ей было интересно, так ли выглядел кампус в семнадцатом веке, когда по его аллеям ходил Рональд Стюарт. Но ни одно из зданий не казалось столь старинным.
Вспомнив слова Эдварда об Уайденеровской библиотеке, Ким решила сначала попытать счастья там. Она поднялась по широкой каменной лестнице и прошла в дверь между массивными колоннами. Она очень нервничала, и ей приходилось постоянно подбадривать себя, чтобы не повернуть обратно. В справочной она в весьма туманных выражениях спросила, как ей найти тех, кто занимается древностями в этом учреждении. Ее послали в кабинет Мэри Кастленд.
Мэри Кастленд оказалась энергичной дамой около сорока лет, весьма стильно одетой в темно-синий костюм, белую блузку с цветным шейным платком. Она совершенно не соответствовала представлению Ким о том, каким должен быть библиотекарь. Официально должность Мэри именовалась так: куратор отдела редких книг и манускриптов. К радости Ким, она оказалась обходительной и сердечной женщиной и сразу поинтересовалась, чем она может быть ей полезна.
Ким достала письма, отдала их Мэри и упомянула о том, что она является прямым потомком адресата. Начала было объяснять, ради чего пришла, но Мэри перебила ее:
— Простите! — Госпожа Кастленд явно была поражена. — Но это же собственноручное письмо Инкриса Матера!
Произнося эту фразу, Мэри благоговейно взялась пальцами за самый краешек письма.
— Как раз об этом я и начала говорить, — пояснила Ким.
— Позвольте, я позову сюда Кэтрин Стерберг, — попросила Мэри. Она положила письма на толстый блокнот и набрала номер телефона. Пока ждала соединения, пояснила, что Кэтрин — специалист по материалам семнадцатого века и ее особенно интересуют свидетельства о жизни Инкриса Матера.
Закончив разговор, Мэри спросила Ким, где та раздобыла эти письма. Ким снова начала объяснять, но в это время появилась Кэтрин. Это была пожилая седовласая женщина. На кончике ее носа помещались очки для чтения, которые, казалось, составляли с ее лицом единое целое. Мэри представила женщин друг другу и подала письма Кэтрин.
Кэтрин кончиками пальцев отодвинула письма подальше и стала их читать. Ким подивилась такому бережному обращению со старинными документами.
— Что вы об этом думаете? — спросила Мэри Кэтрин, когда та закончила чтение.
— Это, несомненно, подлинники, — ответила Кэтрин. — Это можно сказать по синтаксису и орфографии. Просто захватывающе. В письме упоминаются и Уильям Брэттл, и Джон Леверетт. А что это за свидетельство, которое обсуждается в письме?
— В этом-то и заключается мой вопрос, — проговорила Ким. — Именно поэтому я и пришла сюда. Я попыталась что-либо узнать о своей прапрабабушке Элизабет Стюарт и наткнулась на эту головоломку. Я очень надеялась, что Гарвард поможет разрешить ее, ведь это свидетельство, каким бы оно ни было, оставалось именно здесь.
— Что связывает ваш вопрос с процессом по делу ведьм? — спросила Мэри.
Ким объяснила, что Элизабет была схвачена в ходе судебного разбирательства по делу ведьм и это свидетельство — неизвестно в чем заключавшееся — послужило причиной ее осуждения на смерть.
— Я и сама могла бы по датам догадаться, что речь идет о знаменитом салемском процессе, — заметила Кэтрин.
— Когда Матер во второй раз упоминает свидетельство, он называет его «принадлежащим Элизабет», — подчеркнула Мэри. — Это очень любопытная фраза. Она предполагает, что это нечто было либо изготовлено руками Элизабет, либо было приобретено ею за счет денег или каких-то других усилий или затрат.
Ким кивнула. Потом она начала рассказывать, что, как ей кажется, это была книга или какое-то написанное произведение, хотя, признала она, это мог быть любой предмет, так или иначе связанный с колдовскими ритуалами.
— Может быть, это кукла, — предположила Мэри.
— Я тоже думала об этом, — согласилась Ким.
Библиотекари посоветовались между собой, как им быстрее разобраться в материалах огромной библиотеки. После короткой дискуссии Мэри уселась за свой компьютерный терминал и набрала имя ЭЛИЗАБЕТ СТЮАРТ.
Минуту все молчали. Единственное, что нарушало покой, это мелькание курсора на пустом экране, компьютер перебирал обширную базу данных. Монитор ожил, и на нем появился длинный список. Но вспыхнувшая у Ким надежда быстро угасла. Все перечисленные в списке Элизабет Стюарт жили в девятнадцатом и двадцатом веках и не имели никакого отношения к Ким.
Мэри набрала РОНАЛЬД СТЮАРТ, но с тем же плачевным результатом: ни одного Рональда Стюарта из семнадцатого века. Пытаясь найти косвенные ссылки, Мэри набрала имя Инкриса Матера. Но никаких сведений о Рональде Стюарте не было найдено и при этой попытке. Никаких упоминаний о семье Стюартов.
— Я нисколько не удивлена, — сказала Ким. — Я ни на что не надеялась, идя сюда. Прошу простить меня за беспокойство, которое я вам причинила.
— Как раз напротив, — успокоила ее Кэтрин. — Я страшно довольна, что вы показали нам это письмо. Мы определенно будем счастливы снять с него копию для наших архивов, если вы, конечно, не станете возражать.
— Естественно, не стану, — заверила ее Ким. — Более того, когда я закончу свои поиски, то с удовольствием подарю это письмо библиотеке.
— Это будет очень щедрый подарок, — восхитилась Мэри.
— Со своей стороны я, как архивист, поищу в своих расширенных хранилищах имя Элизабет Стюарт, — пообещала Кэтрин. — Каким бы ни был этот предмет, упоминания о нем обязательно должны найтись, так как письмо Инкриса Матера подтверждает факт его передачи Гарварду. Дебаты о свидетельствах существования духов во время салемских процессов был очень горячими, и по этому поводу существует обширная литература. Думаю, что речь идет как раз о том предмете, на который Матер намекает в своем письме. Есть шансы, что я смогу что-нибудь найти.
— Я буду очень вам признательна за такие усилия, — промолвила Ким. Она оставила женщинам свои рабочий и домашний телефоны.
Библиотекари обменялись многозначительными взглядами. Потом Мэри заговорила:
— Не хочу выглядеть пессимисткой, но мы должны предупредить вас, что шансы найти свидетельство, которое вас интересует, минимальны. При этом не имеет значения, что именно оно собой представляло. Дело в том, что двадцать четвертого января тысяча семьсот шестьдесят четвертого года в Гарварде произошла ужасная трагедия. В тот период в старый Гарвард-Холл были перенесены заседания Верховного суда, потому что в Бостоне свирепствовала оспа. Было холодно, и в помещении библиотеки постоянно топили камин. По несчастью, от искры произошло возгорание, и здание сгорело дотла вместе со своим бесценным содержимым. Сгорели портреты президентов колледжа и благотворителей, финансировавших его, была уничтожена и библиотека, в которой хранилось пять тысяч томов. Я много могу рассказать об этом эпизоде, так как это самое большое несчастье за всю историю библиотеки. Мы потеряли не только книги, погибли чучела редких животных и птиц, самое удивительное собрание колледжа — то, что называют кунсткамерой, — тоже погибло в огне.
— Похоже, что именно в этой кунсткамере хранили предметы, связанные с оккультизмом и колдовством, — предположила Ким.
— Это определенно так, — подтвердила Мэри. — Скорее всего, то, что вы ищете, как раз и находилось в этой коллекции раритетов. Но мы этого никогда не узнаем, потому что каталоги тоже погибли в пламени пожара.
— Но это не значит, что я не смогу найти никаких упоминаний об интересующем нас предмете, — поспешила добавить Кэтрин. — Я приложу все усилия.
Спускаясь по ступенькам библиотеки, Ким напомнила себе, что она, собственно говоря, и не рассчитывала на положительный результат, так что у нее нет никаких причин расстраиваться. По крайней мере, над ней никто не посмеялся, и библиотекари проявили к письмам неподдельный интерес. Ким была уверена, что они будут добросовестно искать упоминания о ее прапрабабушке Элизабет.
Ким на метро доехала до Чарльз-стрит и забрала свою машину из гаража госпиталя. Сначала она решила поехать домой и переодеться, но поездка в Гарвард заняла у нее больше времени, чем она рассчитывала. Поэтому она сразу двинулась в аэропорт, встречать Эдварда, который должен был в этот день прилететь с западного побережья.
Эдвард приземлился точно по расписанию, и, так как у него не было багажа, они прошли мимо секции выдачи и направились прямо на автостоянку аэропорта.
— Дела идут как нельзя лучше. — Эдвард был в приподнятом настроении. — Из всех, кому я предложил работать в «Омни», отказался только один человек. Остальные восприняли предложение с восторгом. Они тоже считают, что «ультра» может сорвать банк.
— Как много ты рассказал им про ваше предприятие? — спросила Ким.
— До получения согласия я не раскрывал почти ничего, — ответил Эдвард. — Да мне и не надо было этого делать. Стоило мне обрисовать дело в самых общих чертах, как они загорались идеей, так что не требовали больших дивидендов. Мне все обошлось в сорок тысяч вложенных в дело акций.
Ким не вполне поняла, о чем он говорит, но не стала ни о чем спрашивать. Они подошли к машине. Эдвард бросил свой чемодан в багажник. Они выехали со стоянки.
— Как продвигаются дела в имении? — поинтересовался Эдвард.
— Хорошо, — ответила Ким без всякого выражения.
— У тебя, кажется, плохое настроение?
— Пожалуй, что так. Я сегодня набралась храбрости и поехала в Гарвард наводить справки о свидетельстве против Элизабет.
— Только не говори мне, что они испортили тебе настроение, — сказал Эдвард.
— Они, наоборот, были очень любезны и всячески старались помочь, — возразила Ким. — Но проблема заключается в том, что они не смогли ничем меня порадовать. Оказывается, в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году в Гарварде был большой пожар, который поглотил библиотеку и собрание редкостей, которое они назвали кунсткамерой. Что еще хуже, сгорел и каталог этой коллекции, поэтому никто не имеет ни малейшего представления, из чего именно состояло собрание раритетов. Боюсь, что свидетельство против Элизабет в буквальном смысле растаяло в дыму.
— Понятно, теперь тебе придется продолжать свои поиски в замке, — проговорил Эдвард.
— Естественно, — призналась Ким. — Но вся беда в том, что я растеряла почти весь свой энтузиазм.
— Это еще почему? — спросил Эдвард. — Находка писем от Сьювалла и Матеров должна была только раздразнить твой аппетит.
— Так оно поначалу и случилось, — согласилась она. — Но все на свете проходит, и заряд, который мне придали эти письма, начинает иссякать. С тех пор я провела в хранилище больше тридцати часов и не нашла ни одного документа семнадцатого века, а перебрала я их почти шестнадцать тысяч.
— Я же говорил тебе, что это не слишком легкая задача, — напомнил ей Эдвард.
Ким промолчала. В этот момент она меньше всего нуждалась во фразах типа «Я же говорил тебе…».
Когда они приехали домой к Эдварду, он, не потрудившись снять пиджак, бросился звонить Стентону. Ким в пол уха слушала рассказ Эдварда о том, насколько успешно идет вербовка специалистов для «Омни фармасыотикал».
Эдвард повесил трубку.
— Хорошие новости сыплются отовсюду как из рога изобилия, — сообщил он. — У Стентона уже есть на счетах «Омни» большая часть из обещанных четырех с половиной миллионов. Он приступил к патентованию. Мы, кажется, набираем скорость.
— Я очень за тебя рада. — Ким изобразила радостную улыбку, не сумев при этом сдержать тяжелого вздоха.
10
Пятница, 26 августа 1994 года
Летели последние дни августа. Строительные работы в имении шли полным ходом, особенно в лаборатории, где Эдвард проводил почти все свое время. Ежедневно прибывало оборудование, что вносило в работу некоторый диссонанс, так как сложные приборы надо было распаковывать, разносить по местам, устанавливать и при необходимости экранировать.
Эдвард метался как белка в колесе, по ходу дела выступая во множестве ипостасей. То он был архитектором, в следующую минуту становясь инженером-электронщиком, чтобы еще через минуту превратиться в подрядчика. Короче, ему в одиночку приходилось следить за надлежащим оборудованием и оснащением его любимой лаборатории. Он тратил на обустройство уйму времени, что не могло не сказаться на его основной работе в Гарварде.
Конфликт разразился в результате действий одного из докторантов Эдварда. Из-за занятости в имении доктор Армстронг начал пренебрегать своими научными и преподавательскими обязанностями, и докторант имел наглость пожаловаться гарвардскому начальству на то, что Эдварда совершенно невозможно найти на работе. Услышав об этом, Эдвард пришел в ярость и исключил непокорного.
Но проблема этим исчерпана не была. Докторант почувствовал себя задетым и повторно обратился в администрацию. Руководство сумело связаться с Эдвардом, но тот отказался принести извинения и принять обратно в лабораторию мятежного докторанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Вспомнив слова Эдварда об Уайденеровской библиотеке, Ким решила сначала попытать счастья там. Она поднялась по широкой каменной лестнице и прошла в дверь между массивными колоннами. Она очень нервничала, и ей приходилось постоянно подбадривать себя, чтобы не повернуть обратно. В справочной она в весьма туманных выражениях спросила, как ей найти тех, кто занимается древностями в этом учреждении. Ее послали в кабинет Мэри Кастленд.
Мэри Кастленд оказалась энергичной дамой около сорока лет, весьма стильно одетой в темно-синий костюм, белую блузку с цветным шейным платком. Она совершенно не соответствовала представлению Ким о том, каким должен быть библиотекарь. Официально должность Мэри именовалась так: куратор отдела редких книг и манускриптов. К радости Ким, она оказалась обходительной и сердечной женщиной и сразу поинтересовалась, чем она может быть ей полезна.
Ким достала письма, отдала их Мэри и упомянула о том, что она является прямым потомком адресата. Начала было объяснять, ради чего пришла, но Мэри перебила ее:
— Простите! — Госпожа Кастленд явно была поражена. — Но это же собственноручное письмо Инкриса Матера!
Произнося эту фразу, Мэри благоговейно взялась пальцами за самый краешек письма.
— Как раз об этом я и начала говорить, — пояснила Ким.
— Позвольте, я позову сюда Кэтрин Стерберг, — попросила Мэри. Она положила письма на толстый блокнот и набрала номер телефона. Пока ждала соединения, пояснила, что Кэтрин — специалист по материалам семнадцатого века и ее особенно интересуют свидетельства о жизни Инкриса Матера.
Закончив разговор, Мэри спросила Ким, где та раздобыла эти письма. Ким снова начала объяснять, но в это время появилась Кэтрин. Это была пожилая седовласая женщина. На кончике ее носа помещались очки для чтения, которые, казалось, составляли с ее лицом единое целое. Мэри представила женщин друг другу и подала письма Кэтрин.
Кэтрин кончиками пальцев отодвинула письма подальше и стала их читать. Ким подивилась такому бережному обращению со старинными документами.
— Что вы об этом думаете? — спросила Мэри Кэтрин, когда та закончила чтение.
— Это, несомненно, подлинники, — ответила Кэтрин. — Это можно сказать по синтаксису и орфографии. Просто захватывающе. В письме упоминаются и Уильям Брэттл, и Джон Леверетт. А что это за свидетельство, которое обсуждается в письме?
— В этом-то и заключается мой вопрос, — проговорила Ким. — Именно поэтому я и пришла сюда. Я попыталась что-либо узнать о своей прапрабабушке Элизабет Стюарт и наткнулась на эту головоломку. Я очень надеялась, что Гарвард поможет разрешить ее, ведь это свидетельство, каким бы оно ни было, оставалось именно здесь.
— Что связывает ваш вопрос с процессом по делу ведьм? — спросила Мэри.
Ким объяснила, что Элизабет была схвачена в ходе судебного разбирательства по делу ведьм и это свидетельство — неизвестно в чем заключавшееся — послужило причиной ее осуждения на смерть.
— Я и сама могла бы по датам догадаться, что речь идет о знаменитом салемском процессе, — заметила Кэтрин.
— Когда Матер во второй раз упоминает свидетельство, он называет его «принадлежащим Элизабет», — подчеркнула Мэри. — Это очень любопытная фраза. Она предполагает, что это нечто было либо изготовлено руками Элизабет, либо было приобретено ею за счет денег или каких-то других усилий или затрат.
Ким кивнула. Потом она начала рассказывать, что, как ей кажется, это была книга или какое-то написанное произведение, хотя, признала она, это мог быть любой предмет, так или иначе связанный с колдовскими ритуалами.
— Может быть, это кукла, — предположила Мэри.
— Я тоже думала об этом, — согласилась Ким.
Библиотекари посоветовались между собой, как им быстрее разобраться в материалах огромной библиотеки. После короткой дискуссии Мэри уселась за свой компьютерный терминал и набрала имя ЭЛИЗАБЕТ СТЮАРТ.
Минуту все молчали. Единственное, что нарушало покой, это мелькание курсора на пустом экране, компьютер перебирал обширную базу данных. Монитор ожил, и на нем появился длинный список. Но вспыхнувшая у Ким надежда быстро угасла. Все перечисленные в списке Элизабет Стюарт жили в девятнадцатом и двадцатом веках и не имели никакого отношения к Ким.
Мэри набрала РОНАЛЬД СТЮАРТ, но с тем же плачевным результатом: ни одного Рональда Стюарта из семнадцатого века. Пытаясь найти косвенные ссылки, Мэри набрала имя Инкриса Матера. Но никаких сведений о Рональде Стюарте не было найдено и при этой попытке. Никаких упоминаний о семье Стюартов.
— Я нисколько не удивлена, — сказала Ким. — Я ни на что не надеялась, идя сюда. Прошу простить меня за беспокойство, которое я вам причинила.
— Как раз напротив, — успокоила ее Кэтрин. — Я страшно довольна, что вы показали нам это письмо. Мы определенно будем счастливы снять с него копию для наших архивов, если вы, конечно, не станете возражать.
— Естественно, не стану, — заверила ее Ким. — Более того, когда я закончу свои поиски, то с удовольствием подарю это письмо библиотеке.
— Это будет очень щедрый подарок, — восхитилась Мэри.
— Со своей стороны я, как архивист, поищу в своих расширенных хранилищах имя Элизабет Стюарт, — пообещала Кэтрин. — Каким бы ни был этот предмет, упоминания о нем обязательно должны найтись, так как письмо Инкриса Матера подтверждает факт его передачи Гарварду. Дебаты о свидетельствах существования духов во время салемских процессов был очень горячими, и по этому поводу существует обширная литература. Думаю, что речь идет как раз о том предмете, на который Матер намекает в своем письме. Есть шансы, что я смогу что-нибудь найти.
— Я буду очень вам признательна за такие усилия, — промолвила Ким. Она оставила женщинам свои рабочий и домашний телефоны.
Библиотекари обменялись многозначительными взглядами. Потом Мэри заговорила:
— Не хочу выглядеть пессимисткой, но мы должны предупредить вас, что шансы найти свидетельство, которое вас интересует, минимальны. При этом не имеет значения, что именно оно собой представляло. Дело в том, что двадцать четвертого января тысяча семьсот шестьдесят четвертого года в Гарварде произошла ужасная трагедия. В тот период в старый Гарвард-Холл были перенесены заседания Верховного суда, потому что в Бостоне свирепствовала оспа. Было холодно, и в помещении библиотеки постоянно топили камин. По несчастью, от искры произошло возгорание, и здание сгорело дотла вместе со своим бесценным содержимым. Сгорели портреты президентов колледжа и благотворителей, финансировавших его, была уничтожена и библиотека, в которой хранилось пять тысяч томов. Я много могу рассказать об этом эпизоде, так как это самое большое несчастье за всю историю библиотеки. Мы потеряли не только книги, погибли чучела редких животных и птиц, самое удивительное собрание колледжа — то, что называют кунсткамерой, — тоже погибло в огне.
— Похоже, что именно в этой кунсткамере хранили предметы, связанные с оккультизмом и колдовством, — предположила Ким.
— Это определенно так, — подтвердила Мэри. — Скорее всего, то, что вы ищете, как раз и находилось в этой коллекции раритетов. Но мы этого никогда не узнаем, потому что каталоги тоже погибли в пламени пожара.
— Но это не значит, что я не смогу найти никаких упоминаний об интересующем нас предмете, — поспешила добавить Кэтрин. — Я приложу все усилия.
Спускаясь по ступенькам библиотеки, Ким напомнила себе, что она, собственно говоря, и не рассчитывала на положительный результат, так что у нее нет никаких причин расстраиваться. По крайней мере, над ней никто не посмеялся, и библиотекари проявили к письмам неподдельный интерес. Ким была уверена, что они будут добросовестно искать упоминания о ее прапрабабушке Элизабет.
Ким на метро доехала до Чарльз-стрит и забрала свою машину из гаража госпиталя. Сначала она решила поехать домой и переодеться, но поездка в Гарвард заняла у нее больше времени, чем она рассчитывала. Поэтому она сразу двинулась в аэропорт, встречать Эдварда, который должен был в этот день прилететь с западного побережья.
Эдвард приземлился точно по расписанию, и, так как у него не было багажа, они прошли мимо секции выдачи и направились прямо на автостоянку аэропорта.
— Дела идут как нельзя лучше. — Эдвард был в приподнятом настроении. — Из всех, кому я предложил работать в «Омни», отказался только один человек. Остальные восприняли предложение с восторгом. Они тоже считают, что «ультра» может сорвать банк.
— Как много ты рассказал им про ваше предприятие? — спросила Ким.
— До получения согласия я не раскрывал почти ничего, — ответил Эдвард. — Да мне и не надо было этого делать. Стоило мне обрисовать дело в самых общих чертах, как они загорались идеей, так что не требовали больших дивидендов. Мне все обошлось в сорок тысяч вложенных в дело акций.
Ким не вполне поняла, о чем он говорит, но не стала ни о чем спрашивать. Они подошли к машине. Эдвард бросил свой чемодан в багажник. Они выехали со стоянки.
— Как продвигаются дела в имении? — поинтересовался Эдвард.
— Хорошо, — ответила Ким без всякого выражения.
— У тебя, кажется, плохое настроение?
— Пожалуй, что так. Я сегодня набралась храбрости и поехала в Гарвард наводить справки о свидетельстве против Элизабет.
— Только не говори мне, что они испортили тебе настроение, — сказал Эдвард.
— Они, наоборот, были очень любезны и всячески старались помочь, — возразила Ким. — Но проблема заключается в том, что они не смогли ничем меня порадовать. Оказывается, в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году в Гарварде был большой пожар, который поглотил библиотеку и собрание редкостей, которое они назвали кунсткамерой. Что еще хуже, сгорел и каталог этой коллекции, поэтому никто не имеет ни малейшего представления, из чего именно состояло собрание раритетов. Боюсь, что свидетельство против Элизабет в буквальном смысле растаяло в дыму.
— Понятно, теперь тебе придется продолжать свои поиски в замке, — проговорил Эдвард.
— Естественно, — призналась Ким. — Но вся беда в том, что я растеряла почти весь свой энтузиазм.
— Это еще почему? — спросил Эдвард. — Находка писем от Сьювалла и Матеров должна была только раздразнить твой аппетит.
— Так оно поначалу и случилось, — согласилась она. — Но все на свете проходит, и заряд, который мне придали эти письма, начинает иссякать. С тех пор я провела в хранилище больше тридцати часов и не нашла ни одного документа семнадцатого века, а перебрала я их почти шестнадцать тысяч.
— Я же говорил тебе, что это не слишком легкая задача, — напомнил ей Эдвард.
Ким промолчала. В этот момент она меньше всего нуждалась во фразах типа «Я же говорил тебе…».
Когда они приехали домой к Эдварду, он, не потрудившись снять пиджак, бросился звонить Стентону. Ким в пол уха слушала рассказ Эдварда о том, насколько успешно идет вербовка специалистов для «Омни фармасыотикал».
Эдвард повесил трубку.
— Хорошие новости сыплются отовсюду как из рога изобилия, — сообщил он. — У Стентона уже есть на счетах «Омни» большая часть из обещанных четырех с половиной миллионов. Он приступил к патентованию. Мы, кажется, набираем скорость.
— Я очень за тебя рада. — Ким изобразила радостную улыбку, не сумев при этом сдержать тяжелого вздоха.
10
Пятница, 26 августа 1994 года
Летели последние дни августа. Строительные работы в имении шли полным ходом, особенно в лаборатории, где Эдвард проводил почти все свое время. Ежедневно прибывало оборудование, что вносило в работу некоторый диссонанс, так как сложные приборы надо было распаковывать, разносить по местам, устанавливать и при необходимости экранировать.
Эдвард метался как белка в колесе, по ходу дела выступая во множестве ипостасей. То он был архитектором, в следующую минуту становясь инженером-электронщиком, чтобы еще через минуту превратиться в подрядчика. Короче, ему в одиночку приходилось следить за надлежащим оборудованием и оснащением его любимой лаборатории. Он тратил на обустройство уйму времени, что не могло не сказаться на его основной работе в Гарварде.
Конфликт разразился в результате действий одного из докторантов Эдварда. Из-за занятости в имении доктор Армстронг начал пренебрегать своими научными и преподавательскими обязанностями, и докторант имел наглость пожаловаться гарвардскому начальству на то, что Эдварда совершенно невозможно найти на работе. Услышав об этом, Эдвард пришел в ярость и исключил непокорного.
Но проблема этим исчерпана не была. Докторант почувствовал себя задетым и повторно обратился в администрацию. Руководство сумело связаться с Эдвардом, но тот отказался принести извинения и принять обратно в лабораторию мятежного докторанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64