- Не надо повышать голос.
- Я и не повышаю, - гораздо тише произнес я.
- Вы понимаете, - продолжал Фриц, - мужчины ощущают не так, как женщины. Вы не считаете себя обязанным заходить дальше разговоров в отношениях с этой девушкой. Вам вполне достаточно того, что она слушает вас, ловит каждое ваше слово, немного влюблена в вас…
- Фриц…
- Вот что я вам скажу. Давайте рассмотрим один случай из моей практики. Был у меня пациент, терзаемый непреодолимым желанием убивать людей. Он боялся, что однажды и впрямь угробит кого-нибудь. Но в конце концов этого человека пригласили на Средний Запад на должность тюремного палача, и он стал зарабатывать свой хлеб, поджаривая преступников. Причем делал это очень умело, стал лучшим палачом за всю историю штата. Теперь у него несколько патентов на рацпредложения по ускорению и обезболиванию процедуры казни. Человек сделал смерть предметом научного исследования, он любит свою работу и предан ей. И смотрит на разработанные им методики и усовершенствования почти как врач. Как на средство облегчения страданий, более быстрого перехода в лучший из миров.
- Ну и что?
- Я хочу сказать, что вполне нормальные желания и устремления могут принимать любые формы, в том числе и незаконные. И каждый должен найти свой способ разрешения трудностей.
- А при чем тут Карен? - спросил я.
- А вот при чем. Вы когда-нибудь задумывались о том, почему она была так близка с матерью и так далека от отца? Почему после кончины матери избрала столь необычную линию поведения? Беспорядочная половая жизнь, дурман, самоуничижение. Даже дружба с любовницей отца.
Я откинулся в кресле.
Фриц опять ударился в риторику:
- Девушка переживала потрясения определенного толка, определенным образом реагировала на них, то защищаясь, то, наоборот, нападая. Так она отзывалась на происходящее с ее родителями, на те события, о которых знала. Иначе она не могла. В каком-то смысле Карен пыталась упорядочить свою жизнь.
- Тоже мне, порядок, - буркнул я.
- Да, верно, - согласился Фриц. - Мерзкий, грязный, извращенный, но - порядок. Вероятно, она просто не могла создать какой-то другой.
- Хотелось бы мне поговорить с этой Сайн, - сказал я.
- Невозможно. Полгода назад она вернулась в Хельсинки. И Карен превратилась в неприкаянную душу. Ни друзей, ни поддержки. Во всяком случае, так ей представлялось.
- Ну а Бабблз и Анджела Хардинг?
Фриц смерил меня долгим взглядом:
- Вы о чем это?
- Разве они не могли поддержать ее?
- Спасение утопающих - дело рук самих утопающих? - желчно проговорил Фриц.
6
Громила Томсон был знаменитым борцом пятидесятых годов и обладателем весьма примечательной плоской головы, похожей на лопату, которой он и припечатывал своих соперников к ковру, нередко ломая им ребра. Несколько лет это забавляло невзыскательную публику и приносило доход, которого хватило на приобретение бара. Теперь тут собирались молодые врачи, юристы, служащие. Заправлял заведением сам Томсон, причем весьма толково, с успехом доказывая, что мыслительная деятельность никак не зависит от формы черепной коробки. Разумеется, у него были свои заморочки (например, вы могли войти в бар, только тщательно вытерев башмаки о кусок борцовского ковра у двери. А на стенах висели бесчисленные фотопортреты хозяина), но в общем и целом заведение было очень даже ничего.
Когда я вошел, в зале сидел только один посетитель, крепкий щеголеватый негр. Устроившись в дальнем конце стойки, он разглядывал бокал мартини. Я сел и заказал порцию шотландского виски. Томсон самолично управлялся за стойкой, рукава его рубахи были закатаны, обнажая мощные волосатые ручищи.
- Вы знаете парня по имени Джордж Уилсон? - спросил я.
- Конечно, - с кривой усмешкой отозвался Томсон.
- Скажете мне, когда он придет?
Громила кивнул на негра:
- Он уже пришел.
Негр поднял голову и улыбнулся мне добродушной, немного растерянной улыбкой. Я подошел и пожал ему руку.
- Извините, - сказал я. - Джон Берри.
- Ничего страшного, - ответил негр. - Я и сам не привык встречаться в барах.
Уилсону не было еще и тридцати лет. Вдоль его шеи от правого уха тянулся светлый шрам, исчезавший под воротником сорочки. Глаза негра смотрели спокойно и безмятежно. Подтянув узел черно-белого галстука, он сказал:
- Пойдемте в отдельную кабинку?
- Пожалуй.
- Повтори, Громила, - бросил Уилсон через плечо. - Обоим.
Человек за стойкой подмигнул.
- Вы работаете у Брэдфорда? - спросил я.
- Да. Чуть больше года. Обычная история. Мне отвели неплохой кабинет возле приемной, чтобы все входящие и выходящие могли сколько угодно пялиться на меня.
Я прекрасно понимал, о чем он говорит, но раздражение не проходило. Среди моих друзей были молодые правоведы, но все они получили отдельные кабинеты, прослужив в юридических фирмах по несколько лет. По любым объективным меркам, этому Уилсону крупно повезло. Он был своего рода товаром, который вдруг в одночасье приобрел ценность в глазах общественности. Еще бы - образованный чернокожий! Теперь перед ним открыты все пути, и будущее сулит одни радости. И тем не менее он как был диковинкой, так ею и остался.
- Чем вы занимались?
- В основном налогами. Случалось и недвижимостью. Пару раз отстаивал гражданские иски. Фирма почти не ведет уголовных дел. Вы это и сами знаете. Но когда я поступил на работу, у меня прорезался интерес к уголовному судопроизводству. Конечно, я и думать не думал, что на меня навесят это дело.
- Понятно.
- Отрадно слышать.
- То есть вам выпало тащить дохлую лошадь?
- Возможно, - с улыбкой ответил Уилсон. - Во всяком случае, они так полагают.
- А как полагаете вы?
- Я полагаю, что дела решаются в суде, - изрек он.
- Вы уже выработали линию защиты?
- Стараюсь. Придется повозиться, потому что я хочу сделать все на совесть. И потому, что присяжные увидят в суде черномазого выскочку, который выгораживает китайца, делающего подпольные аборты. Им это не понравится.
Я пригубил бокал. Громила принес еще два стакана и поставил их на край стола.
- Но, с другой стороны, это прекрасная возможность, - продолжал Уилсон.
- Если сумеете выиграть, - напомнил я ему.
- Это я и намерен сделать, - невозмутимо ответил негр.
Мне вдруг пришло в голову, что, независимо от того, какими побуждениями руководствовался Брэдфорд, доверив это дело Уилсону, он принял мудрое решение. Этот мальчик и впрямь настроен на победу. Она ему просто необходима.
- Вы уже говорили с Артом?
- Нынче утром.
- Какое у вас сложилось впечатление?
- Невиновен. Я уверен в этом.
- Почему?
- Кажется, я сумел понять его, - ответил Уилсон.
***
За вторым бокалом я поведал ему обо всем, что успел сделать за прошедшие дни. Уилсон молча слушал, время от времени делая какие-то заметки. Когда я иссяк, он сказал:
- Вы избавили меня от уймы лишней работы.
- Каким образом?
- Судя по вашему рассказу, дело можно закрывать. Мы без труда вызволим доктора Ли.
- Потому что девушка не была беременна?
Уилсон покачал головой.
- В ряде случаев, - начал он, - в том числе в деле «Народ против Тейлора», суд приходил к выводу, что наличие либо отсутствие беременности не имеет значения. Как и то обстоятельство, что к началу аборта плод уже был мертв.
- Иными словами, совершенно не важно, была ли беременна Карен Рэнделл?
- Совершенно.
- Но разве это не доказывает, что аборт делал непрофессионал, который даже не провел тестов на беременность? Арт никогда не поступил бы так опрометчиво.
- Вы думаете, на этом можно строить защиту? На утверждении, что доктор Ли - слишком грамотный подпольный акушер, чтобы так глупо лопухнуться?
- Нет, не думаю, - с досадой ответил я.
- Понимаете, в чем дело, - сказал Уилсон, - нельзя вести защиту на основе личных качеств обвиняемого. Это гиблое дело. - Он полистал записную книжку. - Позвольте в нескольких словах обрисовать положение с правовой точки зрения. В 1845 году законодательное собрание Массачусетса постановило, что любой аборт - преступление. Если пациентка оставалась в живых, акушеру давали не более семи лет тюрьмы. Если умирала - вкручивали от пяти до двадцати. С тех пор закон претерпел некоторые изменения. Через несколько лет было принято решение, согласно которому аборт, сделанный в целях спасения жизни матери, нельзя считать преступлением. Но это нам не поможет.
- Что верно, то верно.
- А вот дело «Народ против Виера». Суд решил, что сознательное использование медицинского инструмента образует состав преступления, даже если не доказано, что оно привело к смерти пациентки или выкидышу. Это обстоятельство очень важно. Если обвинение попытается доказать, что доктор Ли много лет делал подпольные аборты, а я уверен, что такая попытка будет, то оно заявит: пусть у нас нет прямых улик, но это еще не причина отпускать доктора Ли на волю.
- Думаете, так и будет?
- Нет. Но попытаться они могут, а это причинит нам огромный ущерб.
- Продолжайте.
- Существуют еще два важных решения суда, очень показательных с точки зрения отношения закона к подпольному акушерству как таковому, независимо от интересов пациентки. В деле «Народ против Вуда» суд постановил, что смерть пациентки - это всего лишь отягчающее обстоятельство. В конечном итоге это означает, что с точки зрения закона вы зря потратили время, наводя справки о Карен Рэнделл.
- Но я думал…
- Да, верно, - Уилсон кивнул. - Я сказал, что дело закрыто, стало быть, так оно и есть.
- Объясните-ка.
- Перед нами два пути. Можно отправиться к Рэнделлам и предъявить им собранные вами сведения, пока дело не дошло до суда. Подчеркнуть, что Питер Рэнделл, который был лечащим врачом покойной, делает подпольные аборты и выскабливал Карен в прошлом. Заявить, что миссис Рэнделл сама ходила на аборт к доктору Ли и вполне может иметь на него зуб, вот и солгала полиции, выдумав, будто Карен назвала его имя. Сказать, что Карен была неуравновешенной девицей с весьма сомнительной репутацией, и поэтому все, что она могла наболтать перед смертью, нельзя принимать на веру. Мы можем выложить все это членам семьи, и тогда они, надеюсь, отзовут свои заявления до начала суда.
Этот парень явно был готов идти напролом. Я глубоко вздохнул и спросил:
- Ну а второй путь?
- Продолжение первого, но уже в зале суда. Совершенно ясно, что самое главное в этом деле - взаимоотношения между Карен, миссис Рэнделл и доктором Ли. Обвинение опирается на показания миссис Рэнделл, и мы должны доказать, что она не заслуживает доверия. Разгромить ее, добиться, чтобы присяжные не поверили ни единому ее слову. Затем мы подробно разберем поведение Карен и покажем, что она была за человек. Закоренелая наркоманка, распущенная, патологически лживая девица. Мы должны убедить присяжных, что достоверность высказываний Карен весьма и весьма сомнительна. Мы можем доказать, что Питер Рэнделл дважды выскабливал Карен и что третий аборт, скорее всего, тоже был сделан им.
- Я уверен, что это не так, - возразил я.
- Возможно, - согласился Уилсон. - Но это несущественно.
- Почему?
- Потому что Питера Рэнделла никто не судит. Суд грозит доктору Ли, и мы обязаны сделать все возможное для его освобождения.
Я смерил Уилсона взглядом:
- Не хотел бы я встретиться с вами в темном переулке.
Он тускло улыбнулся:
- Вам не нравятся мои методы?
- Откровенно говоря, нет.
- Мне тоже, - сказал Уилсон. - Но закон вынуждает нас действовать именно так. В системе «врач - больной» закон очень часто направлен против врача, примеров тому множество. Не далее как в прошлом году один стажер в Горли обследовал тазовые органы и прямую кишку пациентки. По крайней мере, так он утверждал. А женщина заявила, что парень изнасиловал ее. Свидетелей не было, потому что осмотр проходил в отсутствие медсестры. Заявительница трижды лечилась от паранойи и шизофрении, но это не помешало ей выиграть дело, и незадачливый стажер был изгнан из медицины.
- И все-таки я вас не понимаю.
- Взгляните на это с позиции чистого разума, - посоветовал мне Уилсон. - Закон предельно ясен. Правильный это закон или нет - другой вопрос. Но он предлагает обвинению и защите определенные трафареты, определенный образ действий в создавшемся положении. Увы, и обвинение, и защита в конце концов неизбежно сведутся к взаимному поношению. Обвинение не пожалеет усилий, чтобы опорочить Ли, а мы, защита, будем пытаться опорочить покойную, миссис Рэнделл и Питера Рэнделла. У обвинения есть одно преимущество. Бостонские присяжные очень не любят подпольных акушеров. А преимущество защиты заключается в том, что бостонские присяжные втайне жаждут увидеть почтенное семейство опозоренным.
- Мерзость, - сказал я.
Уилсон кивнул:
- И еще какая.
- А нельзя ли придумать еще что-нибудь?
- Конечно, можно, - ответил Уилсон. - Найти истинного виновника.
- Когда состоится суд?
- Предварительное слушание назначено на следующей неделе.
- А разбирательство?
- Недели через две. Дело понемногу приобретает статус громкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38