— Эй, люди! Вас же много!
Но от крика его началось делаться странное: все люди, бывшие неподалеку от него и сидевшего на приступочке у подъезда Саши, стали словно растворяться в тумане, пока они не остались в одиночестве. И туда, к ним, устремились стражники. В грозной тишине раздался дважды голос гадкий переднего крыса:
— Уй-уй! Не могу! Г ли, какой Борик! Ой, испугался, — и он копьем указал на Бориса, повторяя: — Гли, вот он, Борис-то! А мы-то его искали повсюду!
Крысы надвигались и росли, раздувались, направляя на него свои копья, а он хотел поднять руку и не мог, хотел сказать и не мог, шагнуть и не мог, хотел просто вжаться в стену и не мог пошевелиться, чувствуя, что он в состоянии только рухнуть как куль с мякиной и не двигаться, и пусть они заколют копьями: сопротивляться он не в силах. И только одна дурацкая мысль посетила его: «Раз они меня искали и теперь убьют, значит, быть может, все это и не сон, а мне только снилось, что это сон, а вот убьют, и все окажется взаправду». И от этого рассуждения холодная немочь овладела им окончательно.
Но тут вдруг какой-то крик словно электричеством дернул его:
— Бежим! — крикнул Саша и сильно потащил за руку.
От его рывка Борис крутанулся на одном месте и чуть не упал, настолько ноги не слушались его, так что Саше пришлось просто проволочь его и силой заволочь в подъезд, где он немного опомнился, пришел в себя. А Саша снова крикнул:
— Вверх! Бегом! Успеем!
И тут начался этот бредовый бег вверх по лестницам и площадкам, такой бег, какой наяву никак не возможен.
Ноги, руки, все тело стали вдруг удивительно послушны и ловки. Борис бежал вверх по разрушенной лестнице, с кой-где разбитыми и проваленными ступенями. У подъезда слышалось фырканье крысолошадей, а потом следом раздался топот преследователей. Саша несся впереди, а Борис старался не отставать. Они поднимались, не останавливаясь ни на мгновение, но Борис успел заметить, что ступеньки этой лестницы выложены изразцовой плиткой, как бывает в старых домах в центре города, а перила чугунные, плотные, отполированные руками до светлых пролысин. Каждый лестничный пролет кончался двумя площадками, и они сворачивали то на левую площадку, то на правую, потому что каждая из площадок имела новую, свою лестницу, и такими разворотами, как догадался Борис, они пытались сбить след. Один раз они пробежали по какому-то переходу с пятнами квартирных дверей по стенам этого перехода и очутились, как показалось Борису, вообще в другом подъезде, если не в другом здании. И снова вверх, вверх, не останавливаясь, не отдыхая.
В следующий момент стало не то, чтобы сложнее, но страшнее: сквозь какую-то стеклянную дверь они выскочили на открытую площадку, стены вокруг которой были полностью разрушены, а сама она шаталась под ногами над пропастью во много этажей, держась на железных скрепах, наполовину вылезших из своих пазов. Они пробежали по ней, сразу окутавшись уличным белесым и влажным туманом, вбежали в другую, тоже стеклянную дверь, и выскочили на новую лестницу. Борис, не прекословя, доверясь полностью, следовал за Сашей, стараясь взглядом не потерять его кожаного пальто, которое тот не сбрасывал и которое словно бы и не мешало скорости его бега. Время от времени Саша оборачивался, проверяя, следует ли за ним Борис, подмаргивал ему сразу обоими глазами и выглядел так плутовски-бесшабашно, что Борис преисполнялся благодарностью к нему и уверенностью: непременно они убегут от хриплых и страшных крыс.
И тут они выскочили на площадку, где лестница обрывалась, точнее сказать, отсутствовали нижние ступенек десять, верхние же, прикрепленные к следующей площадке, существовали. Они свисали на покореженной чугунной арматуре, покорежены были и чугунные перила, но, судя по всему, дальше лестница продолжалась нормально.
— Делай, как я! — крикнул Саша.
Он подпрыгнул, ухватился рукой за железяку перил, повис на руках, затем подтянул ногу, согнув ее в колене, почти до уровня головы, уперся стопой в болтающуюся скобу и вдруг резко распрямился, отпустив на секунду руки, но тут же снова ухватившись за перила выше, в той части лестницы, где она была цела. И еще через мгновенье стоял уже на ступеньках. Борис попытался повторить, но, если б не помощь Саши, он бы, конечно, рухнул. Он уже и падал, все откидываясь и откидываясь назад, бесконечно откидываясь назад, казалось, что человек не может так долго откидываться назад, да так плавно и неотвратимо, хотя и ужасно медленно, и он даже мог долго смотреть на себя со стороны, как это он долго падает и как сейчас шмякнется головой, затылком или темечком о каменные плиты площадки, но тут Саша, глубоко нагнувшись, твердо ухватил его за рукав пыльника, чуть не вытряхнув Бориса из него, однако не вытряхнул, а вздернул на ступеньки, поставив рядом с собой и придержав за плечи.
— Спасибо, — сказал Борис. — Ты ловок, прямо, как кот, — добавил он и удивился, что произнес такую фразу, вовсе не чувствуя себя запыхавшимся от такого сумасшедшего бега.
— Ну до Кота мне далеко, — ответил Саша. — Особенно до Настоящего, — он посмотрел на Бориса пьяновато-многозначительным и глубокомысленным взглядом. Пьяный дух так и не выветрился из него, несмотря на отчаянный бег по лестницам, но держался при этом Саша все равно с куртуазно-рыцарской вежливостью и твердостью. — Бежим. Еще немного осталось, — сказал он.
Они снова побежали. «Как странно, — подумал Борис, — уже столько бегу, а ни капельки не устал, не вспотел даже. А если б все было на 'самом деле, то пот так и лил бы». Но не успел он подумать об этом, как почувствовал, что лучше бы ему об этом не думать, он вдруг сразу начал уставать и от Саши отставать, дыханье стало прерывистым, жарким, одежда помехой движениям, а ноги так отяжелели, что их приходилось поднимать и с силой посылать вперед как посторонний предмет, да и не слушались они его уже почти. Но вот, заплетаясь от тяжести в ногах и свистя почти недышащими уже легкими, он взобрался следом за Сашей на последнюю лестничную площадку, которая была как бы вынесена над домом, во всяком случае крыши над ними теперь не было, а через них перекатывались волны тумана. Они остановились. Поскольку стен тоже вокруг не было, она напоминала Борису смотровую площадку старинной рыцарской башни. От ее края куда-то в неизвестность тянулись две широких, составленных рядом доски, и без перил.
— Ну, дошли, наконец, — сказал Саша. — Теперь можно и посидеть, немного передохнуть, — он сел, болтая ногами над пропастью.
Борис осторожно опустился рядом на корточки, а потом и сел, потому что усталые мышцы не держали его, но ног вниз не спустил.
— Спасибо, — сказал он, хотя что за история, в какую он втравился, и что за башня, куда его завлек Саша, он и подумать не мог.
— За что «спасибо»? — рассмеялся Саша. — За то, что я тебя Бог знает куда затащил и заставил побегать? — он снова рассмеялся своим похожим на кашель смехом. — Шучу. Хоть что-то и я должен был сделать, наконец. Все равно основное — тебе предстоит.
— Почему мне? У вас что, других Борисов нет? — сам удивляясь своим странным вопросам, спросил Борис.
— А другого у нас и быть не может, — Саша сплюнул далеко в туман. — У нас все в честь царя Александра названы: и мужчины, и женщины, и даже крысы. Мы ведь все — победители. Нашими совместными усилиями и только в их результате, — сказал он противным голосом, кого-то передразнивая, — были ниспровергнуты и побеждены наши общие враги, именуемые в просторечии домашними котами и кошками, а по научному «фелис катус». Ты, небось, и представить не мог, что такое бывает… — он повернулся, хлопнул Бориса по плечу, да так и оставил руку у него на плече, выжидающе, с пьяной, настойчивостью вопросительностью заглядывая ему в глаза.
— Но почему я? — снова повторил Борис, испытывая неловкость от лежащей на плече руки, словно этот жест его обязывая к каким-то поступкам, обязывал помочь. — Почему я? Да и что я должен, точнее сказать, могу для вас сделать?
— Ох, — сказал Саша, снимая руку с его плеча. — Я ведь и сам толком не знаю. Я все думал, это бабушкины сказки: и про Лукоморских Витязей, и про Заклинательную Песню, и про Бориса… Могу только рассказать, что запомнил, а всего я и не знаю. Как родился, все уже, как сейчас, у нас было. При мне, правда, последних Настоящих Котов добивали. Это помню. Премия была за каждого пойманного, и час был назначен, когда сдавать их, час Кота. В этот час стража объезжала город и собирала пойманных «фелис катусов», и до сих пор ездит, хотя уж, кого могли, всех выловили, — он вздохнул и снова пьяным длинным взглядом уставился в Бориса, но тот ничего не спросил. — А откуда крысы взялись, — продолжал Саша, — ей-ей, не знаю. Но мне моя бабушка Саша, давно это было, всегда рассказывала и всегда я думал, что это сказка, что вот, дескать, однажды придет Борис и сумеет дойти до Витязей, живущих у Лукоморья, это наши предки. А дальше вообще непонятное несла, что, когда он пройдет лес и дол, как она говорила, видений полный, и выйдет по Трудной Дороге к морю, он увидит рыцарей, собравшихся за скалой, и узрит невиданный пир, и если ему неведом будет страх, то пусть он спустится к ним со скалы и войдет в их круг, и когда они возведут его в рыцарское достоинство, то о заре там еще прихлынут волны на пустой и песчаный брег и тридцать витязей выйдут из ясных вод, так увеличится их войско, и пойдут все за ним и прогонят крыс. Она мне говорила, чтобы я все это запомнил, потому что и сам я из древнего рыцарского рода, и хотя мы уже давно не рыцари и мой родитель служит крысам, я все равно это должен помнить. Но еще она говорила, что Борис никуда не пойдет, пока не услышит Заклинательной Песни. А где и от кого ты ее должен услышать, я не знаю. А когда ты ее услышишь, ты должен найти не то Тинна, не то Финна, он и подскажет тебе дорогу к Лукоморью. Но тут уж я смогу тебе помочь, потому что на самом деле если кто и знает дорогу, так это не Тинн, и не Финн, а Мудрец. А как к нему пройти, мало кто знает, да и трудно: к нему, говорят, путь идет через огонь, воду да медные трубы. А не то просто приходи в Деревяшку, там я тебя буду ждать. Может, и Саня будет. Посидим, поговорим. Что-нибудь придумаем.
— А что такое деревяшка? — спросил Борис, будто все остальное было ему ясно.
— Так называется одна харчевня, — ответил Саша и замолчал.
Внизу вдруг послышались ругательства, хрипенье, сопенье и топот шагов, и лязг железа. Саша вскочил на ноги.
— Тебе пора, — вскричал он, указывая рукой на две доски, провисшие над пропастью. — На той стороне должен быть спуск.
— А крысы?!
— Они не пройдут. Видишь? — Саша указал на медные кольца, вделанные в края этих толстых досок. — Как пройдешь, крикнешь мне с той стороны, я их подниму и просто-напросто вниз сброшу.
— А ты, разве не пойдешь со мной?
— Куда мне! По этим доскам только в бреду да во сне пройти можно. А бабка говорила, что где-то там, где, она и сама не знала, заболеет Борис и к нам попадет в бреду, для него это будет страна бреда и грез. И нас спасая, сам спасется, говорила она. Что покинет, то найдется. А вас разбудит — сам проснется. Она и сама этих всех слов объяснить не могла, но говорила, это когда-нибудь они для Бориса прояснятся. А ты и есть тот самый Борис. Я ж видел, как ты с лестницы падал, такое только в бреду или во сне возможно. Так что не бойся и — вперед.
— А что с тобой будет?
— За меня не беспокойся, — он мрачно засмеялся. — Родитель выручит. На худой случай семь дней в амбаре отработаю. А тебе назад дороги нет.
Борис все еще колебался, стоя перед досками и никак не решаясь ступить на них ногой. Пыльник, промокший от тумана и обвисший на нем, он сбросил вниз.
— Скорей, — торопил Саша.
— А куда я попаду? — не унимался Борис.
— Куда! Куда! — уже злобно передразнил его Саша. — Отсюда — вот куда! Ты должен спастись, потому что на тебя все надеются. Только на тебя. Понятно это?
— Тогда почему, если все ждут и надеются на Бориса-избавителя, никто мне не помог?
— Как никто? А я? — искренно поразился Саша. — Тебе мало? Один человек помог — это совсем не мало. Один помог — это уже много. Один — это совсем немало!..
Уже совсем близко, у лестничного разлома, слышалось сопенье, хрипенье и рычанье крыс-стражников. И Борис ступил на доски, так напоминавшие половицы в доме у бабушки Насти. Он шел, не видя ничего ни перед собой, ни под ногами, доски прогибались под ним, туман обволакивал, запеленывал, мешал идти. И когда перед ним появилась новая площадка, он поначалу даже не поверил, но вскоре простор для ног убедил его в этом. Тогда он повернулся в Сашину сторону и, услышав его вопросительный возглас, крикнул в ответ:
— Эгей! Я доше-ол!
И доски вдруг приподнялись и тут же соскользнули и ухнули в пропасть. Дорога крысам была отрезана. Борис облегченно вздохнул, почувствовав себя в безопасности, и двинулся вниз по новой лестнице, прочь, куда-нибудь, только подальше отсюда, только бы выбраться, выбраться из лабиринта лестниц и сдавливающих душу домов, выбраться бы на улицу, на землю, где бы он мог оглядеться и сообразить, что делать, а не просто тупо следовать извивам лестниц, там бы он не чувствовал себя как в ловушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37