А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Отец Модест стремительно шагнул к двери и обернулся на пороге: – Сказать, что ли уж, какое украшенье тебе вправду нужно?
– Как… Вы это знаете?
– Знаю. Знала б и Прасковия, когда была бы внимательней. Просто хотел я, чтоб ты немного размялась, вроде как музыкант перебирает клавиши, прежде чем начать исполнять самое пиесу. Оришалк с черным камнем – это и есть смерть Венедиктова.
Глава XV
Так вот оно почему Роскоф даже не удосужился вчера смотреть драгоценности вместе с ними! Он знал, что отец Модест водит их за нос! Да и Парашка хороша, хотелось бы знать, когда это она могла догадаться, да прохлопала?
Золотые змеи пытались проглотить черный ночной камень, ах да, не золотые, оришалковые. Колье лежало как бы наособицу, и Нелли удивилась сама, как это она не поняла всего сразу раньше.
Нелли подошла к столу. Протянутая рука ее остановилась на полдороге. Пожалуй, впервые ощущала она странную робость. Как будто даже и не слишком хотелось ей надевать колье, вовсе не хотелось. Одно дело, когда в каком-то украшении может прятаться убийственное знание, а другое, когда, надевая украшение, наверное знаешь, что непременно в нем. Стоит только положить на плечи этих черных змей, сцепить под затылком странный замок, и все, и конец тебе, Венедиктов!
Что же, верно, ты вполне свой конец заслужил, каким бы страшным он ни был! Вот только сколь страшен твой конец для Нелли Сабуровой?
«Не боюсь!» – Нелли подняла колье, отчего-то вспоминая Клеопатру, чьи змеи были настоящими. Но эти-то ужалить не могут! Да что она, в самом деле? Металл неприятно холодил шею, словно колье было недовольно чем-то. Пальцы сомкнулись сзади, щелкнув застежкою.
Нелли поморщилась: верно, замок захватил и дернул прядку волос.
Замок захватил и дернул прядку волос. Больно, но это неважно. Все неважно теперь. Сколько пыли набилось в зеленый бархатный балдахин над кроватью. Уж неделя, как в спальне не убирают, уж неделя, как она не выходит из нее. Она часами лежит, раскинувшись на шелковых подушках, наблюдая, как солнечный луч, пробившись сквозь складки, играет в темном шатре. А в резной четырехугольной раме, что натягивает ткань над головой, завелся уже древоточец. Экой непорядок! А, пустое…
«Живая душа сильнее древней власти, Феня!»
Ах, тетушка, Настасья Петровна, зачем ты так жестоко рассудила?
Еле слышные шаги тонут в пушистых коврах. Никита отводит мягкий бархат в сторону. Яркий свет неприятно режет глаза.
«Друг мой, – лицо мужа осунулось от тревоги. – Сердце разрывается, как ты сокрушаешь себя. Знаю, Настасья Петровна заменила мать тебе, но вить года ее уж были немолоды. Все мы невечны, Федосья! Не гневи Бога чрезмерною скорбью, словно ты не веришь, что душа ее упокоилась с миром. Что с тобою, родная моя, открой мне сердце! Разве когда-либо не понимал я твоей души?»
А теперь не поймешь, и ничего тут не исправить. Балованная девчонка убежала из дому на набережную, нацепив чужой капор. Сколько ж выжидали они такого случая, сколько караулили… Не один то был человек, ох, не один… Убежала и погубила свою благодетельницу. Щасливой жизни уж не будет, не будет никогда. Что решить, как искупить грех?
Федосья дотрагивается кончиками перстов до черного каменного овала. Только одна надежда осталась, надежда, заключенная в этих словах:
«Живая душа сильнее древней власти!»
Нелли, ошарашенная и напуганная, лежала на кровати, глядя в деревянный потолок: как это не похоже на ложе княгини Федосьи! Что же случилось? Ошибся отец Модест? Нет, едва ли. По всему она слышит, что колье и есть то украшение, что было в узелочке маленькой негритяночки на пристани, о нем и упомянул Венедиктов. Значит, негритяночка, а не княгиня нужна Нелли, княгиня ничего не может знать сверх того, что тетка оставила колье ей.
Но отчего видится княгиня, а не негритяночка? Нелли дрожащими руками расцепила замок. Змейки соскользнули на подушку. Негритяночка важней, много важней княгини, негритяночка или взрослая Анастасия Петровна, неважно.
Еще раз! Никогда не надевала она украшений два раза подряд, она слишком устает. Но надобно добраться до настоящей памяти, до негритянки!
Колье надето вновь.
Колье надето, надето в последний раз. Горькая память, нещасливое украшение!
Она стоит у окна. С какой жадностью глаз останавливается на привычных подробностях! Сейчас вступит пушка. Вот! Никогда больше не услышит она этой полуденной пальбы. Как прекрасен в июньский полдень Санкт-Петербурх!
Горничная девушка Анюта, всхлипывая, возится за спиной.
– Не плачь, Анюшенька, на все Божья воля, – она оборачивается. Сундуки громоздятся по комнате, словно раскрывшие пасти чудища – большие и поменьше. – Ну куда мне столько добра? Отложи эту шубу для бедных.
– Как это бедным отложить, матушка княгиня? – Анюта сердито отирает кулаком глаза. – С собою-то всего три изволили взять, куда ж Вам с тремя шубейками?
– Богатство и мне теперь ни к чему, – строго отвечает она, Федосья. – В обитель, как на тот свет, человек голым и босым уходит. Туфли ночные положи турецкие, да еще ковровые. Серебряную чашку мою любимую далеко не клади, буду в дороге кофей кушать. Ты нашла футлярчик жемчужный для иголок?
Но пустяками житейскими, Федосья признается в том сама, она отвлекает свое волнение. Сейчас переламывается надвое вся ее жизнь. Страшно, но страх сей можно превозмочь. Сколько лет откладывала она, ради детей, сей поступок. Но птенцы оперились, пора им лететь из гнезда. Душа может отдохнуть теперь от гнета, сердце перестанет кровоточить. Ее ждет долгожданный покой.
Рука скользит по голой шее: последние дни носит она открытые платья. Пустяк, а немного жаль – плечи ее по сю пору хороши, подбородок немного полный, но сие не портит линии. Что, ах, злощастное колье! Верно, уж легче ей, что она забыла о нем.
– Сие украшение отослать для Елизаветы Федоровны, – говорит она, нащупывая замочек. Лиза сериозная девочка и не слишком увлекается драгоценностями. Но, может, оно и к лучшему, тетушка говорила, что лучше его не носить. Пусть будет ей памятью, просто памятью о крестной матери! Колье соскальзывает с шеи в ладонь.
Нелли отерла злую слезу. Что происходит, наконец?! Княгиня, опять память княгини! У нее уж и сил нету пробовать вновь!
Пробовать вновь бесполезно. Как бы смеялся сейчас над Нелли Венедиктов! Впрочем, он сам дурак, не догадался до такой простой вещи!
Негритянка Настасья Петровна была женою княгининого дяди, но своих детей они не имели. Кровного родства нету, одно свойство! Нелли видит княгиню потому, что только с нею и может связать Нелли драгоценность!
Словно кто-то выстроил перед Нелли стену, и хочется колотиться об нее головою с отчаянья, покуда не треснет что-нибудь из двух – стена или голова.
Вот оно – колье с его загадкою, а она беспомощна, как человек перед книгою на незнакомом языке. Только ей, Нелли, негде сыскать толмача!
Нелли плюхнулась с размаху на кровать и отчаянно зарыдала.
Скоро лицо ее распухло от слез, сделалось невозможно дышать через отекший нос. Нелли колотила руками и ногами по постели так, что летели перья. Не были сие приличные слезы, а какой-то ребяческий рев, как не ревывала она с пяти лет, когда обнаружила, что на псарне утопили весь помет – все шесть щенков оказались какие-то не такие. Иногда Нелли кусала себя за руку, чтобы унять невозможные эти звуки, но помогало мало.
Вовсе незачем было отцу Модесту пускаться ей на помощь, не из чего всем хлопотать, ни к чему ехать так далёко! Все поверили в ее, Нелли, силу, все ждали от нее дела! Венедиктов будет и дальше пакостить людям, а она, Нелли, безопасней для него бабочки, севшей на плечо!
Дверь отворилась, и кто-то вошел. Вошедший был один, и в этом заключалась какая-то странность. Это и заставило Нелли поднять голову.
Держась рукою за стену, на пороге стояла Арина. Лицо ее было синюшно-бледным, а вертикальная складочка между бровями казалась вдвое глубже обычного.
Вихрь смел Нелли с постели: она сама не заметила, как перелетела через комнату и подхватила княжну под свободную руку.
– Что случилось?! – испуганно выдохнула она. И впрямь должно было случиться что-то важное, страшное, быть может, чтобы заставить девушку идти на больных ногах.
– Тебя лучше спросить, – выдохнула Арина, устраиваясь в своем излюбленном кресле. – Я снизу услыхала. Щастье твое, что у меня слух самый хороший из наших охотников. Больше никто не слышал, а я уж выждала, покуда уйдут… Чего ты ревешь? Ты что, малое дитя?
– Ты не понимаешь… – отирая слезы, отвернулась Нелли.
– Понимаю, что беда с тобою приключилась, – Арина усмехнулась. – Не понимаю, как взрослая почти девушка не может себя сдержать. Тебе вить двенадцать годов, не меньше?
– Ну, двенадцать. И что? – Нелли обиделась.
– Все забываю, ты вить в настоящей России живешь, – заметила Арина примирительно: краски постепенно возвращались на ее щеки. – Неженки вы там, девицы, ну да и понятно.
– Будь я неженкою, – возмущенно возразила Нелли, – я б не ночевала в черных избах да на постоялых дворах! Знаешь, сколько я за последние месяцы спала среди тараканов и клопов! И блох!
Княжна расхохоталась – самое по себе и необидным смехом, но слишком уж было ясно, что справедливые вполне слова Нелли ну просто ужас до чего ее насмешили.
– Под крышею… среди людей!… – наконец выдохнула она. – Господи помилуй, до чего ж вы смешные, российские! Не обижайся, просто очень уж в тайге все по-другому. Вот вить Модест… отец Модест и нарочно обучался среди вас жить, а знаешь, он сказывал, чего ему по первости самое трудное было?
– А ты расскажи, – Нелли уселась на мягком ковре рядом с креслом Арины. Недавняя неудача уж не казалась такою страшной.
– Деньги он забывал… – княжна улыбнулась. – Ну, без кошелька уходил из дому. В городе. Сколько раз ворочался, покуда не привык. Понимаешь, мы не можем забыть огниво, не можем забыть трут, нож никак не забудем, ни за что… Вот ты можешь без огнива ехать лесом?
– Могу.
– А отчего? Просто ты знаешь, что куда б ни ехала, доберешься до села или сторожки хотя бы за сутки, до людей доберешься. А уж у людей огня занять не трудность. Где люди, там и огонь. Так вить?
– А у вас в тайге люди без огня живут?
– У нас их, может, и вообще нету. За месяц можешь никого не встретить. Порох, нож, огонь – все это первая для нас необходимость. А вот деньги нам нарочно надобно брать, в особых случаях, не так уж и часто. На каждый день тут все свое – дичь, ягоды, орехи. Наша жизнь не от денег зависит. Вот ты сказала давеча – тараканы, мол, блохи. А для меня ты неженка потому, что не задумывалась ни разу, будет ли ночью крыша над головой? А уж с тараканами она или без – пустяк!
– Трудно сие сразу понять, – Нелли оглядела уютную горницу. – Эвон куклы у вас какие богатые были в детстве. Мои так нянька из тряпиц шила, только одна и была с головою из фарфора, да и та, если сравнить, чурка чуркою. И ковров таких даже у маменьки в будуаре нету.
– Роскоши-то у нас, может, и больше, Китай вить близко. Только вокруг-то тайга. Она вить живая. Никогда ее человек не приручит, извести тайгу можно, приручить нет. Всегда опасной она останется. Когда б мы ее слушать не умели от рождения, разве б мы выжили? С тайгою надо заедино быть. Вот тебя, например, ночь в лесу застанет, как ночевать-то будешь?
– Как-как, попону постелю, – гордо парировала Нелли. – Так от земли хлад идет опасный телу, даже летом. А попона из кошмы, она толстая, да и змей отпугнет запахом.
– Значит, тебе для ночевки непременно попона нужна? – Княжна все веселилась. – А без попоны не поскачешь?
– Ну не знаю, можно веток наломать. Еловых.
– Хлопотно, – Арина сморщила нос. – А вот бурелома всегда вокруг бери не хочу. Надо поболе сгрести да кострище разжечь.
– Ну, костер костром, а спать-то на чем?
– Подождешь, покуда догорит. Потом угли сметешь, да и ложись себе спи, земля прогрета. Знаешь, тепло как? До утра не остывает. Много чего знать тут надобно, как воду сыскать лозой, какие травы есть можно. Так что стряслось-то с тобою?
– Не могу я тебе сказать, – Нелли запоздало всхлипнула. – Тайна, да не моя. Не выходит у меня кое-что, никак не выходит, а очень важно, чтоб вышло.
– Эх, пожить бы тебе тут, набралась бы терпенья. Выжди, может, не с того конца подходишь, остынь. И не унывай, Ленушка, сестрица моя десятиюродная. Последнее это дело.
Глава XVI
Все повели себя так, словно сговорились, а быть может, и сговорились на самом деле. Казалось, будто у Роскофа, отца Модеста и обеих подруг разом отшибло какой-либо интерес к дактиломантии.
Теперь и вправду представлялось, будто Нелли приехала погостить у далекой родни. Времяпрепровождение становилось приятным, особливо потому, что небеса над Крепостью с каждым днем все ярче окрашивались лазурью и в самом воздухе жило приближенье какой-то небывалой яростной весны.
Масленицу, к удивлению Нелли, не праздновали.
– Сие солнцепоклонство берендейское, – непонятно объяснил отец Модест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов