Они называли себя аухканами.
Лафемос посетил Шисансанома в его горной обители и убедился в том, что этот бог говорит правду.
И отчего бы не допустить, что создатель Югран когда-то, забавы ради, создал совершенно иной мир и совершенно иных существ. И дал им богов, похожих на них и не похожих на нас.
Какие они были?
А помнишь тот череп в храме Суфадонексы? Ты думаешь, это череп их божества? Нет, наш грозный бог войны, как величайшее сокровище, как самый Ценный трофей, поместил в своем храме останки обычного воителя.
А помнишь существо, которое мы нашли… На какое-то время в Раморе воцарился мир. Это и был тот самый Золотой век, о котором мы вспоминаем сейчас с такой тоской. Аухканы возвели у подножия гор величественные и прекрасные города. Среди них было много Строителей – они рождались с умением созидать и создавать удивительные вещи. В нашем мире на это способны только боги, а людей нужно учить. Шисансаном же был прародителем своего народа и каждому из своих детей вложил частичку божественной души.
Воины аухканов являются в этот мир готовыми к битве. Строители – к созиданию.
Это великий народ. Но наши бессмертные владыки не захотели делить Рамор с кем-то, кто во всем равен либо даже превосходит их. И они начали кровопролитную войну. Но ей предшествовала долгая и мрачная история предательств и братоубийств.
Ведь в те времена богами Рамора правили мудрый Лафемос и миролюбивый Луранудак. А верховным судьей бессмертных был Каббадай, который яростно выступал против войны с аухканами. Он полагал, что люди и аухканы многому могут научить друг друга. При этом, согласись, ему было очень трудно побороть свое стремление отомстить коварным братьям за увечье Данна и преображение Даданху. А Суфа-донекса и Ягма не преминули этим воспользоваться.
Люди – всегда люди. Простые решения нравятся им гораздо больше, нежели те, что требуют долгих раздумий, тяжкого труда и работы души. Гораздо проще возненавидеть, чем понять, убить, чем выпестовать… Ты и сам знаешь.
Орды смертных, пылающих жаждой убийства, штурмовали прекрасные города. Тетареоф сотрясал земную твердь; Ажданиока пробудил от долгого сна подземное пламя, и оно выжигало огромные пространства земли, не разбирая, где люди, где аухканы. Все живое уничтожали неистовые боги. Люди и животные погибали под обломками скал и среди руин городов и крепостей; сгорали в бушующем пламени лесных пожаров; захлебывались в исполинских волнах, которые обрушивал на берега Рамора обезумевший от ярости Улькабал.
Ягма пытался помрачить рассудок аухканов, но они устроены совершенно иначе, и мысли у них иные, и чувства. Аухканы выстояли, а вот люди утратили разум, и многие тысячи смертных погибли в жестокой резне, уничтожая друг друга на глазах у бесстрастно наблюдающих за ними детей Шисансанома.
Аддонай был величайшим воином среди богов. И люди в те далекие времена почитали его гораздо больше, чем Суфадонексу. Это не давало покоя жестокому богу войны. Война с пришлым бессмертным дала ему шанс расправиться с удачливым соперником и занять его место. В самый разгар сражения с аухканами он заманил Аддоная в ловушку и коварно убил его, поразив в спину отрубленной рукой аухкана-воина. А надо тебе сказать, друг Кайнен, что руки этих удивительных созданий похожи на смертоносные копья.
Аддонай погиб. А Суфадонекса обвинил в его смерти Шисансанома.
Обезумев от горя, ринулась в битву прекрасная Аоло, жена Аддоная. Но богиня любви и ненависти не лучший воитель. Ее разорвали на части солдаты отборной гвардии аухканов.
В то время ни Лафемос, ни Каббадай уже не могли остановить резню.
Люди уничтожили города аухканов, перебили мирных жителей. Особенно потрясла Шисансанома гибель абсолютно беззащитных Строителей, ведь они совершенно не способны защищаться, у них мягкие тельца и крохотные конечности, которыми они создают невероятно сложные и красивые предметы, но на которых они даже не могут никуда убежать.
В Лагифе – самом большом городе – обезумевшие люди вырезали глаза у Строителей, принимая их за драгоценные камни. Небольшой отряд воителей, который пытался защитить несчастных, был не просто перебит: аухканов разрубали на части, бросали в огонь, пытались утопить, а ведь они были весьма живучими созданиями, друг Кайнен, гораздо более выносливыми, чем даже самый сильный человек.
Этой жизненной силы им тоже не могли простить.
Да, Суфадонекса и Ягма знали, как натравить своих приспешников на детей Шисансанома. «Они завоюют ваши земли, они уничтожат вас и возьмут в рабство ваших жен и детей, – громыхали наши боги. – Вы этого хотите?!»
И люди, глядя на то, какими были аухканы, верили бессмертным.
Ведь если бы человек стал таким же могущественным, как аухкан, он просто не оставил бы никаких шансов другим существам. Ибо человек по своей природе жесток и безжалостен. И он не верит, что кто-то другой, обладающий столь желанными ему силой и властью, не захочет использовать их во зло.
Я люблю людей, Аддон. Но я ненавижу человеческую подлость и предательство, жестокость и зависть. Ни могучий панон-тераваль, ни хищные тисго, ни ядовитые змеи не обладают этими качествами. Только человек – единственный во всех мирах и пространствах – способен лгать, убивать из прихоти и ради забавы, всю жизнь ненавидеть и в считанные минуты забывать добро.
Последняя битва состоялась далеко за морем.
В ней не было победителей, ибо боги Рамора уничтожили Шисансанома ценой жизни целого мира.
Потускнело солнце, высохли все реки, потрескалась земля, рухнули горы, сгорели леса и поля, погибли животные и рыбы. Мир был похож на мертвеца, много дней пролежавшего под палящим солнцем.
Жалкие остатки людей стремились на запад, туда, где еще теплилась жизнь, где было немного воды и деревьев. Но почти никому не было суждено дойти.
Что до Шисансанома, то его забрали на небо – он не погиб, ведь он бог не нашего мира. Уходя, он воззвал к своему уничтоженному народу, произнеся страшное пророчество.
«Да возникнет из наших костей какой-нибудь мститель!» – крикнул он.
И я очень боюсь, друг Кайнен, что создатель Югран услышал вопль величайшего из живущих.
Мир погиб. И на его развалинах Суфадонекса и Ягма стали делить власть с прежними повелителями. Они отправили в изгнание Лафемоса, заточили Луранудака в подземном царстве бога смерти и навеки разлучили Каббадая и Эрби.
У этих двоих отняли все, кроме бессмертия, и отправили скитаться по изуродованной планете. Они ничего не знают друг о друге с тех самых пор, но все еще не теряют надежды на встречу…
А теперь сверни с тропинки и следуй за мной. Этой дороги не видно , ее нужно знать…
4
– Знаешь, чего я не хочу больше всего?
– Чего же?
– Я не желаю знать, откуда тебе известно то, что просто не может быть известно смертным.
– Вполне объяснимое желание. И очень человеческое.
– Ты пугаешь меня, Каббад.
– Прости. Если это так, то лишь по той причине, что я и сам очень напуган.
– Странное ощущение, будто воздух сгустился и даже немного изменил цвет. Как если бы я смотрел сквозь толщу зеленоватой воды.
– Да? А я и не заметил.
– Ты слишком радуешься тому, что оказался здесь. Это похоже на радость узнавания. Каббад, отчего ты никогда прежде не говорил мне, что Эрвосса Глагирий живет так недалеко от Каина? Я-то думал, что на странствие к нему у меня уйдут долгие ритофо, что нам придется пересекать…
– Бушующие моря и заснеженные горные хребты? – с готовностью подхватил прорицатель.
– Какие хребты? – изумился Аддон.
– Когда-нибудь увидишь сам. А объяснять долго, да и неблагодарное это дело. Все равно что описывать, что такое вода.
Кайнен смотрел на него со странным выражением. Это можно было бы определить как благоговение, однако глава клана Кайненов такого состояния никогда не испытывал.
– Видишь ли, друг мой, – сказал Каббад, – всю жизнь ты задавал мне один и тот же вопрос, мучимый обыкновенным любопытством. А есть вещи, о которых не принято говорить за кувшинчиком вина во время дружеского ужина:
– Что же изменилось?
– Прежде всего – ты.
/Получается, что потерей любимой женщины я оплатил свое неуемное любопытство. Всего лишь любопытство – потому что, если бы мне сказали, что цена ответа такова, я бы никогда не задавал вопроса. Какая, в сущности, разница, есть ли на самом деле какой-то старик отшельник, хранит ли он некие знания о древнем сражении наших богов и кошмарных чудовищ? Что изменится в мире? Что переменится в моей жизни, если я узнаю, что он существует?
Один Каббад чего стоит – истинный кладезь знаний.
А Эрвосса Глагирий…
Блажь это была, не болев. Когда надоедало до одури воевать с варварами, чинить крепостные стены, делать опись оружия и запасать еду на случай осады, не грех было и помечтать о том, как я оставлю Каин на попечение Килиана, а сам отправлюсь в странствие на поиски загадочного старца.
Но ведь знал же, что никуда от Дибины не уеду. Просто развлекал себя, утешал, словно раскапризничавшегося младенца…/
– Раньше, – произнес Каббад тихо-тихо, но Аддон его все равно услышал, – ты просто развлекался этой мыслью. Тебе было интересно знать и приятно тешить себя иллюзией, что однажды ты объявишь Килиана главой клана и хранителем Южного рубежа, а сам отправишься в дальнюю дорогу. Ведь так?
И я понимал тебя, как никто другой. Человек просто обязан иметь право выбора. Безысходность иссушает душу и уничтожает само желание жить.
И ты инстинктивно искал спасения от предопределенности, от неизбежности своей судьбы в мечтах о том, как однажды бросишь свои постылые занятия – все эти кровавые битвы, смерти, которые, что ни говори, лежат и на твоей совести, – и разгадаешь тайну, которая будоражит умы уже не одного поколения мудрецов.
Зачем было лишать тебя такой мечты? Тем более что никуда бы ты не уехал из Каина без Либины, а разве ты рискнул бы подвергать ее опасностям и превратностям в долгих скитаниях?
– А теперь?
– А теперь сам факт существования старца может многое изменить и в твоей судьбе, и в судьбах других людей. Кроме того, одним своим поступком ты заслужил право увидеть Глагирия, ибо ты невольно приобщился к тайному и немногочисленному братству посвященных.
– Не очень-то я этому рад, – признался Кайнен. – Если все, что ты рассказал мне о наших богах, правда (а я чувствую, что это так), то и жить не хочется. И как прикажешь быть честным, порядочным, исполнять свой долг и любить, если наши небесные владыки на подобное просто не способны? Как нам жить с такими богами?
– Жили же как-то раньше, – легкомысленно, как показалось Аддону, отвечал старый (а старый ли?) прорицатель. – Проживем и в дальнейшем. Других богов у нас нет и, вероятно, не будет. Но это не снимает ответственности за нашу судьбу с нас самих. Есть и еще одна причина. Единственная, по сути. Все остальное – это так, дополнения к ней…
Кайнен хотел спросить, что же это за причина, но тут мир вокруг столь разительно переменился, что ему стало не до разговоров.
Они въехали под сень каких-то неизвестных Аддону деревьев, и жара, зной, духота и усталость сразу остались позади, словно учтивый слуга принял у гостей их печали и тягости, как оружие и пыльные плащи – при входе в дом.
Всюду, сколько хватало взгляда, росли цветы.
Это были не просто цветы, а Цветы – совершеннейшее воплощение, квинтэссенция того хрупкого существа, которое называлось этим словом. Ни в долине Каина, ни в горах, ни в лесу, начинающемуся у границы с Шэнном, Аддон не видел такой неземной красоты.
Крупные яркие чашечки с нежными лепестками, пухлые бледные бутоны, ослепительная зелень листьев и аромат… Такого аромата просто не бывает. Так может пахнуть разве что счастье.
Ручей – широкий, прозрачный и быстрый – змеился между невысоких деревьев с пышными кронами, скрываясь в голубоватой туманной дымке. А немного выше по течению звенел крохотный водопадик, срываясь с живописных, поросших мхом скал.
Здесь пели птицы и порхали мотыльки. Словно и не было никогда изнуряющей жары, пересохших рек с глинистой, мутной и затхлой водой, желтой травы и раскаленного песка.
Однажды то, во что ты втайне веришь, может обрести материальность, проявиться где-нибудь на другом краю мира и стать обыденностью для тех, кто родился в твердом убеждении, что иначе и быть не должно. Но иногда и тебе, именно тому, кто вымечтал, придумал этот образ, прорисовал его в своей памяти до мельчайших деталей, выпадает счастье наяву увидеть то, чего до тебя вообще не существовало.
Аддон Кайнен находился в роще своих грез. Именно это место он всегда представлял себе, когда думал о Либине и далеком будущем и светлой старости, именно этот ручей виделся ему, когда он пел своей молодой жене колыбельную.
И уже раздавался где-то над головой едва слышный хрустальный звон. Это был именно он, хотя Аддон не знал, что это такое. Но знать и узнавать – это разные вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48