Как много людей, оказывается, ненавидели его, экая давка… помост для знати… король, его советники, придворные… кто это машет рукой?.. а, Грезийон… придворные дамы, а среди них… да нет, это невозможно… Господи, за что?!.
Она была среди них, пришедших смотреть на его казнь. Немного изменилась — осунулось милое личико, взгляд потускнел, около рта появились жесткие складки… и все же это была она — его возлюбленная Алиенора, его прекрасная майская королева…
Любви моей высокий дар целит и ранит… Палач под ликующие вопли толпы поджег хворост. Любимая, пусть Бог благословит твой каждый час… когда б сильней сказать я мог, сказал бы, верь мне, сотни раз… Весело затрещав, пламя побежало по сухим веткам. Но что сказать сильней, чем то, что весь я твой, что так любить тебя не будет уж никто… Благодатное тепло коснулось окоченевших от холода ног Бетизака. С тобой ни горя, ни забот, ты постоянна, ты верна… и мне никто не подмигнет: мол, штучка у тебя жена!.. Волны горячего воздуха гладили его застывшее лицо, шевелили ставшие совсем седыми волосы. А если стал я слеп, любя, так лучше б я тебя не знал, — не дай мне Бог страдать из-за тебя!.. Бетизак еще раз отыскал в толпе ее лицо, молясь горячее всех костров мира, чтобы ошибиться, обознаться — и умереть спокойно; но он редко когда ошибался, не вышло и на этот раз. И тогда Пейре Бетизак, бывший казначей герцога Беррийского, вздохнул, закрыл глаза и обратился к тому, кто все это время терпеливо стоял по левую руку.
В одно мгновение, минуя все ощущения, Бетизак оказался перенесенным из пылающего костра на окраину площади; рядом с ним стоял Люцифер. Он накинул на плечи так и не согревшегося человека теплый плащ, подбитый мехом, и протянул флягу с вином.
— Выпей, а то наверное в горле пересохло…
Бетизак послушно глотнул, все еще не очень понимая, что же с ним происходит, закашлялся, снова глотнул. Затем оглядел площадь, увидел эшафот, а на нем — самого себя.
— Кто это там?
— Не кто, а что… Это твоя Видимость; да не переживай — в ней нет ни капли живой плоти, там просто нечему страдать. Считай, что сгорает одно из твоих отражений… или одна из теней.
У Видимости уже загорелись волосы, кожа на лице почернела, а еще через несколько минут ее тело бессильно обвисло на витках цепи. Толпа восторженно орала, людей трясло в самом омерзительном из экстазов — в экстазе публичной казни. Люцифер сплюнул на землю (на том месте, куда попал его плевок, земля задымилась) и хлопнул Бетизака по плечу.
— Довольно… Хватит, еще насмотришься. Пойдем отсюда, поговорим в более приятном месте.
Опять же в мгновение ока они очутились в теплой, богато обставленной комнате, в которой Бетизак с изумлением узнал свой кабинет.
— Твой дом сейчас пуст, — отвечая на его невысказанный вопрос, сказал Люцифер, — его, как и все остальное, прибрал под свое крылышко мэтр Грезийон… то есть его величество король. Мы побудем здесь немного, поговорим… Эй, может быть, все-таки пригласишь присесть, по праву истинного хозяина?!
Они сели поближе к камину, помолчали немного. Первым заговорил Темный Ангел.
— Почему ты позвал меня, Пейре? Ведь не из-за боли же… Ты выдержал бы и не такое, верно? Так что же побудило тебя отвернуться от Света?
— Алиенора… она была там, смотрела на мою казнь… О, я не был безупречен в отношении к ней, я во многом виноват… Я был так глупо сдержан, такого скупого выражения чувств устыдились бы не только певцы старой Окситании, но и современные бессердечные виршеплеты… но я любил ее! Возможно, я чересчур быстро поверил в ее грех — но я так и не простил себе этого… Понимаешь, Люцифер, Алиенора и была моим Светом. Сегодня мой Свет сам отвернулся от меня.
— Да-а-а… — протянул Люцифер, — А ты не подумал о том, что ее могли принудить к посещению сего увеселительного и богоугодного мероприятия? Например, муж…
Бетизак вздрогнул.
— Нет, не подумал. Что ж, в таком случае скажи мне, как оно все было на самом деле.
Люцифер расхохотался.
— От кого ты требуешь правды, от меня, Отца Лжи?! И ты мне поверишь?!
— Я тебе верю.
— Благодарю, — посерьезнев, поклонился Люцифер. — Но допустим, что госпожу Грезийон действительно заставили прийти на твою казнь. И после этого ты снова почувствуешь себя осиянным? И в моей спасительной Тьме уже не будет нужды?
— Пожалуй, что так… Ты отправишь меня обратно на костер?
— Тьфу! Эх, Пейре, я ведь все — таки Люцифер, а не какой-нибудь Грезийон… Перенесу тебя в Авиньон, а уж там ты и сам устроишься.
— Заманчиво. Но ты так и не ответил мне — как оно было на самом деле.
Люцифер смущенно усмехнулся…
— Она много страдала, Пейре, а страдания ожесточают. Тебе придется много раз слышать разглагольствования о том, что боль смягчает человеческую душу, воспитывает, возвышает… Чушь херувимова! Прости. Ее никто не заставлял. Она хотела видеть твои муки, возможно, для того, чтобы забыть о собственных.
Они несколько минут сидели в молчании, глядя каждый в свою душу. Наконец, Бетизак поднялся и протянул руку собеседнику:
— Я более не вижу Света. Покажи мне Тьму.
— С превеликим удовольствием, — и Люцифер ответил ему крепким рукопожатием.
Часть третья. В саду
Место, куда Люцифер привел своего нового слугу, было сущей глухоманью. Обширная поляна посреди густого леса, высокая, нехоженая трава и несколько больших, грубо обтесанных каменных глыб, составленных в подобие круга и накрытых каменной же плитой.
— Ну, вот мы и дома, — Люцифер с видимым удовольствием вдохнул свежий, настоянный на травах, воздух, — давай-ка присядем, я тебе объясню, что к чему.
На поляне были беспорядочно разбросаны несколько серых валунов, они вполне подходили для сидения.
— Помнишь, я тебе говорил, что обустраиваться после Дня Гнева нам помогали Старые Боги? Так вот, это место — их бывшее капище… не главное, малоизвестное, но очень уж уютное. Нам понравился этот лес, в нем хорошо отдыхать после суеты городов… опять же тишина, люди сюда не заходят. А кроме того, место это не пустое, прямо под ним — колодец Силы, пей — не хочу. Наш дом здесь, — и Люцифер указал на каменный «домик», — конечно, это только Знак Входа, тут и семейству цвергов будет тесновато. Ну, да что это я рассказываю, пойдем, сам все посмотришь.
Хозяин встал и кивнул слуге следовать за ним. Они подошли ко входу в старое капище и протиснулись внутрь, согнувшись втрое. Внутри было темно, только узкие лучики света просачивались через щели между валунами на плотно утоптанную землю, пахло временем и тишиной. Люцифер негромко позвал:
— Велиал, брат мой, открой двери!
— Наконец-то, мы уже заждались тебя, — ответил невесть откуда низкий, приветливый голос и в ту же минуту одна из каменных глыб бесшумно отодвинулась, открывая широкий, ярко освещенный вход в Адские Сады; вниз вели пологие, черные ступени лестницы.
Впоследствии Бетизак — вернее, уже Мастер Теней — многократно ходивший этой дорогой, знавший каждую ступеньку, каждый светильник — пытался вспомнить, что же особенно поразило его в тот первый день. Огромные пещеры, высотою с кафедральный собор, в который росли настоящие сады — из диковинных мхов, ажурных папортников, грибов самых причудливых форм и расцветок, светящихся лиан… В одной из пещер было озеро, похожее на черное зеркало, стены ее были заняты книжными полками, заполненными книгами на всевозможных наречиях, а высоко в воздухе, под самым сводом трепетали души еще не написанных книг — они были похожи на стаю шуршащих белых птиц. Прекрасный замок белого, слегка мерцающего камня — его построили природные духи, подчиненные Старым Богам, в нем жили и ангелы Тьмы, и их слуги. Пещера-загон, вход в которую перекрывала стена сине-белого пламени и где держали изымателей особо отличившихся душ (тогда их тоскливо-утробное рыканье заставило Бетизака отшатнуться и чуть ли не спрятаться за Люцифера). Земля, усыпанная где — золотым песком, где — шариками янтаря вперемешку с изумрудами, а где и навечно замерзшими каплями крови… или поросшая бледно-лиловой, шелковистой травой. А может, его больше всего поразило пламя неистово-рыжих волос Огневицы? Или безумная красота Лилиты?
Люцифер сразу же провел Бетизака в самое сердце замка, в свои покои. На полу зеркально-черного камня серебром были обозначены звезды и их небесные пути, па потолке же была искусная роспись, изображавшая летнее светлое небо, с легкими облачками и бело-желтым шаром солнца, от которого действительно исходили свет и тепло. Мебели, удобной и простой, было мало, на стенах висело несколько зеркал (некоторые были занавешены тканью). Люцифер усадил человека на невысокий табурет и сам уселся на такой же напротив.
— Прежде чем я обучу тебя твоей работе, и ты почувствуешь себя в силах ее выполнять, я должен кое-что изменить в тебе, Пейре. Ты приглянулся мне таким, какой ты есть, но для того, чтобы ты стал моим придворным Мастером, с некоторыми свойствами твоей натуры нам придется расстаться безвозвратно. Предупреждаю честно: будет больно.
В этот момент в комнату вошла девушка маленького роста, хрупкая и изящная, с коротко стриженными темными волосами, на ее миниатюрном личике выделялись глаза раненой лани — огромные, мудрые и страдающие; одета она была в длинное легкое платье гранатового цвета.
— Проходи, Ата, я ждал тебя. Вот, полюбуйся: это мой будущий Мастер Теней. Я надеюсь, ты не откажешь нам в помощи — мы начинаем первичное преображение.
Девушка молча улыбнулась, кивнула Бетизаку и встала у него за спиной, положив руки ему на плечи. Люцифер же придвинулся еще ближе, так что его колени упирались в колени Бетизака, и сказал:
— Сейчас ты дашь мне свои руки… я буду держать тебя очень крепко, возможно, даже крепче, чем тебе бы хотелось. Как только наши ладони соприкоснутся, закрывай глаза и ни в коем случае не открывай их. Когда я буду работать над тобой, мой внешний облик изменится, и вид его тебе пока не по силам. Запомни: не открывай глаза. И внимательно слушай меня: я не оставлю тебя в неведении относительно того, что же именно я сделаю с твоей душою; и если вдруг ты с чем-то уж очень не захочешь расставаться, почувствуй это… так сильно, чтобы я согласился с тобой. Ты все понял? Ата? Итак…
Видимо, все недоумение и растерянность минуты отразились у Бетизака на лице; Люцифер глянул на него и засмеялся.
— Ты что, ждал, что я тебя в пыточную поволоку?! Оставь… Я — если пожелаю, конечно — и без чьей-либо помощи, и в самой уютной обстановке могу причинить т а к у ю боль, что даже Мастер Безумия хвост подожмет. Так что доверься мне и постарайся не кричать… — и он снова засмеялся.
Их ладони соприкоснулись, пальцы тесно и крепко переплелись; в ту же секунду Бетизак сомкнул ресницы. Минуту-другую ничего не происходило, только постепенно учащалось дыхание Люцифера. И вот наконец Пейре Бетизак, бывший казначей герцога Беррийского, почувствовал, как пальцы, так плотно переплетенные с его собственными, начинают удлиняться и холодеть. Вскоре ему казалось, что кисти его рук вплоть до запястий оплетены клубками змей. Когда же он услышал голос своего нынешнего хозяина, то чуть не сорвался и не нарушил его просьбу — не кричать… Голос Люцифера, и без того не совсем человеческий, сейчас звучал то как хриплый клекот, то как разъяренное шипение; но говорил он вполне разумные вещи, и Бетизак вскоре успокоился и даже стал понимать, о чем, собственно, идет речь.
— Так, посмотрим, посмотрим… чем же наградил тебя Всевышний… Отлично, я не ошибся; Ата, ты только посмотри, в основе субстанции — честность, да какая… истинный алмаз… Оставляем… какому же хозяину нужен нечестный слуга. А еще, друг мой, я оставлю тебе снисходительность — иначе тебе будет противно и скучно с людьми, и пусть они останутся тебе интересны… А вот это тебе только помешает… тихо-тихо, я объясню. Во-первых, жалость. Даже ваши жалкие докторишки вытравляют в себе это качество — на всех не напасешься, говорят они… и это тысячу раз верно! Не для докторов, конечно, а для тебя. Во-вторых, твоя милая детская доверчивость. В-третьих, способность любить, сожалеть, тосковать… ни к чему. Только силы отнимает. Ну, и еще кое-что…
До этого момента Бетизак ощущал только неприятный холод в области сердца, словно ледяные щупальца обвили его и сжимали, пробуя на прочность. И вдруг на него обрушилась такая боль, что по сравнению с нею костер показался бы тихой лаской. Тупые иззубренные когти впились в его грудь, вскрыли ее, взломали ребра как сухие тростинки… и сердце его легло в обжигающе-ледяную ладонь хозяина. Бетизак сквозь туман почти непереносимого страдания почувствовал, что Люцифер склонился к его разверстой груди и ощутил, как в нежную, трепещущую плоть сгустка его души впиваются жадные, острые зубы и начинают неторопливо, тщательно выгрызать клочок за клочком. И — сколь ни невероятно это звучит — вместе с чудовищной болью расчеловечивания еще не Мастер Теней, но уже и не Пейре Бетизак чувствовал облегчение и почти что удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14