«Вызов? Вызов? Вас не слышу… Тик… Тик…»
Чары, лежавший на гриве переднего иноходца, прикусив прядку жесткого волоса, резко выпрямился, оглянулся и словно впервые увидел позади себя незнакомую наездницу в золотистом скафандре.
— Это еще кто? — вопросил он и снова ткнулся лицом в крутую шею, исчерченную клетками.
Варвара и Вуковуд переглянулись и, наверное, впервые за все время рассмеялись.
— Ты держись, держись, — сказал Вуковуд, — приедем — разберемся.
Долина с двумя торчащими, как серебряные свечи, звездолетами и антрацитовым массивом лабиринта в левой оконечности выглядела достаточно фантастично. Повезло же Чартаруме — две цивилизации…
— Что? — быстро спросил Вуковуд.
— Да вот и наши кораблики, и чьи-то башни… Не много ли на одну захудалую планетку?
— Ну, нам-то попало в самый раз… Если доберемся без дополнительных приключений.
— Доберемся, — уверенно пообещала девушка. Действительно, никакой тревогой из долины пока не тянуло. — Спускаться быстрее, росинанты у нас отменные, да и вы, я вижу, на Земле не только в мобилях разъезжали.
Вуковуд некоторое время молчал, прислушиваясь к хрусту ветвей, потом задумчиво проговорил:
— Не столько на Земле… И уж совсем не на лошадях. Варвара не отозвалась: если захочет, сам расскажет.
Экзотический отряд спустился наконец в долину и размашистой иноходью двинулся за Вафелем к «Дункану», минуя корабль Тарумбаева. Поравнявшись с трапом. Варвара схватилась за поручни и взметнулась вверх как маленький светло-золотой флажок:
— Давайте Ома, быстро, его надо в саркофаг…
Здесь-то она уже была дома, и все делалось как бы само собой, и Вафель на десяти манипуляторах осторожно поднимал бесчувственное тело, одновременно сдирая с него клочья комбинезона, и она знала, что теперь можно не беспокоиться: защелкнется крышка, поступит дополнительный кислород, и массаж вывихнутых рук, и ритмизация всего, что способно ритмизироваться, только одна беда — второго саркофага нет, но пока Джон подымает Тарумбаева и Боровикова, надо срочно дать команду на вертолет — возвращаться, возвращаться как можно быстрее!
На пороге порскнул из-под ног пришлый киб.
— Эй, — крикнула она, — а ну-ка быстро на свой корабль, все запасы медикаментов и то медоборудование, которое ты сможешь демонтировать за полчаса, сюда!
А то ведь и среди своих могут оказаться покалеченные… Она метнулась в рубку — «Тик… Тик… Тик…». В бессильной ярости стукнула кулачком по пульту — да будь она и специалистом по фоносвязи, все равно автомат сделает больше: он универсален. Испробованы все диапазоны, все антенны. Видимо, по ночам лабиринт создает какой-то чудовищный экран, не нарочно, разумеется, но от этого не легче.
Она вернулась в госпитальный отсек, но туда было уже трудно протиснуться: Ом в саркофаге, Боровиков и Тарумбаев на откидных лежанках, и над обоими уже растянуты кислородные палаточки. Трюфель с Вафелем — при них.
— Я закоротил скочей на Гиппократа, — севшим голосом доложил Вуковуд. — Они сейчас ребятам нужнее. Обойдемся?
— Обойдемся. — Она не просто с тревогой, а с какой-то непонятной болью глядела, какой, привалившись к дверному косяку, шарит непослушными пальцами по груди, не в силах расстегнуть скафандр. — Без вас, между прочим, я тоже обойдусь. Третья откидная койка вон там, под иллюминатором, и чтобы больше вас в вертикальном положении я не видела.
— Ого!.. — только и сказал он.
— Не ого, а давайте помогу.
Она отбросила концы клейкого воротника, отщелкнула зажимы и стала стягивать неподатливый синтериклон с плеч — назад, за спину. Он вдруг поймал ее руки, прижал к теплому ворсу сусанинского свитера и стоял так несколько секунд, закрыв глаза. Потом разжал пальцы и продолжал стоять неподвижно, ожидая, когда маленькие шершавые ладошки выскользнут и исчезнут. А они не исчезали. Он открыл глаза и засмеялся:
— Ну, а простоял бы я так минуту — вы бы так и не дышали?
— Подумаешь! Я и четыре могу.
— Слишком много у вас достоинств, — со вздохом проговорил он. — Ни один мужик в здравом рассудке вас замуж не возьмет.
— Главное мое достоинство — уменье заваривать чай. Сейчас я вас напою, а пока кликните киба, чтобы помог вам раздеться. Я понимаю, что когда-то прекрасные дамы собственноручно снимали с рыцарей все доспехи…
— И под доспехами обнаруживался плешивый мужичонка, как правило, еще и кривобокий.
— Это еще почему? — крикнула она уже из камбуза.
— Шлем — враг шевелюры, а помахали бы вы с детства одноручным мечом… Варвара, — вдруг сказал он странным тоном, — только не надо снотворного…
Его голос так изменился, что она перепугалась и выскочила обратно, на центральную площадку. Вуковуд сидел на комингсе медотсека, и киб стаскивал с него ботинки.
— Снотворное — это единственное, чего я в жизни боюсь, — проговорил он виновато.
— Ладно, — кивнула она, — но на этот раз вам без женьшеня. Кстати, под рукой тут пюре из айвы с артишоком. Съедобное. Сойдет?
— Посмотрим. Киб, прими у дамы чашки…
Она передала кибу чашки и термос, одновременно шаря взглядом по полочкам, — нет ли там еще чего-нибудь, пригодного в пищу людям, не евшим несколько дней. С Вуковудом обошлось, а остальных придется кормить с ложечки. Остальных…
И только тут до нее дошло, что же было самым страшным во всей этой круговерти, в которой и она потеряла голову, — не обратила внимания, что Фюстеля, которого тащил на себе Трюфель, в госпитальном отсеке нет. Так вот почему и голос у Джона Вуковуда был такой, словно ему на горло наступили, а он пытался шутить, и даже криво усмехался, и все старался не задеть этого главного — короче, обращался с ней, как с ребенком, потому что по какой-то многотысячелетней традиции детей старались заслонить от зрелища смерти…
А еще он, наверное, казнился сознанием собственной вины — она-то ведь интуитивно нашла дорогу в лабиринте, а он плутал. Не размышляя ни секунды, она схватила первое, что под руку попалось: пакеты, жестянки, тюбики — и бросилась в рубку. Вуковуд сидел, как и прежде, в своем кресле, опять постаревший на полтора десятка лет. Поднос стоял рядом на полу. Она вывалила туда все, что принесла:
— Во-первых, посмотрите, чем можно будет накормить Чары, возьмите на себя роль подопытного кролика.
— Вернее, лорда-отведывателя королевских блюд, — усмехнулся он одними губами.
— Вот-вот. А во-вторых, придумайте что-нибудь со связью! Вы же не первый год летаете.
— Летаю-то я все свои тридцать четыре года, меня на корабль новорожденным погрузили… Впрочем, это не важно. Вы хоть договорились о том, как дублировать связь с сусанинской группой?
— Ракеты…
Он склонил голову к плечу, заглядывая в иллюминатор. Ни одной луны, только брюхо грозовой тучи, втиснувшейся между башнями. Казалось, она слилась с громадой лабиринта специально для того, чтобы отгородить долину от всего мира.
— При такой видимости… До вертолета километров пять-шесть? Ну, пальните для очистки совести.
Она побежала в тамбурную, схватила из шкафчика ракетницу, которая всегда была наготове, проверила — красные — и одну за другой всадила все шестнадцать ракет в набухшее водой темно-лиловое одеяло. Две из них таки попали в верхушки каменных глыб, отскочили, брызнули бесполезным алым фейерверком, не испугав даже тапиров, залегших прямо под дюзовыми кольцами «Дункана» переждать надвигающийся дождь.
Она вернулась, заглянув по дороге в медотсек; на пульте Гиппократа светились три прямоугольника: один желтый — состояние средней тяжести и два изумрудных — удовлетворительно. Оба скоча, просунув манипуляторы под полог палаток, умело массировали омертвелые от веревок ноги разведчиков.
— Что?.. — спросила она шепотом.
— Нарушение водного баланса, — так же шепотом ответил Вафель. — Незначительное истощение. Множественные вывихи. Общий бронхосиндром. Ничего существенного.
В памяти мелькнула машина, догорающая на дне ущелья, нервный тик, пробегающий по лицу Гюрга, — понавидались скочи на своем служебном веку.
— А что с тем, которого нет в медотсеке?
— Кровоизлияние в мозг. Реанимация исключена. Поздно.
И — совсем тихо:
— Где он?
— В «черном трюме».
А она даже не знала, что такой существует!
Она скорбно, даже как-то по-старушечьи покивала — совсем не знала, Что говорить в таких случаях. Вернулась в рубку.
— Отстрелялась. Две мимо, остальные над самым массивом — может, в разрыве между туч… — Она и сама понимала, что — бесполезно. А что же тогда остается? Послать скоча обратно через гряду, на восток, чтобы обошел подземный лабиринт и спустился к тому, где заблудились вертолетчики?
— И это какой-то шанс, но ведь они могли и переместиться. Если бы скочем можно было управлять хотя бы со спутника — но для этого нужно ждать рассвета. Ночью связи нет, как видите.
Варвара понимала, что все логично: зачем посылать одного из такой необходимой пары всемогущих роботов, и притом туда — не знаю куда.
— Да поймите же, Вуковуд, не могу я сидеть вот так, сложа руки! И на них могут напасть, а там не развернуться, чартары ведь чуть не вдвое миниатюрнее… Да и Рамболту вашему каждую минуту может стать хуже!
Что это я — «вашему»? Все они тут теперь мои… Она подняла на него глаза — прямо, только прямо:
— Да мне просто страшно, Вуковуд…
Он тянул чай, держа кружку обеими ладонями, как медвежонок. Собственно, ему и отвечать было нечего, он просто не засыпал, хотя ему-то это надо было больше всех лекарств, потому что иначе она осталась бы одна со всеми своими страхами.
— А что вы все зовете меня Вуковудом? — неожиданно спросил он.
— Привыкла. На Степухе ведь о вас легенды ходят.
— Где, где?
— На Тамерлане, — поправилась девушка. Одна бровь удивленно приподнялась — словно на то, чтобы поднять обе, у него не хватило сил:
— И какой же момент моей биографии показался обитателям Тамерланы столь легендарным?
— Ишь как скромно, — проговорила Варвара, присаживаясь на пол у его ног и дотягиваясь до второй кружки с чаем. — У вас что, вся жизнь состояла из таких пламенно-дымящихся эпизодов вроде шашлыка на шампуре? На Тамерлане рассказывали про то, как вы обуздывали Золотые Ворота. А что, было еще что-то героическое?
— Это вы молодец, что не даете мне заснуть… Вроде маленького козленка, который бодается тупыми рожками… Героического вообще-то было мало, вот как здесь, — больше всяких несуразиц… Безвыходных лабиринтов.
— Безвыходных лабиринтов не бывает, — твердо сказала Варвара. — Потому что тогда они называются по-другому.
— Так и вообще не бывает ничего безвыходного. Так говорят, когда имеется ограниченное число решений и каждое — хуже некуда. Так и у меня с самого начала и до сего момента.
— Это когда вас, совсем маленького, отправили с Земли?
— Если бы с Земли! С Ван-Джуды. Мама… в общем, с мамой произошло несчастье. Отец решил отослать меня к своей сестре, благо у нее уже была двойня чуть постарше. Да и командиром на «пюсике» была женщина, лету — недели две… Стартовали. А на одном из промежуточных буев нас сбила нефиксируемая масса. Тоже легенды, может, слыхали? Чтобы уйти в подпространство, корабль должен отойти от буйка, где он заправлялся, и вообще очутиться подальше от источников гравитационного поля. Мы отошли, включились в режим перехода, и тут приборы показали приближение какой-то массы.
Варвара припомнила свои в высшей степени тягостные впечатления после сигнала «режим субпространственного перехода». Единственная радость — что все это происходило достаточно быстро. Когда же их успели сбить?
— И вы упали обратно на Ван-Джуду? — спросила она.
— О ч-черные небеса Вселенной! Да как мы могли на нее упасть? Конечно нет. Сбили — это вышибли из режима. Так что в следующей зоне мы выскочили из субпространства не рядом с буем, а где-то в шести световых годах от него.
Она знала, что это — самое страшное, что может приключиться во время полета. Так вот и появляются космические «летучие голландцы».
— Ну, разумеется, у нас были трехгодичные запасы — с расчетом на анабиозные камеры. Но нашему сигналу SOS предстояло добираться до ретранслятора вдвое дольше, и к тому же мне было всего несколько месяцев, а на таких малышей анабиозная камера не рассчитана… Вот это и называется безвыходной ситуацией, когда надо продержаться вдвое дольше, чем идет сам сигнал.
— А потом еще искать вас…
— Ну, это уже проблема двух-трех недель — мы же точно указывали свои координаты. Подгреб бы спасатель с двойными энергобаками… Да он в конце концов и подгреб. Не в том дело…
И по тому, как он запинался. Варвара вдруг поняла, что Вуковуд очень редко — а может, и никогда — рассказывает свою историю.
— Не надо больше, — сказала она.
— Да что там… Короче, она осталась со мной, а остальных уложила в анабиоз. И долго-долго считала… А когда просчитала все в триста тридцать третий раз, то отключила питание от общей камеры. И стала меня растить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21