Спаркс выставил ногу вперед, и на какой-то миг она повисла над обрывом. Неимоверным усилием Дойлу удалось повернуть санки, и, пролетев ярдов двадцать по самому краю пропасти и чудом не разбившись о камни, они снова заскользили по направлению к видневшимся впереди прямоугольным камням.
– Надгробия! – успел выкрикнуть Дойл.
Ему удалось проскользнуть между первыми памятниками и обогнуть несколько следующих камней. В середине кладбища надгробия стояли почти вплотную, и избежать столкновения с огромным склепом не было никакой возможности. Дойл почувствовал сильный удар, а затем взлетел в воздух, по-прежнему держась за металлические ручки, и грохнулся на разлетевшуюся в щепки крышку. Спаркс и Эйлин, высоко подброшенные ударом от столкновения, скрылись из виду.
С минуту Дойл лежал, не в силах пошевелиться и разжать руки. Он, похоже, был цел и невредим, хотя двигаться мог с большим трудом.
– Джек! – осипшим голосом окликнул Дойл. Ему показалось, что он слышит рыдание Эйлин.
– Как вы там, доктор?
Дойл понял, что Эйлин не рыдает, а смеется. Она выбралась из-за надгробия, с головы до ног облепленная снегом. Потом раздался хохот Спаркса, выползшего откуда-то снизу. Поглядев друг на друга, все трое зашлись от смеха и хохотали, согнувшись пополам, пока каждый не схватился за ближайший памятник, чтобы ненароком снова не покатиться с горы.
– Я решил, что мы уже умерли, – выдохнул наконец Дойл.
– Я думала так по крайней мере четыре раза, – сказала Эйлин.
Обняв друг друга за плечи и топчась на месте, они понемногу успокаивались. Только теперь Дойл разжал пальцы и отбросил ручки от крышки гроба, чем вызвал новый приступ смеха.
– ДЖОНАТАН СПАРКС!
Голос доносился откуда-то сверху. Он был хрипловатым и вместе с тем резким и мощным – от такого голоса могли бы задрожать и вылететь стекла. В нем не слышалось ни угрозы, ни злобы – он выражал презрение и удовлетворение тем, что беглецам удалось скрыться, будто бы ничего другого в сей момент и быть не могло.
– Это он? – спросил Дойл.
Спаркс молча кивнул и посмотрел наверх.
– СЛУШАЙ!
В воздухе повисла мертвая тишина, которую в то же мгновение прорезал душераздирающий крик, захлебнувшийся на самой высокой ноте.
– О господи, – прошептала Эйлин. – Братья.
Крик повторился, в нем было столько страдания и муки, что Дойл в ярости рванулся вперед и крикнул:
– Негодяй! Грязный ублюдок!
Спаркс положил руку ему на плечо и едва слышно проговорил:
– Именно эти слова он хочет услышать от нас. Крик внезапно оборвался. И в наступившей тишине сердца их сжались от нестерпимой муки.
– Нам нужно идти, – сказал Спаркс. – Они могут пуститься в погоню.
– Но мы не можем бросить братьев… – запротестовала Эйлин.
– Они солдаты, – обронил Спаркс, вытряхивая снег из сапог.
– Он их убьет.
– Еще неизвестно, они ли это. Но даже если это и так, что мы можем сделать? Тоже погибнуть? Глупо и безрассудно.
– И все-таки, Джек! Эти парни вам очень преданны, – сконфуженно пробормотал Дойл.
– Они всегда знали, чем рискуют, – оборвал его Спаркс, не желая продолжать этот разговор.
– В вас течет кровь вашего брата, Джек Спаркс, – с презрением бросила Эйлин.
Спаркс на мгновение остановился, затем, не оглядываясь, пошел вниз.
Эйлин вытерла набежавшие на глаза слезы.
– Он прав, вы знаете это, – промямлил Дойл.
– Я тоже права, – парировала Эйлин, глядя вслед Спарксу.
Эйлин и Дойл поспешили за Спарксом. Путь до таверны прошел в тягостном молчании.
* * *
В дверях номера Стокера была записка. Прочитав ее, Спаркс сообщил:
– Стокер уехал в Лондон. Он пишет, что волнуется о своей семье.
– Странно было бы осуждать его за это, – сказал Дойл.
– Он заплатил за номер, чтобы мы могли пользоваться им, – добавил Спаркс, поворачивая ключ.
Дойл взглянул на часы: половина третьего ночи. Пропустив Эйлин вперед, Спаркс прикрыл дверь и сказал:
– Простите, мисс Темпл, нам с доктором надо поговорить. – Обернувшись к Дойлу, он сказал: – Оставайтесь с Эйлин. Если я не вернусь к рассвету, попытайтесь добраться до Лондона.
– Куда вы, Джек? – взволнованно спросил Дойл.
– Думаю, сегодня они вряд ли предпримут еще одну попытку, но револьвер зарядите, – проговорил Спаркс, направляясь по коридору.
– Джек, что вы задумали? – занервничал Дойл.
Спаркс, ничего не ответив, махнул рукой.
Дойл открыл дверь в номер. Эйлин, одетая, лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Дойл собрался уйти, но Эйлин неожиданно попросила:
– Не уходите.
– Вам надо хорошенько выспаться.
– Не думаю, что это удастся.
– И все же вам надо отдохнуть.
– Послушайте, доктор, хватит причитать, словно я ваша пациентка, – обернулась к нему Эйлин. – Мне не хочется последнюю ночь в моей жизни быть одной.
– С чего вы взяли…
– Войдите и закройте дверь. Или мне сказать еще яснее?
Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.
– Ну и вид, – пробормотала она.
– Не так уж плохо, – начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.
Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.
– О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… – вздохнула она.
– Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, – уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.
– Ай да доктор! – рассмеялась Эйлин. – Хватит хмуриться. "Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…"
– "Я вас не разлюбил, Офелия", – подхватил Дойл реплику из "Гамлета".
Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.
– Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? – мило улыбаясь, спросила Эйлин.
– Не удостоился такого счастья, – пробормотал Дойл. – Меня зовут Артур.
Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.
– Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.
– Что за причины? – удивился Дойл.
– Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.
– В каком смысле – опасно?
Эйлин пожала плечами.
– Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.
– Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.
– Возможно, возможно.
– В чем же опасность?
– Опасность в том, что, увидев актрису на сцене, а потом встретившись с ней в жизни, человек не может понять, где игра, а где жизнь. – Эйлин бросила на Дойла загадочный взгляд. – Скажите, ваша мама никогда не предостерегала вас насчет легкомыслия актрис, Артур?
– Нет. Вероятно, она думала, что есть опасности и посерьезнее.
Дойл достойно выдержал пристальный взгляд Эйлин.
– Вы думаете, что я все-таки видел вас на сцене? – спросил он.
– Да. В известном смысле видели.
Последовала долгая пауза.
– Мисс Темпл…
– Эйлин.
– Эйлин, мне кажется, что вы пытаетесь соблазнить меня, – без обиняков обратился к ней Дойл.
– Соблазнить? – Эйлин перестала расчесывать волосы. Казалось, она не знала, что ответить. – У вас возникло такое впечатление?
– Да. Я бы сказал, да, – спокойно произнес Дойл.
По ее лицу пробежала легкая тень. Она положила щетку на стол.
– А что, если это действительно так?
– Ну-у, – протянул Дойл. – Может быть, это и в самом деле последняя ночь в нашей жизни… И если я сейчас покину вас, то буду сожалеть об этом до гробовой доски.
Они посмотрели друг на друга.
– Тогда заприте, пожалуйста, дверь, Артур, – мягко сказала Эйлин без тени кокетства в голосе.
Дойл повиновался…
Глава 17
"МАМИНЫ СЛАДОСТИ"
Дойл покинул Эйлин еще до рассвета. Она сладко спала. Дойл поцеловал ее и быстро оделся. Эйлин пробормотала что-то во сне, не открывая глаз.
Дойл не испытывал ни стыда, ни сожаления. Он не был ортодоксальным католиком, но искоренить в себе мысль о том, что плотская любовь – это грех, не мог. Возможно, встреча с Эйлин стала исключением, но он не был уверен в этом. Этого захотела она сама, убеждал себя Дойл, забыв о собственных желаниях. Как сложатся их дальнейшие отношения, он тоже не знал. Теперь ему необходимо было разобраться в своих мыслях и чувствах.
Закрыв дверь на ключ, Дойл взглянул на часы: почти пять утра. Он решил ждать Спаркса до девяти, возможно, чуть дольше. Это, правда, полностью противоречило приказу Джека, но Дойла это не волновало. Приняв решение, он спустился на первый этаж и попросил подать ему крепкого чая.
На кухне никого не было, кругом царила тишина, как бывает в глухой предрассветный час. Чуть слышно поскрипывали оконные ставни. Выглянув в окно, Дойл увидел, что небо совершенно очистилось от туч: утро обещало быть морозным, но ясным.
Эйлин была восхитительна – податливая, нежная и… страстная. Что-то в их близости больно задело Дойла, однако он гнал от себя эти мысли. Его тронуло потрясающее ощущение ее тепла, того, что она была живой и настоящей. Он обнимал и целовал ее, забыв обо всем на свете. В какой-то момент она расплакалась, молча утирая катившиеся слезы; жестом она умоляла его не спрашивать ни о чем. Он, конечно, подчинился. Но суммировать свои теперешние ощущения Дойл не мог и думал о том, что, вероятно, всегда идет на поводу у своих чувств.
У него слегка кружилась голова. Распахнув дверь, Дойл вышел во внутренний дворик позади гостиницы. Морозный воздух пронизал Дойла и одновременно приятно взбодрил и освежил его. Он вдохнул полной грудью, разминая руки и ноги.
– Не правда ли, свежий ветер действует как наркотик, – раздался у него за спиной мужской голос.
Этот голос Дойл слышал совсем недавно.
Прислонившись к дубу, раскинувшемуся посредине двора, стоял Александр Спаркс, закутанный в черный плащ. Он был абсолютно неподвижен, на темном фоне бледным пятном выделялось его лицо, освещенное скудным светом зимнего утра. Лицо Александра характерной худобой было похоже на лицо его брата, но этим сходство ограничивалось. Это был тот самый человек, которого Дойл видел на Чешир-стрит. Но теперь он выглядел иначе. Кожа на лице была тонкой, словно пергаментной, и казалась неживой; тепло безвозвратно испарилось из-под хрупкой оболочки. Светлые глаза, опушенные темными ресницами, смотрели спокойно, ничего не выражая. Темно-русые волосы ниспадали на плечи, открывая высокий красивый лоб. И только рисунок губ нарушал строгий абрис этого лица. Приоткрытый рот обнажал ряд острых белых зубов и напоминал оскал хищника, почуявшего добычу. Его присутствие во дворе казалось мистическим и необъяснимым. У Дойла возникло ощущение, что ему это чудится…
– Вам нравятся предутренние часы, доктор? – спросил Александр.
Звук его голоса резал слух, как это бывает при звуках перетянутых струн музыкального инструмента.
– Не особенно, – хриплым голосом проговорил Дойл, незаметно опуская руку в карман.
– Вы оставили свой револьвер в номере, где спит мисс Темпл, – сказал Александр, плотоядно улыбаясь.
Дойл судорожно сжал кулаки. Страх, охвативший его, заставил организм интенсивно вырабатывать адреналин, который, попав в кровь, вызвал бешеное сердцебиение. Он чувствовал себя насекомым, попавшим под микроскоп и беспомощно перебиравшим лапками. Дойл заморгал глазами, избегая гипнотизирующего взгляда Спаркса.
– Должен признаться, что я не ожидал встретить вас при столь странных обстоятельствах, доктор Дойл. Удивительно, но меня не покидает ощущение, что мы знакомы, – чуть ли не с теплотой в голосе проговорил Александр. – Вам так не кажется?
– Да, мы встречались.
– Хотя и анонимно, – покачал головой Спаркс.
Дойл обвел взглядом дворик. Единственный путь для отступления – дверь за спиной. Но как только он кинется бежать, станет отличной мишенью для Александра.
– Что вам от меня нужно? – задыхаясь, спросил Дойл.
– Я полагал, что нам не мешает познакомиться поближе. Боюсь, что мой младший брат Джон представил меня вам неким чудовищем, что, мягко говоря, не соответствует действительности.
"Я не должен слушать его, – инстинктивно сжался в комок Дойл, – не должен". Он ничего не произнес в ответ.
– Мне показалось, что не будет никакого вреда, если мы совместными усилиями внесем некоторые уточнения в те небылицы, которые наплел Джон.
– Я вправе отказаться? У меня есть выбор?
– Выбор есть всегда, доктор, – натянуто улыбнувшись, произнес Александр.
Дойлу показалось, что взгляд Спаркса прожег его насквозь.
Дойл молчал. Потом, поеживаясь, пробормотал:
– Мне надо одеться. Я совсем замерз.
– Конечно, доктор.
Дойл в растерянности смотрел на Александра, но тот не шевелился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58