Однажды вечером с Владом случилась истерика, когда
вернувшийся с работы отец стал со смехом рассказывать, как у
них на работе одной женщине упала на голову люстра и сделала ей
сотрясение мозга. Родителям насилу удалось успокоить сына: мать
заставила отца убедить Влада в том, что это не реальная
история, а анекдот. Но с той поры Влад стал старательно
обходить эту с виду невинную часть интерьера. Только после
этого случая родители стали относиться к странному поведения
сына как к болезни, а не как к очередной невинной причуде. Но
они ничем не могли ему помочь: психотерапевт не приходил по
вызовам на дом - не было в его функциях таких визитов, - а
вызов санитаров мог повлечь за собой психушку, чего родители
никак не желали.
Владу становилось все хуже: чем больше он задумывался, тем
яснее становилось для него, что и дома он не находится в полной
безопасности. Родители пытались убедить его в обратном, но
тщетно: он с завидным упорством доказывал им, что их дом не
застрахован от стихийных бедствий - ураганов и землетрясений.
А в один из вечеров случилось нечто ужасное: когда они в
очередной раз спорили за вечерней чашкой чая о подверженности
человека природному форс-мажору, посуда в серванте мелко, но
звонко затряслась, а одиозная люстра "Каскад", которую так
старательно избегал Влад, закачалась, зловеще погромыхивая
висюльками из граненого стекла, будто готовилась к прыжку на
голову Влада... Родители в первую минуту подумали, что они
заразились от сына его сумасшествием, но очень скоро все
прекратилось, а на следующий день по радио объявили о небывалом
в истории сейсмологии случае: волны землетрясения, эпицентр
которого находился в Карпатах, дошли до Москвы. И напрасно
родители уверяли Влада, что "все очень просто разъяснилось",
Карпаты замечательное живописное место с прекрасными лыжными
курортами, а не какая-нибудь черная бездонная дыра в земле, от
которой во все стороны расходятся безобразные
тысячекилометровые трещины, и если там и случаются
землетрясения, то незначительные и крайне редко, так что в этом
нет ничего ужасного... Влад еще больше замкнулся в себе, и
теперь уже ничего не доказывал родителям из суеверного страха,
что как он скажет, так оно и выйдет.
Влад продолжал задумываться... Землетрясение действительно
было случайным событием, а опасность от него - разовой в
масштабе человеческой жизни. Но существовала еще перманентная
опасность, которая сводила на нет уютный постулат "мой дом -
моя крепость". И этой глобальной опасностью, с существованием
которой мирились люди, была опасность ядерной войны. Когда Влад
над этим получше задумался, ему стало едва ли не весело: для
него самого, для его родителей и для большого числа подобных им
простых советских людей Америка была вполне мифической страной.
Он много слышал по радио про угнетение негров, читал в газетах
о "пентагоновских ястребах" и не пропустил по телевизору ни
одной передачи из серии "Америка семидесятых" (из этих передач
в голове у него осталось только одно выражение, но очень
сочное: "мутные воды Потомака", - в нем слышалась некая
запредельная поэзия), но никогда ему в руки не попадалось ни
одной вещи, которая бы подтвердила существование этой
мифической страны.
Да, он слышал про американскую жвачку и даже был знаком с
людьми, которые ее когда-то жевали, но он никогда не ощущал во
рту ее таинственного вкуса, магическим путем приобщающего к
американскому образу жизни. Он изредка видел на своих
сверстниках американские джинсы, но никогда не прикасался
пальцами к их мелкорубчатому, такому мягкому на вид, материалу.
К тому же, если он и видел "американские" джинсы, никогда
нельзя было с уверенностью сказать, что это не польская
подделка.
Влад ни разу не держал в руках НИ ОДНОЙ американской вещи
- и при этом над ним нависала постоянная угроза того, что в
один прекрасный момент, который мог оказаться ЛЮБЫМ моментом
его жизни, на крышу его дома упадет американская ракета,
которой и лететь-то от Невады до Москвы всего двадцать минут. И
если Владу повезет, и она не сразу взорвется, он, возможно,
увидит какие-то обломки ее корпуса, прежде чем она радикально
вторгнется в его жизнь. Ха-ха, "вторгнется в жизнь"! Можно ли
смерть считать вторжением в человеческую жизнь? И ведь
американцы находятся в таком же положении. Не от того ли у них
столь жгучий интерес к Советскому Союзу? О чем они думают,
когда толпами расхаживают по Красной площади? Может, в них
говорит элементарное любопытство - они хотят знать, откуда к
ним придет смерть?
И вот, когда страх внезапной неминуемой смерти вошел в
каждую клетку Влада, все остальные страхи отступили, чтобы
освободить место последнему страху, конечному и всепобеждающему
- страху умереть от страха смерти...
8. РВСН
- Стоп, машина! - оборвал Валидатора Весельчак. - Ты
меня утомил: страх-страх, страх-страх... Напугал ежа голым
задом!
- Я и не собирался тебя пугать, - возразил Валидатор. -
Любые человеческие страхи для тебя - пустой звук, потому что
нереальны. Тебе неведом страх потерять ногу: у тебя вырастет
другая. Но представь на секунду, что ты расстаешься с чем-то
навсегда...
- Все равно не согласен. Потерял - не потерял... Не в
этом дело.
- А в чем?
- Да в том, что у тебя Рейнджер опять какой-то чересчур
ущербный получается. На Земле трусость - это крупный
недостаток, если тебе известно.
- Разумеется, известно, - виртуально вздохнул Валидатор.
- Но, во-первых, это уже не совсем Рейджер, потому что у него
теперь есть телесная оболочка с ее рефлексами, а во-вторых...
Представь, что ты бы попал в жесткий земной мир с его
необратимыми превращениями - было бы чего испугаться!
- Ты мне, брат, волну не гони! - заявил Весельчак. -
Сейчас увидишь, чего будет. Вот, послушай...
* * *
Случилось невероятное: Владу пришла повестка из районного
военкомата явиться на медицинскую комиссию. По сути, в этом
ничего невероятного не было, если учесть, что Влад учился в
нормальной школе и его отклонения от нормы никогда не были
документально зафиксированы. Все свои прожитые восемнадцать лет
он балансировал на грани: для своих сверстников он был
"чокнутым", а для врачей - не более, чем ребенком со
странностями. И все же, родителям это показалось невероятным:
они-то знали, насколько их сын был в последнее время "не в
себе" (еще один типичный пример игнорирования грядущих
неприятностей).
Впрочем, в конце 70-х годов призыв в армию не был такой
трагедией, как это стало после начала войны в Афганистане.
Армия не только в газете "Красная звезда", но и в бытовых
представлениях считалась школой жизни, а негласный армейский
девиз "мы сделаем из тебя говно, а потом из говна вылепим
человека" воспринимался в обществе не как угроза или
посягательство на свободу личности, а как высшее выражение
солдатской удали и жизненной закалки. "Косить от армии" было
непопулярно, и те немногие "додики", которые на это шли,
рисковали нарваться на крупные неприятности от своих бывших
сопляков-товарищей, а ныне всеми уважаемых дембелей:
"придурков" попросту отлавливали в темных переулках и с
патетическим криками "я за тебя кровь мешками проливал!"
начищали, как говорится, морду.
Кроме всего прочего, именно во второй половине семидесятых
годов в СССР сложилась неблагоприятная для армии
демографическая ситуация, получившая в военкоматах
неофициальное название "проблема мертвых душ". Суть проблемы
заключалась в том, что в армию должны были призываться по
возрасту дети тех, кто родился в 40-е годы, но именно в эти
годы в связи с войной рождаемость была крайне низкой. Короче,
"мертвые души" были по сути нерожденными детьми несуществующих
родителей. Такая армия гипотетических солдат была хороша для
какого-нибудь мифического Армагеддона, разворачивающегося на
небесах, но в реальной жизни ощущался крупный недобор
призывников, поэтому в армию загребали всех, у кого не было
справки об инвалидности и кто не состоял на учете в
психдиспансере.
Рахитизм, хроническая астма, зрение "минус пять" и
плоскостопие, ранее спасавшие от армии, уже больше никого не
волновали. Даже "незалупа", смешное по названию, но тяжелое по
форме заболевание, перестало приниматься в расчет: врачихи все
так же методично просили призывников снять трусы до колен и
оттянуть крайнюю плоть, но это уже была чистая формальность,
надоедливый бюрократический атавизм.
Все это отразилось на формировании отдельных родов войск:
крепких, здоровых и высоких забирали в "силовые" войска, типа
десанта или морской пехоты, а интеллектуальным (относительно)
войскам доставались чудаки и доходяги, по-армейскому - "чмо".
Так и случилось, что Влад по иронии судьбы попал в РВСН -
Ракетные войска стратегического назначения.
Армия была для Влада выходом из жизненного тупика. С
первого дня в войсках он превратился в "зеленку" - молодого
солдата, которого может гонять и воспитывать любой
старослужащий. Но воспитание не тяготило Влада: ему с самого
начала внушили, что если он не будет "буреть" и "залупаться",
то его если и будут бить, то не сильно. Но главное, что
устраивало Влада в воспитательном процессе - это то, что
"старики" были спецами в своем деле, и от их побоев никогда не
оставалось следов - даже если они били пряжкой ремня по голому
телу, то всегда искусно выбирали такие места, что отпечатки от
медных пятиконечных звезд сходили максимум через полчаса, не
оставляя синяков. К тому же, "зеленкой" он был не один -
таких, как он, был еще десяток в его роте, и это здорово
утешало.
* * *
- Достаточно! - оборвал Весельчака Валидатор. - Все
правильно, но скучно. Не узнаю тебя...
- Хм... Что-то меня на публицистику потянуло, -
виновато усмехнулся тот. - Пора опять бездельников-клоунов
подключать.
* * *
Служба Влада началась с курса молодого бойца (строевой
шаг, стрельба, заучивание устава и принятие присяги) и
трехмесячной специальной технической подготовки, в ходе которой
нужно было выучить положение нескольких десятков кнопок, ручек
и тумблеров на аппаратном шкафе, и не просто выучить, а выучить
до автоматизма, чтобы руки сами, без участия головы, как
говорил "преподаватель-прапорщик", находили нужные
переключатели. Самое сложное было зазубрить, какой рукой что
нажимать - это почему-то было очень важно для сдачи экзамена.
Через три месяца Влад с блеском сдал зачет, в ходе которого
нужно было с завязанными глазами выполнить команды
экзаменующего майора из штаба дивизии: "Кнопка номер три!
Тумблер два - включить! Реле двенадцать - нейтральное
положение! Переключатель пять - в фазу семь!!! Кнопка восемь
- жать три раза..." К немалому удивлению приемной комиссии, за
десять минут непрерывных команд и вводных Влад не сбился ни
разу.
- Молодец! - похвалил его майор. - Просто робот, твою
мать!
- Служу Советскому Союзу, партии и правительству!
На следующий день Влада привели на командный пункт и
показали ему аппаратуру, на которой он будет нести дежурство.
Ящик был точно такой же, как учебный, только с электронной
начинкой и мигающими лампочками.
- Товарищ рядовой, Коммунистическая партия доверяет Вам
ядерную кнопку, - сакрально объявил ему дежурный по командному
пункту.
Вид его несколько не соответствовал торжественности
минуты: это был одутловатый капитан с обвисшими усами, злой и
невыспавшийся после ночной партии в преферанс, которую он
"слил" штабистам.
Влад замешкался, не зная, что отвечать по форме, покраснел
от напряжения и, наконец, выпалил:
- Постараюсь оправдать!
- Ты чего, ебу дался?! - набросился на него капитан. -
Я тебе "постараюсь"! У тебя в руках... - тут он вовремя
прикусил язык: солдатам нельзя было знать больше положенного. А
положено им было знать только свой "ящик", да и то только
снаружи, но не изнутри. - Убью, в случае чего!
- Благодарю за доверие! - выкрикнул перепуганный Влад.
- Идиот!!! - капитан затрясся от бешенства и выбежал из
аппаратной, громко хлопнув дверью.
Служба у Влада была, что называется, лафовой: смена
продолжалась двенадцать часов, и если дежурство приходилось на
ночь, с утра до обеда разрешали спать в казарме. На муштру у
командиров практически не оставалось времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20