Сюжеты рисунков были самыми разными. Значительная их часть была
посвящена лошадям, скорее всего, одной и той же, его лошади: вот она
пасется, а вот стоит, гордо откинув голову. Вся эта серия была
поразительно реалистичной - скупыми штрихами он сумел передать характер
существа послушного, но гордого, прирученного, но все-таки себе на уме.
Как ни удивительно, во всей серии пропорции оставались абсолютно верными.
Попадались и портретные зарисовки - то ли автопортреты, то ли изображения
мужчины, с которым Элизабет видела Гельварда в селении. Мужчина был
нарисован в плаще, без плаща, подле лошади, с видеокамерой в руках. И
опять чувство пропорции художнику почти не изменяло.
Гораздо труднее давались Гельварду пейзажи - деревья, река,
загадочное сооружение на веревках на фоне отдаленных холмов. Что-то у него
тут не получалось: иногда пропорции оставались жизненными, но чаще всего
странно искажались. Она никак не могла разобраться, в чем дело: быть
может, у него не ладится с перспективой? Ответа она не нашла за
недостатком специальных знаний.
Последними в пачке оказались зарисовки, сделанные здесь у реки.
Первые эскизы были не слишком удачными - те три, что он отобрал сам,
намного превосходили их. Озадачивала лишь явная удлиненность силуэта - и у
нее, и у лошади.
- Ну что? - не выдержал он.
- Я... - Она не смогла подобрать нужного слова. - По-моему, они
хороши. Только необычны. Вы очень наблюдательны.
- Вас очень трудно рисовать, - повторил он.
- Мне особенно понравился вот этот, - она вытащила из пачки рисунок
лошади с откинутой, развевающейся гривой. - Совсем как в жизни.
Он усмехнулся.
- Мне и самому этот нравится больше всех.
Она перебрала рисунки снова. На некоторых из них присутствовала одна
и та же непонятная ей деталь. Вот, например, на этом мужском портрете: в
верхнем углу таинственное четырехконечное пятно. И такое же - на каждом
рисунке, сделанном у нее на глазах.
- Что это? - спросила она, указывая на пятно.
- Солнце.
Она нахмурилась, но решила не продолжать эту тему. И без того она,
по-видимому, нанесла его художническому самолюбию чувствительный удар.
Тогда она взяла из трех рисунков, отобранных Гельвардом поначалу, тот,
который посчитала лучшим.
- Вы не подарите мне его?
- Я думал, он вам не понравится.
- Напротив. По-моему, этот рисунок очень удачен.
Он бросил на нее проницательный взгляд, вероятно, решая, искренна ли
она в своей похвале, потом забрал у нее всю пачку.
- А не хотите ли взять еще и этот?
И протянул Элизабет рисунок лошади с развевающейся гривой.
- Как я могу! Нет, только не этот...
- Мне хочется оставить его вам на память. Вы ведь первая, кому я его
показал.
- Я... большое спасибо.
Он уложил остальные рисунки в седельную сумку и бережно застегнул ее.
- Вы сказали, что вас зовут Элизабет?
- Я предпочитаю, чтобы меня называли Лиз.
Он кивнул с серьезным видом.
- Прощайте, Лиз.
- Вы уезжаете?..
Не ответив, он отвязал лошадь и вскочил в седло. Потом, тронув
поводья, направил ее вниз к реке и вброд через мелководье, затем дал
шпоры, выбрался на противоположный берег и спустя мгновение скрылся за
деревьями.

3
Вернувшись в селение, Элизабет призналась себе, что работать ей
сегодня больше не хочется. Вот уже больше месяца, как ей обещали прислать
партию медикаментов и врача. Она следила как могла за питанием селян, хотя
продовольственная помощь тоже была скудной, да более или менее успешно
лечила немудреные сельские болячки, ссадины и нарывы. Правда, на прошлой
неделе ей довелось принять роды - до того она и сама не могла с
уверенностью сказать, приносит ли ее деятельность ощутимую пользу.
Теперь она решила отправиться в базовый лагерь немедля, пока
подробности странной встречи у реки не начали стираться из памяти.
Впрочем, перед отъездом она успела разыскать Луиса.
- Если эти люди появятся снова, - внушала она ему, - постарайся
выяснить поточнее, что им надо. Я вернусь обратно утром. Если они
прискачут раньше меня, постарайся задержать их до моего возвращения.
Спроси, откуда они.
До базового лагеря было почти семь миль, и она добралась туда только
вечером. Ей не повезло - в лагере не осталось практически ни души: почти
для каждого сотрудника любая отлучка затягивалась на много дней. Но Тони
Чеппел, как на беду, был тут как тут и перехватил ее на полдороге к жилому
корпусу.
- Ты сегодня свободна, Лиз? Мы не могли бы с тобой...
- Я очень устала и хочу лечь пораньше.
В первые дни Элизабет потянулась было к Чеппелу и совершила роковую
ошибку, не утаив этого. Женщины в лагере были наперечет, и он с
готовностью стал оказывать ей ответные знаки внимания. Очень быстро она
поняла, как он самовлюблен и скучен, но Тони упорно не желал оставить ее в
покое, а ей никак не удавалось вежливо остудить его пыл.
Вот и сейчас он не отставал от нее до тех пор, пока она кое-как не
проскользнула к себе в комнату. Швырнув на кровать дорожную сумку, она
разделась и долго нежилась под душем. Потом у нее разыгрался аппетит, и
пришлось выйти поесть; Тони, разумеется, не замедлил присоединиться к ней,
но во время ужина она подумала, что в данных обстоятельствах он может
оказаться даже полезным.
- Ты не знаешь, есть ли в этой стране город под названием Земля?
- Земля? Как и наша планета?
- Звучало это именно так. Но, может, я ослышалась.
- Не знаю ничего похожего. А где он расположен?
- Где-то здесь неподалеку.
Он покачал головой.
- Земля? А может, Марс? Или Венера? - Он расхохотался, довольный
собственным остроумием, и выронил вилку. - Ты правильно разобрала?
- Да не то чтобы... Наверное, я все-таки ошиблась.
Верный своей неподражаемой манере, Тони продолжал скверно каламбурить
до тех пор, пока ей не удалось избавиться от его общества. В одном из
кабинетов висела крупномасштабная карта всего района, но, исследовав карту
вдоль и поперек, Элизабет не обнаружила ни одного названия, хотя бы
отдаленно напоминавшего произнесенное Гельвардом. Более того, он твердо
заявил, что его город лежит на юге, а в том направлении по меньшей мере на
шестьдесят миль крупных поселений не было вообще.
Утомленная, она вернулась к себе в комнату. Уже раздеваясь, достала
подаренные ей рисунки и прикрепила их над кроватью. Тот рисунок, что
изображал ее, был таким необычным...
Она присмотрелась повнимательнее. Рисунок был выполнен на очень
старой бумаге, пожелтевшей по краям. И тут до нее дошло, что вверху и
внизу бумага по линии отрыва иззубрена. Проверяя себя, она провела по краю
пальцем и ощутила то же, что заподозрили глаза: тут без сомнения была
перфорация.
Бережно, чтобы не повредить рисунок, она отделила его от стены и
перевернула. По задней стороне бумаги, сбоку, бежала колонка цифр, две или
три из них были отмечены звездочками. А рядом шла надпись синим шрифтом,
почти неразличимым от времени: "Лента компьютерная многократного
применения. IBM".
Элизабет прикрепила рисунок обратно к стене... и уставилась на него в
еще большем недоумении.

4
Наутро Элизабет, отстучав по телетайпу очередную тщетную просьбу
прислать врача, вернулась в селение. К тому времени, как она добралась
туда, улицы уже затопил полуденный зной и все погрузилось в привычную
унылую летаргию, которая так бесила ее поначалу. Луиса она разыскала
быстро: в компании двух других мужчин он развалился в тени у церкви.
- Ну, что? Они приезжали?
- Нет. Сегодня нет, малышка Хан.
- Когда они обещали вернуться?
Он лениво пожал плечами.
- Не сегодня, так завтра.
- А вы уже пробовали?.. - Она запнулась, разозлясь на себя: ведь
хотела же взят щепотку предложенного селянам удобрения в базовый лагерь на
анализ, а потом заторопилась и забыла. - Ладно, но если они вернутся,
дайте мне знать...
Она зашла проведать Марию и новорожденного, но никак не могла
сосредоточиться на самых обыкновенных вещах. Позже сняла пробу с
бесплатного обеда для всех желающих, потолковала с отцом Дос Сантосом. И
все время невольно прислушивалась: не донесется ли издали конский топот?
Наконец, не пытаясь больше обманывать себя, она отправилась на
конюшню, оседлала лошадь и поехала вчерашним маршрутом в сторону реки.
И сейчас она все еще старалась не сознаваться себе в собственных
мыслях и истинных намерениях. Только от себя не уйдешь: последние двадцать
четыре часа привнесли в ее жизнь нечто совершенно новое. Она вызвалась
приехать сюда и поработать вместе с другими добровольцами, когда поняла
всю никчемность своей предыдущей жизни. Но здесь на смену прежнему
разочарованию пришло иное, не менее горькое: какими благими ни были их
намерения, добровольцы могли предложить обнищавшему населению здешних мест
не помощь, а лишь видимость помощи. Слишком поздно они пришли, слишком
скудными ресурсами располагали. Мизерные подачки в виде зерна,
бессистемных прививок или ремонта церкви, - конечно, это лучше, чем
ничего, но ни на йоту не приближало решения главной задачи. Усилиями
одиночек разруху и одичание этих мест было не преодолеть.
Вторжение Гельварда в ее жизнь стало для Элизабет первым ярким
событием со дня приезда. Ведя лошадь по пустоши к лесу, она наконец
призналась себе, что ею движет не простое любопытство, а нечто большее. В
базовом лагере каждый был одержим собой и своим воображаемым вкладом в
науку; они обожали мыслить абстрактными категориями, рассуждать о
групповой психологии, социальной приспособляемости и поведенческих
стереотипах, а на ее более приземленный взгляд выглядели напыщенным
болтунами. Не считая незадачливого Тони Чеппела, она не встречала никого,
кем стоило бы хоть на минуту увлечься, и это опять-таки было не то, на что
она рассчитывала.
Гельвард был совсем из другого теста. Нет, нет, она и теперь не
произнесла бы этого вслух, и все же, по совести говоря, ехала как на
свидание.
Элизабет без труда разыскала то самое место на берегу и позволила
лошади напиться. Потом привязала ее в тени, а сама уселась у воды и стала
ждать. Усилием воли отогнав новый вихрь догадок, вопросов, предчувствий,
она сосредоточилась на чисто физических ощущениях солнечного тепла и покоя
и, откинувшись навзничь, закрыла глаза. Вода журчала по каменистому ложу,
мягко шуршал ветерок в вершинах деревьев, звенели какие-то мошки, пахло
сухой листвой, прогретой почвой и просто жарой...
Прошел час, если не больше. Лошадь на опушке каждые несколько секунд
взмахивала хвостом, отгоняя назойливых мух. Но вот она забеспокоилась,
тихо заржала, и ей из-за реки отозвалась другая лошадь. Элизабет очнулась:
на противоположном берегу стоял Гельвард.
Он приветственно поднял руку, она помахала ему в ответ. Он тут же
спешился и быстро подошел к самому краю воды. Элизабет улыбнулась про
себя: он был явно в приподнятом настроении и начал валять дурака, норовя
развеселит ее. Наклонился, попытался встать на руки - с третьей попытки
ему это удалось, но ненадолго, он потерял равновесие и, вскрикнув, рухнул
в воду.
Элизабет вскочила и бросилась к нему вброд.
- Вы не ушиблись?
Он усмехнулся.
- А ведь в детстве у меня получалось...
- У меня тоже.
Он поднялся на ноги, глядя с унылым видом на свою промокшую одежду.
- Ничего, скоро высохнет, сказала она.
- Пойду приведу лошадь.
Они вместе перебрались на "свой" берег, и Гельвард привязал коня
рядом с лошадью Элизабет. Женщина села, он опустился рядом, вытянув ноги и
подставив мокрые брюки солнцу. Лошади стояли бок о бок, в разные стороны
головами, и вежливо отгоняли мух друг от друга.

У Элизабет накопилась тысяча вопросов - но она не задала ни одного.
Она упивалась неизвестностью и не хотела разрушить тайну прозаическим
объяснением. Самым вероятным, конечно же, было то, что Гельвард - один из
сотрудников какого-то более отдаленного лагеря и что со скуки он затеял
разыграть с ней замысловатую и не слишком остроумную шутку. Но даже если
это так, она не осуждала шутника: его присутствие само по себе служило ей
наградой, она слишком долго сдерживалась, чтобы не радоваться пробуждению
от повседневной дремоты независимо от руководившим Гельвардом мотивов.
Единственной заведомо интересной для него темой разговора были
рисунки, и Элизабет попросила показать их снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40