– Vous avez une chambre pour la nuit, avec une sale de bain? – спросил он, продемонстрировав превосходную галльскую интонацию и активно жестикулируя. Но, как оказалось, напрасно. Конечно, Макс был очень хорошим актером, но даже он не мог изобразить номер с ванной.
– Мне очень жаль, – ответил ему на превосходном английском служащий гостиницы. – Я не говорю по-французски.
К своему великому огорчению, Максу пришлось договариваться о маленькой прелестной комнатке по-английски.
Отдохнув в номере, а затем еще раз, но в другой позе, они отправились гулять по деревне. Здесь было не так интересно, как они надеялись, потому что передвигаться пришлось по узким, душным и пыльным биотуннелям. Прованс, уже давно отбросив показную заботу о сельском хозяйстве в пользу туризма, не мог позволить себе орбитальную защиту от солнца.
Поняв, что на улице так же жарко и душно, как в помещении, Розали предложила заскочить куда-нибудь выпить. От таких предложений Макс никогда не отказывался, и они заглянули в маленький паб в стиле кокни под старым добрым английским названием «Dog amp; Duck».
– Deux verres de vin rouge, s'il vous plait,– уверенно сказал Макс.
И снова встретил непонимающий взгляд.
– Макс, здесь никто не говорит по-французски, – объяснила Розали. – Это Прованс. Здесь все уже больше пятидесяти лет говорят по-английски. – Она заказала две пинты пива, и они сели за столик в прокуренной, но уютной комнате.
Предложение по всей форме
Макс казался смущенным, немного застенчивым. Он явно что-то задумал.
– В чем дело, Макс? – поинтересовалась Розали.
– Да так, ничего, – сказал он. – В смысле, ну, ты понимаешь, это просто нерешительность… Знаешь, когда-то что-то для тебя очень важно, а для меня это важно… Я подумал, ну, в общем, ты выйдешь за меня замуж?
Розали такого совершенно не ожидала. Ее глаза расширились от удивления, а лицо залила густая краска. Обычно зеленое с красным сочетается плохо. Исключение составляют яблоки, а также лицо Розали в тот момент по крайней мере, так показалось Максу. Глядя в ее глаза, он понимал, что никогда раньше не видел такой замечательной девушки. Чувствуя, что не произвел должного впечатления, а точнее, не добился нужного ответа от дивно красивой Розали, Макс встал на одно колено и предпринял еще одну попытку.
– Розали, я люблю тебя. Я отдам жизнь, чтобы только быть с тобой. Твои глаза словно изумруды, а твоя кожа, когда ты так не краснеешь, напоминает слоновую кость… с веснушками. Ты веришь в правильные вещи, а голос у тебя сладкий, словно ирландский ликер, ты умеешь драться и стрелять, я люблю тебя, и ты должна выйти за меня замуж. – Макс помолчал, затем страстно добавил: – Je t'aime.
– Макс, господи помилуй, – произнесла ошарашенная Розали. – Это так… так неожиданно… Ты должен дать мне время подумать.
– Конечно, конечно. Я понимаю.
– Хорошо, я подумала. Я выйду за тебя.
В тот же вечер, за праздничным ужином, состоявшим из традиционного прованского ростбифа и йоркширского пудинга, а также пудинга с патокой и сладкого крема на десерт, они обсудили свадебные планы.
– Будут только близкие друзья, – твердо сказал Макс. – Это будет настоящая свадьба, а не голливудское шоу. Мы арендуем только один большой суборбитальный самолет. И не больше, согласна? Максимум двести пятьдесят гостей из Америки. Конечно, многие очень дорогие мне люди обидятся, но я ведь не на них женюсь, верно? И никакой прессы! Только люди, лично приглашенные нами. Два журнала, два таблоида и, разумеется, сколько угодно журналистов из редакций крупных газет, которые захотят опубликовать об этом материал. Так, дальше, кому ты хочешь поручить шить платье? Я думаю, будет очень мило, если мы воспользуемся услугами дублинского дизайнера.
– Макс, – сказала Розали. – Я преступница, я числюсь в розыске в Америке и Европе. Если мы поженимся, свадьба должна будет пройти в полной тайне. Мы не можем пригласить ни прессу, ни американских гостей.
– Никого? – спросил Макс, слегка сбитый с толку.
– Боюсь, именно так, если только ты не хочешь провести первую брачную ночь за компанию со мной в полицейском участке.
– Ладно, значит, никого. Только мой агент и пиар-агент. Черт возьми, это дико.
– Никого, Макс, даже твоего агента и пиар-агента. Если честно, их-то в первую очередь нельзя звать.
Макс задумчиво жевал кусок синтетической говядины. Мясо было мастерски сдобрено самыми вкусными ароматизаторами, но вкуса Макс все равно почти не чувствовал. Он пытался представить себе, каково это – пойти на такой ответственный шаг, как свадьба, без своего агента и пиар-агента. Кто будет заниматься журналистами? Фанатами? Полицейскими? Его матерью? Затем до него дошло, что всех этих людей тоже не будет.
– Ты действительно хочешь, чтобы я женился один? – спросил он.
– Ну, не совсем. Я тоже должна присутствовать.
– А разве без прессы брак будет законным? В смысле, я думал, что они обязаны присутствовать.
Розали ободряюще сжала руку Макса.
– Все будет в порядке, Макс. Не нужно беспокоиться. Люди постоянно совершают поступки, которые не были предварительно организованы их агентами и пиар-агентами. Знаешь, у большинства людей вообще нет агентов и пиар-агентов.
У Макса было смутное подозрение, что так оно и есть, но, пробыв восемь лет суперзнаменитостью, он с трудом мог представить себе такое. Однако он наконец согласился с Розали.
– Ладно, на площади есть церковь, давай постучимся к падре.
– Ты что, с ума сошел, Макс? Это же Прованс!
– Ну и что?
– Все церкви в радиусе двадцати миль – это давно уже англиканские церкви! Да я скорее на шабаше ведьм замуж выйду.
Ночное венчание
Около десяти часов они вышли из маленького английского кафе со шведским столом и отправились на взятой напрокат машине на север. За рулем сидела Розали, потому что Макс выпил большую часть двух заказанных бутылок вина.
– Я не всегда буду за рулем, ладно? – сказала она. – Я ведь тоже не прочь иногда выпить.
– Отлично, иногда будем брать такси.
Проехав через несколько довольно милых, но не слишком привлекательных деревушек, они нашли идеальную церковь в деревне под названием Донзер, около восьми миль к югу от Монтелимара. Хотя по местному времени была уже почти полночь, они постучались в дом священника.
– Отец, мы хотим обвенчаться, причем немедленно, если вы не возражаете, – сказала Розали на своем школьном французском.
– Еще как возражаю, – ответил священник по-английски. – Вы с ума сошли, приходить в такой час, я ни за что…
– Отец, – перебила его Розали. – Я террористка в розыске и не могу выйти замуж, как все остальные люди. У меня есть пистолет, а у моего жениха полный чемодан денег. Либо то, либо другое непременно убедит вас обвенчать нас немедленно. Что вы выбираете?
– Вид молодых влюбленных – лучшее средство для пробуждения, – сказал священник. – Сколько вы готовы заплатить?
Обсудив сделку, священник быстро обрядился в рясу и провел ожидающую пару через церковный двор к темной церкви.
– Вы понимаете, что это не будет считаться законным браком? – спросил он. – Без надлежащих бумаг церемония носит только символический характер.
– Это как раз то, что нам нужно, – ответила Розали.
Затем священник провел церемонию венчания в маленькой церкви, освещенной лишь несколькими свечами. Ни Розали, ни Макс не были особенно религиозными людьми, но на родине Розали выходить замуж полагается в церкви, и точка. Другого варианта она и представить не могла. Макс же разумно умолчал о двух своих разводах.
Дорога в Дамаск
Хотя ФБР по-прежнему занималось усиленными поисками Розали, молодожены решили вернуться в Америку. Благодаря деньгам Макса и связям Розали получение нового паспорта не доставило хлопот, и Розали въехала в страну без проблем.
Она решила уйти со своего поста. Пусть Пластик Толстоу платит кому-нибудь еще за обязанность сообщать миру о необходимости покупать больше клаустросфер. С Розали было достаточно. Пять с половиной лет она сражалась практически без передыха и ничего не достигла. Воздух больше непригоден для дыхания, а вода – для питья, гулять под солнцем или наслаждаться каплями дождя на лице тоже нельзя, но у Розали не было сил беспокоиться об этом.
Она приняла решение во время суборбитального рейса до Лос-Анджелеса, сидя в самолете рядом с Максом. Оправившись от изумления от того, что у сиденья в первом классе подлокотники есть с обеих сторон, Розали включила канал новостей. Она хотела узнать, что происходит сейчас в Бельгии, но была поражена, когда поняла, что катастрофа уже мало кого волнует. Прошло три дня, и отравление целой европейской страны отошло в историю.
Розали направлялась не в Дамаск, а в Лос-Анджелес, но на секунду она увидела истину настолько же четко, как в свое время апостол Павел.
Люди привыкли к мысли о гибели планеты.
Им уже было все равно, ситуация давила на психику слишком долго. Земля была для них стареющей и вызывающей легкое отвращение родственницей, которая болела все сильнее, но все же отказывалась умирать. Она требовала все больше и больше внимания, опухоли на ее теле разрастались, кожа покрывалась мерзкими язвами, и простыни приходилось менять все чаще. Объект раздражения и неудобства, постоянное напоминание о семейной вине. Создавалось ощущение, что теперь, став хозяевами клаустросфер, люди хотели, чтобы мир погиб. Они хотели покончить со всем этим. Они так давно знали о неминуемой смерти планеты, что уже не могли волноваться по этому поводу.
Из туалета в конце прохода возвращался молодой человек. Он был одет в знаменитую рубашку «Клаустрофоб». Изображение уродливой мертвой планеты и под ним незатейливая фраза в чуть более благообразном варианте: «Ну и х** с ней!»
Розали взглянула на рубашку, автоматически повторив слоган.
– Да и правда, хер с ней, – сказала она себе под нос.
Однако ее услышали, по крайней мере, десять сидящих неподалеку пассажиров. Розали слушала новости в наушниках, а людям в наушниках сложно контролировать громкость своего голоса. Появилась стюардесса, наклонилась к Максу и сказала:
– Извините, сэр, не могли бы вы попросить свою спутницу выбирать выражения. В самолете находятся дети.
Затишье перед бурей
Мало кто может устоять перед соблазном роскоши, и Розали не сомневалась, что будет в восторге, получив возможность вволю понежиться. Однако, переехав в дом, рядом с которым находилась клаустросфера, причем размером с четыре-пять теннисных кортов, она очень удивилась своей реакции.
– Тебе нравится? – спросил Макс с неподдельной гордостью. – Тут даже бассейн есть.
– Макс, я пять лет занималась тем, что взрывала эти штуковины.
– Не вздумай взорвать и эту, а то я с тобой разведусь. Здесь можно классно отдохнуть, это настоящее произведение искусства, а рыбы даже икру могут откладывать. Ну же, дет… то есть, хм… дорогая, у нас медовый месяц.
Макс видел сомнения Розали: уйти из группы «Мать Земля» – это одно, а резвиться в клаустросфере – совсем другое дело.
– Послушай, – сказал он, – муж и жена должны разделять интересы друг друга, верно? Я пытался поучаствовать в твоей большой экологической войне. Теперь ты должна узнать мою жизнь.
– А именно?
– Развлечения, милая. Ты ведь знаешь, что это нормально.
И вдруг Розали отпустило. Казалось, огромная ноша упала с ее плеч. Она поняла, что может позволить себе забыть обо всем на время и отдохнуть. Решать ей.
– Ты прав, – сказала она. – Пошло все к черту, это не моя вина, что Землю отправили на живодерню. Я этого не делала. У меня отпуск.
К собственному изумлению, Розали в первое же утро своего пребывания в доме Макса надела бикини и отправилась загорать у бассейна в клаустросфере, хотя солнце уже более тридцати лет назад лишило людей такой возможности. Макс намекнул Розали, что, поскольку они женаты и совершенно одни в герметически закрытом пространстве, Розали могла бы снять купальник.
– Может быть, чуть погодя, – сказала Розали. Она быстро ко всему привыкала, но всему свое время. Быть в клаустросфере – одно дело, а разгуливать по ней совершенно голой – совсем другое.
Однако уже в течение первого дня она успокоилась. Они оба успокоились, наступил медовый месяц. Они плавали, играли в теннис в игровых костюмах виртуальной реальности, выпивали и занимались любовью в мягкой пышной траве.
– Наверное, именно такой была жизнь до того, как все испортилось, – сказала Розали, лежа на лугу, среди ромашек и лютиков.
– Видимо, да, если ты – высокооплачиваемая кинозвезда. Но для маленьких человечков, полагаю, все было труднее, – ответил Макс.
Они так и не вернулись в дом на ночь, а остались снаружи и одновременно внутри, лежа обнаженными на крошечном лугу, не заметив, как дневной свет превратился в бархатную темноту и в лесу замигали светлячки.
Проснувшись утром, они увидели росу на траве. Было прохладно, и около пяти утра Макс принес подушки и одеяла. Они снова занялись любовью, а затем наблюдали за искусственным рассветом, окрашивающим все из черного в холодный серый цвет в их маленьком личном мирке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50