— Но, может, ты расскажешь мне о том, что стряслось? Может, я смогу помочь тебе?
Не разнимая своих объятий, принцесса повернула голову и посмотрела на меня. Слезы катились по ее нежным щекам, но она слегка улыбнулась, увидев мое уверенное лицо.
— Поведай нашему мудрому дитяти о том, что тревожит тебя, господин мой! — сказала она. — Я не раз убеждалась в том, что он куда ученее, чем можно подумать по его годам.
Эльфин третий раз застонал.
— Я трижды дурак, — страдальчески пробормотал он. — Дурак и пустой хвастун. Слушай же и узнай о позоре принца Эльфина, которому после этой ночи никогда не стать королем Кантрер Гвэлод!
Я ничего не сказал, просто уселся на табурет и стал слушать. Моя госпожа одарила меня благодарным взглядом, отчего сердце мое запрыгало так, что я испугался, как бы кто чего не заметил. Довольно об этом.
Принц Эльфин, уставившись в пол, рассказал нам, на мой взгляд, действительно печальную историю. Похоже, что в самый разгар попойки он начал хвастаться Корзиной Гвиддно — что будто бы из Тринадцати Сокровищ Острова Могущества это самое большое, что когда в нее кладут пищу на одного человека, то в ней потом находят пищи на сотню и что Сайтеннин-друид предсказал великие дела младенцу (мне то есть, даже незачем объяснять), найденному в ней на Калан Гаэф.
Люди Кантрер Гвэлод радовались всему сказанному, но тут главный гость двора Гвиддно принял слова Эльфина за вызов. Принц Рин маб Мэлгон, молодой человек столь же гневливый и непредсказуемый, как и наш собственный принц, вскочил и спросил, почему это король Гвиддно в таком случае подарил ему то, что считается менее ценным. На что Мантия Тегау Эурврона еще не женатому принцу?
— Я сказал ему, что он, несомненно, вскоре женится, и тогда Мантия будет очень кстати при испытании девственности его невесты, — робко произнес Эльфин.
— Совершенно верно! — воскликнул я. — И что потом?
— Он вспыхнул, заявив, что его внимание угрожает невинности чужих жен, а не его собственной. «Более того, — продолжал он, — хотелось бы мне знать, является ли эта Мантия достойным подарком наследнику Гвинедда. Почему бы не испытать нам ее силу этой же ночью?» Тогда понял я, к чему он клонит и что он давно уже намеревался это сделать. Я видел, как смотрел он на тебя, жена моя, и горе мне, что так легко попался я в его ловушку!
Мы с принцессой переглянулись. Теперь мы легко догадались об остальном (должен подчеркнуть, что она была намного умнее своего супруга, пусть и носил он золотую гривну). Принц Рин потребовал, чтобы ему позволили провести ночь с юной женой своего хозяина. И тогда наутро будет видно, станет ли Мантия Тегау по-прежнему укрывать ее до пят или только по колено. Услышав это, юная женщина вспыхнула от гнева, затем побледнела и с вызовом посмотрела на мужа.
— Если ты дал слово, господин мой, то я должна подвергнуться испытанию. Но обещаю тебе, господин мой, что, сколько бы он ни пробыл со мной, от меня он не получит ничего такого, что хотя бы на волосок укоротило Мантию! И не нужно даже меча класть между нами, чтобы защитить твою и мою честь, господин мой! Иди, приободрись, — сказала она, погладив его по щеке. — На какую ночь спать мне с этим назойливым гостем?
Сердце мое устремилось к этой отважной женщине, но по несчастному лицу принца Эльфина понял я, что это испытание будет не так легко пройти, как она воображала. Он с жалким видом огляделся.
— Если бы это было так просто, — прошептал он. — Это должно быть нынешней ночью.
— Нынешней? — вырвался у нее испуганный возглас.
— Нынешней, — мрачно ответил принц. — Уже сейчас рабы расчесывают его волосы, и вскоре он придет. Ох, дорогая моя, — он зарыдал и прижал ее к груди, — он знатный принц, он пьян и горит от желания.
— Но ведь не возьмет же он меня силой? — воскликнула принцесса, внезапно испугавшись. — Твой отец король никогда этого не позволит!
— Мой отец король стар и слишком обязан Уриену Регедскому, который, в свою очередь, очень многое ставит на союз между людьми Севера и Мэлгоном Гвинеддским. Сомневаюсь, что он пожелает в это вмешиваться.
Я понял всю сложность положения и начал быстро соображать. Времени явно нельзя было терять. Я очень хотел вытащить молодую чету из этой грязной истории. Ты можешь подумать, что у меня были собственные виды на молодую женщину, но поверь, мне тогда было не до этого.
— Тогда, принц Эльфин, — резко приказал я, — немедленно возвращайся на свое место в королевском зале и позаботься, чтобы плотники крепко заколотили дверь. Иди сейчас же и запомни это, чтобы в другой раз не хвастать на пиру!
Эльфин начал задавать вопросы, а молодая женщина принялась ломать руки, так что мне пришлось призвать их к повиновению. В тот раз я впервые действовал как Мирддин маб Морврин. Мне жаль было пугать их, но времени на сложные придворные королевские изыски не было. Эльфин ушел довольно быстро, остановившись бросить последний, умоляющий взгляд на супругу — я вынужден был взять его за руку и силой вытащить из комнаты. Я уже слышал суматоху в жилище Рина маб Мэлгона и понимал, что у нас с прелестной юной принцессой остался всего один миг.
Три последующих дня небеса над Вратами Гвиддно были серыми и хмурыми. Временами с Регедского моря наносило дождь Стаи прежде невиданных больших черных птиц кружились над коньковыми балками и зубчатыми стенами, молча устремляясь к соленым болотам Абер Идон. Настроение при дворе короля Гвиддно было столь же хмурым и подавленным. Люди никак не могли оправиться от страха, причиненного им посещением Гвина маб Нудда и его адского воинства. Ничего необычного не было в том, что Дикая Охота неслась высоко в ночном небе над жилищами людей во время Калан Гаэф, но никогда прежде Черный не являлся к королевскому двору и не беседовал с королем, как на этот раз.
Друид Сайтеннин много часов просидел, прикрыв голову плащом. Те, кто осмеливался приблизиться к нему, слышали, как шепчет он о большем зле, что постигнет эту землю еще до того, как окончится год. Повторялись смутно запомнившиеся строфы из разговора между королем и демоном, но, хотя смысл их был, безусловно, зловещим, никто, ко всеобщему удовольствию, не мог их истолковать. Талиесин, глава бардов, ушел в темную комнату, где, пожевав сырую свинину, лег в ожидании вдохновения, прижав ладони к щекам и уставившись в пустоту. Мальчик, сидевший у его двери, не знал, придет ли прозрение к хозяину в течение двух, трех или девяти дней. Раз было слышно, как бард что-то громко забормотал, но никто не мог сказать, что означали эти слова. Только потом стали рассказывать, будто бы Талиесин слагал смертную песнь Уриену Регедскому, который тогда был величайшим из Тринадцати Владык Севера. Но в этом усомнились, когда вскоре в Каэр Лливелидд прибыли гонцы от самого короля Уриена, требуя дани (на этот раз, конечно, безрезультатно) после ежегодного открытия Корзины Гвиддно.
За эти три дня ни принца Рина маб Мэлгона, ни жены принца Элъфина при дворе не видели. Люди из свиты Рина стояли на страже у дверей покоев принцессы, ухмыляясь и перебрасываясь чрезвычайно обидными для владык Кантрер Гвэлод шуточками. И только строжайший запрет короля Гвиддно Гаранхира не давал вспыхнуть открытой ссоре и испортить праздник. Что же до принца Эльфина, то он бродил подальше от глаз людских по двору и крепостному валу, словно тень прежнего беззаботного юноши. Он не ел и не спал. Ни с кем не говорил, и один только раз за все это время я наткнулся на него. Я играл возле кузницы, когда он прошел мимо меня, бесконечно расхаживая туда-сюда. Мы случайно встретились взглядами, и я навсегда запомнил ту боль и укор, с которыми он тогда на меня посмотрел.
Король Гвиддно тоже был хмур и обеспокоен. Он отправил гонца в Каэр Лливелидд и до его возвращения поселился в охотничьем домике. Но каким бы ни был ответ, он принес королю некоторое удовлетворение. Он вернулся в зал, и снова сел на свое место, и стал вместе со всеми пить желтый пьянящий мед.
Так обстояли дела в последний день празднования Калан Гаэф. Все собрались, как обычно, и среди людей Гвинедда много было веселья. Но люди Кантрер Гвэлод были унижены, посрамлены и обесчещены, и вожди сидели мрачные, не разговаривая с соседями и не опуская спицы своей в котел. И тут вдруг вошел домоправитель короля Гвиддно и объявил о появлении принца Рина маб Мэлгона.
Люди Гвинедда радостно приветствовали его. Он был великолепно разодет. Волосы его блестели, лицо пылало румянцем. Он с величайшим самодовольством вошел в зал и низко поклонился королю и епископу, затем сел на свое место напротив короля. С тревогой глянув на принца Эльфина, я увидел, как тот смертельно побледнел, и решил сделать все, что в моих силах, чтобы поправить дело как можно скорее, прежде чем в королевском зале свершится страшное злодейство.
— Какие новости, господин мой? — воскликнул глава свиты Рина, подмигивая и пихая локтем своего соседа. Люди Гвинедда разразились громким долгим смехом, когда их принц встал, поднял окованный серебром турий рог и с улыбкой обвел взглядом собравшихся.
— Новости? — воскликнул он в ответ, в хвастливой гордости высоко подняв голову. — Новости, друзья мои, таковы, что супругу принца Эльфина этой зимой Мантия Тегау Эурврона вряд ли согреет!
Затем, осмотревшись с ликующей усмешкой, он вытащил из-за пазухи туники маленький сверточек и показал его всем. Во мне боролись великое удивление и любопытство — такого я не ожидал.
— Принц Эльфин, у меня есть для тебя подарочек! — звонко воскликнул Рин, и голос его эхом подхватили черные бесенята, что в это время года таятся по закоулкам в королевском зале. Эльфин не поднимал взгляда, а остальные замолкли б ожидании. Даже старый епископ всхрапнул и очнулся от дремы.
— Принц Эльфин, — повторил Рин, — думаю, ты понимаешь, что мужчине глупо верить в честность своей жены, когда она не на глазах у него. И то, что случилось с тобой, ничуть не хуже, чем с другими. Во всем Придайне нет девушек прекраснее и целомудреннее, чем в Гвинедде, и все же ни одна во владениях моего отца не смогла отказать принцу Рину в том, чтобы приютить его на своей перине. Так чего же тебе стыдиться и опускать голову? Вот что скажу я тебе: никогда под сенью листвы в Гвинедде не проводил я время столь приятно, как в эти три прошедшие ночи. Прекрасен красно-клювый снежногрудый лебедь, что свил себе гнездо в жилище принца Эльфина маб Гвиддно, слаще песен Птиц Рианнон были ночи, что провел я в обществе ее, и сохраню я их в сокровищнице своей памяти.
Громким долгим хохотом разразились люди Рина в ответ на его выходку, и еще бледнее и отчаяннее стало лицо несчастного Эльфина. Поднялись разговоры о вечной неверности женщин, мужи весело или мрачно покачивали головами в знак согласия, воображая в таком положении себя и свою жену.
Ровен могучий северный ветер,
А сердце девы — трава на ветру.
Из Гвинедда юный герой приехал,
Чтобы сидеть за столом на пиру.
Но жалок испивший позор на пиру!
— Верны слова твои, принц, — отозвался со своего сиденья к северу у очага друид, — неверны и лживы сердца женщин. Даже император Артур женился на ветреной Гвенхвивар, которую колдовством и чарами заманили в зеленый лес, где Мелуас испытал радость и наслаждения столь же великие, о которых ты говорил.
Тут и благословенный святой епископ Серван, что до того сидел молча, стал говорить о том, о чем не подобает людям, окрещенным в веру Христову. Как обычно, раздраженный словами Сайтеннина, он, однако, подтвердил перед собравшимися, что беды, виной которым женщины, неисчислимы, словно песок на берегу морском или звезды на тверди небесной.
— Как далеко ни скрылся бы святой человек в пустыне среди зверей диких, полногрудая женщина с нежными руками и ногами все равно преследует его своими дьявольскими соблазнами. Вот помню, как однажды в пустынном моем убежище в земле Придин, когда стоял я, преклонив колена в молитве под сенью яблони…
Но воспоминания доброго старика потонули в криках возбужденных спутников Рина Принц Гвинедда снисходительно улыбнулся ссутулившемуся Эльфину и продолжил свою злую, язвительную речь, каждое слово которой прознало, словно зазубренная стрела.
— Так счастливо провел я время, что, думаю, люди будут говорить о гостеприимстве Врат Гвиддно на Севере, покуда Остров Придайн и Три Близлежащих Острова возвышаются над голубыми глубинами королевства Манавиддана маб Ллира. И не стану я навлекать позора на твою жену, попросив ее надеть перед всеми Мантию Тегау Эурврона. Поскольку не только ее белые ноги и округлые бока откроет она перед всеми, но и прочие прелести, что должны остаться ведомы только нам с тобой, принц Эльфин! Пусть краснеет себе тайком ото всех в своих палатах, хотя от стыда или от удовольствия краснеет она — это я охотно оставлю на усмотрение двора и поэтов Регеда! А здесь у меня есть то, что не позволит ни тебе, ни прочим сомневаться в том, что супруга Эльфина нарушала свои брачные обеты со мною в эти три ночи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Не разнимая своих объятий, принцесса повернула голову и посмотрела на меня. Слезы катились по ее нежным щекам, но она слегка улыбнулась, увидев мое уверенное лицо.
— Поведай нашему мудрому дитяти о том, что тревожит тебя, господин мой! — сказала она. — Я не раз убеждалась в том, что он куда ученее, чем можно подумать по его годам.
Эльфин третий раз застонал.
— Я трижды дурак, — страдальчески пробормотал он. — Дурак и пустой хвастун. Слушай же и узнай о позоре принца Эльфина, которому после этой ночи никогда не стать королем Кантрер Гвэлод!
Я ничего не сказал, просто уселся на табурет и стал слушать. Моя госпожа одарила меня благодарным взглядом, отчего сердце мое запрыгало так, что я испугался, как бы кто чего не заметил. Довольно об этом.
Принц Эльфин, уставившись в пол, рассказал нам, на мой взгляд, действительно печальную историю. Похоже, что в самый разгар попойки он начал хвастаться Корзиной Гвиддно — что будто бы из Тринадцати Сокровищ Острова Могущества это самое большое, что когда в нее кладут пищу на одного человека, то в ней потом находят пищи на сотню и что Сайтеннин-друид предсказал великие дела младенцу (мне то есть, даже незачем объяснять), найденному в ней на Калан Гаэф.
Люди Кантрер Гвэлод радовались всему сказанному, но тут главный гость двора Гвиддно принял слова Эльфина за вызов. Принц Рин маб Мэлгон, молодой человек столь же гневливый и непредсказуемый, как и наш собственный принц, вскочил и спросил, почему это король Гвиддно в таком случае подарил ему то, что считается менее ценным. На что Мантия Тегау Эурврона еще не женатому принцу?
— Я сказал ему, что он, несомненно, вскоре женится, и тогда Мантия будет очень кстати при испытании девственности его невесты, — робко произнес Эльфин.
— Совершенно верно! — воскликнул я. — И что потом?
— Он вспыхнул, заявив, что его внимание угрожает невинности чужих жен, а не его собственной. «Более того, — продолжал он, — хотелось бы мне знать, является ли эта Мантия достойным подарком наследнику Гвинедда. Почему бы не испытать нам ее силу этой же ночью?» Тогда понял я, к чему он клонит и что он давно уже намеревался это сделать. Я видел, как смотрел он на тебя, жена моя, и горе мне, что так легко попался я в его ловушку!
Мы с принцессой переглянулись. Теперь мы легко догадались об остальном (должен подчеркнуть, что она была намного умнее своего супруга, пусть и носил он золотую гривну). Принц Рин потребовал, чтобы ему позволили провести ночь с юной женой своего хозяина. И тогда наутро будет видно, станет ли Мантия Тегау по-прежнему укрывать ее до пят или только по колено. Услышав это, юная женщина вспыхнула от гнева, затем побледнела и с вызовом посмотрела на мужа.
— Если ты дал слово, господин мой, то я должна подвергнуться испытанию. Но обещаю тебе, господин мой, что, сколько бы он ни пробыл со мной, от меня он не получит ничего такого, что хотя бы на волосок укоротило Мантию! И не нужно даже меча класть между нами, чтобы защитить твою и мою честь, господин мой! Иди, приободрись, — сказала она, погладив его по щеке. — На какую ночь спать мне с этим назойливым гостем?
Сердце мое устремилось к этой отважной женщине, но по несчастному лицу принца Эльфина понял я, что это испытание будет не так легко пройти, как она воображала. Он с жалким видом огляделся.
— Если бы это было так просто, — прошептал он. — Это должно быть нынешней ночью.
— Нынешней? — вырвался у нее испуганный возглас.
— Нынешней, — мрачно ответил принц. — Уже сейчас рабы расчесывают его волосы, и вскоре он придет. Ох, дорогая моя, — он зарыдал и прижал ее к груди, — он знатный принц, он пьян и горит от желания.
— Но ведь не возьмет же он меня силой? — воскликнула принцесса, внезапно испугавшись. — Твой отец король никогда этого не позволит!
— Мой отец король стар и слишком обязан Уриену Регедскому, который, в свою очередь, очень многое ставит на союз между людьми Севера и Мэлгоном Гвинеддским. Сомневаюсь, что он пожелает в это вмешиваться.
Я понял всю сложность положения и начал быстро соображать. Времени явно нельзя было терять. Я очень хотел вытащить молодую чету из этой грязной истории. Ты можешь подумать, что у меня были собственные виды на молодую женщину, но поверь, мне тогда было не до этого.
— Тогда, принц Эльфин, — резко приказал я, — немедленно возвращайся на свое место в королевском зале и позаботься, чтобы плотники крепко заколотили дверь. Иди сейчас же и запомни это, чтобы в другой раз не хвастать на пиру!
Эльфин начал задавать вопросы, а молодая женщина принялась ломать руки, так что мне пришлось призвать их к повиновению. В тот раз я впервые действовал как Мирддин маб Морврин. Мне жаль было пугать их, но времени на сложные придворные королевские изыски не было. Эльфин ушел довольно быстро, остановившись бросить последний, умоляющий взгляд на супругу — я вынужден был взять его за руку и силой вытащить из комнаты. Я уже слышал суматоху в жилище Рина маб Мэлгона и понимал, что у нас с прелестной юной принцессой остался всего один миг.
Три последующих дня небеса над Вратами Гвиддно были серыми и хмурыми. Временами с Регедского моря наносило дождь Стаи прежде невиданных больших черных птиц кружились над коньковыми балками и зубчатыми стенами, молча устремляясь к соленым болотам Абер Идон. Настроение при дворе короля Гвиддно было столь же хмурым и подавленным. Люди никак не могли оправиться от страха, причиненного им посещением Гвина маб Нудда и его адского воинства. Ничего необычного не было в том, что Дикая Охота неслась высоко в ночном небе над жилищами людей во время Калан Гаэф, но никогда прежде Черный не являлся к королевскому двору и не беседовал с королем, как на этот раз.
Друид Сайтеннин много часов просидел, прикрыв голову плащом. Те, кто осмеливался приблизиться к нему, слышали, как шепчет он о большем зле, что постигнет эту землю еще до того, как окончится год. Повторялись смутно запомнившиеся строфы из разговора между королем и демоном, но, хотя смысл их был, безусловно, зловещим, никто, ко всеобщему удовольствию, не мог их истолковать. Талиесин, глава бардов, ушел в темную комнату, где, пожевав сырую свинину, лег в ожидании вдохновения, прижав ладони к щекам и уставившись в пустоту. Мальчик, сидевший у его двери, не знал, придет ли прозрение к хозяину в течение двух, трех или девяти дней. Раз было слышно, как бард что-то громко забормотал, но никто не мог сказать, что означали эти слова. Только потом стали рассказывать, будто бы Талиесин слагал смертную песнь Уриену Регедскому, который тогда был величайшим из Тринадцати Владык Севера. Но в этом усомнились, когда вскоре в Каэр Лливелидд прибыли гонцы от самого короля Уриена, требуя дани (на этот раз, конечно, безрезультатно) после ежегодного открытия Корзины Гвиддно.
За эти три дня ни принца Рина маб Мэлгона, ни жены принца Элъфина при дворе не видели. Люди из свиты Рина стояли на страже у дверей покоев принцессы, ухмыляясь и перебрасываясь чрезвычайно обидными для владык Кантрер Гвэлод шуточками. И только строжайший запрет короля Гвиддно Гаранхира не давал вспыхнуть открытой ссоре и испортить праздник. Что же до принца Эльфина, то он бродил подальше от глаз людских по двору и крепостному валу, словно тень прежнего беззаботного юноши. Он не ел и не спал. Ни с кем не говорил, и один только раз за все это время я наткнулся на него. Я играл возле кузницы, когда он прошел мимо меня, бесконечно расхаживая туда-сюда. Мы случайно встретились взглядами, и я навсегда запомнил ту боль и укор, с которыми он тогда на меня посмотрел.
Король Гвиддно тоже был хмур и обеспокоен. Он отправил гонца в Каэр Лливелидд и до его возвращения поселился в охотничьем домике. Но каким бы ни был ответ, он принес королю некоторое удовлетворение. Он вернулся в зал, и снова сел на свое место, и стал вместе со всеми пить желтый пьянящий мед.
Так обстояли дела в последний день празднования Калан Гаэф. Все собрались, как обычно, и среди людей Гвинедда много было веселья. Но люди Кантрер Гвэлод были унижены, посрамлены и обесчещены, и вожди сидели мрачные, не разговаривая с соседями и не опуская спицы своей в котел. И тут вдруг вошел домоправитель короля Гвиддно и объявил о появлении принца Рина маб Мэлгона.
Люди Гвинедда радостно приветствовали его. Он был великолепно разодет. Волосы его блестели, лицо пылало румянцем. Он с величайшим самодовольством вошел в зал и низко поклонился королю и епископу, затем сел на свое место напротив короля. С тревогой глянув на принца Эльфина, я увидел, как тот смертельно побледнел, и решил сделать все, что в моих силах, чтобы поправить дело как можно скорее, прежде чем в королевском зале свершится страшное злодейство.
— Какие новости, господин мой? — воскликнул глава свиты Рина, подмигивая и пихая локтем своего соседа. Люди Гвинедда разразились громким долгим смехом, когда их принц встал, поднял окованный серебром турий рог и с улыбкой обвел взглядом собравшихся.
— Новости? — воскликнул он в ответ, в хвастливой гордости высоко подняв голову. — Новости, друзья мои, таковы, что супругу принца Эльфина этой зимой Мантия Тегау Эурврона вряд ли согреет!
Затем, осмотревшись с ликующей усмешкой, он вытащил из-за пазухи туники маленький сверточек и показал его всем. Во мне боролись великое удивление и любопытство — такого я не ожидал.
— Принц Эльфин, у меня есть для тебя подарочек! — звонко воскликнул Рин, и голос его эхом подхватили черные бесенята, что в это время года таятся по закоулкам в королевском зале. Эльфин не поднимал взгляда, а остальные замолкли б ожидании. Даже старый епископ всхрапнул и очнулся от дремы.
— Принц Эльфин, — повторил Рин, — думаю, ты понимаешь, что мужчине глупо верить в честность своей жены, когда она не на глазах у него. И то, что случилось с тобой, ничуть не хуже, чем с другими. Во всем Придайне нет девушек прекраснее и целомудреннее, чем в Гвинедде, и все же ни одна во владениях моего отца не смогла отказать принцу Рину в том, чтобы приютить его на своей перине. Так чего же тебе стыдиться и опускать голову? Вот что скажу я тебе: никогда под сенью листвы в Гвинедде не проводил я время столь приятно, как в эти три прошедшие ночи. Прекрасен красно-клювый снежногрудый лебедь, что свил себе гнездо в жилище принца Эльфина маб Гвиддно, слаще песен Птиц Рианнон были ночи, что провел я в обществе ее, и сохраню я их в сокровищнице своей памяти.
Громким долгим хохотом разразились люди Рина в ответ на его выходку, и еще бледнее и отчаяннее стало лицо несчастного Эльфина. Поднялись разговоры о вечной неверности женщин, мужи весело или мрачно покачивали головами в знак согласия, воображая в таком положении себя и свою жену.
Ровен могучий северный ветер,
А сердце девы — трава на ветру.
Из Гвинедда юный герой приехал,
Чтобы сидеть за столом на пиру.
Но жалок испивший позор на пиру!
— Верны слова твои, принц, — отозвался со своего сиденья к северу у очага друид, — неверны и лживы сердца женщин. Даже император Артур женился на ветреной Гвенхвивар, которую колдовством и чарами заманили в зеленый лес, где Мелуас испытал радость и наслаждения столь же великие, о которых ты говорил.
Тут и благословенный святой епископ Серван, что до того сидел молча, стал говорить о том, о чем не подобает людям, окрещенным в веру Христову. Как обычно, раздраженный словами Сайтеннина, он, однако, подтвердил перед собравшимися, что беды, виной которым женщины, неисчислимы, словно песок на берегу морском или звезды на тверди небесной.
— Как далеко ни скрылся бы святой человек в пустыне среди зверей диких, полногрудая женщина с нежными руками и ногами все равно преследует его своими дьявольскими соблазнами. Вот помню, как однажды в пустынном моем убежище в земле Придин, когда стоял я, преклонив колена в молитве под сенью яблони…
Но воспоминания доброго старика потонули в криках возбужденных спутников Рина Принц Гвинедда снисходительно улыбнулся ссутулившемуся Эльфину и продолжил свою злую, язвительную речь, каждое слово которой прознало, словно зазубренная стрела.
— Так счастливо провел я время, что, думаю, люди будут говорить о гостеприимстве Врат Гвиддно на Севере, покуда Остров Придайн и Три Близлежащих Острова возвышаются над голубыми глубинами королевства Манавиддана маб Ллира. И не стану я навлекать позора на твою жену, попросив ее надеть перед всеми Мантию Тегау Эурврона. Поскольку не только ее белые ноги и округлые бока откроет она перед всеми, но и прочие прелести, что должны остаться ведомы только нам с тобой, принц Эльфин! Пусть краснеет себе тайком ото всех в своих палатах, хотя от стыда или от удовольствия краснеет она — это я охотно оставлю на усмотрение двора и поэтов Регеда! А здесь у меня есть то, что не позволит ни тебе, ни прочим сомневаться в том, что супруга Эльфина нарушала свои брачные обеты со мною в эти три ночи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115