— Не обращай внимания, что она в перчатке, ведь ты же знаешь, что одним ударом своей ужасной лапы и стремительностью прыжка коты повергают на землю животное, которое далеко превосходит их ростом. А ведь ты не очень-то и крупен. Поэтому слушай меня внимательно. Я тебе кое-что расскажу о кошачьем семействе, чего, может быть, ты и не знаешь. Конечно, и у котов, как и у людей, есть свои слабости. Я сам рассказывал о пристрастии одного молодого высокоодаренного кота к валерьянке, пристрастии, погубившем его. Но надо ли над этим смеяться, как только что позволил себе ты? Коты, с их врожденной ловкостью, всегда выкрутятся из самых плачевных ситуаций, хотя их враги и будут думать, что кот погиб, да, да. А порой и друзья так будут думать. Но кот может, запомни это, — говорил кот, похожий на Степу (или сам Степа?), не опуская угрожающей лапы, — свалиться как угодно и при этом всегда умудрится прикоснуться к земле ногами и встать без значительного потрясения на мягкие подошвы своих лапок.
— Это верно, — угодливо, но стараясь не потерять своего достоинства и вместе с тем попасть коту в тон, согласился напуганный котовой лапой Алек, — Я сам сколько раз это наблюдал. Мне ни разу никогда не удавалось заставить кошку удариться спиною об стол или стул, как бы близко я не держал ее в этом положении над ними…
— Пришиби эту гниду хорошенько, а то я это сделаю, он даже не соображает, что говорит, настолько исподличался, — и мрачный кот, покусывая свои гуцульские усы, привстал со стула.
— Это был всего-навсего научный эксперимент! — заверещал Алек.
— Тихо! — воскликнул Степа, зажимая ему лапой рот. — Твои крысиные друзья сейчас явятся, и потому ты уж помолчи! Но мне бы хотелось, чтоб они как пришли, так и ушли, и никого не нашли. Ты понял? Я, конечно, не братец Макс, великий и могучий Макс, Главный Кот, хотя, как говорят, и чертовски похож на него, но уж постоять за себя и за друзей сумею. А ты ведь не хочешь, чтоб тебя постигла кара, а? И только с целью предупреждения возможных подлостей я кое-что хочу тебе рассказать из кошачьей истории. Тебе как ученому это будет полезно. Кот, как уверяют исследователи и историки, был самым священным из всех священных животных, почитавшихся египтянами. В то время, как другие животные обоготворялись только отчасти, коты одинаково чтились всеми подданными фараонов. Геродот рассказывает, что при пожаре в доме египтяне прежде всего старались спасти кошек и только затем уже приступали к тушению его. Смерть же кошки сопровождалась трауром, в знак которого обрезывались волосы на голове. Каждый, запомни это Алек, кто убивал кошку или кота не только с намерением, но даже случайно, подвергался смертной казни. Диодор был свидетелм, как одного несчастного римского гражданина, случайно убившего кошку, лишила жизни египетская чернь, несмотря на то, что власти, из страха пред могущественным Римом, приняли все зависящие от них меры к тому, чтобы успокоить народ. Трупы кошек искусно бальзамировали и погребали с церемониями. Среди набальзамированных животных чаще всего встречаются тщательно обернутые в полотняные пелены мумии кошек. Интересно ли тебе?
— Интересно, — лязгнул зубами трусливый Алек, поправляя очки, чтобы только не видеть двух кинжальных кошачьих взглядов, устремленных на него.
— Я так и думал, что ты любознательный и понятливый, — сказал с ласковой ужимкой Степа, — и тебе уже нет нужды рассказывать, как кузнец Архип тащил из огня кошку, заперев в горящей избе людишек вроде тебя. Это все в романе под названием „Дубровский“ изложено, да, впрочем, мой друг может изложить эту историю лучше меня. Это его бабку тогда из огня спасли в селе Кистеневка.
— У меня есть правило не разговаривать с ублюдками и ничего им не рассказывать, — сурово и злобно отозвался мрачный кот. — И напрасно ты, друг мой, шутишь насчет моего происхождения, я и по сей день горжусь своим кистеневским происхождением. Недаром мои предки закалились и воспитались в огне крестьянского бунта.
Коты шутили и переговаривались, и вроде бы были уверены в себе, хотя и напряжены, но чувство тревоги не покидало Бориса. „Сейчас что-то должно случиться“, — думал он. И вправду, дверь вдруг затряслась. Шурик, притулившийся и. прислушивавшийся у двери, получил распахнувшейся дверью удар по голове и упал, а в Деревяшку хлынули крысы. Именно хлынули, хотя, когда они все вошли, их оказалось не более двенадцати. А то, что это были крысы, Борис догадался по их наглым властным ухваткам, несмотря на то, что были они в плащах с капюшонами, скрывавшими лицо. И странно: тревога и боязнь тут же исчезли, возникло спокойствие холодного наблюдателя, рожденное яростью попавшего в ловушку без выхода.
Переступив через валявшегося на полу Шурика, они полукругом, не торопясь, двинулись, охватывая залу в полукольцо. На сей раз и в самом деле все затихли, да так, что тишина стала слышна до звона в ушах. А вошедшие скинули с головы мокрые капюшоны и, как Борис и ожидал, оказались крысами, похожими друг на друга словно браться родные — рост в рост, голос в голос, волос в волос. Серые, длинношерстные, длинномордые, усатые, они остановились, раскачиваясь, покачиваясь, и, как в балете, делая броски всем телом то вправо, то влево, имитируя баскетбольные движения, запели:
Вьются нити —
Все молчите!
Все сидите!
Не шумите!
Они пели, как крысы из любимого бабушкинского „Щелкунчика“ Гофмана, и было в этом пении то, что не чувствовал Борис при чтении книг, — презрение ко всему не крысиному и ничем не остановимая жестокость, не остановимая потому, что она не считает себя жестокостью, а считает нормой. От их пения открыл глаза Саня, увидел крыс, побелел и в их сторону бросился. Не переставая раскачиваться, они выхватили из-под плащей длинные тонкие мечи и направили на него острия:
Ты куда? Сиди покуда,
Лязг мечей внимай!
Не ищи добра от худа…
Но Саня перебил их, стараясь просочиться между мечей:
— Да мне в сан-узел! Узел имени Сана. Дураки вы что ли совсем? В сан-узел человека не пускать, когда у него живот схватило и пучит!
Но нахальство ему не помогало, наталкивался он только на острия мечей, и глумливые слова, как хлысты, гнали его назад:
Обобьешься, обомнешься!
Ты живот напрасно пучишь!
А метнешься, так нарвешься,
По балде мечом получишь!
— А почему они в рифму говорят? — шепнул Борис Степе. — Они тоже стихи сочиняют?
— Ритмически организованная речь, даже с рифмами, — наставительно, но тоже тихим голосом ответил кот, — это еще не поэзия. В данном случае ритмически организованная речь служит просто для лучшей согласованности действий.
Саня понуро вернулся на свое место, а мрачный кот выдохнул:
— Ты по-прежнему уверен, что он из лучших?
Добрый Степка кивнул головой и шепнул в ответ:
— Конечно, он не плохой!
— Ты слишком добр к этому народишку, — прошипел угрюмо его приятель, — а я так думаю, что все они спились до конца. Все жду, когда они хрюкать начнут, как свиньи.
Крысы с обнаженными мечами сделали несколько шагов вперед:
Не вертитесь,
Не шепчитесь!
А молчите!
И дрожите!
— пели они.
Потом они остановились и потребовали:
— Алека сюда!
— Иди да помни, — ласково, еле слышно напутствовал его Степа, — помни о лапе кота и о могучем прыжке.
Алек стал, жалко и криво улыбаясь, передернул плечами и пошел к крысам, приглаживая волнистые свои волосы, поправляя очки и подрагивая испуганно задом. Он шел, крысы ждали, а Борису казалось, что все, что происходит здесь, уже когда-то в его жизни было. Что уже когда-то сидел он за таким столом, а откуда-то извне надвигалась опасность, но он почему-то не боялся, а все вспоминал понравившуюся девушку и хотел доказать своим собеседникам, особенно одному, мрачному мизантропу, что, несмотря на его обидные слова, он, когда придет его время, проявит себя с самой лучшей стороны. „Явление ложной памяти, — подумал Борис. — Так называется, когда тебе кажется, что с тобой сейчас происходящее уже происходило“. А Алек тем временем подошел к крысам, шаркнул ножкой и, сняв очки за дужку, стал вполоборота и обвел рукой зал:
— Все спокойно, ничего подозрительного не замечено, — сказал он. — Людишки: Шурик, Саша, Алек, — он полупоклонился, — Сан и др. Нечистая сила: домовые, лешие, водяные, ведьмы, русалки, водяницы, кикиморы и марухи.
Крысы удовлетворенно и благосклонно ему кивнули и, засовывая мечи в ножны под плащи, стали пятиться к двери. И тут сидевшая в дальнем углу черная кошка в черном платье и черной пуховой шали вскочила, сбросила с плеч шаль, на правом плече у нее оказался огромный паук с выкаченными на стебельках злобными глазками, выхватила из-под стола клюку и воскликнула во весь голос:
— Марухи!.. Но ты ничего не сказал о Старухе!
Крысы остановились и так сильно толкнули Алека, что он отлетел назад и приземлился за своим столиком.
— Вот чертова Старуха, — буркнул Степа. — Как же мы ее проглядели, — и он резко пхнул в бок Сашу: — Проснитесь, рыцарь!
— А? Что? — разлепил тот мутные глаза.
— Говорил я тебе, что надо уходить! — мрачный кот зверовато оглянулся по сторонам.
А кошка ударила клюкой в пол и вскричала:
— Под полом, под полом ходит барыня с колом! Кто бел горюч камень Алатырь изгложет, тот мой заговор переможет!
Что тут началось!
Черная кошка, или, как уже всем стало понятно, Старуха, в Старуху и превратилась, длинную, тощую, одетую в черное платье и черный платок, из-под которого вылезали белые лохмы волос, с сухой и, похоже, шуршащей как бумага кожей. В руке она держала поднятую вверх клюку, а по клюке быстро карабкался паук, через минуту оказавшийся на потолке и немедленно поведший свою паутину к столику, за которым сидел Борис и коты. Два жеманных котика оказались совсем не котами. Один — молодым, чешуйчатым драконом (не замеченным Алеком), с треугольной мордой, похожий на варана; из пасти у него валил дым, а минутами высвечивалось пламя, когда он тяжело вздыхал. Другой, напротив, был вылитый водяной, как его рисуют в сказочных книжках: с густыми перепутанными волосами, рожками, вылезавшими из-под волос, и весь в зеленой тине, с одежды его капала на пол вода. Собеседницами у них были две юные не то водяницы, не то русалки (различать их Борис не умел), и тоже все в тине, застрявшей и облепившей их длинные волосы. В зале запахло разогретым летним болотом. Коты, похожие на леших, лешими и оказались, — лохматыми; седыми, рогатыми, с большими когтистыми лапами. Они тут же затянули песню „Светит месяц, светит ясный“, а один из них, не переставая, бормотал одну и ту же фразу: „Отчего я сед? Оттого, что чертов дед“. Среди них затерялись двое вполне симпатичных, маленьких домовых, с почти человеческим обликом, только лица у них были покрыты белой шерстью. Девицы за этим столиком были все сплошь почему-то зеленого цвета и различались только своей стрижкой: были с косами, были лохматые, а были даже с коротким ежиком; очевидно, их-то Алек и назвал кикиморами, ведьмами и марухами.
Все в зале пробудились и задвигались. Саша и Саня тоже трезвели на глазах и вопросительно смотрели на котов. Степа и его, приятель, единственные из всех котов оставшиеся котами, медленно поднимались из-за стола. Крысы, тоже медленно, двинулись полукругом к их столику, выставив вперед мечи. Борис вздрогнул и оцепенел: выхода не было. И услышал тихий, уверенный голос.
— Спокойно, — сказал Степа. — Надо подниматься, Боря. Пойдешь с нами, — движения кота из плавных вдруг сделались стремительными. — Не бойся, мы тебя не оставим. Сан! — резко выкрикнул он. — Держи Алека! Саша! Баррикаду из столов! — и, откинув полу пиджака, он выхватил левой лапой длинный, тонкий кинжал. То же самое сделал и мрачный кот.
— Я с ним пообнимаюсь, — заорал Саня и накинулся на Алека. Но, тот увернулся, вскочил, однако Саша, несмотря на недавний пьяный сон, оказался проворнее. Он ухватил мощной рукой Алека за шиворот и швырнул в объятия Сани. Коты стояли спина к спине, быстро оглядываясь. Паук завис совсем было над головой Степы, но тот мгновенным ударом острого кинжала перерубил нить, и паук свалился на пол. Мрачный кот с силой наступил на него ногой и растер по полу. Старуха взвизгнула. Люди полезли под столы. В правой лапе у мрачного кота оказался кистень на цепочке, который он начал яростно вращать над головой.
— Скорее! — крикнул Степа. — Теперь скорее! Уходим через кухню! Борис, шевелись, шевелись, поверь мне, пора! А ты спрячь кистень, не время герой ствовать!
— Они не пройдут! — прорычал мрачный кот и еше сильнее закрутил кистенем. — Наконец-то я схвачусь с ними в открытую. Я долго сдерживался, но моему зароку вышел срок!
— Это тебе еще предстоит! — оборвал его Степа. — За мной!
Алек и Саня валялись по полу, мешая крысам двигаться. Саша опрокинул стол, за которым они- сидели, а теперь, расшвыривая леших, домовых и кикимор, валил второй стол, устраивая баррикаду из столов и стульев. На время тыл был защищен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Это верно, — угодливо, но стараясь не потерять своего достоинства и вместе с тем попасть коту в тон, согласился напуганный котовой лапой Алек, — Я сам сколько раз это наблюдал. Мне ни разу никогда не удавалось заставить кошку удариться спиною об стол или стул, как бы близко я не держал ее в этом положении над ними…
— Пришиби эту гниду хорошенько, а то я это сделаю, он даже не соображает, что говорит, настолько исподличался, — и мрачный кот, покусывая свои гуцульские усы, привстал со стула.
— Это был всего-навсего научный эксперимент! — заверещал Алек.
— Тихо! — воскликнул Степа, зажимая ему лапой рот. — Твои крысиные друзья сейчас явятся, и потому ты уж помолчи! Но мне бы хотелось, чтоб они как пришли, так и ушли, и никого не нашли. Ты понял? Я, конечно, не братец Макс, великий и могучий Макс, Главный Кот, хотя, как говорят, и чертовски похож на него, но уж постоять за себя и за друзей сумею. А ты ведь не хочешь, чтоб тебя постигла кара, а? И только с целью предупреждения возможных подлостей я кое-что хочу тебе рассказать из кошачьей истории. Тебе как ученому это будет полезно. Кот, как уверяют исследователи и историки, был самым священным из всех священных животных, почитавшихся египтянами. В то время, как другие животные обоготворялись только отчасти, коты одинаково чтились всеми подданными фараонов. Геродот рассказывает, что при пожаре в доме египтяне прежде всего старались спасти кошек и только затем уже приступали к тушению его. Смерть же кошки сопровождалась трауром, в знак которого обрезывались волосы на голове. Каждый, запомни это Алек, кто убивал кошку или кота не только с намерением, но даже случайно, подвергался смертной казни. Диодор был свидетелм, как одного несчастного римского гражданина, случайно убившего кошку, лишила жизни египетская чернь, несмотря на то, что власти, из страха пред могущественным Римом, приняли все зависящие от них меры к тому, чтобы успокоить народ. Трупы кошек искусно бальзамировали и погребали с церемониями. Среди набальзамированных животных чаще всего встречаются тщательно обернутые в полотняные пелены мумии кошек. Интересно ли тебе?
— Интересно, — лязгнул зубами трусливый Алек, поправляя очки, чтобы только не видеть двух кинжальных кошачьих взглядов, устремленных на него.
— Я так и думал, что ты любознательный и понятливый, — сказал с ласковой ужимкой Степа, — и тебе уже нет нужды рассказывать, как кузнец Архип тащил из огня кошку, заперев в горящей избе людишек вроде тебя. Это все в романе под названием „Дубровский“ изложено, да, впрочем, мой друг может изложить эту историю лучше меня. Это его бабку тогда из огня спасли в селе Кистеневка.
— У меня есть правило не разговаривать с ублюдками и ничего им не рассказывать, — сурово и злобно отозвался мрачный кот. — И напрасно ты, друг мой, шутишь насчет моего происхождения, я и по сей день горжусь своим кистеневским происхождением. Недаром мои предки закалились и воспитались в огне крестьянского бунта.
Коты шутили и переговаривались, и вроде бы были уверены в себе, хотя и напряжены, но чувство тревоги не покидало Бориса. „Сейчас что-то должно случиться“, — думал он. И вправду, дверь вдруг затряслась. Шурик, притулившийся и. прислушивавшийся у двери, получил распахнувшейся дверью удар по голове и упал, а в Деревяшку хлынули крысы. Именно хлынули, хотя, когда они все вошли, их оказалось не более двенадцати. А то, что это были крысы, Борис догадался по их наглым властным ухваткам, несмотря на то, что были они в плащах с капюшонами, скрывавшими лицо. И странно: тревога и боязнь тут же исчезли, возникло спокойствие холодного наблюдателя, рожденное яростью попавшего в ловушку без выхода.
Переступив через валявшегося на полу Шурика, они полукругом, не торопясь, двинулись, охватывая залу в полукольцо. На сей раз и в самом деле все затихли, да так, что тишина стала слышна до звона в ушах. А вошедшие скинули с головы мокрые капюшоны и, как Борис и ожидал, оказались крысами, похожими друг на друга словно браться родные — рост в рост, голос в голос, волос в волос. Серые, длинношерстные, длинномордые, усатые, они остановились, раскачиваясь, покачиваясь, и, как в балете, делая броски всем телом то вправо, то влево, имитируя баскетбольные движения, запели:
Вьются нити —
Все молчите!
Все сидите!
Не шумите!
Они пели, как крысы из любимого бабушкинского „Щелкунчика“ Гофмана, и было в этом пении то, что не чувствовал Борис при чтении книг, — презрение ко всему не крысиному и ничем не остановимая жестокость, не остановимая потому, что она не считает себя жестокостью, а считает нормой. От их пения открыл глаза Саня, увидел крыс, побелел и в их сторону бросился. Не переставая раскачиваться, они выхватили из-под плащей длинные тонкие мечи и направили на него острия:
Ты куда? Сиди покуда,
Лязг мечей внимай!
Не ищи добра от худа…
Но Саня перебил их, стараясь просочиться между мечей:
— Да мне в сан-узел! Узел имени Сана. Дураки вы что ли совсем? В сан-узел человека не пускать, когда у него живот схватило и пучит!
Но нахальство ему не помогало, наталкивался он только на острия мечей, и глумливые слова, как хлысты, гнали его назад:
Обобьешься, обомнешься!
Ты живот напрасно пучишь!
А метнешься, так нарвешься,
По балде мечом получишь!
— А почему они в рифму говорят? — шепнул Борис Степе. — Они тоже стихи сочиняют?
— Ритмически организованная речь, даже с рифмами, — наставительно, но тоже тихим голосом ответил кот, — это еще не поэзия. В данном случае ритмически организованная речь служит просто для лучшей согласованности действий.
Саня понуро вернулся на свое место, а мрачный кот выдохнул:
— Ты по-прежнему уверен, что он из лучших?
Добрый Степка кивнул головой и шепнул в ответ:
— Конечно, он не плохой!
— Ты слишком добр к этому народишку, — прошипел угрюмо его приятель, — а я так думаю, что все они спились до конца. Все жду, когда они хрюкать начнут, как свиньи.
Крысы с обнаженными мечами сделали несколько шагов вперед:
Не вертитесь,
Не шепчитесь!
А молчите!
И дрожите!
— пели они.
Потом они остановились и потребовали:
— Алека сюда!
— Иди да помни, — ласково, еле слышно напутствовал его Степа, — помни о лапе кота и о могучем прыжке.
Алек стал, жалко и криво улыбаясь, передернул плечами и пошел к крысам, приглаживая волнистые свои волосы, поправляя очки и подрагивая испуганно задом. Он шел, крысы ждали, а Борису казалось, что все, что происходит здесь, уже когда-то в его жизни было. Что уже когда-то сидел он за таким столом, а откуда-то извне надвигалась опасность, но он почему-то не боялся, а все вспоминал понравившуюся девушку и хотел доказать своим собеседникам, особенно одному, мрачному мизантропу, что, несмотря на его обидные слова, он, когда придет его время, проявит себя с самой лучшей стороны. „Явление ложной памяти, — подумал Борис. — Так называется, когда тебе кажется, что с тобой сейчас происходящее уже происходило“. А Алек тем временем подошел к крысам, шаркнул ножкой и, сняв очки за дужку, стал вполоборота и обвел рукой зал:
— Все спокойно, ничего подозрительного не замечено, — сказал он. — Людишки: Шурик, Саша, Алек, — он полупоклонился, — Сан и др. Нечистая сила: домовые, лешие, водяные, ведьмы, русалки, водяницы, кикиморы и марухи.
Крысы удовлетворенно и благосклонно ему кивнули и, засовывая мечи в ножны под плащи, стали пятиться к двери. И тут сидевшая в дальнем углу черная кошка в черном платье и черной пуховой шали вскочила, сбросила с плеч шаль, на правом плече у нее оказался огромный паук с выкаченными на стебельках злобными глазками, выхватила из-под стола клюку и воскликнула во весь голос:
— Марухи!.. Но ты ничего не сказал о Старухе!
Крысы остановились и так сильно толкнули Алека, что он отлетел назад и приземлился за своим столиком.
— Вот чертова Старуха, — буркнул Степа. — Как же мы ее проглядели, — и он резко пхнул в бок Сашу: — Проснитесь, рыцарь!
— А? Что? — разлепил тот мутные глаза.
— Говорил я тебе, что надо уходить! — мрачный кот зверовато оглянулся по сторонам.
А кошка ударила клюкой в пол и вскричала:
— Под полом, под полом ходит барыня с колом! Кто бел горюч камень Алатырь изгложет, тот мой заговор переможет!
Что тут началось!
Черная кошка, или, как уже всем стало понятно, Старуха, в Старуху и превратилась, длинную, тощую, одетую в черное платье и черный платок, из-под которого вылезали белые лохмы волос, с сухой и, похоже, шуршащей как бумага кожей. В руке она держала поднятую вверх клюку, а по клюке быстро карабкался паук, через минуту оказавшийся на потолке и немедленно поведший свою паутину к столику, за которым сидел Борис и коты. Два жеманных котика оказались совсем не котами. Один — молодым, чешуйчатым драконом (не замеченным Алеком), с треугольной мордой, похожий на варана; из пасти у него валил дым, а минутами высвечивалось пламя, когда он тяжело вздыхал. Другой, напротив, был вылитый водяной, как его рисуют в сказочных книжках: с густыми перепутанными волосами, рожками, вылезавшими из-под волос, и весь в зеленой тине, с одежды его капала на пол вода. Собеседницами у них были две юные не то водяницы, не то русалки (различать их Борис не умел), и тоже все в тине, застрявшей и облепившей их длинные волосы. В зале запахло разогретым летним болотом. Коты, похожие на леших, лешими и оказались, — лохматыми; седыми, рогатыми, с большими когтистыми лапами. Они тут же затянули песню „Светит месяц, светит ясный“, а один из них, не переставая, бормотал одну и ту же фразу: „Отчего я сед? Оттого, что чертов дед“. Среди них затерялись двое вполне симпатичных, маленьких домовых, с почти человеческим обликом, только лица у них были покрыты белой шерстью. Девицы за этим столиком были все сплошь почему-то зеленого цвета и различались только своей стрижкой: были с косами, были лохматые, а были даже с коротким ежиком; очевидно, их-то Алек и назвал кикиморами, ведьмами и марухами.
Все в зале пробудились и задвигались. Саша и Саня тоже трезвели на глазах и вопросительно смотрели на котов. Степа и его, приятель, единственные из всех котов оставшиеся котами, медленно поднимались из-за стола. Крысы, тоже медленно, двинулись полукругом к их столику, выставив вперед мечи. Борис вздрогнул и оцепенел: выхода не было. И услышал тихий, уверенный голос.
— Спокойно, — сказал Степа. — Надо подниматься, Боря. Пойдешь с нами, — движения кота из плавных вдруг сделались стремительными. — Не бойся, мы тебя не оставим. Сан! — резко выкрикнул он. — Держи Алека! Саша! Баррикаду из столов! — и, откинув полу пиджака, он выхватил левой лапой длинный, тонкий кинжал. То же самое сделал и мрачный кот.
— Я с ним пообнимаюсь, — заорал Саня и накинулся на Алека. Но, тот увернулся, вскочил, однако Саша, несмотря на недавний пьяный сон, оказался проворнее. Он ухватил мощной рукой Алека за шиворот и швырнул в объятия Сани. Коты стояли спина к спине, быстро оглядываясь. Паук завис совсем было над головой Степы, но тот мгновенным ударом острого кинжала перерубил нить, и паук свалился на пол. Мрачный кот с силой наступил на него ногой и растер по полу. Старуха взвизгнула. Люди полезли под столы. В правой лапе у мрачного кота оказался кистень на цепочке, который он начал яростно вращать над головой.
— Скорее! — крикнул Степа. — Теперь скорее! Уходим через кухню! Борис, шевелись, шевелись, поверь мне, пора! А ты спрячь кистень, не время герой ствовать!
— Они не пройдут! — прорычал мрачный кот и еше сильнее закрутил кистенем. — Наконец-то я схвачусь с ними в открытую. Я долго сдерживался, но моему зароку вышел срок!
— Это тебе еще предстоит! — оборвал его Степа. — За мной!
Алек и Саня валялись по полу, мешая крысам двигаться. Саша опрокинул стол, за которым они- сидели, а теперь, расшвыривая леших, домовых и кикимор, валил второй стол, устраивая баррикаду из столов и стульев. На время тыл был защищен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37