- Это исключено.
- Раньше, в былые времена, мы делали и это, - подхватила старушенция. - Но выходило просто ужасно.
Я вздохнул.
- Слушайте, мне нужны кое-какие сведения. Моя дочь сходит с ума по одной рок-н-ролльной команде, которую вы фотографировали. Я хочу сделать ей сюрприз и думал, что…
- Так вашей дочери шестнадцать лет? - подозрительно спросил старикан.
- Совершенно верно. Исполнится на следующей неделе.
- И мы фотографировали оркестр?
- Да, - ответил я, протягивая ему снимок.
Старик долго изучал его.
- Это не оркестр, это человек, - объявил он наконец.
- Я знаю. Но он играет в оркестре.
- Тут всего один человек.
- Эту фотографию делали вы, и я подумал…
Пока я говорил, старик перевернул фотографию.
- Это наша работа, - возвестил он. - Видите, вот фирменный знак: «Фотоателье Кэрзина». Это мы и есть. Открылись еще в тридцать первом году. Сначала тут заправлял мой отец, упокой, господи, его душу.
- Воистину так, - ввернула старушка.
- Так вы говорите, это оркестр? - Старик помахал фотографией у меня перед носом.
- Один из оркестрантов.
- Что ж, возможно, - он протянул снимок старухе. - Ты снимала какие-нибудь оркестры?
- Может быть. Я их не запоминаю.
- По-моему, это была рекламная фотография, - подсказал я.
- Как называется этот оркестр?
- Не знаю. Потому и пришел к вам. На снимке ваш фирменный знак…
- Я не слепой, - сердито перебил меня старик. Согнувшись пополам, он заглянул под прилавок. - Надо посмотреть записи. Мы тут ведем строгий учет.
Он принялся выкладывать на прилавок стопки фотографий. Я был удивлен: старик действительно снимал ансамбли, не меньше десяти разных команд.
Старик проворно перебирал снимки, по ходу дела давая пояснения:
- Жена их не запоминает, зато я помню. Стоит посмотреть, и сразу вспоминаю. Понятно? Вот, к примеру, «Джимми и двоечники». А вот «Певчие птички», «Гробы», «Кликуши», «Вонючки». Такие названия западают в память. Даже странно, почему. Вот «Вши», «Выкидные ножи», «Вилли и вилы», «Ягуары».
Я старался разглядеть лица на фотографиях, но у старика оказались слишком проворные пальцы.
- Погодите-ка! - Я указал на один из снимков. - Кажется, вот они.
Старик вгляделся в фотографию.
- «Зефиры», - укоризненно проговорил он. - Да, они самые. «Зефиры».
Я присмотрелся. Пятеро чернокожих парней в блестящих костюмах, таких же, как на портрете, который я прихватил в общежитии. Все пятеро натянуто улыбались. Похоже, им вовсе не хотелось фотографироваться.
- Вы знаете их имена? - спросил я.
Старик перевернул снимок.
- Зик, Зак, Роман, Джордж и Счастливчик.
- Спасибо. - Я вытащил записную книжку и занес в нее все пять прозвищ. - А как я могу их разыскать?
- Слушайте, а вы правда хотите позвать их на день рождения своей дочери?
- А почему бы и нет?
Старик передернул плечами.
- Да грубияны они.
- Ничего, один вечер можно и потерпеть.
Старик поднял руку и указал большим пальцем куда-то в дальний конец улицы.
- По ночам они играют в «Электрическом винограде». Там всегда полно черномазых.
- Спасибо, - сказал я и зашагал к двери.
- Вы уж поосторожнее с ними, - предупредила меня старушка.
- Хорошо.
- Желаю приятной вечеринки, - бросил мне вслед старик.
Я кивнул и вышел на улицу.
***
Если у гор бывают дети - отроки или подростки, - то вы поймете, на что был похож Алан Зеннер. Конечно, в «Большую десятку» его бы не приняли, но парень и впрямь был не хилый. По моим прикидкам, он имел рост шесть футов и один дюйм, а весил больше центнера.
Я разыскал Алана, когда он покидал крытую футбольную площадку «Диллон-филд». День клонился к вечеру, и тренировка уже кончилась. Солнце садилось, заливая позолотой стадион и расположенные поблизости здания - дворец спорта «Диллон», хоккейную площадку и крытые теннисные корты. На небольшом поле поодаль все еще тренировались при тусклом свете угасающего дня новички, поднявшие огромное облако желто-бурой пыли.
Зеннер только что принял душ, его короткие черные волосы еще не высохли, и он старательно тер их полотенцем, словно вспомнив наказ тренера не выходить на улицу с мокрой головой.
Алан сообщил мне, что торопится на обед и занятия, поэтому мы беседовали по пути, шагая через мост Андерсона к гарвардскому университетскому городку. Поначалу я болтал обо всяких пустяках. Зеннер был старшекурсником Леверетт-хаус в Тауэрсе и специализировался на истории. Ему не очень нравилась тема дипломной работы, и он боялся, что не сможет поступить в школу правоведения: там не давали поблажек спортсменам. Юристов интересовала только успеваемость. Так что, возможно, он пойдет на юридический в Йеле, там веселее.
Мы прошли через Уинтроп-хаус и направились в сторону университетского клуба. Алан сообщил мне, что в футбольный сезон обедает и ужинает только там. Еда неплохая. Во всяком случае, качество выше среднего.
Наконец я завел разговор о Карен.
- Что? И вы туда же?
- Простите?
- Вы уже второй за сегодня. До вас приходил Мытарь.
- Мытарь?
- Ее папаша. Она его так прозвала.
- Почему?
- Понятия не имею. Прозвала, и все. Она придумала ему целую уйму кличек.
- И вы говорили с ним?
- Он приезжал, - неохотно ответил Зеннер. - Но я велел ему убираться.
- Что же вы так?
Мы вышли на Массачусетс-авеню, запруженную машинами.
- Да не хотелось связываться, вот и все, - объяснил он.
- Вы уже замешаны в деле.
- Черта с два, - Алан начал переходить улицу, ловко лавируя между автомобилями.
- Вам известно, что случилось с Карен? - спросил я.
- Слушайте, я знаю об этом больше всех. Даже больше, чем ее предки.
- Но не хотите ввязываться.
- Вы уловили суть.
- Дело очень серьезное, - сказал я. - Одного человека обвинили в ее убийстве. Вам придется рассказать все, что вы знаете.
- Слушайте, она была славная девчонка, но с закидонами. Поначалу все шло хорошо. Потом стало слишком трудно, и я с ней завязал. Это все. А теперь отвалите от меня.
Я пожал плечами:
- На суде вам придется давать свидетельские показания по требованию защиты. Вас приведут к присяге.
- Я не собираюсь идти в суд.
- У вас нет выбора, - заверил я его. - Разве что суда вообще не будет.
- То есть?
- То есть нам лучше поговорить, как двум разумным людям.
В паре кварталов дальше, возле Центральной площади, была маленькая грязная забегаловка с цветным телевизором над стойкой. На экране все двоилось, но мало кто обращал на это внимание. Мы заказали две кружки пива и принялись ждать, слушая прогноз погоды, который читал бодренький толстенький коротышка, с улыбкой пообещавший, что завтра и послезавтра непременно будут дожди.
- А вы-то зачем сюда влезли? - спросил меня Зеннер.
- По-моему, Ли невиновен.
Он рассмеялся.
- Вы единственный, кто так думает.
Принесли пиво. Я расплатился. Зеннер приложился к кружке и облизал губы.
- Ладно, - сказал он, усаживаясь в отдельной кабинке, - так и быть, поведаю вам эту историю. Мы с Карен познакомились где-то в апреле, на одной вечеринке, и сразу поладили. Это было классно. Тогда я ничего про нее не знал и относился к ней просто как к очередной смазливой девице. Мне, конечно, было известно, что она совсем молодая, но о том, сколько ей лет, я узнал лишь наутро и едва не окочурился. Подумать только: всего шестнадцать! Господи… Но Карен была славная, не дешевка какая-нибудь. - Алан одним глотком ополовинил свою кружку. - Потом мы начали встречаться, и я мало-помалу кое-что разузнал про нее. У Карен была манера выкладывать правду по крупицам. Слово тут, слово там. Конечно, это очень нервировало. Как старый многосерийный фильм. «Смотрите нас в следующую субботу». Она это умела.
- Когда вы перестали встречаться?
- В начале июня. Она заканчивала Конкорд, и я пообещал, что приеду на выпускной бал. Но Карен не понравилась эта идея. Я спросил, почему, и тогда она выдала мне всю эту бодягу про предков, и что я им не понравлюсь. Вы понимаете, раньше моя фамилия была Земник, и я рос в Бруклине. Вот так. Карен высказалась, и я подарил ей прощальный поцелуй. Мне уже тогда все обрыдло, а теперь и вовсе плевать на нее.
- И вы больше ни разу не виделись?
- Один раз. Где-то в конце июля. Я подрабатывал на мысу, шабашил на стройке. Работа была нетрудная, и многие мои друзья там халтурили. Тогда-то я и услышал о Карен то, чего не знал, пока мы встречались. Ну, как она коллекционировала парней. И о неладах с предками. И о том, что она ненавидела своего отца. И все то, что прежде казалось галиматьей, начало обретать смысл. А еще я слышал, что она сделала аборт и говорила всем, будто это был мой ребенок.
Зеннер прикончил пиво и сделал знак бармену. Я тоже решил выпить еще кружечку.
- Однажды я случайно встретил ее возле Скассета. Она заправлялась на бензоколонке, когда я подъехал. Мы малость поболтали, я спросил про аборт, правда ли это, и она ответила, что да. Тогда я спросил, мой ли это был ребенок, и Карен сказала, что не знает, кто отец. Да еще так невозмутимо! Короче, я послал ее ко всем чертям и пошел прочь. Но Карен меня догнала, извинилась и предложила остаться друзьями, встречаться снова. А когда я отказался, она разревелась. Нет ничего хуже, чем девчонка, ревущая на бензоколонке. Короче, я пообещал вечером сводить ее куда-нибудь.
- И сводили?
- Да. Это было ужасно. Алан, сделай то, Алан, сделай се. Быстрее, Алан. А теперь медленнее. Алан, ты так потеешь… Хоть бы на секунду заткнулась.
- Она что, прошлым летом жила на мысу?
- Карен так сказала. Работала в картинной галерее, кажется. Но я слышал, что она почти все время просидела на Маячном холме. У нее там были какие-то сумасшедшие дружки.
- Вы когда-нибудь с ними встречались?
- Только с одной девчонкой. Как-то на вечеринке меня познакомили с Анджелой то ли Харли, то ли Харди. Чертовски красивая девица, но с приветом.
- То есть?
- Ну, странная, не от мира сего. Плела какую-то чушь. «Нос божий красен кожей», и все такое. С ней и разговаривать было невозможно. А жаль: уж больно хороша собой.
- А родителей Карен вы видели?
- Да, один раз. Та еще парочка. Старик с задранным носом, и с ним эта дамочка-губошлепка. Неудивительно, что Карен их ненавидела.
- Откуда вы это знаете?
- Да от нее! Карен только о предках и говорила. Часами болтала о них. Мытаря на дух не выносила. Иногда называла его БОГ. Это значит брехун, осел и говнюк. Мачеху тоже всячески обзывала, но я не стану повторять: вы скажете, что я клевещу. Но вот что удивительно: свою родную мать Карен очень любила. Та умерла, когда Карен было лет пятнадцать. Наверное, тогда все и началось.
- Что началось?
- Ну, закидоны эти. Наркотики и блуд. Карен хотела, чтобы ее считали крутой. Любила народ удивить. Словно что-то доказывала. Жрала зелье, причем всегда на людях. Кое-кто говорил, что она сидит на амфитаминах, но не знаю, правда ли это. Она многим насолила, и про нее каких только жутких историй не рассказывали. Говорили, что Карен Рэнделл на все пойдет и под любого ляжет. - Алан болезненно поморщился.
- Но вы любили ее, - вставил я.
- Да, пока это было возможно.
- А после того свидания на мысу вы больше не встречались?
- Нет.
Принесли пиво. Алан посмотрел на свою кружку и принялся вертеть ее в руках.
- Хотя, впрочем, встречался, - вдруг добавил он.
- Когда?
Зеннер заколебался.
- В воскресенье, - сказал он, наконец. - В прошлое воскресенье.
6
- Было около часа дня, - продолжал Зеннер. - После игры мы устроили вечеринку, и я маялся похмельем. Да еще как маялся! Боялся, что в понедельник на тренировке буду не в форме, потому что пропустил несколько тренировок. Никак не получалась последняя пробежка, не хватало скорости. Поэтому я волновался. В общем, я был у себя в комнате и пытался переодеться к обеду. Никак не мог повязать галстук. Все время выходило вкривь и вкось, три раза пробовал. Похмелье было и впрямь тяжкое. Голова раскалывалась. И тут входит Карен. Можно было подумать, что я назначил ей свидание.
- А вы не назначали?
- Никогда не испытывал такого отвращения при виде человеческого существа. Мне уже удалось забыть ее, выкинуть из головы, понимаете? И вдруг она опять тут как тут, и выглядит как никогда отпадно. Малость полновата, но все равно хороша. Мои соседи по комнате ушли обедать, и я был один. Карен спросила, не свожу ли я ее перекусить. Я ответил - нет.
- Почему?
- Потому что не хотел видеть ее. Она была как зараза. Чума. И я хотел держаться от нее подальше, вот и сказал: «Карен, уйди, пожалуйста». Только она не ушла, а села, закурила и говорит: «Я знаю, что между нами все кончено, но мне нужен человек, который выслушает». Мы это уже проходили, и я ей не поверил. Но Карен никак не хотела уходить. Уселась на кушетку, и не сдвинешь. Сказала, что я - единственный, с кем она может поговорить.
В конце концов я сдался, сел и сказал: ладно, валяй, говори. А сам подумал, что я дурак и еще пожалею, что согласился, как пожалел после прошлого раза. Знаете, есть такие люди, которых просто невозможно терпеть рядом.
- О чем шел разговор?
- О ней. Карен только о себе и говорила, больше ни о чем. О себе, о предках, о брате…
- Она была дружна со своим братом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
- Раньше, в былые времена, мы делали и это, - подхватила старушенция. - Но выходило просто ужасно.
Я вздохнул.
- Слушайте, мне нужны кое-какие сведения. Моя дочь сходит с ума по одной рок-н-ролльной команде, которую вы фотографировали. Я хочу сделать ей сюрприз и думал, что…
- Так вашей дочери шестнадцать лет? - подозрительно спросил старикан.
- Совершенно верно. Исполнится на следующей неделе.
- И мы фотографировали оркестр?
- Да, - ответил я, протягивая ему снимок.
Старик долго изучал его.
- Это не оркестр, это человек, - объявил он наконец.
- Я знаю. Но он играет в оркестре.
- Тут всего один человек.
- Эту фотографию делали вы, и я подумал…
Пока я говорил, старик перевернул фотографию.
- Это наша работа, - возвестил он. - Видите, вот фирменный знак: «Фотоателье Кэрзина». Это мы и есть. Открылись еще в тридцать первом году. Сначала тут заправлял мой отец, упокой, господи, его душу.
- Воистину так, - ввернула старушка.
- Так вы говорите, это оркестр? - Старик помахал фотографией у меня перед носом.
- Один из оркестрантов.
- Что ж, возможно, - он протянул снимок старухе. - Ты снимала какие-нибудь оркестры?
- Может быть. Я их не запоминаю.
- По-моему, это была рекламная фотография, - подсказал я.
- Как называется этот оркестр?
- Не знаю. Потому и пришел к вам. На снимке ваш фирменный знак…
- Я не слепой, - сердито перебил меня старик. Согнувшись пополам, он заглянул под прилавок. - Надо посмотреть записи. Мы тут ведем строгий учет.
Он принялся выкладывать на прилавок стопки фотографий. Я был удивлен: старик действительно снимал ансамбли, не меньше десяти разных команд.
Старик проворно перебирал снимки, по ходу дела давая пояснения:
- Жена их не запоминает, зато я помню. Стоит посмотреть, и сразу вспоминаю. Понятно? Вот, к примеру, «Джимми и двоечники». А вот «Певчие птички», «Гробы», «Кликуши», «Вонючки». Такие названия западают в память. Даже странно, почему. Вот «Вши», «Выкидные ножи», «Вилли и вилы», «Ягуары».
Я старался разглядеть лица на фотографиях, но у старика оказались слишком проворные пальцы.
- Погодите-ка! - Я указал на один из снимков. - Кажется, вот они.
Старик вгляделся в фотографию.
- «Зефиры», - укоризненно проговорил он. - Да, они самые. «Зефиры».
Я присмотрелся. Пятеро чернокожих парней в блестящих костюмах, таких же, как на портрете, который я прихватил в общежитии. Все пятеро натянуто улыбались. Похоже, им вовсе не хотелось фотографироваться.
- Вы знаете их имена? - спросил я.
Старик перевернул снимок.
- Зик, Зак, Роман, Джордж и Счастливчик.
- Спасибо. - Я вытащил записную книжку и занес в нее все пять прозвищ. - А как я могу их разыскать?
- Слушайте, а вы правда хотите позвать их на день рождения своей дочери?
- А почему бы и нет?
Старик передернул плечами.
- Да грубияны они.
- Ничего, один вечер можно и потерпеть.
Старик поднял руку и указал большим пальцем куда-то в дальний конец улицы.
- По ночам они играют в «Электрическом винограде». Там всегда полно черномазых.
- Спасибо, - сказал я и зашагал к двери.
- Вы уж поосторожнее с ними, - предупредила меня старушка.
- Хорошо.
- Желаю приятной вечеринки, - бросил мне вслед старик.
Я кивнул и вышел на улицу.
***
Если у гор бывают дети - отроки или подростки, - то вы поймете, на что был похож Алан Зеннер. Конечно, в «Большую десятку» его бы не приняли, но парень и впрямь был не хилый. По моим прикидкам, он имел рост шесть футов и один дюйм, а весил больше центнера.
Я разыскал Алана, когда он покидал крытую футбольную площадку «Диллон-филд». День клонился к вечеру, и тренировка уже кончилась. Солнце садилось, заливая позолотой стадион и расположенные поблизости здания - дворец спорта «Диллон», хоккейную площадку и крытые теннисные корты. На небольшом поле поодаль все еще тренировались при тусклом свете угасающего дня новички, поднявшие огромное облако желто-бурой пыли.
Зеннер только что принял душ, его короткие черные волосы еще не высохли, и он старательно тер их полотенцем, словно вспомнив наказ тренера не выходить на улицу с мокрой головой.
Алан сообщил мне, что торопится на обед и занятия, поэтому мы беседовали по пути, шагая через мост Андерсона к гарвардскому университетскому городку. Поначалу я болтал обо всяких пустяках. Зеннер был старшекурсником Леверетт-хаус в Тауэрсе и специализировался на истории. Ему не очень нравилась тема дипломной работы, и он боялся, что не сможет поступить в школу правоведения: там не давали поблажек спортсменам. Юристов интересовала только успеваемость. Так что, возможно, он пойдет на юридический в Йеле, там веселее.
Мы прошли через Уинтроп-хаус и направились в сторону университетского клуба. Алан сообщил мне, что в футбольный сезон обедает и ужинает только там. Еда неплохая. Во всяком случае, качество выше среднего.
Наконец я завел разговор о Карен.
- Что? И вы туда же?
- Простите?
- Вы уже второй за сегодня. До вас приходил Мытарь.
- Мытарь?
- Ее папаша. Она его так прозвала.
- Почему?
- Понятия не имею. Прозвала, и все. Она придумала ему целую уйму кличек.
- И вы говорили с ним?
- Он приезжал, - неохотно ответил Зеннер. - Но я велел ему убираться.
- Что же вы так?
Мы вышли на Массачусетс-авеню, запруженную машинами.
- Да не хотелось связываться, вот и все, - объяснил он.
- Вы уже замешаны в деле.
- Черта с два, - Алан начал переходить улицу, ловко лавируя между автомобилями.
- Вам известно, что случилось с Карен? - спросил я.
- Слушайте, я знаю об этом больше всех. Даже больше, чем ее предки.
- Но не хотите ввязываться.
- Вы уловили суть.
- Дело очень серьезное, - сказал я. - Одного человека обвинили в ее убийстве. Вам придется рассказать все, что вы знаете.
- Слушайте, она была славная девчонка, но с закидонами. Поначалу все шло хорошо. Потом стало слишком трудно, и я с ней завязал. Это все. А теперь отвалите от меня.
Я пожал плечами:
- На суде вам придется давать свидетельские показания по требованию защиты. Вас приведут к присяге.
- Я не собираюсь идти в суд.
- У вас нет выбора, - заверил я его. - Разве что суда вообще не будет.
- То есть?
- То есть нам лучше поговорить, как двум разумным людям.
В паре кварталов дальше, возле Центральной площади, была маленькая грязная забегаловка с цветным телевизором над стойкой. На экране все двоилось, но мало кто обращал на это внимание. Мы заказали две кружки пива и принялись ждать, слушая прогноз погоды, который читал бодренький толстенький коротышка, с улыбкой пообещавший, что завтра и послезавтра непременно будут дожди.
- А вы-то зачем сюда влезли? - спросил меня Зеннер.
- По-моему, Ли невиновен.
Он рассмеялся.
- Вы единственный, кто так думает.
Принесли пиво. Я расплатился. Зеннер приложился к кружке и облизал губы.
- Ладно, - сказал он, усаживаясь в отдельной кабинке, - так и быть, поведаю вам эту историю. Мы с Карен познакомились где-то в апреле, на одной вечеринке, и сразу поладили. Это было классно. Тогда я ничего про нее не знал и относился к ней просто как к очередной смазливой девице. Мне, конечно, было известно, что она совсем молодая, но о том, сколько ей лет, я узнал лишь наутро и едва не окочурился. Подумать только: всего шестнадцать! Господи… Но Карен была славная, не дешевка какая-нибудь. - Алан одним глотком ополовинил свою кружку. - Потом мы начали встречаться, и я мало-помалу кое-что разузнал про нее. У Карен была манера выкладывать правду по крупицам. Слово тут, слово там. Конечно, это очень нервировало. Как старый многосерийный фильм. «Смотрите нас в следующую субботу». Она это умела.
- Когда вы перестали встречаться?
- В начале июня. Она заканчивала Конкорд, и я пообещал, что приеду на выпускной бал. Но Карен не понравилась эта идея. Я спросил, почему, и тогда она выдала мне всю эту бодягу про предков, и что я им не понравлюсь. Вы понимаете, раньше моя фамилия была Земник, и я рос в Бруклине. Вот так. Карен высказалась, и я подарил ей прощальный поцелуй. Мне уже тогда все обрыдло, а теперь и вовсе плевать на нее.
- И вы больше ни разу не виделись?
- Один раз. Где-то в конце июля. Я подрабатывал на мысу, шабашил на стройке. Работа была нетрудная, и многие мои друзья там халтурили. Тогда-то я и услышал о Карен то, чего не знал, пока мы встречались. Ну, как она коллекционировала парней. И о неладах с предками. И о том, что она ненавидела своего отца. И все то, что прежде казалось галиматьей, начало обретать смысл. А еще я слышал, что она сделала аборт и говорила всем, будто это был мой ребенок.
Зеннер прикончил пиво и сделал знак бармену. Я тоже решил выпить еще кружечку.
- Однажды я случайно встретил ее возле Скассета. Она заправлялась на бензоколонке, когда я подъехал. Мы малость поболтали, я спросил про аборт, правда ли это, и она ответила, что да. Тогда я спросил, мой ли это был ребенок, и Карен сказала, что не знает, кто отец. Да еще так невозмутимо! Короче, я послал ее ко всем чертям и пошел прочь. Но Карен меня догнала, извинилась и предложила остаться друзьями, встречаться снова. А когда я отказался, она разревелась. Нет ничего хуже, чем девчонка, ревущая на бензоколонке. Короче, я пообещал вечером сводить ее куда-нибудь.
- И сводили?
- Да. Это было ужасно. Алан, сделай то, Алан, сделай се. Быстрее, Алан. А теперь медленнее. Алан, ты так потеешь… Хоть бы на секунду заткнулась.
- Она что, прошлым летом жила на мысу?
- Карен так сказала. Работала в картинной галерее, кажется. Но я слышал, что она почти все время просидела на Маячном холме. У нее там были какие-то сумасшедшие дружки.
- Вы когда-нибудь с ними встречались?
- Только с одной девчонкой. Как-то на вечеринке меня познакомили с Анджелой то ли Харли, то ли Харди. Чертовски красивая девица, но с приветом.
- То есть?
- Ну, странная, не от мира сего. Плела какую-то чушь. «Нос божий красен кожей», и все такое. С ней и разговаривать было невозможно. А жаль: уж больно хороша собой.
- А родителей Карен вы видели?
- Да, один раз. Та еще парочка. Старик с задранным носом, и с ним эта дамочка-губошлепка. Неудивительно, что Карен их ненавидела.
- Откуда вы это знаете?
- Да от нее! Карен только о предках и говорила. Часами болтала о них. Мытаря на дух не выносила. Иногда называла его БОГ. Это значит брехун, осел и говнюк. Мачеху тоже всячески обзывала, но я не стану повторять: вы скажете, что я клевещу. Но вот что удивительно: свою родную мать Карен очень любила. Та умерла, когда Карен было лет пятнадцать. Наверное, тогда все и началось.
- Что началось?
- Ну, закидоны эти. Наркотики и блуд. Карен хотела, чтобы ее считали крутой. Любила народ удивить. Словно что-то доказывала. Жрала зелье, причем всегда на людях. Кое-кто говорил, что она сидит на амфитаминах, но не знаю, правда ли это. Она многим насолила, и про нее каких только жутких историй не рассказывали. Говорили, что Карен Рэнделл на все пойдет и под любого ляжет. - Алан болезненно поморщился.
- Но вы любили ее, - вставил я.
- Да, пока это было возможно.
- А после того свидания на мысу вы больше не встречались?
- Нет.
Принесли пиво. Алан посмотрел на свою кружку и принялся вертеть ее в руках.
- Хотя, впрочем, встречался, - вдруг добавил он.
- Когда?
Зеннер заколебался.
- В воскресенье, - сказал он, наконец. - В прошлое воскресенье.
6
- Было около часа дня, - продолжал Зеннер. - После игры мы устроили вечеринку, и я маялся похмельем. Да еще как маялся! Боялся, что в понедельник на тренировке буду не в форме, потому что пропустил несколько тренировок. Никак не получалась последняя пробежка, не хватало скорости. Поэтому я волновался. В общем, я был у себя в комнате и пытался переодеться к обеду. Никак не мог повязать галстук. Все время выходило вкривь и вкось, три раза пробовал. Похмелье было и впрямь тяжкое. Голова раскалывалась. И тут входит Карен. Можно было подумать, что я назначил ей свидание.
- А вы не назначали?
- Никогда не испытывал такого отвращения при виде человеческого существа. Мне уже удалось забыть ее, выкинуть из головы, понимаете? И вдруг она опять тут как тут, и выглядит как никогда отпадно. Малость полновата, но все равно хороша. Мои соседи по комнате ушли обедать, и я был один. Карен спросила, не свожу ли я ее перекусить. Я ответил - нет.
- Почему?
- Потому что не хотел видеть ее. Она была как зараза. Чума. И я хотел держаться от нее подальше, вот и сказал: «Карен, уйди, пожалуйста». Только она не ушла, а села, закурила и говорит: «Я знаю, что между нами все кончено, но мне нужен человек, который выслушает». Мы это уже проходили, и я ей не поверил. Но Карен никак не хотела уходить. Уселась на кушетку, и не сдвинешь. Сказала, что я - единственный, с кем она может поговорить.
В конце концов я сдался, сел и сказал: ладно, валяй, говори. А сам подумал, что я дурак и еще пожалею, что согласился, как пожалел после прошлого раза. Знаете, есть такие люди, которых просто невозможно терпеть рядом.
- О чем шел разговор?
- О ней. Карен только о себе и говорила, больше ни о чем. О себе, о предках, о брате…
- Она была дружна со своим братом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38