Последовал негромкий взрыв; за ним распространилось зловоние.
– Да открой гляделки-то, дровосек. Твой сиятельный рыцарь пришел к тебе на помощь.
Все еще оглушенный, Раймо трясущимися пальцами приподнял забрало. Огромный черный иноходец в золотых латах добродушно глядел на него из-под золотого султана. А еще во лбу его торчал граненый аметистовый шип, как у единорога. В седле восседала миниатюрная сверкающая фигурка, казалось, излучавшая неудержимую силу. Ни оружия, ни щита Раймо не разглядел, в руке у человечка было фиолетовое знамя с эмблемой, показывающей фигу миру изгнания. Черный плащ с фиолетовой каймой во всем незапятнанном блеске прикрывал подбитые золотом доспехи Эйкена Драма. Он усмехнулся и, не шевельнув пальцем, поднял Раймо на ноги.
– Ну вот, дровосек. Ты опять как новенький. Ступай обратно в ад, свидимся позже!
– Погоди… – взмолился бывший лесоруб.
Но Сиятельного уже и след простыл. Шум битвы сгущался вместе с облаками дыма и пыли. С минуты на минуту он вновь попадет в какую-нибудь передрягу.
Раймо, пошарив вокруг, нашел свой меч. Обогнув издыхающего иноходца и жуткую массу, в которую превратился карлик, он поспешил в противоположную от психокреативных взрывов сторону, подальше от бряцания стекла и бронзы, от хора человеческих и нечеловеческих воплей, наполнивших его слух и ум. Но, сделав несколько шагов, застыл на месте: ничего не видно, куда ж идти?
– Что делать, что делать? – скулил он.
Продержись до заката, посоветовал ему внутренний голос, у тебя будет по меньшей мере три часа, пока поле очищают от трупов и раненых. Легко сказать – продержись! Тут и спрятаться-то негде…
Он споткнулся о тела двух обезглавленных фирвулагов и сказал себе: дальше бежать бессмысленно. Ты знаешь, что тебе не найти на равнине ни одного естественного укрытия – так почему бы и нет?.. Он повалился наземь и заполз под черные раскинутые конечности. Затем, как учил Эйкен, когда бабы чуть не свели его с ума, загнал свой ум в маленький спасительный закуток. Если кто-нибудь не направит на него прожектор мысли, то он спасен. Весь в предвкушении блаженного отдыха, почти не чувствуя боли, Раймо Хаккинен стал ждать.
Солнце поднялось высоко, опалило зноем Серебристо-Белую равнину, и раскаленные воздушные потоки подняли завесу пыли к небу. Военные действия возобновились. Героических деяний насчитывалось немало в обоих станах, но серых рекрутов косила новая тактика маленького народа, что было чревато большими опасностями для воинства тану.
Раймо лежал неподвижно, хотя подчас схватки разгорались буквально в нескольких метрах от него. Его мучили жара и жажда, затекли руки и ноги. Тучи мух устроили кровавое пиршество в мертвой плоти фирвулагов, несколько насекомых заползло и ему под шлем. Опомнившись от потрясения, он пустил в ход свой психокинез и раздавил их о забрало. Время от времени он погружался в тяжелую дрему. Желтые и розовые перья на его шлеме создавали относительную тень, но Раймо все равно кипел в замкнутой раковине из розового стекла. Наконец закатное солнце окрасило гребень Авена в кровавый цвет и скрылось.
Один-единственный горн вывел серебряную ноту, которая эхом прокатилась в усталом мозгу.
Шум Битвы стихал. Повеяло блаженной прохладой. Войска удалились на короткий отдых.
Теперь уж скоро, подумал Раймо. Как только стемнеет.
Он не спал, но ни разу не позволил себе пошевелиться. Его укрытие, как на грех, оказалось в опасной близости от палаточного лагеря тану. Целители и ясновидцы высыпали на Серебристо-Белую равнину с миссией милосердия. Да и военачальники не дремали: поменяв коней, выезжали оценивать результаты дневной баталии. Не дай Бог, кто-нибудь его заметит!..
Он изо всех сил сдерживал мысли, снова углубившись в маленький черепной закуток.
«Я мертв, оставьте меня в мертвых, я покойник, не обращайте внимания, проходите, проходите!»
– Может, все-таки не совсем покойник? – прозвенел в ушах голос, но Раймо не открыл глаз.
Смех.
– Вставай, брат-психокинетик. Не так уж и тяжело ты ранен.
Тела фирвулагов – спасительное прикрытие – сползли с него. Он по-пластунски заскользил по солончакам, но кто-то ухватил его за голову, заставил выглянуть из-под забрала.
Две тануски – одна в фиолетовом, другая в красно-серебряном. А за ними двое дюжих голошеих с носилками. Рядом, как безголовые манекены, лежали фирвулаги.
– Да он вовсе не ранен, сестра, – сказала ясновидящая. Ее глубокие глаза зловеще сверкали из-под фиолетового капюшонах.
– И верно, – подтвердила целительница. – Ум тоже не тронут врагом. Он симулянт. Дезертир!
Охваченный ужасом, Раймо поднялся на ноги. Занемевшие ноги отказывались держать его. Он пошатнулся, и с обеих сторон его подхватили умы обеих дам. Он вытянулся и застыл неподвижно, точно статуя в розовых, забрызганных чужой кровью доспехах.
– Знаешь, что бывает за трусость, первобытный? – спросила ясновидящая.
– Да, высокочтимая леди, – поневоле ответил Раймо.
– Тогда ступай туда, где твое место!
Он опустил голову и понуро поплелся через поле к Великой Реторте.
На семьсот километров западнее вытянулось на склоне Альборана тело юного плезиозавра. Не ведая об опасности, он охотился на тунца в водах Атлантики. А сами тунцы гонялись за головоногими, а головоногие преследовали стаю серебристых сардинок, которые в свою очередь нацелились на микроскопические организмы океанского планктона. Нежданная волна подхватила больших и малых тварей и всосала в Гибралтарский рифт.
В течение адской четверти часа все они кружились в водовороте, увлекаемые к гигантскому водопаду. Изящную шею юного плезиозавра сломал пенистый вал нового Средиземного моря. Он умер мгновенно. Разбитые, разорванные о зубья подводных скал тунцы протянули ненамного дольше головоногих. Благодаря малым размерам сардинки ухитрились скатиться по водяной горе без физических повреждений. Немного опомнившись, они уже хотели вернуться к прежнему образу жизни, но в омут Альборанского бассейна нанесло столько ила, что крохотные тельца увязли, и рыбешки задохнулись. Из всех живых существ, волею судеб попавших в новорожденный пролив, уцелел только планктон.
Плезиозавра выбросило на склон вулкана, что прежде высился шестисотметровой громадой над прилегающим бассейном. Чайки и стервятники лакомились мертвечиной до тех пор, пока море не отобрало у них добычу и не понесло на восток в туманной мгле.
8
Ноданн с Имидолом, Кугалом и Куллукетом летал над опустевшим полем битвы, обозревая печальные последствия первого раунда Главного Турнира. Всходила почти полная луна, тускло поблескивали звезды. Стараясь сохранить душевное равновесие, четверо братьев приглушили метапсихический огонь и двигались по небу, точно призраки.
Медики фирвулагов со светлячками в руках копошились в грудах темных тел. В их лагере ярко горели костры – знак вечерней трапезы. Под аккомпанемент барабанов маленький народ распевал залихватскую песню.
– Такой я вроде не слыхал, – заметил Имидол.
– Их боевая песня, – кисло отозвался Кугал. – Они пели ее еще в те времена, когда ты цеплялся за мамкину юбку и подчинял своей воле божьих коровок. Собственно, это даже не песня, а победная лэ. Будем надеяться, что она преждевременна.
– Но как они вообще отважились ее запеть?! – Лицо Куллукета исказилось от гнева.
– Мы им даже по числу знамен не уступаем, – подхватил Имидол. – Велтейн, конечно, сел в лужу, но Селадейр Афалийский вполне может возглавить батальон творцов.
– То, что от него осталось, – уточнил Кугал.
Стратег до сих пор хранил молчание. Он спустился чуть ниже, к площадке, где мелькали красные и фиолетовые балахоны сестер милосердия.
– Велтейн сам виноват – недооценил Пейлола, – произнес он наконец. – Ведь уже был научен горьким опытом. И не надо принижать значение катастрофы, младший брат. Ряды творцов поредели, от них осталась в лучшем случае одна четверть… А Селадейр… он не из потомства.
Куллукет проговорил каким-то слишком уж нейтральным тоном:
– Так ведь то была твоя идея… Ты велел Мерси объявить Вела вторым творцом. Вспомни, я не раз указывал тебе на его примиренческие взгляды.
– А теперь, – язвительно отметил Кугал, – наш покойный брат из Финии своими налитыми золотом гляделками обозревает фирвулагские пирушки!
– Впереди еще два раунда, – заявил оптимист Имидол. – Фиаско с кавалерией серых – простая случайность. Мы наверстаем, вот увидите.
– Реабилитационные павильоны переполнены, – предупредил Куллукет.
– Я это учел, – отрезал Ноданн. – Тяжелораненые тану и золотые люди будут переправлены в Гильдию Корректоров, чтобы полевые врачи могли заняться годными к строевой. И еще одно новшество. Куллукет, вызови на связь лорда Целителя и проинструктируй его, чтобы лучших серых бойцов помещали в Кожу. А небоеспособные тану пусть подождут. В разгар Битвы мы не можем тратить время на славных немощных ветеранов.
– Ну ты даешь, братец! – воскликнул Кугал. – Отец не простит тебе такого нарушения древних обычаев!
Но Стратег был непреклонен.
– Пришло время пересмотреть кое-какие обычаи. У нас немало забот, помимо уязвленной гордости традиционалистов и даже чести короля. Я признаю, что ошибся, назначив Велтейна на командный пост. Меня тронула его скорбь, кроме того, многие одобрили это назначение.
– Селадейр хороший вожак, хоть и не из потомства, – сказал Кугал. – Но в лице Велтейна мы потеряли верного кандидата в рыцари Высокого Стола и отныне должны будем ох как остерегаться… Это я тебе говорю, младший брат!
– Ты что, насчет Лейра? – взревел Имидол. – Я его приложу, дайте срок. А ты, братец, лучше побереги свою психокинетическую задницу!
Небо на востоке сделалось густо-фиолетовым. Над стальной гладью лагуны сияла Венера.
– Не кипятись, Имидол. Кугал прав, – хмуро бросил Ноданн. – Завтра мы должны быть крайне осмотрительны. Батальоны рассыплются, и фирвулаги наверняка отдадут приказ охотиться на капитанов. Теперь, когда мы лишились стольких творцов и серых, численное превосходство врага ляжет на нас еще более тяжелым бременем. Так что надо полагаться только на умственный перевес. Когда выйдете на поле, не допустите ошибки покойного Велтейна. Знаете, в чем он просчитался? Хотел собрать как можно больше бойцов под свое знамя. И поторопился, применил эффектную, но недальновидную тактику. Позвольте вам напомнить: в наших рядах сражается еще один любитель блефа… причем играет он на высочайшем уровне, делает самые высокие ставки.
Четверо братьев еще некоторое время обсуждали тактические и технические аспекты Битвы, пустив коней шагом. Равнину почти расчистили. Мертвых фирвулагов грузили на специальные плетеные понтоны на берегу лагуны, с тем чтобы на обратном пути сбросить в воду. Обезглавленные тела тану и людей складывали штабелями возле Великой Реторты: на исходе Битвы, в момент заклания, их прогонят через этот змеевик.
Годами яйца морских креветок и споры мельчайших водорослей ждут дождя.
Надежно укрытые соляной коркой на побережье, они уберегают крохотные капельки жизненной силы от жары, засухи, вредных химических реакций в ожидании векового ливня, смывающего весь налет с плиоценовых Кордильер и заполняющего Большое Гнилое болото.
Тогда в течение нескольких недель тысячи квадратных километров высохших озер в границах болота и сухое ложе Альборанского бассейна становятся свидетелями бурного всплеска жизни. Морские креветки, водоросли и другие простейшие водные организмы плодятся до тех пор, пока воды не иссякнут, не испарятся, оставив на их месте свежие яички и споры, погребенные под соляными отложениями до нового Шторма Века.
Но дождь не начался. Плиоценовое небо в первых числах ноября было чистым, а с горных высот в Средиземноморский бассейн по-прежнему стекала лишь жалкая струйка.
Однако же побережье наполнилось водой. Невероятными потоками она поступала неизвестно откуда.
Биллионы креветок вылупились из яичек, сожрали водоросли и поспешили отложить новые яички в более хрупкой скорлупе, учитывая увлажненную окружающую среду. Вода была грязнее, чем обычно, и принесла с собой нежелательного конкурента – океанский планктон, что вступил в борьбу с креветками за плавучую зелень и даже начал охотиться на самих ракообразных. Но безмозглые твари не сознавали ни этой агрессии, ни того, что им уже не придется выдерживать долгую засушливую спячку.
– Доверьтесь мне! – сказал Эйкен Драм, стоя среди огня, дыма, орущих умов и резни.
– Если твой фокус не сработает, – возразила Воительница Бунона, – то Накалави как пить дать тебя приложит.
Эйкен взметнул к небу свое дерзкое знамя.
– Не боись! Настрой только как следует свои миражи и смотри, чтобы никто из шайки не ринулся на какой-нибудь рыцарский подвиг и не демаскировал засаду. Ты меня слышишь, Тагал, пупсик?
– Враги так теснят нас, – сухо отозвался Меченосец, – что я подчинюсь любому, кто сулит надежду или хоть малую передышку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Да открой гляделки-то, дровосек. Твой сиятельный рыцарь пришел к тебе на помощь.
Все еще оглушенный, Раймо трясущимися пальцами приподнял забрало. Огромный черный иноходец в золотых латах добродушно глядел на него из-под золотого султана. А еще во лбу его торчал граненый аметистовый шип, как у единорога. В седле восседала миниатюрная сверкающая фигурка, казалось, излучавшая неудержимую силу. Ни оружия, ни щита Раймо не разглядел, в руке у человечка было фиолетовое знамя с эмблемой, показывающей фигу миру изгнания. Черный плащ с фиолетовой каймой во всем незапятнанном блеске прикрывал подбитые золотом доспехи Эйкена Драма. Он усмехнулся и, не шевельнув пальцем, поднял Раймо на ноги.
– Ну вот, дровосек. Ты опять как новенький. Ступай обратно в ад, свидимся позже!
– Погоди… – взмолился бывший лесоруб.
Но Сиятельного уже и след простыл. Шум битвы сгущался вместе с облаками дыма и пыли. С минуты на минуту он вновь попадет в какую-нибудь передрягу.
Раймо, пошарив вокруг, нашел свой меч. Обогнув издыхающего иноходца и жуткую массу, в которую превратился карлик, он поспешил в противоположную от психокреативных взрывов сторону, подальше от бряцания стекла и бронзы, от хора человеческих и нечеловеческих воплей, наполнивших его слух и ум. Но, сделав несколько шагов, застыл на месте: ничего не видно, куда ж идти?
– Что делать, что делать? – скулил он.
Продержись до заката, посоветовал ему внутренний голос, у тебя будет по меньшей мере три часа, пока поле очищают от трупов и раненых. Легко сказать – продержись! Тут и спрятаться-то негде…
Он споткнулся о тела двух обезглавленных фирвулагов и сказал себе: дальше бежать бессмысленно. Ты знаешь, что тебе не найти на равнине ни одного естественного укрытия – так почему бы и нет?.. Он повалился наземь и заполз под черные раскинутые конечности. Затем, как учил Эйкен, когда бабы чуть не свели его с ума, загнал свой ум в маленький спасительный закуток. Если кто-нибудь не направит на него прожектор мысли, то он спасен. Весь в предвкушении блаженного отдыха, почти не чувствуя боли, Раймо Хаккинен стал ждать.
Солнце поднялось высоко, опалило зноем Серебристо-Белую равнину, и раскаленные воздушные потоки подняли завесу пыли к небу. Военные действия возобновились. Героических деяний насчитывалось немало в обоих станах, но серых рекрутов косила новая тактика маленького народа, что было чревато большими опасностями для воинства тану.
Раймо лежал неподвижно, хотя подчас схватки разгорались буквально в нескольких метрах от него. Его мучили жара и жажда, затекли руки и ноги. Тучи мух устроили кровавое пиршество в мертвой плоти фирвулагов, несколько насекомых заползло и ему под шлем. Опомнившись от потрясения, он пустил в ход свой психокинез и раздавил их о забрало. Время от времени он погружался в тяжелую дрему. Желтые и розовые перья на его шлеме создавали относительную тень, но Раймо все равно кипел в замкнутой раковине из розового стекла. Наконец закатное солнце окрасило гребень Авена в кровавый цвет и скрылось.
Один-единственный горн вывел серебряную ноту, которая эхом прокатилась в усталом мозгу.
Шум Битвы стихал. Повеяло блаженной прохладой. Войска удалились на короткий отдых.
Теперь уж скоро, подумал Раймо. Как только стемнеет.
Он не спал, но ни разу не позволил себе пошевелиться. Его укрытие, как на грех, оказалось в опасной близости от палаточного лагеря тану. Целители и ясновидцы высыпали на Серебристо-Белую равнину с миссией милосердия. Да и военачальники не дремали: поменяв коней, выезжали оценивать результаты дневной баталии. Не дай Бог, кто-нибудь его заметит!..
Он изо всех сил сдерживал мысли, снова углубившись в маленький черепной закуток.
«Я мертв, оставьте меня в мертвых, я покойник, не обращайте внимания, проходите, проходите!»
– Может, все-таки не совсем покойник? – прозвенел в ушах голос, но Раймо не открыл глаз.
Смех.
– Вставай, брат-психокинетик. Не так уж и тяжело ты ранен.
Тела фирвулагов – спасительное прикрытие – сползли с него. Он по-пластунски заскользил по солончакам, но кто-то ухватил его за голову, заставил выглянуть из-под забрала.
Две тануски – одна в фиолетовом, другая в красно-серебряном. А за ними двое дюжих голошеих с носилками. Рядом, как безголовые манекены, лежали фирвулаги.
– Да он вовсе не ранен, сестра, – сказала ясновидящая. Ее глубокие глаза зловеще сверкали из-под фиолетового капюшонах.
– И верно, – подтвердила целительница. – Ум тоже не тронут врагом. Он симулянт. Дезертир!
Охваченный ужасом, Раймо поднялся на ноги. Занемевшие ноги отказывались держать его. Он пошатнулся, и с обеих сторон его подхватили умы обеих дам. Он вытянулся и застыл неподвижно, точно статуя в розовых, забрызганных чужой кровью доспехах.
– Знаешь, что бывает за трусость, первобытный? – спросила ясновидящая.
– Да, высокочтимая леди, – поневоле ответил Раймо.
– Тогда ступай туда, где твое место!
Он опустил голову и понуро поплелся через поле к Великой Реторте.
На семьсот километров западнее вытянулось на склоне Альборана тело юного плезиозавра. Не ведая об опасности, он охотился на тунца в водах Атлантики. А сами тунцы гонялись за головоногими, а головоногие преследовали стаю серебристых сардинок, которые в свою очередь нацелились на микроскопические организмы океанского планктона. Нежданная волна подхватила больших и малых тварей и всосала в Гибралтарский рифт.
В течение адской четверти часа все они кружились в водовороте, увлекаемые к гигантскому водопаду. Изящную шею юного плезиозавра сломал пенистый вал нового Средиземного моря. Он умер мгновенно. Разбитые, разорванные о зубья подводных скал тунцы протянули ненамного дольше головоногих. Благодаря малым размерам сардинки ухитрились скатиться по водяной горе без физических повреждений. Немного опомнившись, они уже хотели вернуться к прежнему образу жизни, но в омут Альборанского бассейна нанесло столько ила, что крохотные тельца увязли, и рыбешки задохнулись. Из всех живых существ, волею судеб попавших в новорожденный пролив, уцелел только планктон.
Плезиозавра выбросило на склон вулкана, что прежде высился шестисотметровой громадой над прилегающим бассейном. Чайки и стервятники лакомились мертвечиной до тех пор, пока море не отобрало у них добычу и не понесло на восток в туманной мгле.
8
Ноданн с Имидолом, Кугалом и Куллукетом летал над опустевшим полем битвы, обозревая печальные последствия первого раунда Главного Турнира. Всходила почти полная луна, тускло поблескивали звезды. Стараясь сохранить душевное равновесие, четверо братьев приглушили метапсихический огонь и двигались по небу, точно призраки.
Медики фирвулагов со светлячками в руках копошились в грудах темных тел. В их лагере ярко горели костры – знак вечерней трапезы. Под аккомпанемент барабанов маленький народ распевал залихватскую песню.
– Такой я вроде не слыхал, – заметил Имидол.
– Их боевая песня, – кисло отозвался Кугал. – Они пели ее еще в те времена, когда ты цеплялся за мамкину юбку и подчинял своей воле божьих коровок. Собственно, это даже не песня, а победная лэ. Будем надеяться, что она преждевременна.
– Но как они вообще отважились ее запеть?! – Лицо Куллукета исказилось от гнева.
– Мы им даже по числу знамен не уступаем, – подхватил Имидол. – Велтейн, конечно, сел в лужу, но Селадейр Афалийский вполне может возглавить батальон творцов.
– То, что от него осталось, – уточнил Кугал.
Стратег до сих пор хранил молчание. Он спустился чуть ниже, к площадке, где мелькали красные и фиолетовые балахоны сестер милосердия.
– Велтейн сам виноват – недооценил Пейлола, – произнес он наконец. – Ведь уже был научен горьким опытом. И не надо принижать значение катастрофы, младший брат. Ряды творцов поредели, от них осталась в лучшем случае одна четверть… А Селадейр… он не из потомства.
Куллукет проговорил каким-то слишком уж нейтральным тоном:
– Так ведь то была твоя идея… Ты велел Мерси объявить Вела вторым творцом. Вспомни, я не раз указывал тебе на его примиренческие взгляды.
– А теперь, – язвительно отметил Кугал, – наш покойный брат из Финии своими налитыми золотом гляделками обозревает фирвулагские пирушки!
– Впереди еще два раунда, – заявил оптимист Имидол. – Фиаско с кавалерией серых – простая случайность. Мы наверстаем, вот увидите.
– Реабилитационные павильоны переполнены, – предупредил Куллукет.
– Я это учел, – отрезал Ноданн. – Тяжелораненые тану и золотые люди будут переправлены в Гильдию Корректоров, чтобы полевые врачи могли заняться годными к строевой. И еще одно новшество. Куллукет, вызови на связь лорда Целителя и проинструктируй его, чтобы лучших серых бойцов помещали в Кожу. А небоеспособные тану пусть подождут. В разгар Битвы мы не можем тратить время на славных немощных ветеранов.
– Ну ты даешь, братец! – воскликнул Кугал. – Отец не простит тебе такого нарушения древних обычаев!
Но Стратег был непреклонен.
– Пришло время пересмотреть кое-какие обычаи. У нас немало забот, помимо уязвленной гордости традиционалистов и даже чести короля. Я признаю, что ошибся, назначив Велтейна на командный пост. Меня тронула его скорбь, кроме того, многие одобрили это назначение.
– Селадейр хороший вожак, хоть и не из потомства, – сказал Кугал. – Но в лице Велтейна мы потеряли верного кандидата в рыцари Высокого Стола и отныне должны будем ох как остерегаться… Это я тебе говорю, младший брат!
– Ты что, насчет Лейра? – взревел Имидол. – Я его приложу, дайте срок. А ты, братец, лучше побереги свою психокинетическую задницу!
Небо на востоке сделалось густо-фиолетовым. Над стальной гладью лагуны сияла Венера.
– Не кипятись, Имидол. Кугал прав, – хмуро бросил Ноданн. – Завтра мы должны быть крайне осмотрительны. Батальоны рассыплются, и фирвулаги наверняка отдадут приказ охотиться на капитанов. Теперь, когда мы лишились стольких творцов и серых, численное превосходство врага ляжет на нас еще более тяжелым бременем. Так что надо полагаться только на умственный перевес. Когда выйдете на поле, не допустите ошибки покойного Велтейна. Знаете, в чем он просчитался? Хотел собрать как можно больше бойцов под свое знамя. И поторопился, применил эффектную, но недальновидную тактику. Позвольте вам напомнить: в наших рядах сражается еще один любитель блефа… причем играет он на высочайшем уровне, делает самые высокие ставки.
Четверо братьев еще некоторое время обсуждали тактические и технические аспекты Битвы, пустив коней шагом. Равнину почти расчистили. Мертвых фирвулагов грузили на специальные плетеные понтоны на берегу лагуны, с тем чтобы на обратном пути сбросить в воду. Обезглавленные тела тану и людей складывали штабелями возле Великой Реторты: на исходе Битвы, в момент заклания, их прогонят через этот змеевик.
Годами яйца морских креветок и споры мельчайших водорослей ждут дождя.
Надежно укрытые соляной коркой на побережье, они уберегают крохотные капельки жизненной силы от жары, засухи, вредных химических реакций в ожидании векового ливня, смывающего весь налет с плиоценовых Кордильер и заполняющего Большое Гнилое болото.
Тогда в течение нескольких недель тысячи квадратных километров высохших озер в границах болота и сухое ложе Альборанского бассейна становятся свидетелями бурного всплеска жизни. Морские креветки, водоросли и другие простейшие водные организмы плодятся до тех пор, пока воды не иссякнут, не испарятся, оставив на их месте свежие яички и споры, погребенные под соляными отложениями до нового Шторма Века.
Но дождь не начался. Плиоценовое небо в первых числах ноября было чистым, а с горных высот в Средиземноморский бассейн по-прежнему стекала лишь жалкая струйка.
Однако же побережье наполнилось водой. Невероятными потоками она поступала неизвестно откуда.
Биллионы креветок вылупились из яичек, сожрали водоросли и поспешили отложить новые яички в более хрупкой скорлупе, учитывая увлажненную окружающую среду. Вода была грязнее, чем обычно, и принесла с собой нежелательного конкурента – океанский планктон, что вступил в борьбу с креветками за плавучую зелень и даже начал охотиться на самих ракообразных. Но безмозглые твари не сознавали ни этой агрессии, ни того, что им уже не придется выдерживать долгую засушливую спячку.
– Доверьтесь мне! – сказал Эйкен Драм, стоя среди огня, дыма, орущих умов и резни.
– Если твой фокус не сработает, – возразила Воительница Бунона, – то Накалави как пить дать тебя приложит.
Эйкен взметнул к небу свое дерзкое знамя.
– Не боись! Настрой только как следует свои миражи и смотри, чтобы никто из шайки не ринулся на какой-нибудь рыцарский подвиг и не демаскировал засаду. Ты меня слышишь, Тагал, пупсик?
– Враги так теснят нас, – сухо отозвался Меченосец, – что я подчинюсь любому, кто сулит надежду или хоть малую передышку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57