Интересно, как верный капитан отреагирует на это? Придет в изумление? Почувствует боль? Впадет в бешенство? С омерзением отвернется от нее или постарается убедить ее отказаться от ее планов и покинуть Париж?
Она никогда не уедет отсюда. В Париже ее жизнь. Она принадлежит этому городу. Если кому и следует покинуть столицу, так это самому Реми. Париж по-прежнему опасен для него, как и три года назад. Габриэль горько усмехнулась над иронией судьбы. Она надеялась, молилась, даже рискнула потревожить царство мертвых, лишь бы увидеть Реми еще один, последний раз. А теперь, когда он возвратился к ней живым, она готова сделать все, лишь бы снова прогнать Николя из своей жизни.
Она закрыла глаза от внезапно нахлынувшего отчаяния, затем заставила себя встряхнуться. Ей наконец удалось застегнуть платье до самого верха, где жесткий кружевной стоячий воротник обрамлял ее лебединую шею. Заученными быстрыми движениями (результат многолетней практики) она скрутила волосы и уложила их в сетку, усыпанную крошечными жемчужинами. Из глубины зеркала на нее взглянула гордая и неприступная женщина.
Бросив последний взгляд на свое ледяное отражение, девушка вышла из-за ширмы. Она так долго возилась с одеванием, что ожидала увидеть Реми нетерпеливо меряющим шагами комнату. Но он ждал ее появления подле внушительного камина, испытывая неимоверную неловкость, впрочем, как и любой другой мужчина, которому довелось бы оказаться предоставленным самому себе в женской комнате.
Один предмет привлек внимание Реми. Его лицо смягчилось, когда он снял с каминной доски миниатюру. Портрет младшей сестры Габриэль, Мири, был среди тех немногочисленных вещей, которые она захватила с собой из дома.
Пока Реми изучал портрет, жесткие складки вокруг его губ разгладились и он задумчиво улыбнулся. Воспользовавшись тем, что его внимание отвлечено, Габриель решилась на поступок, на который не решалась прежде: она позволила себе долго и внимательно разглядывать его и была сильно обескуражена.
Реми сильно изменился, и дело было вовсе не в его косматой гриве и давно нестриженной бороде. Она запомнила его не таким худым, не таким изможденным. Он явно мало заботился о пище или отдыхе, если только не нуждался в этом для выживания.
Габриэль страстно захотелось заставить его отдохнуть, пока она прикажет приготовить ему поесть и горячую ванну, чтобы понежить его усталое тело. Вытряхнуть его из пропитанной дорожной пылью одежды, постричь бороду, расчесать волосы, ворча на него и кудахча над ним, совсем как когда-то, и попытаться рассмешить его. Уложить в постель, и подоткнуть ему одеяло, и разглаживать тягостные складки на его лбу, пока он не погрузится в глубокий сон, столь ему необходимый. А затем…
Габриэль перевела дух, поразившись своему непостоянству. Теперь ее захватили глупые фантазии удержать подле себя мужчину, от которого она только-только сама решила избавиться.
Габриэль заставила себя спрятать свои чувства за лучезарной улыбкой.
– Простите, у меня ушло слишком много времени на переодевание. Что вы только подумаете о моих манерах, капитан Реми? Надеюсь, я не слишком долго заставила вас ждать?
– Нет, – пробормотал он. Взгляд его вновь вернулся к миниатюре, зажатой в руке. – Я восхищался этим портретом Мири. Какое замечательное сходство! Я запомнил ее именно такой.
– Вы находите?
Холодность Габриэль чуть отступила, когда она забирала миниатюру из рук Реми. Он говорил правду. Сходство портрета с Мирибель было поразительным. Габриэль помнила тот давний весенний день и сад, где она писала миниатюру, запах душистых растений, выращиваемых Арианн, наполнял воздух, пчелы жужжали среди цветов. В то время волшебство ее было в самом расцвете.
Интересно, насколько Мири походит на свой портрет теперь. Прошло уже больше двух лет с тех пор, как Габриэль видела сестренку, и только Небу известно, когда она увидит ее снова, если вообще увидит. Об этом подумала Габриэль, поддавшись приливу печали по младшей сестре, которая была для нее потеряна, впрочем, как и давнее волшебство.
Девушка почувствовала, что Реми внимательно наблюдает за ней.
– Это ваша работа, Габриэль? – уточнил он.
– Да, у меня тогда хватало времени на всякую чепуху. – Она вернула ему миниатюру с деланным безразличием. – С тех пор Мирибель, конечно, сильно выросла. Думаю, вы даже не узнаете ее.
– Осмелюсь предположить, что вряд ли, – согласился Реми с грустной улыбкой.
«Впрочем, как и я», – подумала Габриэль, подавляя пронзительную боль.
– А как там Арианн? Как поживает Хозяйка острова Фэр? – поинтересовался Реми, возвратив миниатюру на место.
Он оглядел каминную доску в ожидании увидеть также портрет Арианн и озадаченно посмотрел на Габриель.
– О, Арианн вышла замуж за Ренара, – Габриэль удалось изобразить беззаботность, – и теперь, после всего пережитого, они с ее великаном счастливо зажили в его замке.
– Ну почему всегда, когда ты говоришь о Ренаре, и твоем голосе звучит пренебрежение? – мягко упрекнул ее Реми, хотя и с улыбкой. – Ренар – человек хороший, и он всем нам спас жизнь в ту ночь, когда пожаловали охотники на ведьм.
– Я знаю, что и сама люблю этого гиганта – своего шурина, но мы с графом всегда находили особое удовольствие в том, чтобы досаждать друг другу в постоянных стычках. Чем изрядно доводили бедняжку Арианн до отчаяния. Однажды она даже пригрозила разогнать нас по комнатам и запереть обоих, пока мы не научимся вести себя, – с сожалением улыбнулась Габриэль своим воспоминаниям. – Но мы никогда всерьез не ссорились, пока…
– Пока? – переспросил Реми, поскольку она замолчала.
От досады, что затронула эту тему, Габриэль даже прикусила нижнюю губу.
– …пока Ренар не вбил себе в голову эту дурацкую идею, что обязан подыскать мне мужа, – неохотно договорила она. – Что я никогда не стану счастлива или довольна, пока не пойду под венец.
– Настолько ли это дурацкая идея, Габриэль? – тихо спросил Реми.
Дурацкая, если речь шла о ней. Ренар в роли свахи для нее? Над этим можно было бы посмеяться, если бы ей не претила даже мысль о том, что какой-то алчный дворянин, охочий до приданого, предложенного Ренаром, милостиво возымел бы желание забыть тот факт, что он получает подпорченный товар. Или, того хуже, очарованный ее красотой, вообразил бы себя влюбленным в нее, а она не сумела бы отвечать взаимностью на его любовь. А когда этот предполагаемый жених обнаружил бы правду? Что тогда?
Габриэль знала о существовании способов, с помощью которых умная женщина могла уверить своего мужа в мысли, что тот взял в жены девственницу. Но мысль о подобном обмане вызывала у нее отвращение. Нет, по ней, так лучше сразу позволить мужчине знать правду, кто перед ним, и пусть живет с этим знанием.
Тогда почему же она все еще избегает открыто объясниться с Реми? Почувствовав на себе взгляд его серьезных темных глаз, Габриэль все же решилась ответить:
– Глупо со стороны Ренара искать мне мужа. Глупо по многим причинам. Главным образом потому, что у меня нет никакого интереса становиться супругой какого-то там провинциального чурбана, способного похоронить всю мою жизнь в глуши.
Желая как-то сменить тему беседы, Габриэль, шурша юбками, направилась к этажерке у кровати, где хранились – на случай, если ей захочется утолить жажду среди ночи, – графин с вином и хрустальный бокал.
– Не хотите ли бокал рейнского вина, капитан Реми? – бросила она через плечо. – Я могу также послать за поваром, чтобы он накрыл вам поздний ужин внизу, в общей зале.
– Речь идет о том огромном столе, что я заметил внизу под лестницей, длина которого сопоставима с полем боя? – озорно спросил Реми. – Нет, боюсь, что едва ли я соответствую для такого стола, особенно комплекцией.
– Это все потому, что вы явно не слишком-то заботились о себе, как и большинство мужчин, когда они предоставлены самим себе. – Габриэль налила вино в бокал и подошла к нему. – Своей бледностью вы напоминаете призрак, за который я вас и приняла. Может, хотя бы вино вернет немного красок вашему лицу.
Габриэль вручила ему бокал.
– Вот вам. Пейте, – строго приказала она.
– Слушаюсь, сударыня, – смиренно поклонился Реми, что не соответствовало мерцающим искоркам в его глазах.
Когда он отпил первый глоток, то вздрогнул, и тут Габриэль впервые заметила рану у него на губе, в том месте, куда она ударила его.
– Боже мой, Реми, это я тебя так? – В порыве раскаяния она даже забыла о напускной холодности и осторожно провела кончиками пальцев по его нижней губе, с ужасом нащупав припухлость. – Прости, не сердись на меня, пожалуйста.
Николя вздрогнул от прикосновения и поймал ее руку.
– Пустяки, моя дорогая. Я пропускал и куда худшие удары, но, пожалуй, ни одного из них я не заслуживал так, как этот. После всего, что вы с сестрами сделали для меня, я обязан был найти способ сообщить вам о себе. – Он осторожно коснулся губами ее пальцев. – Вполне естественная реакция, раз ты так гневалась на меня.
У Габриэль мурашки пробежали даже от столь легкого прикосновения его губ, и она поспешила отодвинуться от него.
– Естественная, возможно, – уступила она, – но едва ли так принято среди воспитанных людей.
– А сейчас мы ведем себя как хорошо воспитанные люди из общества, да, Габриэль? Вежливо соблюдаем приличия? – насмешливо уточнил Реми.
– Вполне. – Она открыто посмотрела на него с нескрываемой улыбкой, потом решительно вздернула подбородок и деланно улыбнулась. – Почему бы нам не испытывать теплых чувств по отношению друг к другу? Много воды утекло, но мы все еще друзья, не правда ли?
– Да, друзья, – согласился Реми, но страстный взгляд его глаз опровергал сказанное.
Он дотронулся рукой до пучка волос, убранного в сетку, провел пальцами по ее щеке. Габриэль всегда поражалась, как прикосновения рук Реми, загрубевших и мозолистых, могли быть такими нежными. Они манили, они искушали.
Она почувствовала, как ее кинуло в жар. Это все из-за того страстного объятия внизу, во дворе ее дома. Она тогда знала, что ей нельзя целовать Николя Реми. Тот единственный миг безумия взломал прочную стену хладнокровия, которую она годами возводила вокруг своего сердца. Габриэль испуганно вырвалась из его объятий.
– К сожалению, – нервно заговорила она, – у меня не так много времени для старых знакомств, как мне бы того хотелось. Моя жизнь в Париже сильно отличается от той, что я вела на острове Фэр.
– Наслышан, – помрачнел Реми, и его нежный взгляд потух. Он отпил большой глоток вина и поинтересовался, нахмурив брови: – Габриэль, что ты делаешь здесь, в Париже? Вдали от своей семьи и дома?
Именно этого вопроса она ждала со страхом. Ее сердце замирало, как только она сама задавала себе вопрос, а что Реми слышал о ней? Поговаривали, что в некоторых тавернах даже принимали ставки на тех, кто мог стать ее следующим любовником.
Но, какие бы сплетни о ней ни доходили до него, Габриэль ни на секунду не сомневалась: Реми не хотел ничему верить. Его настойчивый взгляд искал ее глаз, словно он старался убедить себя, что, несмотря на всю очевидность противоположного, она оставалась все той же невинной девочкой, какой он сам неизменно видел ее.
– Вы же всегда знали, как я мечтала покинуть остров Фэр, капитан Реми, – ответила она наконец, втирая крем в кожу. – Мне хотелось побывать повсюду, самой изведать бурление и изменчивость большого города.
Подперев своими широкими плечами стену, Реми расположился рядом со столиком, чтобы она не могла избежать встречи с его взглядом:
– Да, но как у тебя во владении оказался этот огромный дом? Прости меня, но я считал, что в вашей семье все пошло прахом, когда отец не вернулся из своего путешествия.
– Так оно и было. – Габриэль размазывала крем кончиками пальцев, надеясь, что их едва заметная дрожь не выдаст ему ее нервозности. – Этот дом принадлежит или, вернее сказать, принадлежал женщине по имени Маргерит де Мейтлан. Любовнице моего отца, – добавила она равнодушным тоном, не выдавшим никаких эмоций.
– Любовнице?
– Капитан Реми, у многих мужчин есть любовницы – сухо заметила девушка.
– Знаю. Но я слышал… мне всегда казалось… – Реми в замешательстве отпил еще глоток вина.
– Вы слышали истории о глубоком чувстве, связывавшем доблестного шевалье Луи Шене и Евангелину, прекрасную Хозяйку острова Фэр.
Габриэль убедила себя, что давно преодолела боль из-за предательства отца. Но застарелая горечь вновь проявилась в звуках ее голоса.
– К сожалению, все те истории… всего лишь… красивые сказки. Заверяя всех в своей преданности моей матушке, отец содержал другую женщину здесь, в Париже, щедро осыпая мадам де Мейтлан платьями, драгоценными камнями и этим домом.
Реми молча вникал в услышанное, хмуро глядя в свой бокал.
– И все-таки я не понимаю, какая связь между тобой и этим домом. Что ты забыла здесь, в доме этой… как бы помягче выразиться…
Реми не закончил, но в этом и не было необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Она никогда не уедет отсюда. В Париже ее жизнь. Она принадлежит этому городу. Если кому и следует покинуть столицу, так это самому Реми. Париж по-прежнему опасен для него, как и три года назад. Габриэль горько усмехнулась над иронией судьбы. Она надеялась, молилась, даже рискнула потревожить царство мертвых, лишь бы увидеть Реми еще один, последний раз. А теперь, когда он возвратился к ней живым, она готова сделать все, лишь бы снова прогнать Николя из своей жизни.
Она закрыла глаза от внезапно нахлынувшего отчаяния, затем заставила себя встряхнуться. Ей наконец удалось застегнуть платье до самого верха, где жесткий кружевной стоячий воротник обрамлял ее лебединую шею. Заученными быстрыми движениями (результат многолетней практики) она скрутила волосы и уложила их в сетку, усыпанную крошечными жемчужинами. Из глубины зеркала на нее взглянула гордая и неприступная женщина.
Бросив последний взгляд на свое ледяное отражение, девушка вышла из-за ширмы. Она так долго возилась с одеванием, что ожидала увидеть Реми нетерпеливо меряющим шагами комнату. Но он ждал ее появления подле внушительного камина, испытывая неимоверную неловкость, впрочем, как и любой другой мужчина, которому довелось бы оказаться предоставленным самому себе в женской комнате.
Один предмет привлек внимание Реми. Его лицо смягчилось, когда он снял с каминной доски миниатюру. Портрет младшей сестры Габриэль, Мири, был среди тех немногочисленных вещей, которые она захватила с собой из дома.
Пока Реми изучал портрет, жесткие складки вокруг его губ разгладились и он задумчиво улыбнулся. Воспользовавшись тем, что его внимание отвлечено, Габриель решилась на поступок, на который не решалась прежде: она позволила себе долго и внимательно разглядывать его и была сильно обескуражена.
Реми сильно изменился, и дело было вовсе не в его косматой гриве и давно нестриженной бороде. Она запомнила его не таким худым, не таким изможденным. Он явно мало заботился о пище или отдыхе, если только не нуждался в этом для выживания.
Габриэль страстно захотелось заставить его отдохнуть, пока она прикажет приготовить ему поесть и горячую ванну, чтобы понежить его усталое тело. Вытряхнуть его из пропитанной дорожной пылью одежды, постричь бороду, расчесать волосы, ворча на него и кудахча над ним, совсем как когда-то, и попытаться рассмешить его. Уложить в постель, и подоткнуть ему одеяло, и разглаживать тягостные складки на его лбу, пока он не погрузится в глубокий сон, столь ему необходимый. А затем…
Габриэль перевела дух, поразившись своему непостоянству. Теперь ее захватили глупые фантазии удержать подле себя мужчину, от которого она только-только сама решила избавиться.
Габриэль заставила себя спрятать свои чувства за лучезарной улыбкой.
– Простите, у меня ушло слишком много времени на переодевание. Что вы только подумаете о моих манерах, капитан Реми? Надеюсь, я не слишком долго заставила вас ждать?
– Нет, – пробормотал он. Взгляд его вновь вернулся к миниатюре, зажатой в руке. – Я восхищался этим портретом Мири. Какое замечательное сходство! Я запомнил ее именно такой.
– Вы находите?
Холодность Габриэль чуть отступила, когда она забирала миниатюру из рук Реми. Он говорил правду. Сходство портрета с Мирибель было поразительным. Габриэль помнила тот давний весенний день и сад, где она писала миниатюру, запах душистых растений, выращиваемых Арианн, наполнял воздух, пчелы жужжали среди цветов. В то время волшебство ее было в самом расцвете.
Интересно, насколько Мири походит на свой портрет теперь. Прошло уже больше двух лет с тех пор, как Габриэль видела сестренку, и только Небу известно, когда она увидит ее снова, если вообще увидит. Об этом подумала Габриэль, поддавшись приливу печали по младшей сестре, которая была для нее потеряна, впрочем, как и давнее волшебство.
Девушка почувствовала, что Реми внимательно наблюдает за ней.
– Это ваша работа, Габриэль? – уточнил он.
– Да, у меня тогда хватало времени на всякую чепуху. – Она вернула ему миниатюру с деланным безразличием. – С тех пор Мирибель, конечно, сильно выросла. Думаю, вы даже не узнаете ее.
– Осмелюсь предположить, что вряд ли, – согласился Реми с грустной улыбкой.
«Впрочем, как и я», – подумала Габриэль, подавляя пронзительную боль.
– А как там Арианн? Как поживает Хозяйка острова Фэр? – поинтересовался Реми, возвратив миниатюру на место.
Он оглядел каминную доску в ожидании увидеть также портрет Арианн и озадаченно посмотрел на Габриель.
– О, Арианн вышла замуж за Ренара, – Габриэль удалось изобразить беззаботность, – и теперь, после всего пережитого, они с ее великаном счастливо зажили в его замке.
– Ну почему всегда, когда ты говоришь о Ренаре, и твоем голосе звучит пренебрежение? – мягко упрекнул ее Реми, хотя и с улыбкой. – Ренар – человек хороший, и он всем нам спас жизнь в ту ночь, когда пожаловали охотники на ведьм.
– Я знаю, что и сама люблю этого гиганта – своего шурина, но мы с графом всегда находили особое удовольствие в том, чтобы досаждать друг другу в постоянных стычках. Чем изрядно доводили бедняжку Арианн до отчаяния. Однажды она даже пригрозила разогнать нас по комнатам и запереть обоих, пока мы не научимся вести себя, – с сожалением улыбнулась Габриэль своим воспоминаниям. – Но мы никогда всерьез не ссорились, пока…
– Пока? – переспросил Реми, поскольку она замолчала.
От досады, что затронула эту тему, Габриэль даже прикусила нижнюю губу.
– …пока Ренар не вбил себе в голову эту дурацкую идею, что обязан подыскать мне мужа, – неохотно договорила она. – Что я никогда не стану счастлива или довольна, пока не пойду под венец.
– Настолько ли это дурацкая идея, Габриэль? – тихо спросил Реми.
Дурацкая, если речь шла о ней. Ренар в роли свахи для нее? Над этим можно было бы посмеяться, если бы ей не претила даже мысль о том, что какой-то алчный дворянин, охочий до приданого, предложенного Ренаром, милостиво возымел бы желание забыть тот факт, что он получает подпорченный товар. Или, того хуже, очарованный ее красотой, вообразил бы себя влюбленным в нее, а она не сумела бы отвечать взаимностью на его любовь. А когда этот предполагаемый жених обнаружил бы правду? Что тогда?
Габриэль знала о существовании способов, с помощью которых умная женщина могла уверить своего мужа в мысли, что тот взял в жены девственницу. Но мысль о подобном обмане вызывала у нее отвращение. Нет, по ней, так лучше сразу позволить мужчине знать правду, кто перед ним, и пусть живет с этим знанием.
Тогда почему же она все еще избегает открыто объясниться с Реми? Почувствовав на себе взгляд его серьезных темных глаз, Габриэль все же решилась ответить:
– Глупо со стороны Ренара искать мне мужа. Глупо по многим причинам. Главным образом потому, что у меня нет никакого интереса становиться супругой какого-то там провинциального чурбана, способного похоронить всю мою жизнь в глуши.
Желая как-то сменить тему беседы, Габриэль, шурша юбками, направилась к этажерке у кровати, где хранились – на случай, если ей захочется утолить жажду среди ночи, – графин с вином и хрустальный бокал.
– Не хотите ли бокал рейнского вина, капитан Реми? – бросила она через плечо. – Я могу также послать за поваром, чтобы он накрыл вам поздний ужин внизу, в общей зале.
– Речь идет о том огромном столе, что я заметил внизу под лестницей, длина которого сопоставима с полем боя? – озорно спросил Реми. – Нет, боюсь, что едва ли я соответствую для такого стола, особенно комплекцией.
– Это все потому, что вы явно не слишком-то заботились о себе, как и большинство мужчин, когда они предоставлены самим себе. – Габриэль налила вино в бокал и подошла к нему. – Своей бледностью вы напоминаете призрак, за который я вас и приняла. Может, хотя бы вино вернет немного красок вашему лицу.
Габриэль вручила ему бокал.
– Вот вам. Пейте, – строго приказала она.
– Слушаюсь, сударыня, – смиренно поклонился Реми, что не соответствовало мерцающим искоркам в его глазах.
Когда он отпил первый глоток, то вздрогнул, и тут Габриэль впервые заметила рану у него на губе, в том месте, куда она ударила его.
– Боже мой, Реми, это я тебя так? – В порыве раскаяния она даже забыла о напускной холодности и осторожно провела кончиками пальцев по его нижней губе, с ужасом нащупав припухлость. – Прости, не сердись на меня, пожалуйста.
Николя вздрогнул от прикосновения и поймал ее руку.
– Пустяки, моя дорогая. Я пропускал и куда худшие удары, но, пожалуй, ни одного из них я не заслуживал так, как этот. После всего, что вы с сестрами сделали для меня, я обязан был найти способ сообщить вам о себе. – Он осторожно коснулся губами ее пальцев. – Вполне естественная реакция, раз ты так гневалась на меня.
У Габриэль мурашки пробежали даже от столь легкого прикосновения его губ, и она поспешила отодвинуться от него.
– Естественная, возможно, – уступила она, – но едва ли так принято среди воспитанных людей.
– А сейчас мы ведем себя как хорошо воспитанные люди из общества, да, Габриэль? Вежливо соблюдаем приличия? – насмешливо уточнил Реми.
– Вполне. – Она открыто посмотрела на него с нескрываемой улыбкой, потом решительно вздернула подбородок и деланно улыбнулась. – Почему бы нам не испытывать теплых чувств по отношению друг к другу? Много воды утекло, но мы все еще друзья, не правда ли?
– Да, друзья, – согласился Реми, но страстный взгляд его глаз опровергал сказанное.
Он дотронулся рукой до пучка волос, убранного в сетку, провел пальцами по ее щеке. Габриэль всегда поражалась, как прикосновения рук Реми, загрубевших и мозолистых, могли быть такими нежными. Они манили, они искушали.
Она почувствовала, как ее кинуло в жар. Это все из-за того страстного объятия внизу, во дворе ее дома. Она тогда знала, что ей нельзя целовать Николя Реми. Тот единственный миг безумия взломал прочную стену хладнокровия, которую она годами возводила вокруг своего сердца. Габриэль испуганно вырвалась из его объятий.
– К сожалению, – нервно заговорила она, – у меня не так много времени для старых знакомств, как мне бы того хотелось. Моя жизнь в Париже сильно отличается от той, что я вела на острове Фэр.
– Наслышан, – помрачнел Реми, и его нежный взгляд потух. Он отпил большой глоток вина и поинтересовался, нахмурив брови: – Габриэль, что ты делаешь здесь, в Париже? Вдали от своей семьи и дома?
Именно этого вопроса она ждала со страхом. Ее сердце замирало, как только она сама задавала себе вопрос, а что Реми слышал о ней? Поговаривали, что в некоторых тавернах даже принимали ставки на тех, кто мог стать ее следующим любовником.
Но, какие бы сплетни о ней ни доходили до него, Габриэль ни на секунду не сомневалась: Реми не хотел ничему верить. Его настойчивый взгляд искал ее глаз, словно он старался убедить себя, что, несмотря на всю очевидность противоположного, она оставалась все той же невинной девочкой, какой он сам неизменно видел ее.
– Вы же всегда знали, как я мечтала покинуть остров Фэр, капитан Реми, – ответила она наконец, втирая крем в кожу. – Мне хотелось побывать повсюду, самой изведать бурление и изменчивость большого города.
Подперев своими широкими плечами стену, Реми расположился рядом со столиком, чтобы она не могла избежать встречи с его взглядом:
– Да, но как у тебя во владении оказался этот огромный дом? Прости меня, но я считал, что в вашей семье все пошло прахом, когда отец не вернулся из своего путешествия.
– Так оно и было. – Габриэль размазывала крем кончиками пальцев, надеясь, что их едва заметная дрожь не выдаст ему ее нервозности. – Этот дом принадлежит или, вернее сказать, принадлежал женщине по имени Маргерит де Мейтлан. Любовнице моего отца, – добавила она равнодушным тоном, не выдавшим никаких эмоций.
– Любовнице?
– Капитан Реми, у многих мужчин есть любовницы – сухо заметила девушка.
– Знаю. Но я слышал… мне всегда казалось… – Реми в замешательстве отпил еще глоток вина.
– Вы слышали истории о глубоком чувстве, связывавшем доблестного шевалье Луи Шене и Евангелину, прекрасную Хозяйку острова Фэр.
Габриэль убедила себя, что давно преодолела боль из-за предательства отца. Но застарелая горечь вновь проявилась в звуках ее голоса.
– К сожалению, все те истории… всего лишь… красивые сказки. Заверяя всех в своей преданности моей матушке, отец содержал другую женщину здесь, в Париже, щедро осыпая мадам де Мейтлан платьями, драгоценными камнями и этим домом.
Реми молча вникал в услышанное, хмуро глядя в свой бокал.
– И все-таки я не понимаю, какая связь между тобой и этим домом. Что ты забыла здесь, в доме этой… как бы помягче выразиться…
Реми не закончил, но в этом и не было необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68