Слишком бледные, ненакрашенные губы обхватили белую соломинку.
— Так я тебе нравлюсь? — повторила Мирослава.
Колун возник из-за спины Валерия совершенно неслышно. Плавно опустился на стул напротив.
— Детка, оставь нас.
— Я такая же детка, как ты коммерсант, Семен, — сказала Мирослава. — Честный коммерсант и благотворитель.
— А че, — сказал Колун обиженно, — я благотворитель. Вон, черешню детдомовцам привез. Зимой…
— Ага, — сказала Мирослава, — он привез черешню, а директор не стал ее раздавать. Он решил, что директор хочет продать черешню на рынке. И знаешь, что он сделал, Валерочка? Он ткнул ему ствол под подбородок и не отпускал, пока детей не накормили черешней.
— Валера уже испугался, — усмехнулся Колун. Помолчал и прибавил:
— На твоем месте я бы не пил. Либо спирт, либо травка.
— Это не спирт. Это уксус, — неожиданно сказала Мирослава. В следующую секунду она плеснула жидкость из бокала в глаза Колуну.
Реакция бывшего спортсмена была мгновенной: он нырнул вбок, и капли прошлись веером по правой щеке. Валерий обхватил девчонку, и она покатилась с ним под стол, царапаясь и визжа. Когда Валерий справился с девчонкой, Колун уже был на ногах. Он смотрел растерянно и зло, отряхивая с воротника капли. Мирослава, разумеется, соврала: в бокале был не уксус, а самый вульгарный коктейль.
Пацаны Колуна повскакали с мест. Валерий морщился от боли в раненом плече.
Колун крепко взял девочку за ворот рубахи.
— Детка, — сказал Колун, — это на сегодня все?
— Это вообще все, — ответила Мирослава. — Навсегда.
С этими словами Мирослава полезла куда-то в карман джинсов, и через мгновение на стол шлепнулся тяжелый сейфовый ключ. Явно не от особняка Колуна — там наверняка круглосуточная охрана. Скорее всего, от какой-то неплохой, судя по качеству замка, квартирки, которую Колун снимал для певички из собственного казино.
— Пусти.
Колунов растерянно выпустил воротник, Мирослава повернулась и ушла. Колун сел на подобранный кем-то стул, откинулся на спинку, на мгновение закрыл глаза и устало сказал:
— Истеричка.
Валерий молчал. Областному авторитету было явно не до серьезного разговора, потому что какому же мужику будет дело до серьезного разговора, когда небезразличная ему женщина выплескивает бокал ему в лицо? А что Мирослава была очень небезразлична Семену, явствовало хотя бы из того, что дерзкой шкоде, встрявшей в серьезный разговор, дали уйти, и ни одна из «шестерок» Колуна не осмелилась схватить ее за руку без приказания хозяина.
По совести, Валерию надо было бы попрощаться и свалить. Но это было бы тоже оскорблением. Это был бы намек на то, что для Семена Колунова заморочки с какой-то шалавой могут быть важнее беседы с московским гостем.
— А почему завод именно Борщака выбрал в кандидаты в губернаторы? — спросил Валерий
— Они вместе дела варили.
— Какие?
— Борщак — начальник областного Минздрава. Он у них лекарства через бюджет покупал.
— Не понял.
— Ну есть такая штука — льготные лекарства. Это значит, что если ты пенсионер или инвалид, ты идешь с рецептом в аптеку и тебе лекарства дают бесплатно. А платит за них — потом — бюджет. Через фонд медицинского страхования. Понятно, что если ты фармацевтический завод, то этими льготными лекарствами ты, во-первых, закрываешь долги перед бюджетом, а во-вторых, ставишь на каком-нибудь аспирине цену не в пять рублей, а в пятьдесят. И разницу пилишь между заводом и чиновником.
— И «Заря» налоги платила лекарствами?
— Платила не сама «Заря», а фирма, уполномоченная по расчетам с медицинским фондом. Называлась «Вальдшнеп». Принадлежала Борщаку.
— И много они бюджетных денег распилили?
— Борщаку на виллу в Швейцарии хватило.
— А почему губернатор сейчас не вытащит это дерьмо наружу?
— А ты думаешь, губернатор с этого не имел? Тут принцип простой — тому, кто живет в стеклянном доме, не стоит швыряться камнями.
— А с кредита, который дали машиностроительному заводу, губернатор тоже имел?
Колун расхохотался.
— А ты, я смотрю, о наших делах уже поднаслышался…
— Так имел или не имел?
— А я не интересовался… Если и имел, то самую малость…
Колун внезапно посерьезнел.
— Знаешь, Валера, ты мне нравишься. Ты на святое дело в город приехал — на похороны друга. А тебя в городе обидели да еще и едва не убили. Но я этого не делал, а кто делал — я тебе сказал. Только скажи, что надо, — я помогу. Но если станут рассказывать, что ты здесь не убийцу ищешь, а смотришь, как бы в городе закрепиться, тогда извини. Тогда ты отсюда не уедешь.
— Твоя земля мне не нужна, — сказал Сазан.
Колун внезапно щелкнул пальцами. Девицы в розовых купальничках спорхнули со сцены и окружили Семена Семеныча смеющейся стайкой.
— Пошли наверх? — предложил Колун. Валерий покачал головой.
— Извини. Мне вообще велели сегодня лежать.
— Удачи, — сказал Колун
— Удачи.
***
Когда Валерий садился в джип, от стены клуба отделилась высокая тень.
— Не подвезешь?
Валерий вгляделся: перед ним, в бесформенном пальтишке и шапке-ушанке, стояла Мирослава. Валерий распахнул дверцу, и Мирослава села рядом.
— Куда тебе? — спросил Валерий.
— До заводской гостиницы, — ответила Мирослава.
Валерий искоса посмотрел на девчонку. Она дрожала, как цуцик, в свете приборной доски лицо Мирославы казалось высеченным из пепельно-серого мрамора. Валерий еще раз подумал о том, что это безумие. К тому же он сказал Колуну правду — рана болела, плечо распухло, и чувствовал Валерий себя, как консервная банка, по которой проехался пятитонный грузовик Но почему-то при виде Мирославы все не относящиеся к ней мысли вылетали у Валерия из головы. Мозг превращался в радиовзрыватель, настроенный на одну-единственную частоту.
До гостиницы доехали молча. Валерий заглушил двигатель, обошел джип и открыл перед Мирославой дверцу. Девочка грациозно спрыгнула на землю.
Номер был двухкомнатный полулюкс: в гостиной вдоль стен стояли широкий кожаный диван и два кресла. Мирослава, скинув сапоги, с ногами забралась на диван и так и просидела все время, пока Валерий копошился в мини-баре.
— Хорошая гостиница, — сказала Мирослава.
— Никогда не была?
— Нет. Подружки были. Говорят, Санычев сюда любит девочек водить.
Валерий сел на диван и очень осторожно притянул к себе Мирославу. Девочку била крупная дрожь.
— Что случилось? — спросил Нестеренко. Какую-то секунду Валерию казалось, что девочка сейчас расплачется.
— Ты мне понравился, — ответила Мирослава. Валерий повернул к себе испуганное личико с глубокими, как омут, глазами.
— Вряд ли, — сказал Нестеренко.
— Что? Боишься трахнуть девушку Колуна?
Валерий посадил Мирославу к себе на колени. Потом медленно начал расстегивать пуговицы ее рубашки.
— Вот это меня совершенно не заботит, — сказал Валерий.
***
Алексей Каголов, сотрудник вневедомственной охраны, трудившийся на комбинате «Заря», лежал на диване с баночкой пива, когда в обшарпанную дверь на четвертом этаже панельной пятиэтажки коротко позвонили. Алексей не сразу услышал звонок: на кухне громко посвистывал чайник, а в комнате орал телевизор, но, услышав, пошел открывать.
— Кто там?
— Это я, тезка! Открывай!
Алексей заглянул в глазок. На лестничной площадке стоял давешний московский бандюк В одной руке он держал двухлитровую пластиковую бутылку с пивом, в другой — пакет с эмблемой единственного в городе супермаркета. Даже в глазок было видно, что пакет набит всякой обворожительной вкуснятиной.
Алексей распахнул дверь.
В следующую секунду страшный удар сбил его с ног. Алексея отшвырнуло в глубь прихожей, а Муха поднял тяжелую бутылку и, тщательно целясь, ударил внахлест по ребрам. Алексей хрюкнул и скорчился на полу. Муха шагнул в квартирку, и за ним в прихожую ловко втерлись еще два бультерьера, в кожаных куртках и с короткой стрижкой: видимо, они стояли, прижавшись к двери, и в глазок их было не разглядеть.
Лешку подхватили и втащили в комнату, где громко орал телевизор. Заведенные за батарею наручники защелкнулись на запястьях Лешки.
— Кому ты звонил о том, что Игорь выезжает? Колись, падла!
— Я… да ты что, братан… я…
Несмотря на свою охранничью профессию, Лешка даже и не пытался защищаться. Да и то — поздно махать кулаками, когда тебя приторочили к батарее. Один из бультерьеров мгновенно сдернул с Лешки штаны. Под штанами обнаружились несвежие, синего цвета плавки Сдернули и их. Лешка стыдливо заелозил, пытаясь как-то прикрыть свое мужское достоинство, сиротливо свернувшееся между густых каштановых завитков.
В руках Мухи появился крошечный приборчик, более всего напоминающий мини-диктофон с двумя торчащими наружу усиками. Лешка таких приборчиков никогда не видел, но сообразил, что это электрошокер.
— Никто не знал, когда Нетушкин вернется домой. Киллер подъехал к дому Нетушкина за полчаса до того, как тот приехал. Получается, что заказчику позвонили с вахты. Это мог сделать только ты, ясно?
— Я не звонил! Никому!
Усики шокера сомкнулись на самой драгоценной части Лешкиного тела, словно жвалы гигантского жука — на трупике жертвы.
— А-а!
Крик Лешки совпал с очередной дракой в телевизоре, в воздухе ощутимо запахло свежим озоном.
— Кому звонил? Быстро, а то пришьем!
— Никому. Бля буду, никому… Новый разряд. Тело Лешки выгнулось, по щекам потекли горячие слезы от несправедливости и ужаса.
— Никому…
— Нетушкин позвонил на вахту, так?
— Да.
— Когда?
— В одиннадцать тридцать… тридцать три.
— Ты поднял трубку?
— Да.
— Что было после этого?
— Я… сказал Мишке… Мишка позвонил водителю…
— Кому ты еще звонил?
— Никому. И Мишка никому не звонил… Володарцев звонил, он дома был, спрашивал, все ли в норме?
— И что ты ответил?
— Все в норме, а про Нетушкина он не спрашивал…
Голос Лешки замер.
— Во, я отлить пошел! Сразу после звонка! Мишка мог кому угодно позвонить!
— Звонки записываются?
— Нет.
— Брешет парень, — деловито сказал один из бультерьеров, — кончаем по-быстрому и валим отсюда.
Муха вынул большой черный пистолет, щелкнул предохранителем.
— Подушку принеси, — сказал Муха, — через подушку неслышней будет…
Его же собственная подушка, придавленная стволом, уткнулась Лешке куда-то под горло.
— Кому звонил? — спросил Муха в последний раз.
Лешка скосил глаза. На стареньком экране техасский рейнджер Чак Норрис в капусту крошил негодяев. Господи, ну почему этот бугай с короткой стрижкой показался ему нормальным парнем…
— Никому, — обреченно прошелестел Лешка, — кто угодно мог позвонить. Мишка мог. Водитель мог…
Глаза его закатились, и он потерял сознание.
***
Очнулся Лешка спустя пять минут от кастрюли холодной воды, которую кто-то вылил ему на лицо. Он лежал на коврике в собственной квартире, и подушка больше не упиралась ему в кадык. Руки тоже были без наручников.
Новая порция воды шлепнулась о кожу, закатилась мокрыми каплями под рубашку. Лешка открыл глаза и увидел склонившегося над ним Муху.
— Эй, пацан, — заботливо сказал Муха, — ты живой?
— Я не… я не…
— Вставай, — велел Муха, — пивка хочешь?
При мысли о пиве Лешке сделалось дурно. Он свернулся клубком на коврике и, не скрываясь, заплакал,
— Ну все, поговорили и будет, — успокаивающе сказал Муха.
— Что же вы… блин… разве так можно…
Муха поднялся, пряча шокер в карман.
— Просто и надежно, — объяснил Муха. — Да ты что, в самом деле решил, что мы тебя мочить собрались? Так, браток, не мочат… так проверяют…
Лешка всхлипнул. Будь он немного более подкованным в этих вопросах, он бы и сам мог сообразить, что никто его убивать не собирался. А если бы собирался — вряд ли бы москвичи приперлись на четвертый этаж «хрущобы», через не ночной еще двор, в котором их могли углядеть несколько свидетелей… Но Лешка не был квалифицированным человеком, он был молодым безусым вневедомственным ментом, и шокер, поднесенный к мужскому достоинству, начисто отбил у него всякую соображалку.
— Поехали, — сказал Муха.
— Куда?
— К твоему Михаилу.
Сильные руки помогли Лешке встать. Меж бедер отчаянно болело, Лешка шатался от пережитого страха и унижения. Московский бандит скользнул с подоконника, как ленивая анаконда, перед Лешкой мелькнула волосатая рука москвича с узким запястьем и короткими сильными пальцами, и тут же Лешка, скосив глаза, увидел в своей потной ладошке две бумажки зеленого цвета.
— Гонорар за посещение зубного врача, — сказал Муха.
***
Михаил жил в южной, промышленной, части города, в районе с красноречивым названием Шанхайка. Шанхайка сплошь была застроена двухэтажными деревянными бараками, вдоль бараков тянулись огороды, засыпанные в это время года снегом.
Московские гости предусмотрительно оставили свои тачки за два квартала от цели. Дальше шли пешком. Дом, в котором жил Михаил, был желтый и длинный, как змея, барак, с выбитой лампочкой над покосившейся дверью и запахом блевотины и газа в подъезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Так я тебе нравлюсь? — повторила Мирослава.
Колун возник из-за спины Валерия совершенно неслышно. Плавно опустился на стул напротив.
— Детка, оставь нас.
— Я такая же детка, как ты коммерсант, Семен, — сказала Мирослава. — Честный коммерсант и благотворитель.
— А че, — сказал Колун обиженно, — я благотворитель. Вон, черешню детдомовцам привез. Зимой…
— Ага, — сказала Мирослава, — он привез черешню, а директор не стал ее раздавать. Он решил, что директор хочет продать черешню на рынке. И знаешь, что он сделал, Валерочка? Он ткнул ему ствол под подбородок и не отпускал, пока детей не накормили черешней.
— Валера уже испугался, — усмехнулся Колун. Помолчал и прибавил:
— На твоем месте я бы не пил. Либо спирт, либо травка.
— Это не спирт. Это уксус, — неожиданно сказала Мирослава. В следующую секунду она плеснула жидкость из бокала в глаза Колуну.
Реакция бывшего спортсмена была мгновенной: он нырнул вбок, и капли прошлись веером по правой щеке. Валерий обхватил девчонку, и она покатилась с ним под стол, царапаясь и визжа. Когда Валерий справился с девчонкой, Колун уже был на ногах. Он смотрел растерянно и зло, отряхивая с воротника капли. Мирослава, разумеется, соврала: в бокале был не уксус, а самый вульгарный коктейль.
Пацаны Колуна повскакали с мест. Валерий морщился от боли в раненом плече.
Колун крепко взял девочку за ворот рубахи.
— Детка, — сказал Колун, — это на сегодня все?
— Это вообще все, — ответила Мирослава. — Навсегда.
С этими словами Мирослава полезла куда-то в карман джинсов, и через мгновение на стол шлепнулся тяжелый сейфовый ключ. Явно не от особняка Колуна — там наверняка круглосуточная охрана. Скорее всего, от какой-то неплохой, судя по качеству замка, квартирки, которую Колун снимал для певички из собственного казино.
— Пусти.
Колунов растерянно выпустил воротник, Мирослава повернулась и ушла. Колун сел на подобранный кем-то стул, откинулся на спинку, на мгновение закрыл глаза и устало сказал:
— Истеричка.
Валерий молчал. Областному авторитету было явно не до серьезного разговора, потому что какому же мужику будет дело до серьезного разговора, когда небезразличная ему женщина выплескивает бокал ему в лицо? А что Мирослава была очень небезразлична Семену, явствовало хотя бы из того, что дерзкой шкоде, встрявшей в серьезный разговор, дали уйти, и ни одна из «шестерок» Колуна не осмелилась схватить ее за руку без приказания хозяина.
По совести, Валерию надо было бы попрощаться и свалить. Но это было бы тоже оскорблением. Это был бы намек на то, что для Семена Колунова заморочки с какой-то шалавой могут быть важнее беседы с московским гостем.
— А почему завод именно Борщака выбрал в кандидаты в губернаторы? — спросил Валерий
— Они вместе дела варили.
— Какие?
— Борщак — начальник областного Минздрава. Он у них лекарства через бюджет покупал.
— Не понял.
— Ну есть такая штука — льготные лекарства. Это значит, что если ты пенсионер или инвалид, ты идешь с рецептом в аптеку и тебе лекарства дают бесплатно. А платит за них — потом — бюджет. Через фонд медицинского страхования. Понятно, что если ты фармацевтический завод, то этими льготными лекарствами ты, во-первых, закрываешь долги перед бюджетом, а во-вторых, ставишь на каком-нибудь аспирине цену не в пять рублей, а в пятьдесят. И разницу пилишь между заводом и чиновником.
— И «Заря» налоги платила лекарствами?
— Платила не сама «Заря», а фирма, уполномоченная по расчетам с медицинским фондом. Называлась «Вальдшнеп». Принадлежала Борщаку.
— И много они бюджетных денег распилили?
— Борщаку на виллу в Швейцарии хватило.
— А почему губернатор сейчас не вытащит это дерьмо наружу?
— А ты думаешь, губернатор с этого не имел? Тут принцип простой — тому, кто живет в стеклянном доме, не стоит швыряться камнями.
— А с кредита, который дали машиностроительному заводу, губернатор тоже имел?
Колун расхохотался.
— А ты, я смотрю, о наших делах уже поднаслышался…
— Так имел или не имел?
— А я не интересовался… Если и имел, то самую малость…
Колун внезапно посерьезнел.
— Знаешь, Валера, ты мне нравишься. Ты на святое дело в город приехал — на похороны друга. А тебя в городе обидели да еще и едва не убили. Но я этого не делал, а кто делал — я тебе сказал. Только скажи, что надо, — я помогу. Но если станут рассказывать, что ты здесь не убийцу ищешь, а смотришь, как бы в городе закрепиться, тогда извини. Тогда ты отсюда не уедешь.
— Твоя земля мне не нужна, — сказал Сазан.
Колун внезапно щелкнул пальцами. Девицы в розовых купальничках спорхнули со сцены и окружили Семена Семеныча смеющейся стайкой.
— Пошли наверх? — предложил Колун. Валерий покачал головой.
— Извини. Мне вообще велели сегодня лежать.
— Удачи, — сказал Колун
— Удачи.
***
Когда Валерий садился в джип, от стены клуба отделилась высокая тень.
— Не подвезешь?
Валерий вгляделся: перед ним, в бесформенном пальтишке и шапке-ушанке, стояла Мирослава. Валерий распахнул дверцу, и Мирослава села рядом.
— Куда тебе? — спросил Валерий.
— До заводской гостиницы, — ответила Мирослава.
Валерий искоса посмотрел на девчонку. Она дрожала, как цуцик, в свете приборной доски лицо Мирославы казалось высеченным из пепельно-серого мрамора. Валерий еще раз подумал о том, что это безумие. К тому же он сказал Колуну правду — рана болела, плечо распухло, и чувствовал Валерий себя, как консервная банка, по которой проехался пятитонный грузовик Но почему-то при виде Мирославы все не относящиеся к ней мысли вылетали у Валерия из головы. Мозг превращался в радиовзрыватель, настроенный на одну-единственную частоту.
До гостиницы доехали молча. Валерий заглушил двигатель, обошел джип и открыл перед Мирославой дверцу. Девочка грациозно спрыгнула на землю.
Номер был двухкомнатный полулюкс: в гостиной вдоль стен стояли широкий кожаный диван и два кресла. Мирослава, скинув сапоги, с ногами забралась на диван и так и просидела все время, пока Валерий копошился в мини-баре.
— Хорошая гостиница, — сказала Мирослава.
— Никогда не была?
— Нет. Подружки были. Говорят, Санычев сюда любит девочек водить.
Валерий сел на диван и очень осторожно притянул к себе Мирославу. Девочку била крупная дрожь.
— Что случилось? — спросил Нестеренко. Какую-то секунду Валерию казалось, что девочка сейчас расплачется.
— Ты мне понравился, — ответила Мирослава. Валерий повернул к себе испуганное личико с глубокими, как омут, глазами.
— Вряд ли, — сказал Нестеренко.
— Что? Боишься трахнуть девушку Колуна?
Валерий посадил Мирославу к себе на колени. Потом медленно начал расстегивать пуговицы ее рубашки.
— Вот это меня совершенно не заботит, — сказал Валерий.
***
Алексей Каголов, сотрудник вневедомственной охраны, трудившийся на комбинате «Заря», лежал на диване с баночкой пива, когда в обшарпанную дверь на четвертом этаже панельной пятиэтажки коротко позвонили. Алексей не сразу услышал звонок: на кухне громко посвистывал чайник, а в комнате орал телевизор, но, услышав, пошел открывать.
— Кто там?
— Это я, тезка! Открывай!
Алексей заглянул в глазок. На лестничной площадке стоял давешний московский бандюк В одной руке он держал двухлитровую пластиковую бутылку с пивом, в другой — пакет с эмблемой единственного в городе супермаркета. Даже в глазок было видно, что пакет набит всякой обворожительной вкуснятиной.
Алексей распахнул дверь.
В следующую секунду страшный удар сбил его с ног. Алексея отшвырнуло в глубь прихожей, а Муха поднял тяжелую бутылку и, тщательно целясь, ударил внахлест по ребрам. Алексей хрюкнул и скорчился на полу. Муха шагнул в квартирку, и за ним в прихожую ловко втерлись еще два бультерьера, в кожаных куртках и с короткой стрижкой: видимо, они стояли, прижавшись к двери, и в глазок их было не разглядеть.
Лешку подхватили и втащили в комнату, где громко орал телевизор. Заведенные за батарею наручники защелкнулись на запястьях Лешки.
— Кому ты звонил о том, что Игорь выезжает? Колись, падла!
— Я… да ты что, братан… я…
Несмотря на свою охранничью профессию, Лешка даже и не пытался защищаться. Да и то — поздно махать кулаками, когда тебя приторочили к батарее. Один из бультерьеров мгновенно сдернул с Лешки штаны. Под штанами обнаружились несвежие, синего цвета плавки Сдернули и их. Лешка стыдливо заелозил, пытаясь как-то прикрыть свое мужское достоинство, сиротливо свернувшееся между густых каштановых завитков.
В руках Мухи появился крошечный приборчик, более всего напоминающий мини-диктофон с двумя торчащими наружу усиками. Лешка таких приборчиков никогда не видел, но сообразил, что это электрошокер.
— Никто не знал, когда Нетушкин вернется домой. Киллер подъехал к дому Нетушкина за полчаса до того, как тот приехал. Получается, что заказчику позвонили с вахты. Это мог сделать только ты, ясно?
— Я не звонил! Никому!
Усики шокера сомкнулись на самой драгоценной части Лешкиного тела, словно жвалы гигантского жука — на трупике жертвы.
— А-а!
Крик Лешки совпал с очередной дракой в телевизоре, в воздухе ощутимо запахло свежим озоном.
— Кому звонил? Быстро, а то пришьем!
— Никому. Бля буду, никому… Новый разряд. Тело Лешки выгнулось, по щекам потекли горячие слезы от несправедливости и ужаса.
— Никому…
— Нетушкин позвонил на вахту, так?
— Да.
— Когда?
— В одиннадцать тридцать… тридцать три.
— Ты поднял трубку?
— Да.
— Что было после этого?
— Я… сказал Мишке… Мишка позвонил водителю…
— Кому ты еще звонил?
— Никому. И Мишка никому не звонил… Володарцев звонил, он дома был, спрашивал, все ли в норме?
— И что ты ответил?
— Все в норме, а про Нетушкина он не спрашивал…
Голос Лешки замер.
— Во, я отлить пошел! Сразу после звонка! Мишка мог кому угодно позвонить!
— Звонки записываются?
— Нет.
— Брешет парень, — деловито сказал один из бультерьеров, — кончаем по-быстрому и валим отсюда.
Муха вынул большой черный пистолет, щелкнул предохранителем.
— Подушку принеси, — сказал Муха, — через подушку неслышней будет…
Его же собственная подушка, придавленная стволом, уткнулась Лешке куда-то под горло.
— Кому звонил? — спросил Муха в последний раз.
Лешка скосил глаза. На стареньком экране техасский рейнджер Чак Норрис в капусту крошил негодяев. Господи, ну почему этот бугай с короткой стрижкой показался ему нормальным парнем…
— Никому, — обреченно прошелестел Лешка, — кто угодно мог позвонить. Мишка мог. Водитель мог…
Глаза его закатились, и он потерял сознание.
***
Очнулся Лешка спустя пять минут от кастрюли холодной воды, которую кто-то вылил ему на лицо. Он лежал на коврике в собственной квартире, и подушка больше не упиралась ему в кадык. Руки тоже были без наручников.
Новая порция воды шлепнулась о кожу, закатилась мокрыми каплями под рубашку. Лешка открыл глаза и увидел склонившегося над ним Муху.
— Эй, пацан, — заботливо сказал Муха, — ты живой?
— Я не… я не…
— Вставай, — велел Муха, — пивка хочешь?
При мысли о пиве Лешке сделалось дурно. Он свернулся клубком на коврике и, не скрываясь, заплакал,
— Ну все, поговорили и будет, — успокаивающе сказал Муха.
— Что же вы… блин… разве так можно…
Муха поднялся, пряча шокер в карман.
— Просто и надежно, — объяснил Муха. — Да ты что, в самом деле решил, что мы тебя мочить собрались? Так, браток, не мочат… так проверяют…
Лешка всхлипнул. Будь он немного более подкованным в этих вопросах, он бы и сам мог сообразить, что никто его убивать не собирался. А если бы собирался — вряд ли бы москвичи приперлись на четвертый этаж «хрущобы», через не ночной еще двор, в котором их могли углядеть несколько свидетелей… Но Лешка не был квалифицированным человеком, он был молодым безусым вневедомственным ментом, и шокер, поднесенный к мужскому достоинству, начисто отбил у него всякую соображалку.
— Поехали, — сказал Муха.
— Куда?
— К твоему Михаилу.
Сильные руки помогли Лешке встать. Меж бедер отчаянно болело, Лешка шатался от пережитого страха и унижения. Московский бандит скользнул с подоконника, как ленивая анаконда, перед Лешкой мелькнула волосатая рука москвича с узким запястьем и короткими сильными пальцами, и тут же Лешка, скосив глаза, увидел в своей потной ладошке две бумажки зеленого цвета.
— Гонорар за посещение зубного врача, — сказал Муха.
***
Михаил жил в южной, промышленной, части города, в районе с красноречивым названием Шанхайка. Шанхайка сплошь была застроена двухэтажными деревянными бараками, вдоль бараков тянулись огороды, засыпанные в это время года снегом.
Московские гости предусмотрительно оставили свои тачки за два квартала от цели. Дальше шли пешком. Дом, в котором жил Михаил, был желтый и длинный, как змея, барак, с выбитой лампочкой над покосившейся дверью и запахом блевотины и газа в подъезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51