— Отвечай, Джеб! — умолял Камбер, поднимая слабеющего друга, и с болью в сердце нащупал рукой еще одну рану в спине. Меч Джебедия погрузился в снег, подтаявший вокруг лезвия. Он и сейчас наверняка еще не остыл.
— Боже мой, что ты сделал? — прошептал Камбер.
Джебедия вдохнул, не разжимая зубов, и, собрав последние силы, улыбнулся, взглянув на Камбера.
— Только не говорите, что мое волшебство вам не знакомо, — пробормотал он. — Боюсь, получилось небезупречно, но в противном случае ваш дружок убил бы вас.
— Небезупречно? Что ты сделал?
— Небольшое перемещение энергии. Беспокоиться не о чем. Важно, что вы живы. Если одному из нас суждено было… О, Боже, как неприятно умирать! — воскликнул он, когда волна боли прокатилась по нему.
— Нет! Не говори так! — приказывал Камбер, теснее обнимая раненого. — Ты не умрешь! Я не позволю!
Джебедия закрыл глаза, облизнул губы и выдавил сардоническую улыбку.
— Вы не часто ошибаетесь, мой друг, но на этот раз… Он вздохнул и обмяк на руках Камбера, хотя сознания не потерял. Камбер хотел было положить руку на лоб Джебедия, но, взглянув на нее, вытер о куртку, еще больше испачкался, теперь в собственной крови, и воспользовался полой плаща. Погладил лоб Джебедия, перерезанный морщинами боли, и вошел в давно знакомый контакт, свойственный только им.
Запал боя понемногу проходил, и Камбер почувствовал, как тают силы, но это не имело значения-у него на руках лежал умирающий друг. Он уловил мысленное присутствие Эвайн и Йорама, но закрыл доступ для них. Сейчас на это не было времени. Джебедия умирал, и только Камбер мог облегчить его муки.
— Алистер, — после мгновений молчания удалось прошептать Джебедия. — Алистер, нет, Камбер, выслушай… моя исповедь… пожалуйста…
— О, Господи, Джеб, не заставляй меня делать этого…
— И умереть, не исповедавшись? — Михайлинец слегка вздрогнул, то ли от боли, то ли от ужаса, доверчиво посмотрел на Камбера и сжал его золотой крест, снова выбившийся наружу. Слабеющей рукой он поднес крест к губам, поцеловал его и решительно взглянул на Камбера.
— Благословите меня, святой отец, я совершил грех. Со времени своей последней исповеди ненависть скопилась в моем сердце, и я убил человека, использовав магию. Я молю о прощении.
От застилавших глаза слез и головокружения Камбер ничего уже не видел, но чтобы совершить с Джебедия церковное таинство, ему и не нужно было видеть. Перекрестив лоб, Камбер отпустил грехи. Затем закрыл глаза и углубил контакт.
У него снова появилось легкое чувство необъяснимого. Серебряная ниточка развязывалась, и связывавшие с землей узы стали слабеть. Сейчас не было магического круга, но внутренним зрением Камбер увидел едва различимый, бесплотный образ молодого Джебедия, поднимающегося над телом, обмякшим в его руках, — образ доброго, полного жизни юноши.
Михайлинец не смотрел на него. Его взгляд был устремлен к часовне за поляной. Оттуда брызнул холодный серебряный свет. Сверкающая искорка превратилась в фигуру кого-то очень знакомого, облаченную в голубые одежды Ордена святого Михаила, фигура медленно плыла к ним, едва касаясь ногами недавно выпавшего снега. На лице, которое столько лет смотрело на Камбера из зеркала, светилась широкая молодая улыбка, навстречу Джебедия распахнулись объятия.
Затаив дыхание, Камбер смотрел, как молодой Джебедия поднялся с земли и шагнул к призраку. Они обнялись, как давно разлученные братья, их радость ощущал даже Камбер. Они обернулись и посмотрели на Камбера, сначала Джебедия, а потом призрак, и раскрыли объятья для него, приглашая присоединиться. Как он желал этого! И согласно помахал рукой… Но приступ боли застлал слезами глаза, возвращая в телесный мир. Он снова обратился к зрению и ничего больше не увидел.
На руках лежало мертвое тело Джебедия. Он одновременно скорбел и ликовал. Казалось, время остановилось, давая ему шанс обдумать свою собственную судьбу. Камбер чувствовал, что тоже умирает, кровь сочилась из его ран и застывала на притоптанном снегу, но это было неважно. Другое занимало его, он только не вполне понимал, что именно.
Тело Джебедия выскользнуло из его рук, и он лег, положив голову на плечо мертвого друга. Солнце уже миновало зенит и теперь клонилось к горизонту. Он повелел вернуться своему прежнему облику, ощущая странное чувство обратного перевоплощения после стольких лет. Но это было необходимо, особенно после того, как он увидел призрак, встречавший Джебедия.
Камбер знал, что поступил правильно, вернув себе обличие. Оказалось, что это превращение снова открыло его мозг для Эвайн и Йорама. Он замечал их едва различимое присутствие где-то на краю своего сознания, но у него не было желания устанавливать контакт. В отчуждении от их нетерпеливых вопросов и суетных опасений он спокойно и беспристрастно передал суть случившегося и сообщил, как найти место, где он теперь лежит. Он касался их душ, восхищаясь красотой сознания своих детей и наполняясь любовью, но, изложив все, решительно закрыл свой мозг.
Оставалось сделать еще что-то, что-то важное, чего он никак не мог понять. Тело дрожью напомнило Камберу, что. оно слабеет, и он опустился в подсознание, Он точно знал, что у него останется время, чтобы сделать то, что он должен.
Боль и мороз овладевали его телом. Солнце опустилось Ниже, и легкий снежок закружился над поляной.
Он находился на грани сознания и беспамятства, и в своих размышлениях Камбер снова вернулся к тому, чье тело коченело рядом с его, еще теплым, и к тому, кто пришел встречать освободившуюся душу. Об Алистере, настоящем Алистере, которого знал много лет назад. Алистер умер смертью воина, вот так лежа на поляне. Вместе с кровью из его ран вытекла жизнь. Алистер… Алистер…
Течение мыслей замедлилось. Камбер чувствовал это, но не мог помочь себе. Плавая в странном полузабытьи, он вспомнил Ариэллу, прекрасную, коварную, умную Ариэллу, ее мертвые пальцы, сжатые силой волшебства. Ее затея не удалась, и Камбер знал, почему. Он едва не использовал это заклинание для Риса и был уверен в успехе, сейчас он понял, что тогда не следовало привлекать магию. Никто не вправе решать за других.
Но заклинание все-таки существовало. Снова и снова его мысли описывали один и тот же круг-Джебедия, Алистер, Ариэлла и заклинание. Он был не в силах вырваться.
Тот, кто произносил заклинание, действительно не умирал? Или только получал доступ к миру, который Камбер уже дважды видел? Однако просто сдаться смерти, по крайней мере сейчас, значит не получить ответа, хотя он никогда не боялся умереть, считая, что в свое время будет готов к ней. Существовал еще один вопрос: есть ли какая-то определенная причина, по которой ему дарован доступ в иной мир?
В минуту озарения он все понял. Понял, почему попытки Ариэллы окончились неудачей, понял большую часть плана Создателя, в котором он сам был только звеном. Он понял и причины того, почему может быть дарована милость не умереть, а войти в иное, призрачное королевство, где можно служить Господу и человеку иным способом. И именно ему было ниспослано знание того, где можно совершить этот переход, чтобы впоследствии служить силам Света.
Это было так просто. Это было так прекрасно. Ему всего лишь нужно было открыть свой мозг, вот так…
На закате один из мертвецов на поляне зашевелился под своим снежным одеялом, чихнул, стиснул голову руками и застонал, пытаясь сесть. Его звали Рондел, он был одним из рыцарей Манфреда, графа Кулдского. Последней вещью, сохранившейся в его памяти, была собственная ярость на михайлинца, схватившего его за ногу, вывернувшего ее и столкнувшего его с лошади. Как он ударился о землю, Рондел уже не помнил.
В его памяти всплыла картина сражения, и, встав на четвереньки, он огляделся в поисках опасности, сжимая в руке кинжал. Все было спокойно, и только мягкий снег медленно падал с темнеющей высоты небес. Едва заметные в тени на краю поляны, полуиспуганные лошади глодали оголенные зимой ветки и пили из замерзшего пруда. Вокруг в сгущающихся сумерках виднелись пять припорошенных снегом тел, и, леденея от ужаса, Рондел понял, что в живых остался один.
Затем рассчетливость взяла в нем верх. Его товарищи были мертвы, значит, он один получит награду за поимку Каллена и Алкары. Насчет тех двоих, которые лежали немного поодаль, у Рондала не было никаких сомнений. Если бы он только смог поймать лошадь или двух…
Когда ему наконец-то удалось схватить одно из животных, было почти темно. Несколько минут Рондел гладил пойманную лошадь по шее, успокаивая ласковыми словами, а потом медленно подвел к двум одетым в черное телам. От падения и холода мышцы болели, глаза видели все как-то смутно, но задерживаться дольше он не решался. Рондел находился в нескольких часах езды от гостиницы, в которой останавливался с товарищами прошлой ночью, другого пристанища на этой дороге не было. Он Должен связать тела и убраться отсюда до тех пор, пока снег не повалил еще сильнее и не появились волки, часто посещавшие эти места.
Он нагнулся за ближайшим телом, чтобы перекинуть его через седло, когда заметил меж мертвых деревьев свет факелов, приближавшихся со стороны, противоположной той, куда он направлялся. Он не слышал стука копыт, но судя по количеству факелов, сюда едет дюжина всадников, и они достигнут его через несколько минут.
Терзаемый жадностью и страхом, он стал торопливо искать, что прихватить с собой, в качестве доказательства, может быть, кольцо. Дожидаться прибытия всадников он вовсе не собирался. На первом теле не было никакого кольца, но его одеревеневшие пальцы сжимали золотой крест, который он заметил еще в гостинице.
Ему удалось вырвать драгоценность из пальцев мертвеца и разорвать цепочку на шее второго покойника. В спешке и темноте сумерек он не заметил перемены в облике этого старика. Он заметил кольцо, это действительно было епископское аметистовое кольцо с крестами, гравированными на лиловом камне. Его никак не удавалось снять, а стук копыт слышался все более отчетливо.
Медлить было нельзя. В качестве доказательства сойдет и крест. Рондел не сомневался, что один из убитых — вероотступник Алистер Каллен. Даже если крест не сочтут достаточным доказательством, само золото кое-чего стоит. Спрятав крест на груди, Рондел вскарабкался на лошадь и поскакал прочь, озаряемый сумрачным послезакатным светом.
А поляна вскоре озарилась факелами, прогонявшими черноту смертной тоски.
ЭПИЛОГ
И застроятся потомками твоими пустыни вековые: ты восстановишь основания многих поколений, и будут называть тебя восстановителем развалин, возобновителем путей для населения.
Книга Пророка Исаии 58:12
На рассвете в холодной тишине наступающего утра оцепеневшая в печали Эвайн сидела в одиночестве в церкви аббатства святой Марии высоко в Кирнейских горах. Она расположилась на скамейке, спиной почти касаясь алтаря. На ней под черным шерстяным плащом, какие носили в аббатстве, было одеяние монахини, руки обнимали колени. Из-под капюшона выбивались пряди ослепительных волос, отразивших огоньки свечей, когда она слегка повернула голову.
По крайней мере, Портал будет завершен, как он того хотел, думала она, блуждая глазами по резному деревянному экрану, отгораживавшему северный трансепт. В течение нескольких дней за этим экраном Йорам, Энсель и несколько монахов вскрывали пол, чтобы теперь там появилось круглое отверстие диаметром в человеческую руку, достигавшее природной скалы. Несколько часов назад, готовясь к тому, что было запланировано на рассветный час, Йорам мелом нарисовал в этом отверстии восьмиугольник и теперь подготавливал тех, кто поможет получить энергию, необходимую для возникновения Портала, — Энселя, Фиону, Камлина, Райсил и маленького Тиэга по его настоятельной просьбе. После некоторых споров Йорам согласился, что и Эвайн должна помогать, но до той поры она должна была поберечь силы. Ночные скачки сразу после рождения Джеруши надломили ее, и она совсем было оправилась. А теперь еще и это…
Она вздохнула и медленно повернулась туда, где вырисовывался темный силуэт двойного гроба. Тела покойных до самой шеи были укрыты дамастовым покрывалом. В одном из них Эвайн видела знакомые черты Алистера, другим был Джебедия.
Когда они с Йорамом, спешившись, упали на колени на залитой кровью поляне и никого не подпускали к себе, она успела надеть маску Алистера на лицо отца. Теперь она контролировала ее присутствие и будет контролировать до тех пор, пока тело не перенесут через Портал в скрытую от посторонних глаз часовню, чтобы похоронить там вместе с остальными михайлинцами. Рису следить за маской было бы совсем легко. Но Рис мертв, и печаль Эвайн не сможет вернуть ни его, ни ее отца. Очень скоро Камбер упокоится рядом с Рисом. И тогда с ней останутся только Йорам и дети. Кончилась эпоха…
Она и Йорам и, возможно, еще кто-нибудь будут продолжать бороться, потому что так хотел Камбер, но это будет нечто совсем другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73