— Да, наверное. Дома я собираю Матисса и Пикассо… и немножко византийцев.
— Мне кажется, что современные художники вот-вот дойдут до такого уровня мастерства, что им будет по силам соперничать с мастерами прошлых веков. Я думаю, мы стоим на пороге Ренессанса. Помнишь, в какой выгребной яме сидели мы в середине двадцатого века? Или ты ничего не знаешь об этом? Я вижу новый принцип, открывающий широчайшие возможности, который заключается в том, чтобы свести воедино мотивы западного, восточного и туземного искусства, причем в сочетании с наукой. Тут корень развития. Как ты думаешь? Будут ли это покупать? Да и сам художник, в ореоле своего величия, пойдет ли на такое? Знаешь, я ушел из дома по одной простой причине — я хотел вернуть себя к основам жизни и составить свое собственное мнение обо всем, что вижу.
Ивонна погладила его по руке и, улыбаясь, поглядела на луну.
— Ты идеалист, — сказала она и, как бы испугавшись, отдернула руку и принялась рыться в сумочке.
— Кто? Я идеалист? — воскликнул Скип. Уши у него горели. — Да нет же! Я делаю лишь то, что хочу, не более того. В нашем дуэте как раз твоя партия служить человечеству.
Ивонна достала пачку сигарет с травкой и предложила Скипу.
— Спасибо, — сказал он. — Знаешь, мы, наверное, могли бы расслабиться и иначе, нежели вот так. — Они закурили. — Впрочем, — продолжил он после первой затяжки, — за работой ты расцветаешь. Когда я впервые увидел тебя, ты была похожа на привидение. И вот, неделю спустя, при двенадцатичасовом рабочем дне, ты поправилась, не шарахаешься от людей, ты шутишь…
Последнее было правдой лишь отчасти. Ивонна вполне принимала кое-какие его шутки, но сама-то не шутила. И хотя ее физические кондиции уже приближались к нормальным (что Скип отмечал с удовольствием! ), ее расшатанные нервы все еще давали о себе знать. Как вот только что. Красный огонек ее сигареты подрагивал в ее трясущихся пальцах, то затухая, то разгораясь.
— Я что-нибудь не то сказал? — спросил он. Ивонна помотала головой. В голосе ее слышалась боль.
— Это не твоя вина. Просто ты напомнил мне кое-что. Я далека от альтруизма, иначе никогда бы не сделала того, что сотворила.
— Ты шутишь, Ивонна? Ты же сделала огромное дело!
— Какое там дело… — Наркотик быстро действовал на ее ослабленный организм. Ивонна судорожно вцепилась в перила. — Я убила человека! У меня до сих пор перед глазами его мертвое лицо, выпученные глаза, перекошенный рот. Он бы не умер, если бы я просто ранила его.
— Да… Я знал, что какой-то психопат пытался убить тебя. Но в газетах ничего не было…
Короткими фразами, между затяжками, Ивонна рассказала Скипу, как было дело. Закончив говорить, она разрыдалась, и луна выкрасила серебром слезы на ее щеках.
— Ивонна, послушай, — успокаивал Скип, обняв ее за плечи. — Ты не виновата. Нечего убиваться, не стоит он того. Так и спятить недолго. Ты ведь не умеешь обращаться с оружием, правда? А та пушка, наверное, была с перезарядом, когда за несколько секунд уходит вся обойма. У тебя просто не было времени думать о том, что делаешь. И в любом случае ты не сделала ничего плохого. Это была чистая самозащита. Ты нужна миру, а без той скотины мир стал даже несколько лучше.
— Это же человек, Скип!
— Да брось ты! Для профессионалов со «дна» риск быть застреленным входит в оплату. Долго ли печалилась бы ты, если бы такое случилось с кем-нибудь другим и ты узнала бы об этом?
— Но это случилось со мной! Ты же никогда не убивал человека.
— Нет, не убивал. Но был близок к этому. Поэтому клинок у меня всегда с собой. Не Бог весть что, но, купив новую пару брюк, я всегда вшиваю потайной карман для него. Полагаю, это практично. И если случится так, что у меня не будет выбора, я не задумываясь пущу его в ход. Это не доставит мне особого удовольствия, но и жалеть я не стану.
— Ты успокаиваешь меня, как все.
Ивонна отвернулась и уставилась на море. Рука Скипа скользнула вниз по ее талии. Ивонна вздохнула и тихо прижалась к нему.
— Прости, — глухо сказала она. — Я не хотела валить с больной головы на здоровую.
— Я почту за честь хоть чем-то помочь, просто подставить плечо. И можешь быть уверена, я не стану распространяться о том, что мне сказано конфиденциально.
— Спасибо, Скип. — Ивонна улыбнулась, правда, несколько растерянно. Взгляд ее по-прежнему был устремлен вдаль. — Мне потихонечку становится лучше, как и обещал врач. Я думаю об этом все меньше и не чувствую себя уже такой виноватой… Скоро совсем пройдет… Но придет время, и наверняка я вновь стану мучиться вопросом о своей виновности. — Она глубоко вздохнула. — Это лишь добавляет беспокойства и в без того запутанный узел моих проблем. Радуйся, что ты экстраверт. Не так-то просто быть интравертом. Мой брак распался из-за того, что я слишком мало внимания обращала на своего мужа и давала ему куда меньше, чем могла. Может, я и правда стремлюсь к одиночеству? — Она бросила окурок за борт. — Черт с ним. Меня точно камнями побили. Пошли лучше спать.
Скип проводил Ивонну до ее каюты. В пустом коридоре были слышны лишь ровный гул вентиляторов да тихий рокот двигателя. У дверей Ивонна улыбнулась Скипу, губы ее дрожали, взгляд блуждал.
— Ты замечательный, — томно произнесла она. Поборов искушение, Скип поклонился, поцеловал ей руку и отпустил, просто пожелав спокойной ночи.
Они взяли за правило каждое утро встречаться на прогулочной палубе и, гуляя около часу, обсуждать свои дела. Но на следующее утро Скип не был уверен, что она придет. Ивонна пришла, хотя и позже, чем обычно, но твердым шагом.
— Привет! Как дела?
— Спасибо, отлично, — ответил Скип, обратив внимание, что говорит Ивонна еле слышно и старается не смотреть ему в глаза. — Уж не приболела ли ты? — бодро спросил он. — Вопреки народной мудрости, если перебрать «мэри-джейн», бывает худо. А мы вчера перебрали… По крайней мере, я. Я плохо помню, но мы, кажется, говорили нечто, что казалось важным, а может, и не очень… Наркотик дурно действует на дилетантов.
— Тебе что… плохо? — Ивонна искоса взглянула на него.
— Да нет, я отделался легким испугом.
Они пошли по палубе быстрым шагом. Дул сильный холодный ветер, под свинцовыми облаками колыхались тяжелые серо-зеленые волны. «Сержант» вошел в зону течения Куро-Сиво.
— Давай пока оставим тему искусства, — предложила Ивонна несколько раньше, чем это было вызвано необходимостью. — Мне кажется, ты не вполне понимаешь, насколько сигманец отличается от людей биологически. Быть может, это что-нибудь тебе подскажет?
«Это подсказывает мне, — подумал Скип, — что ты хочешь перейти на безопасную тему, не такую эмоциональную, как искусство, чтобы не обнажаться так передо мной».
— Ладно, — сказал он. — Можно перейти на химию. Там есть аналоги, всякие там аминокислоты и ДНК, они вполне подходят… для зеркального отображения нас с тобой… изомеры разные, да?
Ивонна достала сигарету. Простую.
— Я размышляю о клеточной структуре, — сказала она. — Среди биологических образцов, которые нам дал сигманец, были образцы растительного и животного происхождения. Растительные были макроскопические, а животные — только микроскопические. Но микроживотные наряду с протозоонами включают в себя и метазооны, одноклеточные и многоклеточные, а также некоторое количество ткани, которая может принадлежать одному из доминантных экземпляров. Естественно» наши ученые предпочитают работать с целыми культурами, не усматривая сходства клетки и человека. А вот некоторые цитологи заявляют, что они определили соответствующие параллели с хромосомами, рибосомами и прочая. С ними не соглашаются, но это сейчас не важно. Это общий принцип. Не так ли?
— Согласен, — откликнулся Скип.
— А вот и нет! Ведь метазооны живут вместе совсем иначе, чем большинство земных видов.
Ивонна сделала паузу. Неподалеку кит выпустил фонтан воды.
«Фонтаны красноречия подчас надоедают, но как бы я жил без такого китового фонтана? — подумал Скип. — Бэмс! Я, кажется, отвлекся…»
— …проще это объясняется тем, что… Усилием воли он заставил себя слушать Ивонну. Может, эта лекция просто самозащита? Впрочем, лекция недурная…
— …вероятный путь развития земных организмов. Я не биолог и в деталях могу ошибаться, но мне представляется, что дело обстоит именно так. Первичные клеточные агрегаты должны были быть просто комками, чем-то вроде нынешних реснитчатых водорослей. Затем они развились до полых сфер, часто двухоболочечных, как нынешние вольвоксы. И вот, я имею в виду докембрийский период, эти сферы развились до специализированных внешних и внутренних мембран. С обоих концов у них есть проемы для принятия пищи и выведения из организма того, что он не может использовать. Из простейшей гаструлы такого типа произошли почти все виды известных нам животных. Одни образовали примитивные колонии, как губки и кораллы. Другие же, присоединяясь друг к другу, дали начало первым, кольчатым червям. Из этих самых первочервей…
Скип едва удержался, чтобы не вставить «первобубей».
— …в свою очередь развились все высшие формы. К настоящему времени мы имеем наиболее совершенную турбомодулярную структуру. Плоская осевая симметрия, пищевой тракт типа «рот — желудок — анус», позвоночник и ребра. Развитие даже таких распределительных органов, как сердце и легкие, шло примерно тем же путем. Правда, легкие в итоге превратились в сумчатые образования. В общем, идея не требует дальнейших иллюстраций… Однако тебе и без меня известно, что это не единственный вариант эволюции живого. Растения пошли другим путем. Итак, у нас были варианты, а у сигманцев нет. Пожалуй, наиболее близкую аналогию представляют собой наши железы внутренней секреции. Обычные земные протозооны плавали при помощи своих ресничек, расположенных у них по бокам. Нечто подобное происходило, видимо, и с сигманскими протозоонами. Но разница в том, что они не плоские, а сфероидные. Реснички у них расположены по всей поверхности и служат не только для передвижения. Они подгребают к клетке воду и содержащуюся в ней органику. Эти организмы не имеют, собственно, входа и выхода: их поверхность проницаема, и создаваемые ресничками потоки доставляют питательные вещества непосредственно внутрь организма. На мембране, вероятно, происходит химическое разделение молекул на большие и малые, которые и пропускаются внутрь. А внутри уже происходит сложнейшая обработка поступившего материала. Чтобы разобраться во всем этом, нашим биологам потребовались бы, наверное, многие тысячи живых экземпляров.
Ивонна сделала паузу, и Скип вставил:
— А я знаю, что будет дальше! Помнится, читал в одной статейке. Я был тогда готов лопнуть от новых впечатлений частного порядка… Значит, когда твои сигманские микробы надумали объединиться, они, вместо того чтобы поцеловаться, взялись за руки! — Скип с радостью отметил слабую усмешку на губах Ивонны.
— Можно сказать и так, — продолжила она. — Ты прав, они частично объединили свои реснички, которые теперь потеряли свои функции поставщиков пищи и стали проводящими каналами. Обнаружено, что в различных образцах живой ткани, которые изучали наши ученые, эти каналы ужались настолько, что клетки вошли в непосредственное соприкосновение. Но такое происходит лишь в особых случаях, как, например, во взвешенных частицах крови. Однако базовая структура сигманского метазоона представляет собой нечто вроде решетки, в узлах которой находятся сфероиды. Ребра такой решетки, в зависимости от их функций, могут быть сплошными, трубчатыми, проводящими и непроводящими, жесткими и гибкими. Однако топология организма именно такова. Аналогичный путь за миллионы лет эволюции прошла и клеточная мембрана.
Молча они сделали целый круг по палубе, пребывая в задумчивости. Мимо них прошел один из «викингов».
— Год морген, ду! — поздоровался Скип по-норвежски. Он гордился почти полным отсутствием акцента. «Викинг» поприветствовал его в ответ, и тот нехотя вернулся к предмету их разговора.
— Кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь, — заметил он. — Проверь меня. Основная симметрия будет не плоской, а объемной. Осевая и центральная. Отсюда отсутствие, во всяком случае, ослабление тенденции к формированию определенно выраженного «переда» и «зада». И значит, замедление развития специализированных внутренних органов. Клетка с проницаемой мембраной сама снабжает себя воздухом и водяными парами, что делает реснички практически ненужными. Не так ли? Ну и клетка выводит наружу продукты своей жизнедеятельности, причем самостоятельно и непрерывно. Вот и нашему сигманскому приятелю клешни нужны лишь для того, чтобы размельчить твердую пищу и поместить ее в то место на теле, где она подвергнется воздействию выделенного из тела желудочного сока и превратится в массу, которая затем впитывается конечностями. У него там, небось, царская водка, не то что наш желудочный сок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28