Вы слышали о странных людях, которые убивают одной только рукой.
По-прежнему висело молчание, только шорох да шелест нарушали тишину, когда собравшиеся переглядывались друг с другом.
— Это все правда, — продолжал глухим голосом Гаральд. Хотя принц говорил негромко, притихшая толпа ясно слышала его. Каждое его слово доносилось и до епископа и кардинала, стоявших над толпой, в покоях епископа.
— Это правда! — возвысил голос Гаральд. — Как и то, что император Ксавьер мертв!
Молчание взорвалось криками. Люди с гневом вопили, некоторые потрясали кулаками.
— Если вы мне не верите, — продолжал принц Гаральд, — то посмотрите сюда, и вы увидите правду! — И он указал рукой — не на небо, как подумалось некоторым сначала, а на епископа Ванье.
Стоя у прозрачной стены, освещенный светом изнутри своего кабинета, епископ был прекрасно виден всем собравшимся внизу. Он попытался было спрятаться, но не смог. Хотя его левая нога не была парализована, как рука, она все равно была слабой, и он не мог таскать свою объемистую тушу так же ловко, как прежде. Он ничего не мог поделать, так что стоял и смотрел на людей сверху вниз с перекошенным от внутренней борьбы лицом. Он хотел казаться спокойным, но внутри у него все бушевало. И правда безошибочно читалась в бледном его лице и искривленных губах. Дождь струился по стене, и казалось, что, епископ тает. Переглядываясь, люди отворачивались от этого зрелища, чтобы слушать принца.
— Враг затаился там, — твердо продолжал принц, перекрывая нараставший гул толпы. — Враг куда более страшный, чем вы можете себе представить. Враг проник сквозь Грань! Он пришел из царства Мертвых! И этот враг хочет принести смерть в наш мир!
Толпа вновь разразилась громкими криками, заглушив слова принца.
Епископ Ванье помотал головой, его губы искривила злая усмешка.
— «Родится в королевском доме мертвый отпрыск, который будет жить и умрет снова — и снова оживет. А когда он вернется, в руке его будет погибель мира...» — тихо повторял Ванье. — Ну идите, идите за ним...
— Мы должны объединиться против этого врага! — вскричал Гаральд, и толпа ответила ему одобрительными криками. — Я встречался со знатными горожанами. Они согласились со мной. Будете ли вы сражаться?
— Да, но кто поведет нас?
Голос послышался из первых рядов толпы. Это говорил человек в простых одеждах полевого мага. Он нерешительно выплыл вперед, словно его подталкивали сзади. Сняв грязную шляпу, он неловко держал ее в руках, и поначалу казалось, будто ему очень неловко стоять перед принцем. Но как только он поднялся в воздух и оказался перед платформой, он расправил плечи, глядя на принца и человека в белом со спокойным достоинством.
В этот миг молодой человек, который сидел — тихий и незаметный — на спине черного лебедя, поднялся в воздух и подплыл к полевому магу.
— Принц Гаральд! — сказал юноша. — Позвольте мне представить вам моего отца.
— Большая честь для меня, милорд, — сказал принц, поклонившись. — Ваш сын — отважный воин, который вчера вместе со мной сражался против врага.
Полевой маг вспыхнул от удовольствия, услышав похвалу сыну, но это не сбило его с толку. Прокашлявшись от смущения, он окинул взглядом своих товарищей и заговорил.
— Прошу прощения, ваша милость. Вы говорите, что вы нам больше не враг. Вы говорите, что наш враг не здесь и что он куда сильнее, чем мы можем себе представить. Думаю, это правда. Мы все слышали, что рассказывал мой сын, да и другие, кто сражался вместе с вами. И мы готовы драться с этим врагом, кто бы он ни был и откуда бы он ни пришел.
Гул стал громче, из толпы послышались одобрительные возгласы.
— Но, — продолжал полевой маг, нервно перебирая пальцами поля шляпы, — каким бы честным и благородным человеком вы ни были, принц Гаральд, — а я о вас слышал только хорошее, должен признаться, — все-таки вы нам чужой. Думаю, я говорю сейчас не только за сельских тружеников, но и за рабочий люд этого города. — Из толпы послышались одобрительные крики. — И я скажу: нам было бы лучше, если бы мы шли в бой за кем-то из наших, так скажем. За кем-то, кто будет думать о нас как о своем народе, а не о скоте, который гонят на бойню.
Джорам шагнул вперед, осторожно ступая по скользкой платформе.
— Я знаю тебя, Якобиас, а ты знаешь меня, хотя тебе, наверное, в это трудно поверить. Я клянусь тебе, — он раскинул руки, окидывая взглядом толпу, — клянусь всем вам, — крикнул он, — что вы можете доверить свои жизни этому человеку, принцу Гаральду! Мы только что с собрания Альбанара! Они избрали принца Гаральда своим предводителем. И я поклялся помогать ему и прошу вас...
— Нет, нет! Мы не пойдем за шараканцем!
— Только за своим!
Мосия, покраснев от стыда, спорил с отцом. Гаральд глянул на Джорама, словно хотел сказать: «Я же тебе говорил». Джорам, избегая его взгляда, пытался заставить себя слушать только один голос, раздавшийся из середины толпы и перекрывший ее гул.
— Ты поведешь их, сын мой!
Толпа притихла. Голос был знакомым. Негромко сказанные слова прозвучали с такой уверенностью, что были слышны громче любого крика.
— Кто это сказал?
Люди взмывали над толпой, чтобы посмотреть вниз, поскольку казалось, что голос идет снизу.
— Это он! Вон тот старик! Отойдите и дайте ему говорить!
Несколько человек, паря над стариком, показывали на него. Они посторонились, и старик оказался в середине все расширяющегося круга. Старик по-прежнему стоял на земле. Он не поднимался в воздух вместе с остальными. Рядом с ним не было ни каталиста, ни друга, ни родни. Его одежды представляли собой почти сплошные лохмотья и едва прикрывали тело. Он был таким согбенным, что ему трудно было поднять голову, чтобы посмотреть на платформу. Дождь заливал ему глаза, и он моргал.
Некоторые люди, опустившиеся на землю, чтобы получше его рассмотреть, вдруг стали пятиться и взлетать в воздух, к своим друзьям. По толпе пошел шепот:
— Император! Старый император!
Епископ Ванье, узнав старика, побагровел, затем побелел от злости.
Принц Гаральд коротко глянул на Джорама, чтобы увидеть его реакцию. Он не заметил ничего. Джорам молча рассматривал старика, не выказывая никаких эмоций. Принц подал знак Дуук-тсарит, и платформа, на которой они стояли, медленно поплыла к земле, а люди закружились вокруг нее, как листья на ветру.
Когда платформа опустилась на каменную мостовую, принц жестом поманил старика, и тот, спотыкаясь, подошел к нему.
Пристально посмотрев в лицо старика, принц Гаральд поклонился.
— Ваше величество, — негромко сказал он.
Император рассеянно кивнул. Он даже не посмотрел на принца. Остановившись перед Джорамом, старик протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, но Джорам, с бесстрастным лицом глядя куда-то поверх головы отца, попятился. Император, печально улыбнувшись, кивнул и медленно убрал руку.
— Я не корю тебя, — тихо сказал он. — Когда-то много лет назад я отвернулся от тебя, и тебя забрали и унесли на смерть. — Он посмотрел на Джорама снизу вверх. — Я в пятый раз в своей жизни вижу тебя, сынок. Сынок... — Император как-то особенно старательно выговорил это слово. — Гамалиэль. Так тебя назвали. Это древнее имя. Оно означает «Господня награда». Ты должен был стать нашей наградой — для меня и твоей матери. — Император тяжело вздохнул. — А сумасшедшая женщина назвала тебя Джорамом, «сосудом». Подходящее имя. В гордыне и страхе мы отвергли тебя. Несчастная безумная женщина воспитала тебя и наполнила тебя скорбью мира.
Император посмотрел в лицо сына, который по-прежнему не глядел на него.
— Я помню тот день, когда тебя унесли от нас. Я помню слезы твоей матери, хрустальные слезы, разбивавшиеся о твое тело. По твоей коже потекли струйки крови. Я отвернулся от тебя, и тебя унесли, чтобы предать смерти. Ты говоришь, моя вина. Вина Церкви?
Внезапно выпрямившись почти в полный рост, император окинул толпу суровым взглядом. На мгновение его лицо снова стало царственным, и согбенный старик предстал благородным правителем.
— Моя вина? — громко спросил император. — А что сделали бы вы, жители Мерилона, если бы знали, что вами будет править Мертвый?
Горожане попятились от него, вопросительно переглядываясь. Слово «безумец» пошло из уст в уста, люди кивали. Но ни один из них не решался встретиться взглядом с полными укора глазами старика.
Джорам невольно коснулся рукой груди.
— Да, сын мой. — Император заметил это движение. — Мне сказали, что на тебе остались шрамы от слез твоей матери. Мне сказали, что именно они помогли узнать, кто ты есть на самом деле. Но я гораздо раньше узнал это! Мне не нужно смотреть на шрамы на твоей груди. Я вижу шрамы на твоей душе. Помнишь? В тот день я пришел в дом лорда Самуэлса, чтобы вытащить глупого Симкина из очередной беды, в которую он угодил. Я увидел твое лицо в лучах солнца, увидел твои волосы. — Глаза императора скользнули по черным волосам Джорама, сверкавшим под дождем. — Я понял, что сын, отцом которого я стал восемнадцать лет назад, жив. Но я ничего не сделал. Я ничего не сказал. Я боялся! Я боялся за себя, но гораздо больше за тебя! Можешь ли ты мне поверить?
Джорам поджал губы, прижатая к груди рука конвульсивно дрогнула — единственный знак, что он все же слушал слова отца.
— В другой раз я увидел тебя в хрустальном дворце, в ночь годовщины твоей смерти. Гамалиэль. Моя награда! Твое имя жгло мне сердце. Я смотрел на твою встречу с матерью. Твоя мать — труп, в жилах которого текла пародия на Жизнь. И ты — живой, но Мертвый. Да, ты был мне наградой.
Джорам отвернулся. Из горла его вырвалось сквозь сдавленное рыдание:
— Уберите его!
Дуук-тсарит посмотрели на принца Гаральда, который отрицательно покачал головой. Гаральд положил руку на плечо другу, однако Джорам вырвался. Яростно размахивая руками, он пытался сказать что-то, но слова застревали у него в горле. Император умоляюще смотрел на него.
— Последний раз я видел тебя на Превращении, — сказал он голосом, тихим, как шелест дождя. — Я видел, как гаснет надежда в твоих глазах, когда ты понял, что я не узнал тебя. Я знал, о чем ты думаешь...
— Ты мог признать меня! — Джорам впервые прямо посмотрел на отца. В глазах его полыхало пламя кузницы. — Ванье не предал бы меня смерти заживо, если бы ты признал меня! Ты мог спасти меня!
— Нет, сын мой, — ласково покачал головой император. — Как я мог спасти тебя, когда не смог спасти сам себя? — Он потупил голову и снова сгорбился, превратившись в дряхлого старца в лохмотьях.
— Я не могу стоять! Я не могу... дышать! — схватившись за грудь и задыхаясь, Джорам повернулся, чтобы сойти с платформы.
— Сын мой! — Старик протянул к нему дрожащую руку. — Сын мой! Гамалиэль! Я не смею просить тебя о прощении. — Император смотрел в спину Джорама. — Но, может, ты простишь их. Ты им нужен сейчас... Ты станешь их наградой...
— Не говори так! — Джорам снова попытался уйти, но было поздно. Люди столпились вокруг, выкрикивали вопросы, требовали ответов, оттесняя старика. Последние слова императора потонули в гуле толпы.
— Старая развалина! — прорычал епископ Ванье. — Ксавьер был прав. Нам надо было ускорить его смерть...
Кардинал сделал протестующий жест.
Епископ Ванье, опустив голову на жирную грудь, пронзил Радисовика презрительным взглядом.
— Не распускай слюни! Ты знаешь, что делалось во имя Олмина. Ты быстренько закрывал глаза и бормотал молитвы, но так же быстренько их откроешь и сцапаешь добычу, как только я уйду!
Снова повернувшись к толпе, епископ Ванье не заметил того полного злобы и зависти взгляда, которым наградил его верный сподвижник.
Становилось все темнее. Дождь ускорил наступление ночи, и она сомкнула свои ладони над Мерилоном. Тут и там среди толпы колдуны зажигали магический свет. Освещенный разноцветными огнями, отец Мосии — теперь, можно сказать, неофициальный представитель собравшихся — выступил вперед.
— Он говорит правду, милорд? — спросил принца полевой маг.
— Да, — ответил принц Гаральд. Возвысив голос так чтобы всем было слышно, он повторил: — Да, все, что вы слышали, — правда. К стыду всех нас, тимхалланцев, не только мерилонцев, это правда. Это наш страх, — он положил руку на плечо Джорама, — приговорил этого человека к смерти, сначала ребенком, потом уже взрослым. Джорам — сын прежнего императора Мерилона. Ксавьер, его дядя, знал о нем и пытался уничтожить его. В этом он действовал заодно с епископом Ванье.
Глаза толпы обратились к Собору. Ванье, в ярости глядя на всех, протянул здоровую руку и, дернув за шнур, опустил гобелен, закрывший хрустальную стену.
От зрелища он отгородился — но не от звуков.
— Олмин послал нам Джорама в час беды! — звучал голос принца Гаральда. — Это доказывает, что он с нами! Пойдете ли вы в битву за Джорамом — сыном вашего императора и правителем Мерилона по праву?
Толпа ответила одним могучим криком.
Епископ Ванье, глядя в щелку между занавесями, видел, что Джорам не смотрит на людей, а стоит спиной к ним, потупив голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
По-прежнему висело молчание, только шорох да шелест нарушали тишину, когда собравшиеся переглядывались друг с другом.
— Это все правда, — продолжал глухим голосом Гаральд. Хотя принц говорил негромко, притихшая толпа ясно слышала его. Каждое его слово доносилось и до епископа и кардинала, стоявших над толпой, в покоях епископа.
— Это правда! — возвысил голос Гаральд. — Как и то, что император Ксавьер мертв!
Молчание взорвалось криками. Люди с гневом вопили, некоторые потрясали кулаками.
— Если вы мне не верите, — продолжал принц Гаральд, — то посмотрите сюда, и вы увидите правду! — И он указал рукой — не на небо, как подумалось некоторым сначала, а на епископа Ванье.
Стоя у прозрачной стены, освещенный светом изнутри своего кабинета, епископ был прекрасно виден всем собравшимся внизу. Он попытался было спрятаться, но не смог. Хотя его левая нога не была парализована, как рука, она все равно была слабой, и он не мог таскать свою объемистую тушу так же ловко, как прежде. Он ничего не мог поделать, так что стоял и смотрел на людей сверху вниз с перекошенным от внутренней борьбы лицом. Он хотел казаться спокойным, но внутри у него все бушевало. И правда безошибочно читалась в бледном его лице и искривленных губах. Дождь струился по стене, и казалось, что, епископ тает. Переглядываясь, люди отворачивались от этого зрелища, чтобы слушать принца.
— Враг затаился там, — твердо продолжал принц, перекрывая нараставший гул толпы. — Враг куда более страшный, чем вы можете себе представить. Враг проник сквозь Грань! Он пришел из царства Мертвых! И этот враг хочет принести смерть в наш мир!
Толпа вновь разразилась громкими криками, заглушив слова принца.
Епископ Ванье помотал головой, его губы искривила злая усмешка.
— «Родится в королевском доме мертвый отпрыск, который будет жить и умрет снова — и снова оживет. А когда он вернется, в руке его будет погибель мира...» — тихо повторял Ванье. — Ну идите, идите за ним...
— Мы должны объединиться против этого врага! — вскричал Гаральд, и толпа ответила ему одобрительными криками. — Я встречался со знатными горожанами. Они согласились со мной. Будете ли вы сражаться?
— Да, но кто поведет нас?
Голос послышался из первых рядов толпы. Это говорил человек в простых одеждах полевого мага. Он нерешительно выплыл вперед, словно его подталкивали сзади. Сняв грязную шляпу, он неловко держал ее в руках, и поначалу казалось, будто ему очень неловко стоять перед принцем. Но как только он поднялся в воздух и оказался перед платформой, он расправил плечи, глядя на принца и человека в белом со спокойным достоинством.
В этот миг молодой человек, который сидел — тихий и незаметный — на спине черного лебедя, поднялся в воздух и подплыл к полевому магу.
— Принц Гаральд! — сказал юноша. — Позвольте мне представить вам моего отца.
— Большая честь для меня, милорд, — сказал принц, поклонившись. — Ваш сын — отважный воин, который вчера вместе со мной сражался против врага.
Полевой маг вспыхнул от удовольствия, услышав похвалу сыну, но это не сбило его с толку. Прокашлявшись от смущения, он окинул взглядом своих товарищей и заговорил.
— Прошу прощения, ваша милость. Вы говорите, что вы нам больше не враг. Вы говорите, что наш враг не здесь и что он куда сильнее, чем мы можем себе представить. Думаю, это правда. Мы все слышали, что рассказывал мой сын, да и другие, кто сражался вместе с вами. И мы готовы драться с этим врагом, кто бы он ни был и откуда бы он ни пришел.
Гул стал громче, из толпы послышались одобрительные возгласы.
— Но, — продолжал полевой маг, нервно перебирая пальцами поля шляпы, — каким бы честным и благородным человеком вы ни были, принц Гаральд, — а я о вас слышал только хорошее, должен признаться, — все-таки вы нам чужой. Думаю, я говорю сейчас не только за сельских тружеников, но и за рабочий люд этого города. — Из толпы послышались одобрительные крики. — И я скажу: нам было бы лучше, если бы мы шли в бой за кем-то из наших, так скажем. За кем-то, кто будет думать о нас как о своем народе, а не о скоте, который гонят на бойню.
Джорам шагнул вперед, осторожно ступая по скользкой платформе.
— Я знаю тебя, Якобиас, а ты знаешь меня, хотя тебе, наверное, в это трудно поверить. Я клянусь тебе, — он раскинул руки, окидывая взглядом толпу, — клянусь всем вам, — крикнул он, — что вы можете доверить свои жизни этому человеку, принцу Гаральду! Мы только что с собрания Альбанара! Они избрали принца Гаральда своим предводителем. И я поклялся помогать ему и прошу вас...
— Нет, нет! Мы не пойдем за шараканцем!
— Только за своим!
Мосия, покраснев от стыда, спорил с отцом. Гаральд глянул на Джорама, словно хотел сказать: «Я же тебе говорил». Джорам, избегая его взгляда, пытался заставить себя слушать только один голос, раздавшийся из середины толпы и перекрывший ее гул.
— Ты поведешь их, сын мой!
Толпа притихла. Голос был знакомым. Негромко сказанные слова прозвучали с такой уверенностью, что были слышны громче любого крика.
— Кто это сказал?
Люди взмывали над толпой, чтобы посмотреть вниз, поскольку казалось, что голос идет снизу.
— Это он! Вон тот старик! Отойдите и дайте ему говорить!
Несколько человек, паря над стариком, показывали на него. Они посторонились, и старик оказался в середине все расширяющегося круга. Старик по-прежнему стоял на земле. Он не поднимался в воздух вместе с остальными. Рядом с ним не было ни каталиста, ни друга, ни родни. Его одежды представляли собой почти сплошные лохмотья и едва прикрывали тело. Он был таким согбенным, что ему трудно было поднять голову, чтобы посмотреть на платформу. Дождь заливал ему глаза, и он моргал.
Некоторые люди, опустившиеся на землю, чтобы получше его рассмотреть, вдруг стали пятиться и взлетать в воздух, к своим друзьям. По толпе пошел шепот:
— Император! Старый император!
Епископ Ванье, узнав старика, побагровел, затем побелел от злости.
Принц Гаральд коротко глянул на Джорама, чтобы увидеть его реакцию. Он не заметил ничего. Джорам молча рассматривал старика, не выказывая никаких эмоций. Принц подал знак Дуук-тсарит, и платформа, на которой они стояли, медленно поплыла к земле, а люди закружились вокруг нее, как листья на ветру.
Когда платформа опустилась на каменную мостовую, принц жестом поманил старика, и тот, спотыкаясь, подошел к нему.
Пристально посмотрев в лицо старика, принц Гаральд поклонился.
— Ваше величество, — негромко сказал он.
Император рассеянно кивнул. Он даже не посмотрел на принца. Остановившись перед Джорамом, старик протянул руку, чтобы прикоснуться к нему, но Джорам, с бесстрастным лицом глядя куда-то поверх головы отца, попятился. Император, печально улыбнувшись, кивнул и медленно убрал руку.
— Я не корю тебя, — тихо сказал он. — Когда-то много лет назад я отвернулся от тебя, и тебя забрали и унесли на смерть. — Он посмотрел на Джорама снизу вверх. — Я в пятый раз в своей жизни вижу тебя, сынок. Сынок... — Император как-то особенно старательно выговорил это слово. — Гамалиэль. Так тебя назвали. Это древнее имя. Оно означает «Господня награда». Ты должен был стать нашей наградой — для меня и твоей матери. — Император тяжело вздохнул. — А сумасшедшая женщина назвала тебя Джорамом, «сосудом». Подходящее имя. В гордыне и страхе мы отвергли тебя. Несчастная безумная женщина воспитала тебя и наполнила тебя скорбью мира.
Император посмотрел в лицо сына, который по-прежнему не глядел на него.
— Я помню тот день, когда тебя унесли от нас. Я помню слезы твоей матери, хрустальные слезы, разбивавшиеся о твое тело. По твоей коже потекли струйки крови. Я отвернулся от тебя, и тебя унесли, чтобы предать смерти. Ты говоришь, моя вина. Вина Церкви?
Внезапно выпрямившись почти в полный рост, император окинул толпу суровым взглядом. На мгновение его лицо снова стало царственным, и согбенный старик предстал благородным правителем.
— Моя вина? — громко спросил император. — А что сделали бы вы, жители Мерилона, если бы знали, что вами будет править Мертвый?
Горожане попятились от него, вопросительно переглядываясь. Слово «безумец» пошло из уст в уста, люди кивали. Но ни один из них не решался встретиться взглядом с полными укора глазами старика.
Джорам невольно коснулся рукой груди.
— Да, сын мой. — Император заметил это движение. — Мне сказали, что на тебе остались шрамы от слез твоей матери. Мне сказали, что именно они помогли узнать, кто ты есть на самом деле. Но я гораздо раньше узнал это! Мне не нужно смотреть на шрамы на твоей груди. Я вижу шрамы на твоей душе. Помнишь? В тот день я пришел в дом лорда Самуэлса, чтобы вытащить глупого Симкина из очередной беды, в которую он угодил. Я увидел твое лицо в лучах солнца, увидел твои волосы. — Глаза императора скользнули по черным волосам Джорама, сверкавшим под дождем. — Я понял, что сын, отцом которого я стал восемнадцать лет назад, жив. Но я ничего не сделал. Я ничего не сказал. Я боялся! Я боялся за себя, но гораздо больше за тебя! Можешь ли ты мне поверить?
Джорам поджал губы, прижатая к груди рука конвульсивно дрогнула — единственный знак, что он все же слушал слова отца.
— В другой раз я увидел тебя в хрустальном дворце, в ночь годовщины твоей смерти. Гамалиэль. Моя награда! Твое имя жгло мне сердце. Я смотрел на твою встречу с матерью. Твоя мать — труп, в жилах которого текла пародия на Жизнь. И ты — живой, но Мертвый. Да, ты был мне наградой.
Джорам отвернулся. Из горла его вырвалось сквозь сдавленное рыдание:
— Уберите его!
Дуук-тсарит посмотрели на принца Гаральда, который отрицательно покачал головой. Гаральд положил руку на плечо другу, однако Джорам вырвался. Яростно размахивая руками, он пытался сказать что-то, но слова застревали у него в горле. Император умоляюще смотрел на него.
— Последний раз я видел тебя на Превращении, — сказал он голосом, тихим, как шелест дождя. — Я видел, как гаснет надежда в твоих глазах, когда ты понял, что я не узнал тебя. Я знал, о чем ты думаешь...
— Ты мог признать меня! — Джорам впервые прямо посмотрел на отца. В глазах его полыхало пламя кузницы. — Ванье не предал бы меня смерти заживо, если бы ты признал меня! Ты мог спасти меня!
— Нет, сын мой, — ласково покачал головой император. — Как я мог спасти тебя, когда не смог спасти сам себя? — Он потупил голову и снова сгорбился, превратившись в дряхлого старца в лохмотьях.
— Я не могу стоять! Я не могу... дышать! — схватившись за грудь и задыхаясь, Джорам повернулся, чтобы сойти с платформы.
— Сын мой! — Старик протянул к нему дрожащую руку. — Сын мой! Гамалиэль! Я не смею просить тебя о прощении. — Император смотрел в спину Джорама. — Но, может, ты простишь их. Ты им нужен сейчас... Ты станешь их наградой...
— Не говори так! — Джорам снова попытался уйти, но было поздно. Люди столпились вокруг, выкрикивали вопросы, требовали ответов, оттесняя старика. Последние слова императора потонули в гуле толпы.
— Старая развалина! — прорычал епископ Ванье. — Ксавьер был прав. Нам надо было ускорить его смерть...
Кардинал сделал протестующий жест.
Епископ Ванье, опустив голову на жирную грудь, пронзил Радисовика презрительным взглядом.
— Не распускай слюни! Ты знаешь, что делалось во имя Олмина. Ты быстренько закрывал глаза и бормотал молитвы, но так же быстренько их откроешь и сцапаешь добычу, как только я уйду!
Снова повернувшись к толпе, епископ Ванье не заметил того полного злобы и зависти взгляда, которым наградил его верный сподвижник.
Становилось все темнее. Дождь ускорил наступление ночи, и она сомкнула свои ладони над Мерилоном. Тут и там среди толпы колдуны зажигали магический свет. Освещенный разноцветными огнями, отец Мосии — теперь, можно сказать, неофициальный представитель собравшихся — выступил вперед.
— Он говорит правду, милорд? — спросил принца полевой маг.
— Да, — ответил принц Гаральд. Возвысив голос так чтобы всем было слышно, он повторил: — Да, все, что вы слышали, — правда. К стыду всех нас, тимхалланцев, не только мерилонцев, это правда. Это наш страх, — он положил руку на плечо Джорама, — приговорил этого человека к смерти, сначала ребенком, потом уже взрослым. Джорам — сын прежнего императора Мерилона. Ксавьер, его дядя, знал о нем и пытался уничтожить его. В этом он действовал заодно с епископом Ванье.
Глаза толпы обратились к Собору. Ванье, в ярости глядя на всех, протянул здоровую руку и, дернув за шнур, опустил гобелен, закрывший хрустальную стену.
От зрелища он отгородился — но не от звуков.
— Олмин послал нам Джорама в час беды! — звучал голос принца Гаральда. — Это доказывает, что он с нами! Пойдете ли вы в битву за Джорамом — сыном вашего императора и правителем Мерилона по праву?
Толпа ответила одним могучим криком.
Епископ Ванье, глядя в щелку между занавесями, видел, что Джорам не смотрит на людей, а стоит спиной к ним, потупив голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48