Камера нависла над головой Кол-бена: он закрыл глаза, лицо выражало полный восторг.
Женщина впервые заговорила:
— Скажи, когда почувствуешь, что вот-вот кончишь, дорогой. Секунд за тридцать перед этим, хорошо? Сегодня я приготовила для тебя замечательный сюрприз. Кое-что новенькое.
Звуки голоса были записаны и изучены полицией на специальной аппаратуре. Было установлено, что создатели фильма исказили тембр голоса. Вот почему он звучал так бесцветно и неровно.
— Помедленнее, детка, — произнес Колбен. — Не горячись, растяни подольше, как в прошлый раз. Господи, я никогда в жизни так не кончал! Ты сейчас немного торопишься. И не засовывай свои пальцы мне в задницу, как в прошлый раз. Ты мне геморрой разбередила.
Когда фильм показывали в первый раз, кое-кто из полицейских на этом месте захихикал. Сегодня желающих посмеяться не было. В зале росло напряжение. Нависший над головами дым, казалось, затвердел; колышущееся в луче проектора море зеленого молока стало гуще. Комиссар судорожно втянул в легкие порцию отравленного воздуха и закашлялся.
Теперь пианино играло увертюру к «Вильгельму Тел-лю». Металлическое дребезжание древнего инструмента поражало своим несоответствием происходящему, именно это заставляло содрогаться от ужаса.
Женщина подняла голову и произнесла:
— Ты готов сейчас кончить, mon petit?
— Ох ты, Господи, вот-вот взорвусь! — пропыхтел Колбен.
Женщина повернулась к зрителям и улыбнулась. На мгновение плоть словно испарилась, проступили кости черепа. Казалось, от них исходило свечение. Затем видение исчезло.
Незнакомка искривила губы в зловещей усмешке и отвернулась от камеры. Она отошла в сторону и присела на корточки. Камера следовала за ней Женщина взяла что-то с небольшой полочки, приделанной к ножке стола. Камера подвинулась ближе, свет стал ярче.
Она держала искусственные челюсти, судя по всему сделанные из стали. Зубы напоминали тигриные клыки и были острыми как бритва.
Женщина лукаво улыбнулась, положила их обратно и вытащила изо рта свои зубы. Она сразу стала выглядеть старше лет на двадцать—тридцать. Положив «обычные» искусственные челюсти на полочку, она вставила на их место стальные, просунула кончик указательного пальца между сверкающих клыков и осторожно прикусила. Вытащив палец, незнакомка продемонстрировала его зрителям. Из укушенного места обильно сочилась кровь.
Она поднялась, обтерла палец о раздувшуюся головку члена, затем наклонилась и облизала его.
— Я сейчас кончу! — простонал Колбен.
Ее губы тесно сомкнулись вокруг иссиня-красной плоти, раздались чавкающие звуки. Женщина быстро подняла голову. Колбен захрипел и задергался в конвульсиях. На экране мелькнуло его искаженное страстью лицо, затем камера вернулась в исходное положение.
Член стал судорожно дергаться, из него брызнула густая мутная жидкость. Она широко распахнула рот, вновь наклонилась и сомкнула стальные клыки вокруг вибрирующей плоти. Челюсти сжались, мышцы шеи напряглись, как канаты.
Колбен пронзительно закричал.
Женщина в неистовстве мотала головой из стороны в сторону, вновь и вновь впиваясь зубами в добычу. Кровь, хлеставшая изо рта, окрасила алым цветом волосы на лобке.
Камера развернулась от стола, чтобы показать занавес, через который в комнату вошла незнакомка. Торжественно пропели трубы. Звук пушечного салюта. Пианино заиграло увертюру к «1812 году» Чайковского.
Музыка стихла, вновь зазвучали трубы. Мускулистые руки рывком раздвинули занавес, в комнате появился мужчина. На мгновение он замер в эффектной позе, красуясь перед камерой: правая рука поднята, так что черный плащ наполовину скрывает лицо. Иссиня-черные блестящие от лака волосы, разделенные пробором. Лоб и нос поражают мертвенной белизной. Густые сросшиеся брови. Большие выразительные глаза.
Мужчина был одет так, словно он пришел на торжественную премьеру: парадный костюм, белая рубашка с жестким воротником, черный галстук. На груди алая лента, на лацкане блестела медаль или орден.
На ногах незнакомца были голубые тапочки.
Еще один комический штрих, лишь усиливающий ужас происходящего.
Мужчина опустил плащ, и зрители увидели массивный кривой нос, густые черные усы, обрамлявшие накрашенные пухлые чувственные губы, выступающий раздвоенный подбородок.
Он глухо захохотал, и эта нарочито вульгарная пародия на зловещий смех вампира Дракулы, знакомый всем по сотням фильмов ужасов, произвела еще более жуткое впечатление, чем шутовской наряд.
Вновь закрыв лицо плащом, мужчина быстро преодолел расстояние до стола. Колбен еще кричал. Женщина грациозно отпрыгнула, освободив место. Член жертвы продолжал дергаться, из него брызгали кровь и сперма; головка была наполовину откушена. Камера показала лицо женщины. Густая алая жидкость стекала по подбородку на грудь.
Затем зрители опять увидели Дракулу (так окрестил мужчину Чайлд). Квазивампир опять зловеще захохотал, продемонстрировав пару явно ненастоящих длинных и острых клыков. Потом он нагнулся над Колбеном и стал рвать зубами беззащитную плоть. Через несколько секунд он поднял голову. Кровь и сперма струились по рубашке, окрашивая белоснежную ткань в алый цвет. Он широко раскрыл рот, выплюнул откушенную головку. Кусочек окровавленной плоти шлепнулся на живот Колбену Дракула засмеялся, обрызгав кровью себя и свою жертву.
Во время первого просмотра Чайлду стало дурно; сейчас он вскочил и бросился к выходу, но не успел сдержать тошноту, подступившую к горлу. Его вывернуло наизнанку, прежде чем он успел добежать до выхода. И он был не единственный.
ГЛАВА 2
Дракула и женщина повернулись к камере и бешено захохотали, словно только что сыграли славную шутку Экран померк, затем вспыхнула надпись: «Продолжение следует?» Фильм на этом закончился.
Геральд Чайлд не досмотрел концовку фильма, ему было не до того. Когда спазмы в желудке прекратились, он вытер слезящиеся глаза, высморкался, хорошенько откашлялся. Ужасный привкус во рту. Отвратительный запах. Чайлду хотелось извиниться перед остальными, но, в сущности, просить прощения было не за что.
У комиссара оказался более крепкий желудок, но и он выглядел весьма бледно.
— Пошли отсюда.
Комиссар переступил через вонючую лужу на полу Чайлд и остальные последовали за ним.
— Мы сейчас устроим совещание, — произнес комиссар, обращаясь к Геральду. — Можешь присутствовать, если хочешь, внесешь свой вклад, так сказать.
— Да, мне хотелось бы быть в курсе, комиссар, но вот насчет вклада… Мне нечего сказать. Во всяком случае, пока нечего.
Ранее он уже выложил полиции, причем не единожды, все, что он знал о своем партнере, а знал он предостаточно. Рассказ об обстоятельствах исчезновения Кол-бена занял несравненно меньше времени, потому что об этом он не знал ровным счетом ничего.
Комиссар был долговязым и тощим. Его волосы наполовину уничтожила лысина. Худое вытянутое лицо украшали черные усы, придававшие ему меланхолический вид. Комиссар постоянно дергал себя за правый ус, причем ни разу не притронулся к левому, хотя и был левшой. С тех пор как Чайлд заметил эту привычку, его не переставало мучать любопытство, откуда она взялась. Интересно, как бы объяснил это сам комиссар, если бы он осознал эту странность?
Что бы он сказал? Очевидно, только помощь психоаналитика дала бы возможность хоть что-то выяснить.
— Чайлд, ты, наверное, сознаешь, что дело свалилось на нас в самое неподходящее время. Сейчас столько работы… — пояснил комиссар. — Если бы не вся эта чертовщина, я бы смог уделить этому делу от силы пару минут. Но тут Чайлд кивнул:
— Я все понимаю. Полицейское управление займется этим позже. Спасибо за то, что сделали…
— Ну, не настолько все плохо! — отозвался комиссар — Я поручил сержанту Бруину вести следствие. Конечно, он займется этим убийством более тщательно, когда хоть немного освободится. Попытайтесь нас понять, как сейчас…
— Понимаю. Я знаю Бруина и буду поддерживать с ним контакт. Но надоедать ему я не собираюсь.
— Отлично, отлично!
Комиссар сунул ему свою тощую, холодную, но, как ни странно, потную руку и на прощание бросил:
— Ну, до скорого!
На том он повернулся и торопливо зашагал по коридору.
Чайлд зашел в ближайший туалет. Несколько полицейских в штатском и двое в форме, склонившись над умывальниками, торопливо ликвидировали последствия того же несчастья, какое приключилось с ним. Здесь же оказался и сержант Бруин, но по иной причине. Он вразвалку подошел к умывальнику, на ходу застегивая ширинку. Сержант напоминал медведя во всем, кроме одного: его было гораздо труднее вывести из равновесия.
— Я тороплюсь, Чайлд. Комиссар собирает совещание по поводу твоего напарника. Мы быстро все обсудим, а потом нам придется снова заняться ситуацией со смогом.
— У тебя есть мой телефон, а у меня твой, — отозвался Чайлд.
Он выпил еще воды, потом скомкал бумажный стаканчик и бросил его в мусорную корзину.
— Ладно, по крайней мере, я могу передвигаться по городу, мне выдали разрешение на вождение машины.
— Сейчас у тебя больше прав, чем у нескольких миллионов горожан, — весело отозвался Бруин. — Постарайся не загрязнять и без того протухший воздух без серьезных причин.
— Пока что причин у меня нет, но, надеюсь, они появятся, и очень серьезные.
Бруин пристально посмотрел на Чайлда. Его большие черные глаза были совершенно невыразительными. Казалось, они принадлежат зверю.
— Что, собираешься раскручивать это дело бесплатно?
— А кто мне заплатит? — отозвался Чайлд. — Сам Колбен в разводе. Он исчез одновременно с Бадлером, жена которого и наняла «ас, чтобы м» выяснили, с кем он крутит роман. Вчера она послала меня к черту. Сказала, что ей уже наплевать, что случилось с ее мужем.
— Возможно, он тоже стал трупом, — сказал Бруин. — Я не удивлюсь, если скоро по почте нам придет еще одна посылочка.
—Да.
— Ладно, увидимся, — подытожил Бруин. Он опустил здоровенную лапу на плечо собеседника. — Работаешь из принципа, да? Он был твоим напарником и все такое… Но вы ведь решили, что больше не будете работать вместе, как партнеры, так? И ты все равно хочешь найти тех, кто его прикончил?
— Попытаюсь.
— Уважаю! В наше время не так-то легко найти принципиальных парней!
Сержант распахнул дверь и вышел наружу, остальные последовали за ним.
Чайлд остался один. Он поднял глаза и посмотрел на свое отражение в зеркале. Его бледное лицо в молодости было достаточно похоже на лицо лорда Байрона, чтобы у него часто возникали неприятности из-за женщин с их ревнивыми и мстительными мужьями, с тех пор как ему исполнилось четырнадцать лет. Теперь он слегка располнел, левую щеку пересекал шрам, память о службе в Корее, где пьяный солдат, которого Чайлд хотел арестовать, полоснул его по лицу разбитой бутылкой. Темно-серые глаза покраснели от усталости и нервного напряжения. Забавно: голова немного обрюзгшего Байрона, посаженная на мускулистую шею и здоровенные широкие плечи. Лицо поэта, тело полицейского, точнее, частного детектива. Такие мысли посещали его не в первый раз… Ну зачем ты влез в этот грязный, подлый, кровавый бизнес? Почему не стал, скажем, профессором филологии или психологии, безмятежно коротающим свои дни в каком-нибудь тихом университетском городке?
Ответ можно было найти только с помощью психоаналитика Но, судя по всему, Чайлд вовсе не искал ответа, поскольку он ни разу не ходил к психотерапевту. Казалось, втайне ему нравилось все, что сопутствует избранной профессии: горечь, напряжение, кровь, боль и грязь Словно кто-то чужой, в глубине его души, наслаждался этим. Но только не сам Чайлд. По крайней мере, не в настоящий момент Он вышел из туалета и направился к лифту Даже в крохотной кабине лифта во время спуска он был настолько погружен в самоанализ, что не замечал, один он едет в лифте или нет. Уже подходя к выходу, чтобы избавиться от неприятного чувства раздвоенности, Чайлд тряхнул головой. Опасно так уходить от реальности.
Незадолго до исчезновения Колбена Чайлд пришел к выводу, что с ним придется расстаться. Мэтью был болтливым хвастунишкой, этаким растолстевшим Дон Жуаном, неспособным контролировать свою страсть к амурным похождениям и выпивке во время работы. Шесть лет назад, когда они стали работать вместе, Мэтью не давал такой воли своему второму «я», находившемуся ниже пояса. Но сейчас, когда Колбену уже стукнуло пятьдесят, он, возможно, таким образом пытался отвлечься от мыслей о дряхлеющем теле, замедленных реакциях, утраченном умении быстро приходить в себя после похмелья… Чайлд не считал эти доводы уважительными: в свободное время Колбен был волен делать все, что ему заблагорассудится, но, когда он рисковал делом из-за баб и выпивок, страдали общие интересы.
Поэтому Геральд твердо решил, что после того, как они доведут до конца последнее дело, их сотрудничество на этом закончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Женщина впервые заговорила:
— Скажи, когда почувствуешь, что вот-вот кончишь, дорогой. Секунд за тридцать перед этим, хорошо? Сегодня я приготовила для тебя замечательный сюрприз. Кое-что новенькое.
Звуки голоса были записаны и изучены полицией на специальной аппаратуре. Было установлено, что создатели фильма исказили тембр голоса. Вот почему он звучал так бесцветно и неровно.
— Помедленнее, детка, — произнес Колбен. — Не горячись, растяни подольше, как в прошлый раз. Господи, я никогда в жизни так не кончал! Ты сейчас немного торопишься. И не засовывай свои пальцы мне в задницу, как в прошлый раз. Ты мне геморрой разбередила.
Когда фильм показывали в первый раз, кое-кто из полицейских на этом месте захихикал. Сегодня желающих посмеяться не было. В зале росло напряжение. Нависший над головами дым, казалось, затвердел; колышущееся в луче проектора море зеленого молока стало гуще. Комиссар судорожно втянул в легкие порцию отравленного воздуха и закашлялся.
Теперь пианино играло увертюру к «Вильгельму Тел-лю». Металлическое дребезжание древнего инструмента поражало своим несоответствием происходящему, именно это заставляло содрогаться от ужаса.
Женщина подняла голову и произнесла:
— Ты готов сейчас кончить, mon petit?
— Ох ты, Господи, вот-вот взорвусь! — пропыхтел Колбен.
Женщина повернулась к зрителям и улыбнулась. На мгновение плоть словно испарилась, проступили кости черепа. Казалось, от них исходило свечение. Затем видение исчезло.
Незнакомка искривила губы в зловещей усмешке и отвернулась от камеры. Она отошла в сторону и присела на корточки. Камера следовала за ней Женщина взяла что-то с небольшой полочки, приделанной к ножке стола. Камера подвинулась ближе, свет стал ярче.
Она держала искусственные челюсти, судя по всему сделанные из стали. Зубы напоминали тигриные клыки и были острыми как бритва.
Женщина лукаво улыбнулась, положила их обратно и вытащила изо рта свои зубы. Она сразу стала выглядеть старше лет на двадцать—тридцать. Положив «обычные» искусственные челюсти на полочку, она вставила на их место стальные, просунула кончик указательного пальца между сверкающих клыков и осторожно прикусила. Вытащив палец, незнакомка продемонстрировала его зрителям. Из укушенного места обильно сочилась кровь.
Она поднялась, обтерла палец о раздувшуюся головку члена, затем наклонилась и облизала его.
— Я сейчас кончу! — простонал Колбен.
Ее губы тесно сомкнулись вокруг иссиня-красной плоти, раздались чавкающие звуки. Женщина быстро подняла голову. Колбен захрипел и задергался в конвульсиях. На экране мелькнуло его искаженное страстью лицо, затем камера вернулась в исходное положение.
Член стал судорожно дергаться, из него брызнула густая мутная жидкость. Она широко распахнула рот, вновь наклонилась и сомкнула стальные клыки вокруг вибрирующей плоти. Челюсти сжались, мышцы шеи напряглись, как канаты.
Колбен пронзительно закричал.
Женщина в неистовстве мотала головой из стороны в сторону, вновь и вновь впиваясь зубами в добычу. Кровь, хлеставшая изо рта, окрасила алым цветом волосы на лобке.
Камера развернулась от стола, чтобы показать занавес, через который в комнату вошла незнакомка. Торжественно пропели трубы. Звук пушечного салюта. Пианино заиграло увертюру к «1812 году» Чайковского.
Музыка стихла, вновь зазвучали трубы. Мускулистые руки рывком раздвинули занавес, в комнате появился мужчина. На мгновение он замер в эффектной позе, красуясь перед камерой: правая рука поднята, так что черный плащ наполовину скрывает лицо. Иссиня-черные блестящие от лака волосы, разделенные пробором. Лоб и нос поражают мертвенной белизной. Густые сросшиеся брови. Большие выразительные глаза.
Мужчина был одет так, словно он пришел на торжественную премьеру: парадный костюм, белая рубашка с жестким воротником, черный галстук. На груди алая лента, на лацкане блестела медаль или орден.
На ногах незнакомца были голубые тапочки.
Еще один комический штрих, лишь усиливающий ужас происходящего.
Мужчина опустил плащ, и зрители увидели массивный кривой нос, густые черные усы, обрамлявшие накрашенные пухлые чувственные губы, выступающий раздвоенный подбородок.
Он глухо захохотал, и эта нарочито вульгарная пародия на зловещий смех вампира Дракулы, знакомый всем по сотням фильмов ужасов, произвела еще более жуткое впечатление, чем шутовской наряд.
Вновь закрыв лицо плащом, мужчина быстро преодолел расстояние до стола. Колбен еще кричал. Женщина грациозно отпрыгнула, освободив место. Член жертвы продолжал дергаться, из него брызгали кровь и сперма; головка была наполовину откушена. Камера показала лицо женщины. Густая алая жидкость стекала по подбородку на грудь.
Затем зрители опять увидели Дракулу (так окрестил мужчину Чайлд). Квазивампир опять зловеще захохотал, продемонстрировав пару явно ненастоящих длинных и острых клыков. Потом он нагнулся над Колбеном и стал рвать зубами беззащитную плоть. Через несколько секунд он поднял голову. Кровь и сперма струились по рубашке, окрашивая белоснежную ткань в алый цвет. Он широко раскрыл рот, выплюнул откушенную головку. Кусочек окровавленной плоти шлепнулся на живот Колбену Дракула засмеялся, обрызгав кровью себя и свою жертву.
Во время первого просмотра Чайлду стало дурно; сейчас он вскочил и бросился к выходу, но не успел сдержать тошноту, подступившую к горлу. Его вывернуло наизнанку, прежде чем он успел добежать до выхода. И он был не единственный.
ГЛАВА 2
Дракула и женщина повернулись к камере и бешено захохотали, словно только что сыграли славную шутку Экран померк, затем вспыхнула надпись: «Продолжение следует?» Фильм на этом закончился.
Геральд Чайлд не досмотрел концовку фильма, ему было не до того. Когда спазмы в желудке прекратились, он вытер слезящиеся глаза, высморкался, хорошенько откашлялся. Ужасный привкус во рту. Отвратительный запах. Чайлду хотелось извиниться перед остальными, но, в сущности, просить прощения было не за что.
У комиссара оказался более крепкий желудок, но и он выглядел весьма бледно.
— Пошли отсюда.
Комиссар переступил через вонючую лужу на полу Чайлд и остальные последовали за ним.
— Мы сейчас устроим совещание, — произнес комиссар, обращаясь к Геральду. — Можешь присутствовать, если хочешь, внесешь свой вклад, так сказать.
— Да, мне хотелось бы быть в курсе, комиссар, но вот насчет вклада… Мне нечего сказать. Во всяком случае, пока нечего.
Ранее он уже выложил полиции, причем не единожды, все, что он знал о своем партнере, а знал он предостаточно. Рассказ об обстоятельствах исчезновения Кол-бена занял несравненно меньше времени, потому что об этом он не знал ровным счетом ничего.
Комиссар был долговязым и тощим. Его волосы наполовину уничтожила лысина. Худое вытянутое лицо украшали черные усы, придававшие ему меланхолический вид. Комиссар постоянно дергал себя за правый ус, причем ни разу не притронулся к левому, хотя и был левшой. С тех пор как Чайлд заметил эту привычку, его не переставало мучать любопытство, откуда она взялась. Интересно, как бы объяснил это сам комиссар, если бы он осознал эту странность?
Что бы он сказал? Очевидно, только помощь психоаналитика дала бы возможность хоть что-то выяснить.
— Чайлд, ты, наверное, сознаешь, что дело свалилось на нас в самое неподходящее время. Сейчас столько работы… — пояснил комиссар. — Если бы не вся эта чертовщина, я бы смог уделить этому делу от силы пару минут. Но тут Чайлд кивнул:
— Я все понимаю. Полицейское управление займется этим позже. Спасибо за то, что сделали…
— Ну, не настолько все плохо! — отозвался комиссар — Я поручил сержанту Бруину вести следствие. Конечно, он займется этим убийством более тщательно, когда хоть немного освободится. Попытайтесь нас понять, как сейчас…
— Понимаю. Я знаю Бруина и буду поддерживать с ним контакт. Но надоедать ему я не собираюсь.
— Отлично, отлично!
Комиссар сунул ему свою тощую, холодную, но, как ни странно, потную руку и на прощание бросил:
— Ну, до скорого!
На том он повернулся и торопливо зашагал по коридору.
Чайлд зашел в ближайший туалет. Несколько полицейских в штатском и двое в форме, склонившись над умывальниками, торопливо ликвидировали последствия того же несчастья, какое приключилось с ним. Здесь же оказался и сержант Бруин, но по иной причине. Он вразвалку подошел к умывальнику, на ходу застегивая ширинку. Сержант напоминал медведя во всем, кроме одного: его было гораздо труднее вывести из равновесия.
— Я тороплюсь, Чайлд. Комиссар собирает совещание по поводу твоего напарника. Мы быстро все обсудим, а потом нам придется снова заняться ситуацией со смогом.
— У тебя есть мой телефон, а у меня твой, — отозвался Чайлд.
Он выпил еще воды, потом скомкал бумажный стаканчик и бросил его в мусорную корзину.
— Ладно, по крайней мере, я могу передвигаться по городу, мне выдали разрешение на вождение машины.
— Сейчас у тебя больше прав, чем у нескольких миллионов горожан, — весело отозвался Бруин. — Постарайся не загрязнять и без того протухший воздух без серьезных причин.
— Пока что причин у меня нет, но, надеюсь, они появятся, и очень серьезные.
Бруин пристально посмотрел на Чайлда. Его большие черные глаза были совершенно невыразительными. Казалось, они принадлежат зверю.
— Что, собираешься раскручивать это дело бесплатно?
— А кто мне заплатит? — отозвался Чайлд. — Сам Колбен в разводе. Он исчез одновременно с Бадлером, жена которого и наняла «ас, чтобы м» выяснили, с кем он крутит роман. Вчера она послала меня к черту. Сказала, что ей уже наплевать, что случилось с ее мужем.
— Возможно, он тоже стал трупом, — сказал Бруин. — Я не удивлюсь, если скоро по почте нам придет еще одна посылочка.
—Да.
— Ладно, увидимся, — подытожил Бруин. Он опустил здоровенную лапу на плечо собеседника. — Работаешь из принципа, да? Он был твоим напарником и все такое… Но вы ведь решили, что больше не будете работать вместе, как партнеры, так? И ты все равно хочешь найти тех, кто его прикончил?
— Попытаюсь.
— Уважаю! В наше время не так-то легко найти принципиальных парней!
Сержант распахнул дверь и вышел наружу, остальные последовали за ним.
Чайлд остался один. Он поднял глаза и посмотрел на свое отражение в зеркале. Его бледное лицо в молодости было достаточно похоже на лицо лорда Байрона, чтобы у него часто возникали неприятности из-за женщин с их ревнивыми и мстительными мужьями, с тех пор как ему исполнилось четырнадцать лет. Теперь он слегка располнел, левую щеку пересекал шрам, память о службе в Корее, где пьяный солдат, которого Чайлд хотел арестовать, полоснул его по лицу разбитой бутылкой. Темно-серые глаза покраснели от усталости и нервного напряжения. Забавно: голова немного обрюзгшего Байрона, посаженная на мускулистую шею и здоровенные широкие плечи. Лицо поэта, тело полицейского, точнее, частного детектива. Такие мысли посещали его не в первый раз… Ну зачем ты влез в этот грязный, подлый, кровавый бизнес? Почему не стал, скажем, профессором филологии или психологии, безмятежно коротающим свои дни в каком-нибудь тихом университетском городке?
Ответ можно было найти только с помощью психоаналитика Но, судя по всему, Чайлд вовсе не искал ответа, поскольку он ни разу не ходил к психотерапевту. Казалось, втайне ему нравилось все, что сопутствует избранной профессии: горечь, напряжение, кровь, боль и грязь Словно кто-то чужой, в глубине его души, наслаждался этим. Но только не сам Чайлд. По крайней мере, не в настоящий момент Он вышел из туалета и направился к лифту Даже в крохотной кабине лифта во время спуска он был настолько погружен в самоанализ, что не замечал, один он едет в лифте или нет. Уже подходя к выходу, чтобы избавиться от неприятного чувства раздвоенности, Чайлд тряхнул головой. Опасно так уходить от реальности.
Незадолго до исчезновения Колбена Чайлд пришел к выводу, что с ним придется расстаться. Мэтью был болтливым хвастунишкой, этаким растолстевшим Дон Жуаном, неспособным контролировать свою страсть к амурным похождениям и выпивке во время работы. Шесть лет назад, когда они стали работать вместе, Мэтью не давал такой воли своему второму «я», находившемуся ниже пояса. Но сейчас, когда Колбену уже стукнуло пятьдесят, он, возможно, таким образом пытался отвлечься от мыслей о дряхлеющем теле, замедленных реакциях, утраченном умении быстро приходить в себя после похмелья… Чайлд не считал эти доводы уважительными: в свободное время Колбен был волен делать все, что ему заблагорассудится, но, когда он рисковал делом из-за баб и выпивок, страдали общие интересы.
Поэтому Геральд твердо решил, что после того, как они доведут до конца последнее дело, их сотрудничество на этом закончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28