Инстинкт самосохранения подсказывает ему единственно возможную тактику поведения. Брошен беспрецедентный вызов его единоличному царствованию. Но он делает все, чтобы его подчиненные продолжали верить, что в королевстве ничего не изменилось. Мальчик выжидает неделю, две, месяц, надеясь, что необъяснимая любовь матери к этому существу пройдет, как лихорадка. Он изучает это гадкое существо бесстрастно и отстраненно, убеждаясь в его абсолютной беспомощности и заставляя мать поверить в то, что и для него этот вопящий сверток совершенно очарователен. Король терпеливо переносит всеобщее безумие своих подданных, не переставая удивляться, как могут эти глупые женщины воспринимать крошечное чудовище с таким восторгом и умилением, беспрестанно тискать и обнимать его! Он позволяет совершать им маленькие глупости и вынашивает план мести. Мальчик постоянно крутится возле матери, пытаясь раскрыть секрет ее мистической любви. Он знает распорядок дня этого пухленького демона – сон, бодрствование, слезы, кормление, писанье и каканье – все это обычно, и ничего, ничего магнетического в этом нет! И неприязнь к младенцу удваивает его решимость действовать, и действовать без промедления. И вскоре теплой летней ночью, когда весь дом затих, мальчик бесшумно пробирается в покои матери. Она спокойно спит в своей кровати. А маленький монстр лежит в колыбели, он проснулся и улыбается беззубым ртом, брыкаясь ручками и ножками. Вдруг на лицо младенца падает отблеск лунного света, и мальчик ловит его счастливый взгляд. В этот миг его непоколебимая решимость отступает, он охвачен стыдом и раскаянием из-за того, что ненавидит этот теплый, мягкий комочек. Ему страстно хочется взять его на руки, прижать к себе и почувствовать, как тепло и всепрощение обволакивают его, возвращая ему утраченные любовь и счастье. Но тотчас же мальчик с ужасом осознает, что сам становится пленником маленького чудовища, околдовавшего всех вокруг. Он заставляет себя отвести глаза в сторону, по-настоящему осознав ту страшную опасность, которую несет в себе лежащее перед ним существо.
– Нет! Это невозможно… – невольно воскликнул Дойл.
– Мальчик берет шелковую подушечку, кладет ее на лицо младенца и удерживает до тех пор, пока ручки и ножки этого существа не перестают шевелиться. Это существо не издало ни звука, но в тот самый миг, когда оно затихло навсегда, мать с криком проснулась. В тот момент, когда жизнь покинула это крошечное существо, оно продолжало быть связанным с матерью, как и прежде. Мальчик убегает из комнаты, уверенный в том, что мать видела его, заметила, как он склонился над колыбелью. Мать подошла к кроватке и увидела неподвижного младенца – разум ее не выдержал… Стены дома содрогнулись от душераздирающего вопля, и, возможно, распахнулись врата на небеса. Охваченный лихорадочной дрожью, мальчик слышит этот жуткий вопль, и словно кинжал пронзает его застывшее сердце. Долгие годы он будет вспоминать этот крик, и воспоминание станет для него источником невыразимого наслаждения, ни с чем не сравнимого. Его мать в глубоком обмороке, весь дом охвачен скорбью. К величайшему изумлению короля, подданные бросились утешать и его, воображая – глупые крестьяне! – что и он горюет так же, как они. Его ошеломленный вид лишь подтверждает их мысли, и они еще усерднее успокаивают мальчика. Мать снова скрывается от него, опекаемая многочисленной прислугой, которая на этот раз подробно сообщает мальчику о ее самочувствии. Сегодня она опять не в себе, ночь прошла беспокойно, а сегодня ничего не ест… И он несказанно радуется тому, что мать несет справедливое наказание за свое подлое предательство. Проходит неделя, и из дальних стран возвращается отец, которому так и не довелось увидеть в живых младенца. В глазах отца мальчик замечает тень сочувствия, когда он здоровается со своим наследником. Но после того, как отец около часа проводит в покоях жены, он запирается с сыном в своем кабинете. Он не говорит ему ни слова. Он просто держит сына за подбородок и пристально смотрит ему в глаза. Во взгляде его застыл вопрос: правда ли то, что видела его жена своими глазами? И все-таки это пока только вопрос, а не обвинение. Король знает, что никому не позволит проникнуть в свою тайну. Его лицо не выражает никаких эмоций: ни раскаяния, ни боли, ни горя… Абсолютная непроницаемость, вызывающая и холодная. В лице отца что-то меняется, в глазах появляется страх. Отец понял все, а мальчик понял, что отец бессилен против него. Ничего не добившись, отец покидает кабинет. А король убежден, что уже никогда отец не посмеет бросить ему вызов… Младенца хоронят в гробике, усыпанном весенними цветами. Мальчик стоит с отрешенным видом, по-королевски щедро позволяя своим подданным коснуться его, когда они проходят мимо свежей могилы. После похорон мальчик замечает, что в отношениях между ним и матерью что-то неуловимо изменилось. Она не смотрит на него с прежней безграничной любовью, которая всегда светилась в ее глазах до того, как в доме появилась крошка. Она избегает его взгляда. Появляться в ее покоях ему запрещено. Но все последующие дни он подслушивает у дверей, как она со слезами рассказывает что-то шепотом отцу, и однажды его застают за этим занятием, но он уверен, что никакому наказанию его не подвергнут. Через некоторое время отец уезжает в Египет. Мальчик, наслаждаясь уединением, много читает, приобретая всевозможные знания. Он ощущает в себе невероятные силы, подолгу прогуливается в одиночестве… Со временем обет молчания, добровольно принятый на себя матерью, как бы распространяется на всех его подданных. Они не притворяются и не выказывают фальшивой любви. Отношения короля с подданными сводятся к простейшей формуле: господство, основанное на силе. И тем и другим он обладал с избытком. Так король вернул свой утерянный трон.
– О господи, – пробормотал Дойл. – О господи, Джек.
Спаркс промолчал. Глотнув бренди, он бесстрастно продолжал рассказ.
– Вскоре мать снова забеременела. Эту новость скрывают от Александра, и, как только положение матери становится заметным, его отсылают учиться в пансион подальше от дома. Александра это не обеспокоило. Он стремился распространить свое влияние за пределами родового поместья. Новые люди – это то, что мне надо, говорит он себе. С любопытством он изучает открывающийся перед ним мир, населенный не только взрослыми, которыми он уже умел управлять, но и его сверстниками. Он добьется от них всего, чего захочет. И никто, в том числе и учителя, не подозревает, какой хищник живет рядом с ними. Следующей весной у матери родился второй сын. Александру не сообщают об этом. Его младший брат недосягаем для него.
На этот раз Дойлу не пришлось задавать уточняющий вопрос.
– Да, Дойл, теперь на сцене появился я.
– Ему так и не разрешили встретиться с вами?
– Нет. Многие годы он даже не подозревал о моем существовании, впрочем, как и я. Александр оставался в пансионе на все каникулы, даже на Рождество. А на лето его отправляли к дальним родственникам за границу. Родители навещали его раз в год, на Пасху. Отец к тому времени вышел в отставку и полностью посвятил себя жене и сыну. Я думаю, что, несмотря на перенесенный удар, они все-таки были счастливы. Они любили меня глубоко и самозабвенно. Однажды, незадолго до моего поступления в школу, конюх, которого я очень любил и которому поверял свои маленькие секреты, проговорился о моем брате Александре, сказав, что он когда-то катался на этом же пони. Я никогда не слышал этого имени от родителей, но, когда я начал приставать с расспросами о мальчике по имени Александр, они не стали уклоняться от ответа и рассказали мне о брате. Конечно, мне и в голову не пришло связывать их сдержанность с тем, какие чувства они испытывали к Александру. Имя моей умершей сестры вообще никогда не упоминалось в моем присутствии. Но как только я узнал, что у меня есть старший брат, мое любопытство разгорелось с необычайной силой. Я понял, что большего мне у родителей все равно не выведать, и стал расспрашивать прислугу, каким был мой брат. Слугам, очевидно, строго наказали ничего мне не рассказывать, и завеса молчания, окружавшая имя Александра, только умножала мое любопытство. Мне ужасно хотелось встретиться со своим братом. Раздобыть его адрес, чтобы написать письмо, мне не удалось. Я молил Бога, чтобы он помог мне увидеться с братом, который, как я был уверен, жил на свете только для того, чтобы быть мне товарищем, защитником и хранителем моих тайн.
– Ваши родители так и не позволили вам встретиться? – с волнением спросил Дойл.
– Позволили, но после двух лет моих неустанных уговоров. Полгода они выставляли многочисленные условия: никогда не писать брату писем, не принимать писем от него, никогда не оставаться с ним наедине и так далее и тому подобное. Я с готовностью принял все условия. И в тот год мы поехали навестить его на Пасху все вместе. Мне было шесть лет, Александру – двенадцать. Сухо поздоровавшись, мы пожали друг другу руки. Он был, без сомнения, необыкновенный мальчик: высокий, крепкого сложения брюнет; его взгляд притягивал и завораживал. С первой минуты встречи он произвел на меня неизгладимое впечатление, показавшись образцовым товарищем и другом. Родители ни на мгновение не оставляли нас одних. Александр был сама вежливость и учтивость и, казалось, искренне радовался нашему приезду. Родители разрешили нам после обеда прогуляться по саду, несколько ослабив свою бдительность. Как только мы скрылись за живой изгородью, Александр незаметно передал записку, умоляя не показывать ее родителям и прочесть тогда, когда я буду уверен, что никто этого не увидит. Вместе с запиской он вложил мне в руку черный гладкий камень, талисман, который, как уверял Александр, был одним из главных его сокровищ и который он хотел подарить именно мне. Я с восторгом принял его подарок и впервые в жизни по своей воле скрыл это от родителей. Таким образом, брат вбил первый клинышек между мной и родителями, и сделал он это совершенно сознательно.
– А что было в этом письме?
– Наивная школьная болтовня: описание ежедневных занятий, побед и поражений на спортивных площадках, насмешки над его школьными товарищами, рассуждения о том, чего можно ждать от пребывания в школе. Все это излагалось с апломбом мудреца, познавшего жизнь, наставника, дающего дельные советы отроку, который вот-вот переступит порог школы. Но общий тон письма был пронизан теплотой и доверительностью, словно мы знали друг друга всю жизнь. Послание было дружеским, спокойным, открытым и пронизанным юмором. Короче говоря, именно такое письмо я мечтал получить от "идеального" брата, каким я его себе представлял. В нем не содержалось ничего дурного, что могло бы огорчить моих родителей, доведись им прочитать его. И все-таки я предпринял все меры предосторожности, чтобы этого не произошло. В письме не было ни единой жалобы, ни единого упрека в адрес родителей, которые забыли о нем; напротив, брат писал о них с уважением и любовью. Он выражал признательность за то, что они определили его именно в эту школу, и надежду, что когда-нибудь он сумеет их отблагодарить. И только последний абзац был посвящен тому, ради чего, собственно, и сочинялось столь пространное послание. Каждая строка свидетельствовала об уме, хитром и расчетливом. Заключительный пассаж – о том, какой злой гений скрывался под маской невинной добродетели.
– И чем же кончалось письмо? – нетерпеливо спросил Дойл.
– И хотя мы должны стойко перенести все испытания, которые падут на нашу долю, сознание того, что у меня есть брат, придает мне силы, укрепляя мои надежды на будущее", – торжественно процитировал Спаркс, раскуривая трубку. – Стойкость, намеки на предстоящие испытания, – правда, не уточнялось, что это за испытания, – мое воображение разыгралось безгранично, создавая образ брата поистине героический. Мысль о том, что в свои неполные семь лет я могу облегчить страдания моего выдающегося брата, превратила меня в его преданного союзника. Я был слишком мал, чтобы воспротивиться такому напору чувств. Кроме того, сквозившая в письме назидательность суждений свидетельствовала о том, что Александр, по-видимому, знает меня лучше, чем я сам, и со временем научит меня глубже понимать себя и свое предназначение. Я мечтал, что, обретя друг друга, мы сможем сразиться хоть с целым светом. И если бы в этом письме брат потребовал от меня совершить что-то невероятное, я не задумываясь выполнил бы его приказ.
– А как вы отправили ему ответ?
– Письмо заканчивалось инструкциями, что нужно сделать, если я сочту возможным ответить ему. Дело в том, что в школе были предупреждены, и вся корреспонденция, поступавшая на имя Александра, должна была изыматься и передаваться родителям. Поэтому свои письма я должен был адресовать его однокласснику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58