Пришлось
следить за ними постоянно. Новые идеи были достаточно сильнодействующим
снадобьем, а их мозг был настолько возбужден, что им хотелось резвиться
словно школьникам на пляже. Порой, читая Гуссерля или Мерло Понти[40], они
начинали вспоминать сцены из детства или любовные истории прошлых лет.
Эбнер был большой меломан и знал все оперы Вагнера наизусть - стоило его
оставить наедине, как он тут же начинал мурлыкать какую-нибудь темку из
"Кольца Нибелунгов", погружаясь в пассивный экстаз. Филипс - этот был
законченным Дон-Жуаном и всецело уходил в воспоминания о своих победах,
даже воздух начинал вибрировать от сексуального возбуждения, и это сбивало
нас всех с мысли. В защиту Филипса я должен заметить, что в своих
сексуальных приключениях он вечно искал недостижимого, и вот теперь обрел
это и никак не может удержаться от постоянных post mortems[41].
На третий день ко мне подошел Холкрофт:
- Мне кажется - мы сами себя дурачим.
Предчувствуя недоброе, я спросил, что он имеет в виду.
- Я толком не знаю, но когда я пытаюсь поймать их волны (он имел в виду
паразитов), то чувствую очень сильную активность. Они что-то там замышляют,
- ответил он.
Этого только не хватало! Мы овладели величайшей тайной, предупредили
весь мир, а все равно остались такими же невежественными. Да кто же они
такие, эти существа? Откуда они взялись? Какие цели преследуют?
Действительно ли они обладают разумом или же примитивны, словно личинки мух
в куске сыра?
Сколько раз мы задаемся этими вопросами, но нашли лишь несколько
приблизительных ответов. Разум человека - это функция его эволюционного
устремления; и ученый и философ стремятся к истине потому, что им надоело
быть всего лишь двуногими существами. Но возможен ли разум такого рода у
этих тварей? В разумность врага всегда трудней поверить. Впрочем, история
не раз давала нам примеры, когда разум не являлся гарантией доброты. И все
же, если они разумны, то должны быть и следы этого разума. Но в этом случае
они должны понимать, что над ними взяли верх.
Но впрямь ли мы взяли верх?
Выслушав опасения Холкрофта, я созвал остальных. Мы только что
позавтракали, стояло прозрачное утро, воздух успел уже прогреться. Группа
летчиков в белых спортивных костюмах тренировалась неподалеку от нас -
ветер доносил крики сержанта.
Я рассказал о своих тревогах и объявил, что пора изучить паразитов
поглубже. Четверым "посвященным" было предложено подключиться к нашей
телепатической сети. Операция предстояла опасная, поэтому лучше собрать
воедино все наши силы. Через полчаса тренировки Лиф вдруг сказал, что
слышит нас. Остальные долго пытались, измотались, но так и не смогли
включиться - мы предложили им отдохнуть, расслабиться. Никто не знал о
наших планах - учеников не посвятили в них на случай атаки паразитов, ведь
у неофитов еще так мало опыта в использовании новых сил сознания.
И вот - закрыты жалюзи, заперты двери, мы сели рядом и сконцентрировали
душевные силы. Привыкнув к этой процедуре, я делал все почти машинально.
Для начала - словно готовишься ко сну - полное отключение от внешнего мира,
затем - отстранение от собственного тела. Через несколько секунд я уже
погружался во тьму сознания. Следующий шаг требовал некоторой тренировки:
надо отключиться от обычной физической индивидуальности. Остается только
мыслящая часть меня, и она погружается в мир мечтаний и воспоминаний.
Вот как можно представить этот процесс. Предположим, вам снится кошмар,
и вы говорите себе: "Это только сон. Я сплю в своей кровати, я должен
проснуться". Вы ощущаете свое бодрствующее "я", однако оно запуталось в
иллюзиях. Вскоре я обнаружил, что могу проникнуть сквозь пласт тех
мечтаний, что стоят на пути к чистому сознанию - довольно сложный трюк,
ведь люди обычно пользуются своим телом как отражателем сознания. Пласт
мечтаний - странный беззвучный мир, в котором ощущаешь себя словно пловец
под водой. Для новичков эта часть эксперимента может оказаться самой
опасной. Тело в этот момент служит своего рода якорем для сознания. В одном
из стихотворений Йитс благодарит Бога за "убогость плоти"[42], которая
спасла поэта от кошмаров. Тело, словно груз, заякоривает на наши мысли и
уберегает их от растекания в разные стороны. Когда мы оказываемся на Луне,
наше тело весит несколько фунтов - стоит сделать шаг, и оно взмывает в небо
словно шарик. Так и наши мысли - стоит им освободиться от притяжения тела,
как они обретают демоническую энергию. А если их владелец - человек
недостойный, то и мысли его становятся подобными исчадью ада. Человек
должен знать, что его мысли не существуют отдельно от него самого, иначе он
сойдет с ума от паники и только усугубит свое положение, подобно летчику,
который загоняет самолет в безвозвратный штопор, неосознанно давя штурвал
от себя.
Сквозь мечты и воспоминания я опускался все ниже и старался не обращать
на них внимания. Стоило отвлечься хотя бы на одно из воспоминаний, и оно
тут же превращалось в целую вселенную. К примеру, я вспомнил запах табака
"Джинджер Том", который когда-то курил мой дедушка. Я давненько не
вспоминал о старике, поэтому задержался на этом воспоминании. Тут же
представились и дедушка, и его палисадник в линкольнширском домике. И вот я
уже сам в этом палисаднике - моментально воссоздаются подробности, которые
убеждают меня в реальности происходящего. С невероятным трудом удается
оторваться от этой картинки - я снова погружаюсь в теплую темноту.
Эта темнота наполнена жизнью, но она не просто отражение жизни телесной
- она бурлит, словно электричество во Вселенной. Я бы назвал эту область
сознания "детской". Здесь, как нигде, охватывает чувство теплоты и
невинности: это мир детей без телесного воплощения.
Дальше, вслед за "детской" начинается пустота, сходная с пустотой
межзвездного пространства, похожая на небытие. На этой глубине запросто
можно лишиться всех ориентиров. В моих прежних путешествиях по сознанию я
обычно в этом месте засыпал и просыпался лишь спустя несколько часов.
Дальше я не опускался. Даже короткое пребывание в зоне небытия требует
регулярных выныриваний обратно в "детскую", чтобы собрать воедино
распадающееся внимание.
Мы по-прежнему находились в телепатическом контакте. Можно сказать, мы
ныряли туда-сюда, существуя каждый по отдельности, но держа постоянный
дистанционный контроль друг за другом. Если бы я заснул в дедушкином саду,
то остальные разбудили бы меня. А случись паразитам напасть на кого-то из
нас, мы бы тут же "пробудились" и вместе отбили атаку. Однако на самой
глубине каждый отвечал только за себя.
И вот через контакт с Холкрофтом я почувствовал, что тот продолжает
погружаться. Я замер от восхищения. На этой глубине я уже почти ничего не
весил. Сознание, будто пузырь с воздухом, рвалось на поверхность. При
помощи особой сноровки можно, конечно, опуститься и глубже, но на
тренировки уйдет уйма времени, а если сил твоих хватает лишь на то, чтобы
удерживать сознание, то дальше двигаться невозможно. У Холкрофта, видимо,
такая сноровка была.
В этих сферах сознания почти нет ощущения времени - оно как бы
движется, но никуда не уходит, - не знаю, объясняет ли что-нибудь эта
фраза. Поскольку тут нет тела, которое испытывает нетерпение, то и движение
времени представляется чем-то абстрактным. А еще я заметил - вокруг нет ни
одного паразита, хотя я был начеку. Вскоре я почувствовал, что Холкрофт
возвращается, и спокойно поплыл вверх, сквозь мечты и воспоминания,
вернувшись к физическому сознанию примерно через час после начала
эксперимента. Через десять минут Холкрофт открыл глаза. С его щек исчез
румянец, но дыхание было ровным.
Он молча оглядел нас, и мы поняли, что ему нечего сказать. Наконец, он
произнес:
- Ничего не пойму. Там внизу практически ничего не происходит. Неужели
все убрались оттуда?
- Ты видел хоть одного паразита?
- Нет. Пару раз казалось - я вижу их, но буквально одного-двух.
У остальных были сходные воспоминания. Это обнадеживало, но у всех
оставалась тревога.
В полдень мы впервые за трое суток включили телевизор, и тут же поняли,
что паразиты не теряли времени даром. Мы узнали об убийстве президента
Соединенных Штатов Африки Нкумблы, которое совершил Обафеме Гвамбе, он же
возглавил coup d'etat[43], захватив Кейптаун и Аден. В выпуске новостей
передали выдержки из обращения Гвамбе по радио после переворота. Мы
переглянулись: сомнений не было - Гвамбе находится под контролем паразитов,
и это очень встревожило нас. А недооценить их - значило допустить
смертельную ошибку.
Мы мгновенно разобрались в их стратегии, еще бы, они проводят ее уже
два столетия. Для них главное - отвлекать внимание людей бесконечными
войнами. Двести лет человечество трудится над изменением своего сознания
для чего-то нового, его интенсификацией, и двести лет паразиты всякий раз
подбрасывают людям проблемы, требующие немедленного решения.
Мы проговорили до поздней ночи. Новые события требовали немедленных
действий - но каких? Самые мрачные предчувствия овладели нами. Наконец, в
три ночи мы улеглись. А в пять утра нас разбудил Холкрофт:
- Они что-то затеяли, я чувствую. Может, лучше убраться отсюда
подальше?
- Куда?
Но тут ответив Райх:
- В Вашингтон. Надо срочно ехать туда и поговорить с президентом.
- А какой в этом толк?
- Не знаю, но мне кажется, здесь мы зря тратим время, - ответил Райх.
До рассвета оставался еще час, но мы, не мешкая, сели в вертолет,
любезно предоставленный нам правительством Соединенных Штатов. Вскоре внизу
появились длинные прямые авеню Вашингтона. Мы сели прямо возле Белого Дома.
Часовой, дежуривший у ворот, кинулся к нам с атомным автоматом наперевес.
Он был молод, и нам не стоило большого труда объяснить ему, чтобы он вызвал
старшего офицера, пока мы отгоним ветролет на лужайку перед Белым Домом.
Все-таки наши способности давали приятные преимущества: исчезали обычные
препятствия официоза.
Мы отдали офицеру послание для президента, а сами отправились попить
кофе. Случайные прохожие принимали нас за делегацию бизнесменов. Наконец мы
нашли ресторан со стеклянными стенами, где заняли два столика с видом на
улицу. Там, за столиком, я попробовал прочитать мысли Эбнера. Тот
почувствовал мое "прощупывание" и улыбнулся:
- Смешно даже. По идее, мне надо думать об угрозе, которая нависла над
человечеством и моим родным городом - я из Вашингтона. А вместо этого я
чувствую презрение ко всем этим слоняющимся по улицам людям - они же просто
спят. Им глубоко плевать, что с ними может произойти...
- Не забывай: неделю назад ты был одним из них, - с улыбкой ответил
Райх.
Я позвонил в Белый Дом и узнал, что мы приглашены на завтрак к
президенту в 9.00. Когда мы возвращались по улице, запруженной утренним
деловым людом, неожиданно тротуар дрогнул. Мы переглянулись, Эбнер спросил:
- Неужели землетрясение?
- Нет, - ответил Райх, - это взрыв.
Мы прибавили шагу и в 8.45 были в Белом Доме. Я спросил у встретившего
нас офицера, не слышал ли он о взрыве. Он покачал головой: "Каком взрыве?"
Через двадцать минут после начала завтрака все прояснилось. Президента
вызвали к телефону. Он вернулся совершенно бледным, руки его тряслись:
- Джентльмены, - объявил он, - полчаса назад была взорвана база ј 91.
Воцарилось молчание, но все подумали только об одном: сколько нам
отпущено времени?
Мы с Райхом уже писали подробный отчет о тогдашнем разговоре с
президентом, поэтому я ограничусь лишь его кратким изложением. После
разговора по телефону он был на грани обморока, но мы быстро успокоили его
своими методами.
Мелвилл оказался не слишком стойким парнем. Это был прекрасный
президент с хорошей административной хваткой, но он был президентом для
мирного времени, совладать же с кризисом мирового масштаба ему было не под
силу. Его настолько потрясла новость о взрыве, что он даже забыл объявить
боевую готовность американской оборонной системе. Пришлось напомнить ему об
этом - тут же пришел в действие сверхскоростной радар особого назначения
(приятно думать, что эта штука гарантирует перехват ядерной боеголовки,
летящей со скоростью мили в секунду).
Очень хотелось Мелвиллу надеяться на случайный характер взрыва на базе
ј 91 - возможно, что-нибудь произошло со стоявшей там в ангаре ракетой для
полета на Марс (в ней было напичкано топлива достаточно, чтобы в случае
взрыва стереть с лица земли половину штата Нью-Йорк).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
следить за ними постоянно. Новые идеи были достаточно сильнодействующим
снадобьем, а их мозг был настолько возбужден, что им хотелось резвиться
словно школьникам на пляже. Порой, читая Гуссерля или Мерло Понти[40], они
начинали вспоминать сцены из детства или любовные истории прошлых лет.
Эбнер был большой меломан и знал все оперы Вагнера наизусть - стоило его
оставить наедине, как он тут же начинал мурлыкать какую-нибудь темку из
"Кольца Нибелунгов", погружаясь в пассивный экстаз. Филипс - этот был
законченным Дон-Жуаном и всецело уходил в воспоминания о своих победах,
даже воздух начинал вибрировать от сексуального возбуждения, и это сбивало
нас всех с мысли. В защиту Филипса я должен заметить, что в своих
сексуальных приключениях он вечно искал недостижимого, и вот теперь обрел
это и никак не может удержаться от постоянных post mortems[41].
На третий день ко мне подошел Холкрофт:
- Мне кажется - мы сами себя дурачим.
Предчувствуя недоброе, я спросил, что он имеет в виду.
- Я толком не знаю, но когда я пытаюсь поймать их волны (он имел в виду
паразитов), то чувствую очень сильную активность. Они что-то там замышляют,
- ответил он.
Этого только не хватало! Мы овладели величайшей тайной, предупредили
весь мир, а все равно остались такими же невежественными. Да кто же они
такие, эти существа? Откуда они взялись? Какие цели преследуют?
Действительно ли они обладают разумом или же примитивны, словно личинки мух
в куске сыра?
Сколько раз мы задаемся этими вопросами, но нашли лишь несколько
приблизительных ответов. Разум человека - это функция его эволюционного
устремления; и ученый и философ стремятся к истине потому, что им надоело
быть всего лишь двуногими существами. Но возможен ли разум такого рода у
этих тварей? В разумность врага всегда трудней поверить. Впрочем, история
не раз давала нам примеры, когда разум не являлся гарантией доброты. И все
же, если они разумны, то должны быть и следы этого разума. Но в этом случае
они должны понимать, что над ними взяли верх.
Но впрямь ли мы взяли верх?
Выслушав опасения Холкрофта, я созвал остальных. Мы только что
позавтракали, стояло прозрачное утро, воздух успел уже прогреться. Группа
летчиков в белых спортивных костюмах тренировалась неподалеку от нас -
ветер доносил крики сержанта.
Я рассказал о своих тревогах и объявил, что пора изучить паразитов
поглубже. Четверым "посвященным" было предложено подключиться к нашей
телепатической сети. Операция предстояла опасная, поэтому лучше собрать
воедино все наши силы. Через полчаса тренировки Лиф вдруг сказал, что
слышит нас. Остальные долго пытались, измотались, но так и не смогли
включиться - мы предложили им отдохнуть, расслабиться. Никто не знал о
наших планах - учеников не посвятили в них на случай атаки паразитов, ведь
у неофитов еще так мало опыта в использовании новых сил сознания.
И вот - закрыты жалюзи, заперты двери, мы сели рядом и сконцентрировали
душевные силы. Привыкнув к этой процедуре, я делал все почти машинально.
Для начала - словно готовишься ко сну - полное отключение от внешнего мира,
затем - отстранение от собственного тела. Через несколько секунд я уже
погружался во тьму сознания. Следующий шаг требовал некоторой тренировки:
надо отключиться от обычной физической индивидуальности. Остается только
мыслящая часть меня, и она погружается в мир мечтаний и воспоминаний.
Вот как можно представить этот процесс. Предположим, вам снится кошмар,
и вы говорите себе: "Это только сон. Я сплю в своей кровати, я должен
проснуться". Вы ощущаете свое бодрствующее "я", однако оно запуталось в
иллюзиях. Вскоре я обнаружил, что могу проникнуть сквозь пласт тех
мечтаний, что стоят на пути к чистому сознанию - довольно сложный трюк,
ведь люди обычно пользуются своим телом как отражателем сознания. Пласт
мечтаний - странный беззвучный мир, в котором ощущаешь себя словно пловец
под водой. Для новичков эта часть эксперимента может оказаться самой
опасной. Тело в этот момент служит своего рода якорем для сознания. В одном
из стихотворений Йитс благодарит Бога за "убогость плоти"[42], которая
спасла поэта от кошмаров. Тело, словно груз, заякоривает на наши мысли и
уберегает их от растекания в разные стороны. Когда мы оказываемся на Луне,
наше тело весит несколько фунтов - стоит сделать шаг, и оно взмывает в небо
словно шарик. Так и наши мысли - стоит им освободиться от притяжения тела,
как они обретают демоническую энергию. А если их владелец - человек
недостойный, то и мысли его становятся подобными исчадью ада. Человек
должен знать, что его мысли не существуют отдельно от него самого, иначе он
сойдет с ума от паники и только усугубит свое положение, подобно летчику,
который загоняет самолет в безвозвратный штопор, неосознанно давя штурвал
от себя.
Сквозь мечты и воспоминания я опускался все ниже и старался не обращать
на них внимания. Стоило отвлечься хотя бы на одно из воспоминаний, и оно
тут же превращалось в целую вселенную. К примеру, я вспомнил запах табака
"Джинджер Том", который когда-то курил мой дедушка. Я давненько не
вспоминал о старике, поэтому задержался на этом воспоминании. Тут же
представились и дедушка, и его палисадник в линкольнширском домике. И вот я
уже сам в этом палисаднике - моментально воссоздаются подробности, которые
убеждают меня в реальности происходящего. С невероятным трудом удается
оторваться от этой картинки - я снова погружаюсь в теплую темноту.
Эта темнота наполнена жизнью, но она не просто отражение жизни телесной
- она бурлит, словно электричество во Вселенной. Я бы назвал эту область
сознания "детской". Здесь, как нигде, охватывает чувство теплоты и
невинности: это мир детей без телесного воплощения.
Дальше, вслед за "детской" начинается пустота, сходная с пустотой
межзвездного пространства, похожая на небытие. На этой глубине запросто
можно лишиться всех ориентиров. В моих прежних путешествиях по сознанию я
обычно в этом месте засыпал и просыпался лишь спустя несколько часов.
Дальше я не опускался. Даже короткое пребывание в зоне небытия требует
регулярных выныриваний обратно в "детскую", чтобы собрать воедино
распадающееся внимание.
Мы по-прежнему находились в телепатическом контакте. Можно сказать, мы
ныряли туда-сюда, существуя каждый по отдельности, но держа постоянный
дистанционный контроль друг за другом. Если бы я заснул в дедушкином саду,
то остальные разбудили бы меня. А случись паразитам напасть на кого-то из
нас, мы бы тут же "пробудились" и вместе отбили атаку. Однако на самой
глубине каждый отвечал только за себя.
И вот через контакт с Холкрофтом я почувствовал, что тот продолжает
погружаться. Я замер от восхищения. На этой глубине я уже почти ничего не
весил. Сознание, будто пузырь с воздухом, рвалось на поверхность. При
помощи особой сноровки можно, конечно, опуститься и глубже, но на
тренировки уйдет уйма времени, а если сил твоих хватает лишь на то, чтобы
удерживать сознание, то дальше двигаться невозможно. У Холкрофта, видимо,
такая сноровка была.
В этих сферах сознания почти нет ощущения времени - оно как бы
движется, но никуда не уходит, - не знаю, объясняет ли что-нибудь эта
фраза. Поскольку тут нет тела, которое испытывает нетерпение, то и движение
времени представляется чем-то абстрактным. А еще я заметил - вокруг нет ни
одного паразита, хотя я был начеку. Вскоре я почувствовал, что Холкрофт
возвращается, и спокойно поплыл вверх, сквозь мечты и воспоминания,
вернувшись к физическому сознанию примерно через час после начала
эксперимента. Через десять минут Холкрофт открыл глаза. С его щек исчез
румянец, но дыхание было ровным.
Он молча оглядел нас, и мы поняли, что ему нечего сказать. Наконец, он
произнес:
- Ничего не пойму. Там внизу практически ничего не происходит. Неужели
все убрались оттуда?
- Ты видел хоть одного паразита?
- Нет. Пару раз казалось - я вижу их, но буквально одного-двух.
У остальных были сходные воспоминания. Это обнадеживало, но у всех
оставалась тревога.
В полдень мы впервые за трое суток включили телевизор, и тут же поняли,
что паразиты не теряли времени даром. Мы узнали об убийстве президента
Соединенных Штатов Африки Нкумблы, которое совершил Обафеме Гвамбе, он же
возглавил coup d'etat[43], захватив Кейптаун и Аден. В выпуске новостей
передали выдержки из обращения Гвамбе по радио после переворота. Мы
переглянулись: сомнений не было - Гвамбе находится под контролем паразитов,
и это очень встревожило нас. А недооценить их - значило допустить
смертельную ошибку.
Мы мгновенно разобрались в их стратегии, еще бы, они проводят ее уже
два столетия. Для них главное - отвлекать внимание людей бесконечными
войнами. Двести лет человечество трудится над изменением своего сознания
для чего-то нового, его интенсификацией, и двести лет паразиты всякий раз
подбрасывают людям проблемы, требующие немедленного решения.
Мы проговорили до поздней ночи. Новые события требовали немедленных
действий - но каких? Самые мрачные предчувствия овладели нами. Наконец, в
три ночи мы улеглись. А в пять утра нас разбудил Холкрофт:
- Они что-то затеяли, я чувствую. Может, лучше убраться отсюда
подальше?
- Куда?
Но тут ответив Райх:
- В Вашингтон. Надо срочно ехать туда и поговорить с президентом.
- А какой в этом толк?
- Не знаю, но мне кажется, здесь мы зря тратим время, - ответил Райх.
До рассвета оставался еще час, но мы, не мешкая, сели в вертолет,
любезно предоставленный нам правительством Соединенных Штатов. Вскоре внизу
появились длинные прямые авеню Вашингтона. Мы сели прямо возле Белого Дома.
Часовой, дежуривший у ворот, кинулся к нам с атомным автоматом наперевес.
Он был молод, и нам не стоило большого труда объяснить ему, чтобы он вызвал
старшего офицера, пока мы отгоним ветролет на лужайку перед Белым Домом.
Все-таки наши способности давали приятные преимущества: исчезали обычные
препятствия официоза.
Мы отдали офицеру послание для президента, а сами отправились попить
кофе. Случайные прохожие принимали нас за делегацию бизнесменов. Наконец мы
нашли ресторан со стеклянными стенами, где заняли два столика с видом на
улицу. Там, за столиком, я попробовал прочитать мысли Эбнера. Тот
почувствовал мое "прощупывание" и улыбнулся:
- Смешно даже. По идее, мне надо думать об угрозе, которая нависла над
человечеством и моим родным городом - я из Вашингтона. А вместо этого я
чувствую презрение ко всем этим слоняющимся по улицам людям - они же просто
спят. Им глубоко плевать, что с ними может произойти...
- Не забывай: неделю назад ты был одним из них, - с улыбкой ответил
Райх.
Я позвонил в Белый Дом и узнал, что мы приглашены на завтрак к
президенту в 9.00. Когда мы возвращались по улице, запруженной утренним
деловым людом, неожиданно тротуар дрогнул. Мы переглянулись, Эбнер спросил:
- Неужели землетрясение?
- Нет, - ответил Райх, - это взрыв.
Мы прибавили шагу и в 8.45 были в Белом Доме. Я спросил у встретившего
нас офицера, не слышал ли он о взрыве. Он покачал головой: "Каком взрыве?"
Через двадцать минут после начала завтрака все прояснилось. Президента
вызвали к телефону. Он вернулся совершенно бледным, руки его тряслись:
- Джентльмены, - объявил он, - полчаса назад была взорвана база ј 91.
Воцарилось молчание, но все подумали только об одном: сколько нам
отпущено времени?
Мы с Райхом уже писали подробный отчет о тогдашнем разговоре с
президентом, поэтому я ограничусь лишь его кратким изложением. После
разговора по телефону он был на грани обморока, но мы быстро успокоили его
своими методами.
Мелвилл оказался не слишком стойким парнем. Это был прекрасный
президент с хорошей административной хваткой, но он был президентом для
мирного времени, совладать же с кризисом мирового масштаба ему было не под
силу. Его настолько потрясла новость о взрыве, что он даже забыл объявить
боевую готовность американской оборонной системе. Пришлось напомнить ему об
этом - тут же пришел в действие сверхскоростной радар особого назначения
(приятно думать, что эта штука гарантирует перехват ядерной боеголовки,
летящей со скоростью мили в секунду).
Очень хотелось Мелвиллу надеяться на случайный характер взрыва на базе
ј 91 - возможно, что-нибудь произошло со стоявшей там в ангаре ракетой для
полета на Марс (в ней было напичкано топлива достаточно, чтобы в случае
взрыва стереть с лица земли половину штата Нью-Йорк).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34