Да, девица, и немногим старше Нелли. Сидит себе на чем-то наподобие легкого трона, удерживая в обеих руках змею-кобру. И хоть бы что ей! А на кудрях высоко поднятой головы еще две змеи, нет, скорей корона в виде змей, сжимающих что-то ртами. Что сжимают, непонятно, на пластинке щербинка. Должно быть, от вправленного некогда камешка.
Черного камешка!
Нелли аж застонала, прислонившись к косяку: вот дура-то набитая! С чего ей помстилось, будто оришалковое украшение было колье?! Это ж надобно умудриться – носить корону на шее!
Как она ее только не удушила от обиды – негритянская корона?
Глава XXVI
В бледно-голубых небесах вспыхнула еле различимой блесткой Цыганская звезда. И то ладно, что скоро ночь. Сидеть на Замке Духов, таясь меж каменных рваных зубьев его стен, Кате порядком наскучило.
Буханье пушек со стороны Крепости доносилось все реже, бой, верно, подходил к концу.
Орда, за которой Катя увязалась лесом, разбила лагерь не в самой Долине Духов, верно, побоялись, наслушавшись ойротов, но рядышком: с Замка он обозревался хорошо. Лошади паслись, выпряженные из шатров-кибиток. Ни старух, ни детей Катя не углядела – значит, шли набегом. В лагере оставались весь день лишь мужчины да несколько молодых женщин. Они ломали-таскали бурелом, сухой, как трут, сам просящийся в костер. Костров же развели без одного дюжину – взгромоздили на каждый огромные котлы, куда покидали мясо двух только что забитых жеребят. Зрелище недостойной гибели резвых стригунков было невыносимо. Нелли б на ее месте не стала и смотреть, но для Кати то было б предательство. Лошадь – воплощение бога странствий. Лошадь священна. Катя смотрела, бормоча монголам проклятия, самые страшные, заплетая в них, как положено, имена умерших людей, не замечая сама, что бьет мелким камнем по крупному, обдирая пальцы в кровь.
Но вот уж жеребят не стало, только поднялся над котлами пар. Катя заставила сердце биться ровнее. Одиннадцать котлов – не так уж это и много народу. Набег изрядный, но не войско. Так, разбойники.
Да и откуда взяться войску, Орды-то давно уж нету. Есть только земля Монгол, где жители живут в ордынской дикости, но без прежней силы.
Лагерь разбили не у реки, близ малого ручья. Катя закусила губу: неужто старое предание забрало над ней такую силу? Белая Крепость была новостроенной, когда девочка Дуняша проплыла ледяной водою через сторожевых и заколола монгольского голову под покровом ночи. Ордынцы были сильнее, куда сильнее. У этих небось и дозора такого нету, чтоб непременно в реку прыгать. Мечтанье пустое! А все ж пробраться в темноте в становище надобно. Хотя бы нож в сапоге, славный нож, отцов подарок, и у нее найдется.
Катя с досадою провела ладонью по инкрустированным рукоятям. Вот уж от чего толку сейчас мало, так это от пистолетов. Ну да ладно.
Один человек, державшийся наособицу, привлек взгляд девочки. Прежде всего, был он одет не в синее, а в серое, вроде бы с зеленым. Затем не принимал он участия в общих хлопотах – сидел себе на кочке, ровно не его дело. Чем-то себя занимал, удерживая занятье свое на колене, но разглядеть было никак невозможно. Кто таков? Главный? Нет, никакого ему внимания от остальных. Тож ходят мимо, будто его нету. Ну да ладно, проберется она в лагерь, поймет что к чему.
Со стороны Крепости по двое, по трое, потянулись верховые. И тут понятно. В Крепость не прорвались, да и куда им прорваться, убивцам лошадиным, но и уходить покуда не хотят. Решились до второго штурма отдохнуть.
А что, если не голову убить, а многих, насколько ножа хватит? Бить в сердце, так шума и не будет. Пробираться тихо она может лучше и не надобно. А собаки? Собак в лагере Катя покуда не видела, но днем они, быть может, спят. Две собаки было с пастухом – но табун от лагеря на расстояньи. Не лагерь они охраняют, а помогают загонять лошадей. Это не страшно.
Ничего не страшно, когда сидишь на Замке Духов, то ли будет внизу? Нелли и Парашка не знают, но она, Катя, давно уж поняла. Место Силы – вот что такое Замок Духов. Глупые ойроты не могли не почуять обитающих здесь сил, но прозвали их духами. А силы – не духи, силы это и есть силы. Силы долины, поросшей уже нежным молочным ягелем, силы голубых валунов, силы узловатых серебристых кедров, силы родниковых глаз в ресницах водосбора, силы запахов и ветров. Если лечь прямо на острые камни площадки (Парашка сказала б, что нельзя лежать на камнях, может, и нельзя на любых других, кроме этих!), раскинуть в стороны руки и смотреть в небо, тело словно бы начнет приподниматься само, а душа растворится в Долине, словно кусочек сахара, брошенный в чайный кипяток.
Как это она не заметила, что стемнело? Катя засмеялась. Никогда еще не удавалось ей так хорошо полетать, верно, опасность заставляет лучше слышать силы.
Опасность она там, внизу, вовсе не страшная. Ловко избегая осыпей, Катя начала спускаться. Не такое легкое дело, когда вокруг – хоть глаз выколи, лезть вниз по острым, местами и обкрошившимся камням. Но ойротский сапожок с гибкою подошвой (ох, дурит Нелли, местная одежа куда удобней!) уверенно находил опору: Катя только веселилась.
Темнота дышала влажными запахами просыпающейся Долины. Лагерь, как на ладошке различимый сверху, теперь отступил, говоря о себе лишь запахом дотлевающих кострищ. Катя скользила, как собственная тень, время от времени бежала с тенью наперегонки.
Запах гари и варева сделался слышнее. Катя осторожно перебегала от дерева к дереву, но деревья стояли все реже. Теперь пришлось идти, пригибаясь, по открытому месту.
Из всех костров осталось лишь три, далеко друг от дружки, остальные дотлевали, невидимые. Дозор, как Катя и ждала, оказался слабоват. Всего трое обходило лагерь по краю, да со стороны пастбища доносилось заунывное пенье дудочки. Пролежав немного, вжавшись в землю за валуном, Катя выждала, пока дозорные пройдут. Пешим ходом ордынцы двигались медленно, потешно выставляя кривые ноги. Мало сказать, кривые, дуга прямее!
Нелли вычитала в какой-то книжке, будто кости у конных народов с малолетства кривятся ради удобства езды, но теперь-то Катя наверное знала, что уродство – цена не вовсе неизбежная. Разве цыганы худшие лошадники, чем эти… (Катя задохлась от злости, вспомнив стригунков) …эти окаянцы?! Куда как получше! А кто ж такое видал, чтоб цыган ходил враскоряку?! Свои на то секреты есть, особые.
Проковыляли! Катя вскочила, не разгибая спины, и рванулась вперед. У-фф! Можно отдышаться, теперь она в безопасности, если, конечно,
можно назвать безопасностью пребывание среди спящих ордынцев. Во всяком случае, она в становище. Дозорные, если углядят снаружи, примут ее за ойрота. Отчего б ойроту здесь не быть? Ворон ворону глаз не выклюет.
Катя огляделась. Ордынцы не сделали себе труда залезать ради отдыха в кибитки, валялись как попало – кто на кошме, кто на седле головой, а кто и прямо на земле. Ничем особо от ойротов спящие не отличались. Ближе к костру грудами валялись обглоданные кости. Зачем им собаки, подумала Катя злобно, сами хуже псов!
Ох, любопытно разглядеть получше кибитку. Верх, оказывается, обтянут тонкою кошмой. Кожа, набранная в несколько слоев, заменяет дерево везде, где только можно, а порою и где вовсе бы нельзя. Твердая, будто рог. Но больше трех человек в такую не заберется, где ж внутри место для походного очага? И как он устроен, что самое повозка не загорается?
Но Катя удержала себя, внутрь не полезла. Осторожно обойдя кибитку, она очутилась около самого костра, медленно, словно бы уже и нехотя, доедавшего последние бревна.
А шагах в трех, в угасающем малиновом мареве, сидел, спиною к Кате, тот самый человек, коего она приметила еще сверху. Вот те на! Не ордынец и не ойрот, в европейском платьи, с пегими волосами, забранными лентой в хвосток. Теперь было видно, что он пишет что-то на колене грифельком в толстенькой книжке с застежками.
Как же он здесь оказался? Вроде не похож на пленника, слишком уж спокоен. Делом вон занимается. Хотя, с другой стороны – волоса ему на себе рвать, что ли? Не связан. А куда ж ему, развязанному, тут бежать-то? Небось про Крепость и слыхом не слыхивал, думает, места необитаемые. Да и по хлипкому сложенью сразу видно, человек смирный, не вояка. Вот и не связали, пренебрегли.
Катя застыла в досаде. Шелестит и шелестит страничками, горя ему мало. Еще вить и вскрикнет, когда обернется, с такого бумагомараки станется. А ей выбирай между тем: либо выручай глупого бедолагу, либо ордынцев убивай. То и другое не получится.
Между тем второе занятие представлялося Кате куда как соблазнительнее. Давняя девочка Авдотья, быть может, и умела отличить, кто у ордынцев главный, Катя же просто поубивает сколько получится спящих. Хорошо бы так всех! Вот бы в Крепости подивились.
Но всех поубивать едва ль бы вышло, а многих – пожалуй. Замеченная же, она стрелой полетела бы к табуну – где за ней угнаться колченогим! – вскочила бы на первую лошадь – в Крепости говорят, ордынские лошадки только хозяина слушают, да найдется ль такая лошадь, чтоб не услышала цыганского слова? И поминай ее как звали, не Катю, а Кандилехо!
А теперь этот несвязанный по рукам и ногам ее вяжет. Катя наморщила нос со злости. Хочешь не хочешь, а выручать придется. Да как бы ему еще знак-то подать, чтоб не выдал?
Бесшумно переступая по безжалостно вытоптанным росткам первой травы, Катя со спины же и приблизилась к сидящему.
Ровно кто подсказал, как надобно сделать: единовременно Катя ухватилась одною рукой за куцый хвост, оказавшийся хвостом парика, ладонью же другой крепко зажала рот сидящего.
– Одно слово, и оба сгинем! – прошипела она в самое ухо, прежде чем тот успел даже дернуться. – Я тебя выручу!
Едва Катя опустила руки, как незнакомец оборотился к ней с выражением величайшего изумления в лице. Чертами и росточком оказался он еще меньше, чем представилось издали, лет же казался средних. Лицо его, заросшее несколькодневною щетиной, было незначительно, из тех, что не разберешь – видал человека когда или отродясь нет.
Прижимая палец к губам, Катя выразительно перемялась на месте, изображая походку: ступай, мол, за мною.
Пленник вскочил на ноги на удивленье тихо, не забывши запихнуть книжечку свою за обшлаг.
Вдвоем шли тою же дорогой, хотя на сей раз Кате было не так безбоязненно. Заслышав дозорных, она припадала к земле или затаивалась за камнем или кибиткою. Незнакомец следовал ее примеру.
Лишь достигнув лесной сени, спасительной во мраке даже и без листвы, сумели неожиданные спутники остановиться и вновь взглянуть друг на друга.
– Вот так вышел жуков насобирать. – Голос ордынского пленника был хрипловато-приятен и показался Кате знаком. – Самого чуть на булавку не накололи.
– Да ты ж, барин, до Омска с нами ехал! – Катя, не могучи вскрикнуть, хлопнула себя ладонью по лбу. – Как тебя только бишь…
– Михайлов, мой юный дружок, Михайлов.
– И верно! Ты и тот раз в переделку-то попал, на дороге. С таким щастьем дома сидеть. На печи. Однако идем не спеша.
Спешить действительно не приходилось: бурелом и темнота являли опасное для путников содружество. Катя, однако ж, нарочно взяла в чащу поглубже, чем давеча. Небось не захотят гнаться-то.
– Скажи мне, мой спаситель, с кем сии башибузуки могли изготовляться для драки в сем безлюдном краю? Я, сдается мне, слышал даже пушечную пальбу.
– Может, первая гроза прошла? – Катя придержала ветку, чтобы ученого не задело.
– Едва ли, – Михайлов споткнулся было, но устоял. – Я думал, в здешних краях гарнизонов нету.
Катя призадумалась не на шутку. Спасти незадачливого барина-травника, конечно, следовало, только вот что с ним теперь делать? Не тащить же с собою в Крепость? Обратно в Россию его долго не выпустят, да и выпустят-то только ежели доверятся. А можно ль доверяться такому недотепе? С другой стороны, в Крепости пленником жить не в пример лучше, чем в рабстве у монгол. Будет себе букашек ловить да в книжной избе сидеть. Так его отпустить, пропадет, да и через Катунь не переберется. Кстати сказать, сюда-то он как попал?
– А как тебя, барин, угораздило через реку перемахнуть? – Катя остановилась.
– Не спрашивай, дружок, вспомнить жутко, – Михайлов засмеялся, но как-то жалко.
– А все ж таки?
– Ох, моченьки нет… Я и не собирался на другой берег-то. А башибузуки меня с этой стороны заприметили. А и не подумал худого… – Михайлов засмеялся опять, глядя на Катю ласковым, вроде бы даже согревающим взглядом. – Стою себе на косе да любуюсь, эка ловко ойроты переплавляются. Ухватятся за лошадиные хвосты, а лошадь плывет за них, хоть ее и сносит. В одёже кожаной, чтоб не околеть в холодной воде-то… Еще рукою помахал, вроде как поприветствовал на достигнутом бреге. Тут они меня как хвать арканом! А после этим арканом и увязали в вонючую шкуру, ровно поклажу. Лежу спеленатый, ровно гусеница в куколе, ничего не видать. Эка, думаю, ойротов-то мне хвалили как народец миролюбивый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90