К тому же, у него была любовница с ребенком в Дублине. Многие выразили сомнение в его виновности, и смертный приговор заменили на каторгу. После отбытия наказания он женился на своей возлюбленной и эмигрировал в Америку.
Я направился к себе в кабинет, включил свет и отпечатал на машинке письмо Исааку Дженкинсону Бейтсу, где сообщал, что намерен написать о деле на острове Ай в своей новой книге об убийствах и прошу его объяснить, почему он считает Кирвана невиновным в смерти жены. Только потом я позволил себе расслабиться и даже почитал Мопси на ночь сказку о Кролике Питере.
На следующее утро я встал рано и сделал пешеходную прогулку по берегам озера Росс. Когда я вернулся, Диана сообщила:
– Звонила мисс Донелли. Она просила перезвонить ей.
– Она настроена доброжелательно?
– Более или менее. Она сказала, что получила твое письмо.
В прихожей стояли два больших картонных ящика, заполненных корреспонденцией, которая поступила, пока мы путешествовали по Соединенным Штатам, но у меня не было сил заниматься разбором почты. Пока Диана готовила мне завтрак, я вывалил письма на пол кабинета. Я попросил Мопси рассортировать их и отобрать письма от моего издателя – они могли еще обождать. Я распечатал два пакета с книгами, которые издатели высылали мне с просьбой дать на них отзыв, используемый потом для рекламы (к сожалению, они никогда не высылали книг, которые мне действительно нравились бы, а только те, что были обречены на плохой прием публики). Наконец, я нашел письмо с маркой из Лимерика, адрес на конверте написан аккуратным, круглым почерком.
Должен признать, что я был не слишком искренен с ней в письме, отосланном из Нью-Хевена. Я не хотел, чтобы с самого начала она окончательно захлопнула двери дома перед моим носом, поэтому я просто сообщил, что услышал имя Донелли во время лекционного турне по Америке, оставив ей самой домысливать, при каких обстоятельствах всплыло его имя. Я также написал, что хочу сделать Эсмонда Донелли героем следующей документальной книги. Я рискнул также упомянуть, что встречался с полковником Донелли и увидел у него издание «Путевого дневника» Донелли.
Ее ответ заставил меня покраснеть от стыда. Он был полон достоинства и одновременно дружеский. Она счастлива узнать о том, что ее знаменитый предок окончательно не забыт. Сама она потратила годы, чтобы убедить издателей выпустить в свет «Путевой дневник» Эсмонда Донелли, который в наше время стал библиографической редкостью. Они с сестрой будут рады видеть меня у себя в любое удобное для меня время. А пока они напишут своему адвокату, который хранит рукописи Донелли в своем сейфе, и попросят его привезти их к ним домой…
Снова я испытал угрызения совести, и у меня появилось искушение вообще бросить заниматься этим гиблым делом. Затем моя решимость укрепи лась, когда я посмотрел на рукопись, которую недавно открыл, и решил, что было бы глупо оставлять дело, начало которого оказалось столь многообещающим.
– Ах, мистер Сорм, очень мило, что вы позвонили. Ваша жена сказала, что вы только вчера поздно вечером вернулись из Америки, Вы должно быть очень устали.
Я ответил, что чувствую себя хорошо, и спросил, когда они ожидают получить рукописи от своего адвоката.
– О, они уже здесь. Он очень обязательный человек. Мы как раз сейчас просматриваем их. Просто потрясающий материал! Как вы думаете к нам добраться? Поездом?
Когда я ответил, что поеду на машине, она сразу же спросила, почему бы мне не приехать немедленно и не отобедать с ними. Я взглянул на часы и сказал, что буду у них в полдень. Перед тем, как повесить трубку, она сказала:
– Вы не обидитесь, если я задам вам один деликатный вопрос? – У меня упало сердце. – Думаю, вы не интересуетесь грязными историями, связанными с ним?
– Непристойные истории? – Я почувствовал, что завяз в паутине уклончивых ответов и полуправды. Но она продолжала:
– Моя сестра познакомилась в библиотеке с одной из ваших книг, посвященной убийствам. Надеюсь, вас не интересуют глупые сплетни, касающиеся Эсмонда и леди Мэри Гленни?
Я ответил с явным облегчением, что мне не доводилось слышать подобных слухов. Она сказала деловым тоном:
– Хорошо. Мне приятно было поговорить с вами. – Затем в трубке раздался щелчок, и она внезапно сказала:
– Тина, ты нас подслушиваешь по другому телефону?
Испуганный голосок ответил:
– Да, дорогая.
– Что мне с тобой делать? Когда ты уже бросишь эту дурацкую привычку?..
Телефон внезапно замолк. Я молча уставился на трубку, а затем положил ее на рычаг.
Перед отъездом я позвонил в университет Гэлвея старому приятелю профессору Кевину Рочу. Его ассистент сказал, что профессор сейчас дома. Я перезвонил к нему домой.
– Тебе что-нибудь известно об Эсмонде Донелли?
– О том парне, который написал книгу о лишении девиц невинности?
– Ты полагаешь, что это действительно он написал эту книгу?
– А почему бы и нет? На моем экземпляре книги на титульном листе значится его имя.
– Она у тебя дома? Можно приехать и взглянуть на книгу?
– Конечно. Когда ты приедешь?
– Немедленно, – ответил я. И через сорок пять минут я был в домашнем кабинете профессора Кевина Роча, выходящем окнами на залив Гэлвей.
Я решил по-прежнему придерживаться осторожной политики, так как в Ирландии новости распространяются очень быстро. Поэтому после того, как мы обменялись приветствиями и я выпил небольшую рюмку вина, я передал Кевину рукопись «Опровержение Хьюма» и сказал, что меня попросили подготовить ее к печати.
– Она довольно небольшая?
– Я надеюсь найти другие материалы Донелли – письма и дневники, Я как раз собираюсь навестить сестер Донелли в Балликахане.
Он передал мне книгу в мягкой обложке со своего стола. Она была опубликована парижским издательством «Обелиск Пресс». «О лишении девственниц невинности» Эсмонда Донелли. Автор краткого предисловия Г. Миллер повторил факты, которые мне уже были известны о Донелли – даты его рождения и смерти, путевые дневники, то, что настоящий томик опубликован в Германии Брокгаузом из Лейпцига (который, кстати, был издателем «Мемуаров Казановы») в 1835 году, а также анонимным датским издателем – вероятно, перевод немецкого издания – на английском языке в 1863 году. Я раскрыл книгу на главе «О заблуждении, что все женщины одинаковы в постели в темноте».
РОБИН: Прошу вас, сэр, продолжайте ваши наставления, я вас внимательно слушаю.
ЛОРД КОБАЛД: Вы мне льстите, мой дорогой мальчик. Но мне действительно приятно, что вы одного мнения со мной о необходимости и важности знания тайн любви. Теперь мы должны рассмотреть широко распространенное заблуждение, выдвинутое Клодом де Гребильоном и Клеландом, которое можно выразить словами: «В темноте все кошки серы». Вы можете поверить мне на слово, когда я вспоминаю всех женщин, с которыми я переспал за свою жизнь, я не могу припомнить двух одинаковых в тот момент, когда их бедра раскрываются. Я теперь говорю не о своеобразии строения их гениталий, их промежностей, которые бывают полными и костлявыми, мягкими и твердыми, пушистыми и нежными или жесткими и щетинистыми, но я имею в виду то, что я называю душой, обитающей в этом интимном органе женского тела. Ни один воспитанный человек не спутает темное вино из Бургундии с кларетом из Бордо, и даже ребенок способен увидеть разницу между грушей и яблоком, хотя яблоко может быть мягким и сочным, а груша твердой и вяжущей. То же самое и с женщинами. И так же, как о букете вина судят по первому глотку, так же и индивидуальные особенности женщины можно сразу же определить по первому же движению – как только бархатная головка проникает в коралловые губы. Я знавал девиц острых и свежих, как яблоко, съеденное в лунную ночь, или мягких и сладких, как патока, и нежных, как груша или персик, или, как дыня, твердых и жестких снаружи, но сладких внутри.
РОБИН: Действительно, сэр, я очень хорошо вас понимаю, так как мои сестры-близнецы, рожденные почти одновременно, очень разные в постели.
ЛОРД КОБАЛД: Ваша проницательность доставляет мне искреннее наслаждение (каламбур в духе Фрейда). Прошу вас познакомить меня с вашим собственным взглядом на различие между ними. Так как до сих пор я не могу различить ваших сестер по их внешнему виду.
РОБИН: Их собственная мать часто путает, называя разными именами. И все же в постели ониабсолютно отличаются одна от другой. Агата как раз такая, какой вы описывали одну из своих девушек, – сладкая, как патока, и нежная, как персик. Когда я впервые вошел в нее, ее половой орган гостеприимно принял меня в свои нежные и горячие объятия. И потом, сэр, удивительное дело, я вдруг почувствовал себя так, будто все мое тело превратилось в сплошной пенис, и я был мягко поглощен ее нежным телом, вошел в него весь, с головы до пят. Ощущение такое, будто я погрузился в теплую ванну. С другой стороны, Кристина вызывает наиболее распутное и похотливое чувство. Когда я проскользнул в нее, она выразила невероятное удивление, что мужчина смеет производить над ней такие странные действия. Ее поразил, казалось, сам факт, что она лежит рядом с мужчиной совершенно обнаженная. Вследствие этого я стал воображать ее полностью одетой – то в коричневое бархатное платье с серебряными пуговицами, в котором она разливала чай, то в зеленый плащ, который она надевает для верховой езды в парке. Эмоциональный шок, который я испытываю, видя ее беззащитный половой орган, заставляет меня въезжать в нее подобно жеребцу, дрожа от нетерпения.
ЛОРД КОБАЛД: Ваш изобразительный дар делает вам честь. Именно так я сам воображал разницу между вашими сестрами. Вам повезло, что они у вас такие талантливые. Моя собственная сестра, когда я наконец с трудом преодолел ее скромность, испытала достаточное наслаждение, но сама оказалась на редкость безвкусной и пресной, как залежалое яблоко, слишком долго провалявшееся в вазе.
Я отложил в сторону книгу и взглянул на Кевина, который был погружен в «Опровержение Хьюма». Если бы он оторвался на мгновение от чтения ивзглянул на меня, то я бысказал ему, что это очередная фальшивка. Возможно, первая страница действительно принадлежит перу Донелли, так как она несет на себе печать психологической тонкости, которую и следовало бы ожидать от него. Но абзац, повествующий о сестрах, имеет отчетливый привкус «Философии будуара» де Сада, а последнее предложение вообще несет в себе совершенно не характерный для Донелли оттенок грубости, которую ничем нельзя оправдать, даже психологически тонким проникновением в суть характера девушки.
Когда Кевин поднял взор от машинописной рукописи, я изменил свое первоначальное намерение и решил ничего не говорить о книге. Если я объясню ему, что считаю ее подделкой, то тем самым признаюсь, что мне уже многое известно о подлинном Донелли. Поэтому, как бы между прочим, я заметил, что, на мой взгляд, все это довольно увлекательное чтиво. Кевин пришел в восторг от «Опровержения Хьюма» и попросил разрешения сделать копию, чтобы написать статью об эволюции стиля Донелли. Я пообещал ему это, но не ранее, чем покажу эссе сестрам Донелли. Уже было далеко за полдень, и я поспешил в Лимерик. И только тогда я вспомнил, что совсем забыл спросить у него, известно ли ему что-нибудь о скандальной истории, связанной с леди Мэри Гленни.
Я высадил Диану и Мопси в Лимерике, где они собирались походить по магазинам, затем повернул на юг и поехал по дороге в Корк, которая тянулась бесконечной лентой по плоской, сонной пасторальной стране, выглядевшей ярко-зеленой под апрельским солнцем. Я остановился в Балликахане, чтобы спросить дорогу к замку Донелли, и мне сказали, что я слишком далеко заехал в южном направлении и мне следует повернуть назад к Адаре, а там свернуть на дорогу к замку. Получив исчерпывающие указания, я благополучно добрался до цели, подъехав к замку Донелли около трех часов пополудни.
Это, конечно же, был никакой не замок, а дом в стиле королевы Анны, выстроенный из серебристого песчаника с коринфскими пилястрами из красного кирпича. Стены были покрыты плющом, а в доме царила атмосфера запустения и заброшенности, которая вообще свойственна всем ирландским домам, особенно в Конноте и Манстере. Красивый пролет из белых, как лилии, ступенек, изгибаясь, вел к парадной двери. Поверхность ступенек была такой неровной, что я удивился, как вообще можно по ним ходить, не повредив себе ноги. Рядом с домом протекала река Мей, и на фоне неба чернели руины старинного аббатства Адар. С болью я подумал, что этот замок выглядел новым и даже прекрасным, когда в нем родился Эсмонд – он построен в 1700 году, – и что, вероятно, стены не были покрыты плющом, когда он здесь умирал. Я как бы совершил мгновенный прыжок в далекое прошлое и остро ощутил быстротечность времени.
Не успел я взойти по ступенькам до площадки наверху, как дверь открыла энергичная леди в дорожном платье, с короткими седыми волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56