– Не делайте из меня дитя, господин де Роскоф. Будто я не вижу, что у Вас с Его Преподобием какие-то секреты через мою голову. И оба вы к нему сразу с недоверьем отнеслись, только вот я не знаю почему.
– Ну ладно, – махнул рукою опечаленный Роскоф. – Давай спрашивать вместе, маленькая ты надоеда.
Гостиничный служащий с лихими усами, оказывается, был грамотен и вел по надлежащим правилам книгу проезжающих. На посул мзды он, впрочем, обиделся и заглянуть в нее так и не дал. Однако ж черноглазая горничная девушка оказалась сговорчивее, быть может не ради гривенника, а из удовольствия поболтать с молодым, привлекательным постояльцем.
– Кудреватый такой, на кауром мерине? – охотно вспомнила она. – Так уж нету его, опоздали, барин.
– Он же два часа назад как прибыл! – воскликнула Нелли.
– Так он и не останавливался вовсе, сударик. Спешил шибко, искал, с кем бы лошадкою сменяться. Пускай, говорит, будет и хуже, мне лишь бы свежая. Один старичок из здешних и согласился, дал свою кобылу. Тот горячего похлебал только да ускакал, ровно Нечистый за ним гонится.
Филипп и Нелли переглянулись.
– Наш мертвоголовый друг уж успел побывать тут, и в великой спешке, – сообщил Роскоф, едва появился отец Модест. – Гостиница покойная, и, быть может, могли бы мы…
– Нет, Филипп, ни во что не имеем мы права путаться, покуда на руках у нас эти дети, – устало отвечал отец Модест, к великому возмущению Нелли и Кати. – Жаль, однако, что не обронил он своей безделки на месте преступления, ежели, конечно, это он. Однако в дому Рыльского ничего любопытного, я смотрел сам. А для нас самое разумное – следовать далее и не мешкать.
– А как быть с ученым мужем? Воистину всякое доброе дело наказуемо. Он вить нас задержит.
Однако ж беспечный Михайлов забежал вскоре лишь затем, чтобы распрощаться. В Омске повстречал он коллег, составляющих подробную карту местности вокруг Барнаула, и желал с ними общения. Параше пришлось расстаться с ботаническими безделками, не без сожаления.
– Быть может, мы еще повстречаемся весною, милое дитя! Уж тогда я научу тебя делать из трав настоящий гербарий!
Дорога в Барнаул показалась невесела. Сделалось еще морознее, хотя и представлялось, что такое вообще невозможно. Едучи верхами, тщились не разговаривать без сугубой необходимости, чтобы не застудить легких. Казалось, почти не страдал от стужи отец Модест, Роскоф же, напротив, глядел несколько ею изнуренным, но держался молодцом. Даже Катя чаще обыкновенного залезала греться в кибитку. У Нелли же дважды подгорали до едкого дыма подметки теплых сапог, когда она задремывала, пристроив ноги на жаровне, источавшей живительный жар тлеющих углей.
Но и на стоянках отец Модест сделался неразговорчив, верно, мысли его все стремились к случившейся в Омске трагедии. Не заводили рассказов и девочки – долгий путь утомил их если не телесно, то душевно. Очень хотелось хоть куда-нибудь да приехать.
За этим настроением Нелли почти не разглядела своего сверстника Барнаула, что казался уж совершенно городом, с каменными зданьями на главных улицах. В Барнауле, впрочем, не задержались, только сделали кое-какие припасы, ибо, по словам отца Модеста, сие было последним местом для цивилизованных приобретений.
– Нам осталось уж вовсе немного пути, едва ль больше недели. Одна печаль, около суток идти придется нетореными путями.
– По эдаким-то снегам?! Зачем? – Нелли сделалось не по себе.
– Очень опасаюсь, что дня через три мы доберемся до края всяких дорог, маленькая Нелли.
– А дальше?
– А дальше дороги будут. Другие, – отец Модест улыбнулся странною улыбкой. – Сюда они не ведут.
На последней стоянке бинтовали лошадям бабки тонким войлоком, чтобы те не изранились о наст.
– Но кое-где придется нам идти вперед собственных коней, готовьтесь, Филипп!
– У нас бы о подобном путешествии написали целую книгу, – развеселился Роскоф.
– На взгляд россиянина, не о чем, – отец Модест, сидючи на корточках, сдавил рукою над копытом, чтобы лошадь приподняла ногу. – Но завтра день обещает быть нелегким.
Покуда ехали по дороге, Нелли дремала в возке. Толчок остановки разбудил ее.
– Солнышко к полудню, – заметила Параша. – Никак приехали, куда ехать дальше некуда.
Зевая и потягиваясь, Нелли распахнула дверцу. Девочки выбрались на белый свет, сперва изрядно ослепивший глаза после темноты коробушки.
– Ой, маменька! – Нелли встряхнула головой, греша на зрение. Путники стояли на изгибе дороги, дугою уходящей к населенным местам. Внизу текла нимало не тронутая льдом светло-желтая широкая река, другой берег которой тянулся невероятной высоты горой с ровным верхом. Склоны казались серо-синими. – Что это за река? Отчего она не стала в такой мороз?
– Катунь. Невероятной быстроты течение не дает ее сковать. – Отец Модест, глубоко проваливаясь в снег, подошел к берегу. Нагнувшись, он подхватил тяжелый черный сук и, размахнувшись, швырнул его далеко в воду. Палка помчалась словно бешеная. – Впрочем, лед все же есть, только донный, его называют еще ледяным салом. Часто, впрочем, сверху идет наледь, но она обманчива и тонка. Проедем немного берегом, здесь нам не переправиться.
Ехал, однако, только пустой возок. Остальные шли, и люди, и лошади. Нельзя сказать, впрочем, будто дороги не было вообще. Какое-то чахлое ее подобие, изрядно занесенное снегом, уходило по берегу. Внизу прощупывалось ногой твердое, но скользкое ее основание, выше щиколотки ноги заплетались в пушистом снегу, схваченном сверху уже немного жесткой корочкой. Нелли дважды споткнулась, ведя Нарда под уздцы. Мучительное это продвижение длилось часа четыре, судя по движению солнца.
Наконец вдали показалась черная пирамидка, верхушка которой исходила дымком. Нелли не сразу сообразила даже, что сие – человеческое жилье наподобие палатки.
– Скоро мы отдохнем. Уж совсем скоро.
Но минул едва ли не час, прежде чем странная палатка приблизилась довольно, чтоб разглядеть, что цветом она не черна, а сшита из темно-серой кошмы. Снаружи казалось, что едва ли один человек в ней расположится.
До невозможности лохматая невысокая лошадка стояла рядом без видимой привязи. А из двери, похожей на четырехугольную заплату в кошме, вылез на приближающийся шум какой-то человек.
И экий странный человек! Лицом он походил, быть может, на калмыка, которых Нелли видала, хотя и не вовсе походил. Прежде всего кожа его казалась много смуглей, совсем коричневой. Угольно-черные глаза также были раскосы, а иссиня-черные волоса, жесткие и блестящие, заплетены в тугую косицу. Нет, не могла бы Нелли ответить наверное, чем отличался он от калмыка.
– Не робей, маленькая Нелли, сие не утукка, а самый обыкновенной ойрот, – подмигнул отец Модест.
Вот уж разодолжил, для Нелли все одно невесть что. И сие невесть что еще издали начало широко улыбаться и кланяться, а потом ринулось помогать с лошадьми.
Отец Модест заговорил с ойротом на незнакомом языке, а тот продолжал являть собою вид услужливости и глубокой почтительности.
– Нас приглашают под сей кров.
Внутри пирамидки оказалось куда просторней, чем можно было предположить. Пол уложен был также кошмами, а в серединке разложен был костер, дым которого и уходил в дырку наверху, бывшую к тому ж единственным окном. В котелке на костре булькало варево, к которому голодная Нелли не прикоснулась бы никогда в жизни, настолько неаппетитный запах оно издавало.
– Здешний чай замечательно восстановит наши силы.
– Ч-чай?!
– Ну да, чай, – отец Модест уселся на кошмах на необычный манер, как-то поджав под себя сложенные ноги. – Ойроты варят его с бараньим жиром, так что заодно он заменяет и бульон.
– Вот так штука! – Нелли, пробовавшая скрестить ноги так же, как отец Модест, расхохоталась. – Филипп, ты помнишь, приятель твой Алеша рассказывал, как ему сделали чаю в деревне?
– Словно сто лет назад тому сие было. – Филипп принял из рук хозяина глиняную чашку и с опаскою вдохнул пар. – Но необязательно было б отказываться.
– Чай хорошая, очень хорошая пить, – неожиданно заявил ойрот почти на русском языке.
Роскоф зажмурился и мужественно глотнул залпом.
– Не так страшно, как кажется, – изрек он. – Чай хорошая правда, благодарю. Ух ты, а вить ровно тепло по жилам пробежало.
Ободренные примером Роскофа (отец Модест только посмеивался, нарезая мясо), напитка отведали и Катя с Парашей. Нелли же уперлась: глотать черную бурду с плавающими сверху янтарными прозрачными пятнами она не согласна и под страхом смерти.
К чаю были поданы тонкие и грязные лепешки, несомненно испеченные прямо на камнях очага. Но зола не так страшна, как жир, и замечательно теплых лепешек Нелли поела. Скромную трапезу украсила горстка колотого сахару, который с великим благоговением принял у отца Модеста хозяин.
– Здесь мы и заночуем, а ойрот отгонит сегодня наших лошадей с возком в надежное место, – отец Модест с удовольствием кушал отвратительный чай.
– Как это отгонит лошадей? – взвилась Катя. – Зачем?!
– А как полагаешь ты, Катерина, переправиться на своем красавце через широкую реку без мостов, где лед только на дне, а сверху безудержное теченье? – поинтересовался отец Модест, хрустя сахаром. – К тому ж воды сии холодны чудовищным холодом, он один способен убить лошадь.
– Я не оставлю чужим людям Роха! – Катя заалелась как маков цвет. – Мне его родной отец подарил, стану я…
Не решаясь переглянуться, Нелли с Парашей перепихнулись локтями, но Катя уж прикусила язык.
– Назвался груздем, полезай в кузов. Впрочем, выбор у тебя есть. Можешь ехать вместе с ойротом и ждать нашего возвращенья на сем берегу, отнюдь не расставаясь со своим конем. Думаю, месяца через три, на худой конец четыре, мы снова встретимся.
На Катю лучше было не смотреть.
– Однако должен заметить, Ваше Преподобие, что я не совсем представляю, чем отсутствие лошадей так уж поможет нашей переправе? – вступился Роскоф. – Мостов нет, нету и поверхностного льда, пусть хрупкого для лошадей, но терпимо прочного для нас. Едва ли нам самим полезнее упомянутый Вами чудовищный холод вод.
– Есть место, где мы сможем одолеть сию преграду. Но без лошадей. Надобно нам, Филипп, еще разгрузить возок. Дальше все нужное придется тащить на себе. Так ты с нами, Катерина? Или остаешься?
– Я не останусь, – сквозь зубы процедила Катя. Теперь была она бледна.
– Завтра уж будут дороги? – спросила Нелли, чтобы как-то отвлечь всех от неприятной темы. – Вы сказали, нам один только день пробираться по целине. Уж он миновал.
– Так разве мы шли по целине? – отец Модест в искреннем изумлении приподнял бровь. – То было еще по дороге.
Глава VIII
Утром оказалось, что отец Модест запасся в Барнауле короткими широкими лыжами, лыжными палками, а также наплечными мешками на лямках, два из коих вышли изрядные. В один перекочевал, между прочим, ларец.
Никогда Нелли не думала, что идти по нетронутому снегу на лыжах так тяжело. Прежде ей доводилось завидовать тому, как ловко скользят на этих курносых деревяшках местные мужчины и мальчишки, и ей представлялось, что это должно быть куда легче, чем на коньках. Ничего подобного! А вить Нелли и без того, к стыду своему, шла последней, даже позади Параши. Строго говоря, Нелли шла по уже проложенной тропе и ничего не торила. Отец Модест и Филипп сменялись во главе отряда и даже иногда ненадолго пускали первой раздувавшуюся от гордости Катю. Но ни Параше, ни Нелли этой чести не выпало.
– Первым делом, не дышать ртом! Так легче идти, но можно заболеть насмерть!
Дышать ртом вправду очень хотелось. Теперь Нелли уж не видала окружающей красоты, да и не могла бы толком сказать, красиво ли вокруг.
В путь пустились в шесть часов, а к полудню маленький отряд, чуть отошед от берега, приблизился к какой-то возвышенности. Заснеженный верх ее казался впереди как бы срезан внутрь наискось, открывая в склоне три зияющих черных ямы.
– Это не берлога? – с опасением поинтересовался Роскоф.
– Пещеры. Их немало в этих краях. Внешний вывод ничем не примечателен, однако ж внутри сии каменные ходы тянутся на многие версты. Нам надобно теперь спускаться.
– Зачем?! – Черные пасти неровных дыр что-то не слишком привлекали Нелли.
– Внутри лыжи не нужны, – отец Модест высвободил ноги. – А спустимся мы вниз для того, чтобы попасть на другой берег. Пещеры пролегают много глубже русла.
– Мы под рекой пойдем?! Вот здорово! – Катя подпрыгнула, но тут же поморщилась: заплечный мешок ударил ее по спине.
– Я гляжу, лошадь ты торочишь лучше, чем себя, – хмыкнул отец Модест. – Подтяни-ко лямки.
– И далёко ж нам странствовать сим подземным царством? – Роскоф складывал палки и лыжи.
– Часа два, едва ль больше. Но отдыхать почти не придется сегодня, нам идти весь световой день. Ну что ж, в путь благословясь?
Пещера, освещенная от входа, довольно круто шла вниз. Под ногами сыпались мелкие камни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– Ну ладно, – махнул рукою опечаленный Роскоф. – Давай спрашивать вместе, маленькая ты надоеда.
Гостиничный служащий с лихими усами, оказывается, был грамотен и вел по надлежащим правилам книгу проезжающих. На посул мзды он, впрочем, обиделся и заглянуть в нее так и не дал. Однако ж черноглазая горничная девушка оказалась сговорчивее, быть может не ради гривенника, а из удовольствия поболтать с молодым, привлекательным постояльцем.
– Кудреватый такой, на кауром мерине? – охотно вспомнила она. – Так уж нету его, опоздали, барин.
– Он же два часа назад как прибыл! – воскликнула Нелли.
– Так он и не останавливался вовсе, сударик. Спешил шибко, искал, с кем бы лошадкою сменяться. Пускай, говорит, будет и хуже, мне лишь бы свежая. Один старичок из здешних и согласился, дал свою кобылу. Тот горячего похлебал только да ускакал, ровно Нечистый за ним гонится.
Филипп и Нелли переглянулись.
– Наш мертвоголовый друг уж успел побывать тут, и в великой спешке, – сообщил Роскоф, едва появился отец Модест. – Гостиница покойная, и, быть может, могли бы мы…
– Нет, Филипп, ни во что не имеем мы права путаться, покуда на руках у нас эти дети, – устало отвечал отец Модест, к великому возмущению Нелли и Кати. – Жаль, однако, что не обронил он своей безделки на месте преступления, ежели, конечно, это он. Однако в дому Рыльского ничего любопытного, я смотрел сам. А для нас самое разумное – следовать далее и не мешкать.
– А как быть с ученым мужем? Воистину всякое доброе дело наказуемо. Он вить нас задержит.
Однако ж беспечный Михайлов забежал вскоре лишь затем, чтобы распрощаться. В Омске повстречал он коллег, составляющих подробную карту местности вокруг Барнаула, и желал с ними общения. Параше пришлось расстаться с ботаническими безделками, не без сожаления.
– Быть может, мы еще повстречаемся весною, милое дитя! Уж тогда я научу тебя делать из трав настоящий гербарий!
Дорога в Барнаул показалась невесела. Сделалось еще морознее, хотя и представлялось, что такое вообще невозможно. Едучи верхами, тщились не разговаривать без сугубой необходимости, чтобы не застудить легких. Казалось, почти не страдал от стужи отец Модест, Роскоф же, напротив, глядел несколько ею изнуренным, но держался молодцом. Даже Катя чаще обыкновенного залезала греться в кибитку. У Нелли же дважды подгорали до едкого дыма подметки теплых сапог, когда она задремывала, пристроив ноги на жаровне, источавшей живительный жар тлеющих углей.
Но и на стоянках отец Модест сделался неразговорчив, верно, мысли его все стремились к случившейся в Омске трагедии. Не заводили рассказов и девочки – долгий путь утомил их если не телесно, то душевно. Очень хотелось хоть куда-нибудь да приехать.
За этим настроением Нелли почти не разглядела своего сверстника Барнаула, что казался уж совершенно городом, с каменными зданьями на главных улицах. В Барнауле, впрочем, не задержались, только сделали кое-какие припасы, ибо, по словам отца Модеста, сие было последним местом для цивилизованных приобретений.
– Нам осталось уж вовсе немного пути, едва ль больше недели. Одна печаль, около суток идти придется нетореными путями.
– По эдаким-то снегам?! Зачем? – Нелли сделалось не по себе.
– Очень опасаюсь, что дня через три мы доберемся до края всяких дорог, маленькая Нелли.
– А дальше?
– А дальше дороги будут. Другие, – отец Модест улыбнулся странною улыбкой. – Сюда они не ведут.
На последней стоянке бинтовали лошадям бабки тонким войлоком, чтобы те не изранились о наст.
– Но кое-где придется нам идти вперед собственных коней, готовьтесь, Филипп!
– У нас бы о подобном путешествии написали целую книгу, – развеселился Роскоф.
– На взгляд россиянина, не о чем, – отец Модест, сидючи на корточках, сдавил рукою над копытом, чтобы лошадь приподняла ногу. – Но завтра день обещает быть нелегким.
Покуда ехали по дороге, Нелли дремала в возке. Толчок остановки разбудил ее.
– Солнышко к полудню, – заметила Параша. – Никак приехали, куда ехать дальше некуда.
Зевая и потягиваясь, Нелли распахнула дверцу. Девочки выбрались на белый свет, сперва изрядно ослепивший глаза после темноты коробушки.
– Ой, маменька! – Нелли встряхнула головой, греша на зрение. Путники стояли на изгибе дороги, дугою уходящей к населенным местам. Внизу текла нимало не тронутая льдом светло-желтая широкая река, другой берег которой тянулся невероятной высоты горой с ровным верхом. Склоны казались серо-синими. – Что это за река? Отчего она не стала в такой мороз?
– Катунь. Невероятной быстроты течение не дает ее сковать. – Отец Модест, глубоко проваливаясь в снег, подошел к берегу. Нагнувшись, он подхватил тяжелый черный сук и, размахнувшись, швырнул его далеко в воду. Палка помчалась словно бешеная. – Впрочем, лед все же есть, только донный, его называют еще ледяным салом. Часто, впрочем, сверху идет наледь, но она обманчива и тонка. Проедем немного берегом, здесь нам не переправиться.
Ехал, однако, только пустой возок. Остальные шли, и люди, и лошади. Нельзя сказать, впрочем, будто дороги не было вообще. Какое-то чахлое ее подобие, изрядно занесенное снегом, уходило по берегу. Внизу прощупывалось ногой твердое, но скользкое ее основание, выше щиколотки ноги заплетались в пушистом снегу, схваченном сверху уже немного жесткой корочкой. Нелли дважды споткнулась, ведя Нарда под уздцы. Мучительное это продвижение длилось часа четыре, судя по движению солнца.
Наконец вдали показалась черная пирамидка, верхушка которой исходила дымком. Нелли не сразу сообразила даже, что сие – человеческое жилье наподобие палатки.
– Скоро мы отдохнем. Уж совсем скоро.
Но минул едва ли не час, прежде чем странная палатка приблизилась довольно, чтоб разглядеть, что цветом она не черна, а сшита из темно-серой кошмы. Снаружи казалось, что едва ли один человек в ней расположится.
До невозможности лохматая невысокая лошадка стояла рядом без видимой привязи. А из двери, похожей на четырехугольную заплату в кошме, вылез на приближающийся шум какой-то человек.
И экий странный человек! Лицом он походил, быть может, на калмыка, которых Нелли видала, хотя и не вовсе походил. Прежде всего кожа его казалась много смуглей, совсем коричневой. Угольно-черные глаза также были раскосы, а иссиня-черные волоса, жесткие и блестящие, заплетены в тугую косицу. Нет, не могла бы Нелли ответить наверное, чем отличался он от калмыка.
– Не робей, маленькая Нелли, сие не утукка, а самый обыкновенной ойрот, – подмигнул отец Модест.
Вот уж разодолжил, для Нелли все одно невесть что. И сие невесть что еще издали начало широко улыбаться и кланяться, а потом ринулось помогать с лошадьми.
Отец Модест заговорил с ойротом на незнакомом языке, а тот продолжал являть собою вид услужливости и глубокой почтительности.
– Нас приглашают под сей кров.
Внутри пирамидки оказалось куда просторней, чем можно было предположить. Пол уложен был также кошмами, а в серединке разложен был костер, дым которого и уходил в дырку наверху, бывшую к тому ж единственным окном. В котелке на костре булькало варево, к которому голодная Нелли не прикоснулась бы никогда в жизни, настолько неаппетитный запах оно издавало.
– Здешний чай замечательно восстановит наши силы.
– Ч-чай?!
– Ну да, чай, – отец Модест уселся на кошмах на необычный манер, как-то поджав под себя сложенные ноги. – Ойроты варят его с бараньим жиром, так что заодно он заменяет и бульон.
– Вот так штука! – Нелли, пробовавшая скрестить ноги так же, как отец Модест, расхохоталась. – Филипп, ты помнишь, приятель твой Алеша рассказывал, как ему сделали чаю в деревне?
– Словно сто лет назад тому сие было. – Филипп принял из рук хозяина глиняную чашку и с опаскою вдохнул пар. – Но необязательно было б отказываться.
– Чай хорошая, очень хорошая пить, – неожиданно заявил ойрот почти на русском языке.
Роскоф зажмурился и мужественно глотнул залпом.
– Не так страшно, как кажется, – изрек он. – Чай хорошая правда, благодарю. Ух ты, а вить ровно тепло по жилам пробежало.
Ободренные примером Роскофа (отец Модест только посмеивался, нарезая мясо), напитка отведали и Катя с Парашей. Нелли же уперлась: глотать черную бурду с плавающими сверху янтарными прозрачными пятнами она не согласна и под страхом смерти.
К чаю были поданы тонкие и грязные лепешки, несомненно испеченные прямо на камнях очага. Но зола не так страшна, как жир, и замечательно теплых лепешек Нелли поела. Скромную трапезу украсила горстка колотого сахару, который с великим благоговением принял у отца Модеста хозяин.
– Здесь мы и заночуем, а ойрот отгонит сегодня наших лошадей с возком в надежное место, – отец Модест с удовольствием кушал отвратительный чай.
– Как это отгонит лошадей? – взвилась Катя. – Зачем?!
– А как полагаешь ты, Катерина, переправиться на своем красавце через широкую реку без мостов, где лед только на дне, а сверху безудержное теченье? – поинтересовался отец Модест, хрустя сахаром. – К тому ж воды сии холодны чудовищным холодом, он один способен убить лошадь.
– Я не оставлю чужим людям Роха! – Катя заалелась как маков цвет. – Мне его родной отец подарил, стану я…
Не решаясь переглянуться, Нелли с Парашей перепихнулись локтями, но Катя уж прикусила язык.
– Назвался груздем, полезай в кузов. Впрочем, выбор у тебя есть. Можешь ехать вместе с ойротом и ждать нашего возвращенья на сем берегу, отнюдь не расставаясь со своим конем. Думаю, месяца через три, на худой конец четыре, мы снова встретимся.
На Катю лучше было не смотреть.
– Однако должен заметить, Ваше Преподобие, что я не совсем представляю, чем отсутствие лошадей так уж поможет нашей переправе? – вступился Роскоф. – Мостов нет, нету и поверхностного льда, пусть хрупкого для лошадей, но терпимо прочного для нас. Едва ли нам самим полезнее упомянутый Вами чудовищный холод вод.
– Есть место, где мы сможем одолеть сию преграду. Но без лошадей. Надобно нам, Филипп, еще разгрузить возок. Дальше все нужное придется тащить на себе. Так ты с нами, Катерина? Или остаешься?
– Я не останусь, – сквозь зубы процедила Катя. Теперь была она бледна.
– Завтра уж будут дороги? – спросила Нелли, чтобы как-то отвлечь всех от неприятной темы. – Вы сказали, нам один только день пробираться по целине. Уж он миновал.
– Так разве мы шли по целине? – отец Модест в искреннем изумлении приподнял бровь. – То было еще по дороге.
Глава VIII
Утром оказалось, что отец Модест запасся в Барнауле короткими широкими лыжами, лыжными палками, а также наплечными мешками на лямках, два из коих вышли изрядные. В один перекочевал, между прочим, ларец.
Никогда Нелли не думала, что идти по нетронутому снегу на лыжах так тяжело. Прежде ей доводилось завидовать тому, как ловко скользят на этих курносых деревяшках местные мужчины и мальчишки, и ей представлялось, что это должно быть куда легче, чем на коньках. Ничего подобного! А вить Нелли и без того, к стыду своему, шла последней, даже позади Параши. Строго говоря, Нелли шла по уже проложенной тропе и ничего не торила. Отец Модест и Филипп сменялись во главе отряда и даже иногда ненадолго пускали первой раздувавшуюся от гордости Катю. Но ни Параше, ни Нелли этой чести не выпало.
– Первым делом, не дышать ртом! Так легче идти, но можно заболеть насмерть!
Дышать ртом вправду очень хотелось. Теперь Нелли уж не видала окружающей красоты, да и не могла бы толком сказать, красиво ли вокруг.
В путь пустились в шесть часов, а к полудню маленький отряд, чуть отошед от берега, приблизился к какой-то возвышенности. Заснеженный верх ее казался впереди как бы срезан внутрь наискось, открывая в склоне три зияющих черных ямы.
– Это не берлога? – с опасением поинтересовался Роскоф.
– Пещеры. Их немало в этих краях. Внешний вывод ничем не примечателен, однако ж внутри сии каменные ходы тянутся на многие версты. Нам надобно теперь спускаться.
– Зачем?! – Черные пасти неровных дыр что-то не слишком привлекали Нелли.
– Внутри лыжи не нужны, – отец Модест высвободил ноги. – А спустимся мы вниз для того, чтобы попасть на другой берег. Пещеры пролегают много глубже русла.
– Мы под рекой пойдем?! Вот здорово! – Катя подпрыгнула, но тут же поморщилась: заплечный мешок ударил ее по спине.
– Я гляжу, лошадь ты торочишь лучше, чем себя, – хмыкнул отец Модест. – Подтяни-ко лямки.
– И далёко ж нам странствовать сим подземным царством? – Роскоф складывал палки и лыжи.
– Часа два, едва ль больше. Но отдыхать почти не придется сегодня, нам идти весь световой день. Ну что ж, в путь благословясь?
Пещера, освещенная от входа, довольно круто шла вниз. Под ногами сыпались мелкие камни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90