева было редкостной крепости, эль и мед были на вкус такими, словно текли из чаши Ллира маб Ллуриона, а жажда короля и его придворных была такова, словно они наглотались поденок, и чем больше они пили, тем забавнее казались им фокусники.
Наконец король встал. Был он в веселом настроении и опорожнил свой кубок прямо на голову предводителя фокусников, который вмиг изобразил, будто бы вода течет из его рта, ушей, ноздрей и переднего и заднего прохода. Тогда смеющиеся гуляки стали бросать этим искусникам полуобглоданные кости, которые фокусники искусно подхватывали на лету и подбрасывали вверх и вниз, и кости описывали дуги то большие, то малые, то круги, то овалы, летая друг вокруг друга или сквозь круги. Воздух был полон летающих костей, и люди падали, катаясь по земле от хохота, и волкодавы и мастиффы прыгали вверх и вперед, гоня кувыркающихся и вертящихся фокусников в ночь, в шалаши, где домашние рабы приготовили для них щедрое пиршество, достойное людей, обладающих такими достоинствами.
Некоторое время смех продолжался, покуда князья обсуждали зрелище, а некоторые наиболее грубые среди них неосторожно попытались подражать тому, что только что увидели. Потом смех затих среди закопченных стропил и укрытых тенью колонн, когда в зал вступили музыканты, чтобы предстать перед лицом короля и собрания князей. Не было у них ни арф, ни колокольчиков, никаких других инструментов. Они прибыли из-за моря, с зеленого Острова Иверддон, и чарующей красоты было их искусство. Было их числом двадцать семь, и гудение было их искусством.
Вдоль ряда искусников из Иверддон прошел шум дивной красоты и созвучности. Поначалу это напоминало тихий стон весеннего ветра, ласкающего страны Арфы Тайрту. Затем шум стал сильнее: пчелиный рой носился над яркими цветами, усеивающими, словно блестки, роскошные луга в зеленой долине Ллойвенидд. Затем темы пчел, ветра и птиц усилились и переплелись в гармонии — один мотив, одна песнь и одно слабое эхо поднимались и падали над остальными. И люди Севера позабыли о холоде, мокрой разрухе зимы, и каждый представлял себе, что едет в день Калан Май под теплым солнцем, а рядом с ним — прекрасная, стройная, податливая девица.
Медленно утих шум — так же, как и поднялся. Пчелы вернулись с тяжелой взяткой сладкого меда в свой королевский улей, птицы разлетелись по гнездам, отдельные трели птиц утихли с приближением вечера, и ветер прилег на холме, когда появилась майская луна и поплыла вверх, в иссиня-черные бархатистые небеса. И лишь один звук остался. И тянул его глава двадцати семи певцов из Иверддон, и если его искусство было достойно двора Тринадцати Князей Севе-Ра, то звук, который тянул он, был достоин труб трех органов Хавгана, что играют на райской равнине Каэр Сиди.
Задрав подбородок, он тянул ноту, а король Гвиддно откинулся на своем сиденье. Глаза его были закрыты, а на губах играла улыбка, словно бы он был в Краю Блаженных. Но наконец силы певца стали убывать, однако король очнулся не ранее, чем певец совсем замолчал, и знаком приказал ему продолжать. Снова и снова поднимался магический шум, к радости всех, кто собрался при королевском дворе Врат Гвиддно на Севере. Но наконец усталость одолела главу певцов Иверддон, и от напряжения сверх его угасающих сил глаз его вывалился на щеку.
На это несчастный разгневался и воскликнул: — Лучше не приходил бы я к этому двору, чем подвергаться такому стыду! Из-за такого уродства не смогу я теперь увидеть страны, в которую я должен был прибыть, и не смогу вернуться в землю, из которой прибыл!
Король очнулся от своих сладких грез, как и все князья и знатные люди его дома, и весьма огорчился, увидев уродство певца. На счастье, был тут придворный лекарь, который сидел по правую руку главы королевских телохранителей. С помощью трав, заклятий и искусных своих пальцев снова вставил он глаз певца на место.
Певцы, обрадованные таким приемом, получили должную награду и вернулись к себе в дом, чтобы поесть, попить и отдохнуть. Шепот восхищения провожал уходящих певцов. И вдруг шепот сменился взрывом радостных криков. Еще не кончил король Гвиддно своих королевских развлечений — семеро мрачных мужей в коротких юбках вошли в зал. Они были известны своим особым искусством, так же как певцы — своим Были они длинноносы, остропяты, плешивы и лицом похожи на лис.
Пришельцы низко поклонились королю да так и остались. Голые зады их казались красными в отблесках королевского очага. Были это широко известные пускатели ветров Острова Могущества, чье искусство состояло в том, что они пускали ветры так, как никто на Острове Придайн, или Иверддон, или в далеком Ллидау за морем Удд.
Замечательно громко пускали ветры искусники короля Гвиддно Гаранхира в день Калан Гаэф — замечательно громко, изысканно звучно и столь зловонно, что всем другим их сотоварищам по этому искусству было до них далеко. Поначалу испустили они с редкой нежностью семь нот, поднимаясь и нисходя, согласно гармонии, от низкого звука к высокому. Затем выдули они мелодию, которую напевают пастухи и молочницы. Они свистели высоко и низко, наподобие свиста королевских псарей или невидимых птиц, что насвистывают в кустарниках.
Но это чудесное искусство были ничто по сравнению с тем, что было потом, с тем возбуждением, что охватило людей Севера, когда каждый из участников представления превосходил своего сотоварища в новом чудесном умении или искусстве. Замечательно правдоподобным было фырканье боевых коней, вой труб, рев оленей, грохот грома, мычание быков, ворчание дикого кота и долгое, низкое гудение майского жука.
Искусники были хорошо накормлены красными водорослями, чечевичной похлебкой и бобами, но не более получаса могли они продолжать свое выступление Настал момент, когда их глава испустил долгий, низкий свист, словно змея, что возвращается в свое вересковое логово, — такое нежное шипение издал он и такое продолжительное зловоние испустил, что постепенно потрясенное молчание опустилось на собрание. Это был знак свистунам уходить, и последним усилием ума, духа и тела издали они столь громогласный трубный звук, что люди потом клялись, будто бы кубки на королевском столе задребезжали и смоляные факелы чуть было не погасли, как и огромный очаг под королевским котлом.
Как порыв ветра, перед которым ни один человек не устоит прямо, тот, что нескончаемо дует из пасти Пещеры в земле Гвент, которую называют люди Хвит Гвинт, был могучий ветер из задов, что слышали в те поры на Севере. Однако были в королевском зале и те, кто опасался, как бы это представление не пробудило бури и смятения в зимних небесах, и клялись, что слышали в далеких горах грохот Колеса Тарана. Среди чада, замешательства и зловония удалились королевские ветродуи из пиршественного зала в приготовленное Для них жилье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115