И оказалось, что он не прочь выпить на
дармовщинку.
Это был персонаж в духе классических древнегреческих трагедий:
великий человек - больше чем великий, - превратившийся в старую развалину.
Он мог бы по праву стоять в одном ряду с Эйнштейном, Бором и Ньютоном, а
на самом же деле только несколько ученых - специалистов в области теории
поля - по-настоящему оценили достоинство его научных трудов. А теперь,
когда я с ним встретился, его блестящий ум притупился с годами, был
отравлен ядом разочарования, затуманен алкоголем. Сходное чувство
испытываешь, когда видишь руины некогда величественного храма:
обрушившаяся внутрь кровля, половина колонн повалена, все заросло диким
виноградом.
Тем не менее башка и теперь у него варила получше, чем у меня в
молодости. Уж я-то смогу оценить по достоинству настоящего гения - если
встречу такого.
Когда я впервые подошел к столику, за которым сидел Твишел, он поднял
голову, взглянул прямо на меня и сказал:
- Опять вы!
- Извините?
- Разве вы не учились у меня?
- Да нет, сэр. Никогда не имел чести. - Обычно, когда кто-то говорит,
что встречал меня раньше, я отрицаю, и довольно грубо Тут я решил
воспользоваться, если получится, удобным поводом для знакомства. - Вы,
наверно, приняли меня за моего двоюродного брата, профессор. Он поступил в
1986 году и одно время учился у вас.
- Возможно. По какому предмету он специализировался?
- Ему пришлось бросить занятия, сэр, диплома он так и не получил. Но
он был вашим поклонником. И при каждом удобном случае упоминает, что
учился у вас.
Стоит похвалить ребенка - и вы наверняка подружитесь с матерью; вот и
доктор Твишел после моих слов предложил мне присесть и даже позволил
заказать для него выпивку. Четыре дня не прошли даром: до того, как мне
удалось завязать с ним знакомство, я собрал о нем кое-какие сведения в
университетской библиотеке. Теперь я знал, какие он написал работы, куда
их представлял, каких степеней и почетных званий был удостоен, автором
каких книг являлся. Я даже попытался прочитать одну из его последних
публикаций, но она мне оказалась не по зубам, и на девятой странице я
застрял, зато набрался в ней кое-каких технических терминов.
Ему я представился ярым поклонником научной мысли, сказал, что в
настоящее время собираю материал для книги под условным названием
"Невоспетые гении".
- И о чем она будет?
Я смущенно признался, что подумывал начать книгу с очерка о его
жизненном пути и популярного пересказа основных работ... при условии, если
он поступится своей широко известной скромностью. Конечно, мне придется
беспокоить его расспросами, так как в основе должен быть фактический
материал. Он считал, что все это чушь, и не желал даже думать о такой
ерунде. Но я напомнил ему о долге перед будущими поколениями, и он
согласился обдумать мое предложение. На следующий день он явился в полной
уверенности, что я собираюсь записать его биографию и посвятить ей не
просто главу, а целую книгу. С этого дня он говорил без остановки, а я все
записывал... действительно записывал. Дурачить его я не осмелился: время
от времени он прерывал свой рассказ и просил почитать, как получилось. Но
о путешествии во времени он не упоминал. Наконец я не выдержал.
- Профессор, правда ли, что если б не некий полковник, одно время
прикомандированный к университету, вам ничего не стоило получить
Нобелевскую премию?
Три минуты подряд он замысловато ругался.
- Кто вам о нем рассказал?
- Видите ли, профессор, когда я собирал материал для статьи о
Министерстве обороны - я ведь кажется упоминал об этом?
- Нет.
- Так вот, собирая тот материал, я услышал всю вашу историю от одного
доктора философии - он консультировал в соседнем отделе. Он прочитал отчет
полковника и был совершенно уверен, что, если б вам позволили опубликовать
результаты опытов, ваше имя стало бы известно среди физиков...
- Хрмф! Тут он прав!
- Но я понял, что открытие засекречено... по приказу того
полковника... как бишь его... Плашботтом.
- Трашботтем. Трашботтем, сэр. Нудный, неумный, надутый, наглый
недоносок; его знаний хватало лишь на то, чтобы отличить шляпу от фуражки.
Да и то с трудом.
- Остается сожалеть.
- О чем сожалеть, сэр? Что Трашботтем был недоноском? Так в этом
виновата природа, а не я.
- Остается сожалеть, что мир так и не узнает об открытии. Я понимаю,
вам запретили говорить о нем.
- Кто вам это сказал? Что хочу, то и говорю!
- Я так понял, сэр... со слов моего друга из Министерства обороны.
- Хррмф!
Больше в тот вечер я ничего из него не вытянул. Только через неделю
он решился показать мне лабораторию.
Все остальные лаборатории использовались другими исследователями, но
лаборатория Твишела все еще числилась за ним. Ссылаясь на режим
секретности, он запретил даже входить в лабораторию и не позволил
демонтировать установку. Когда мы вошли в помещение лаборатории, запах там
стоял, как в подвале, не проветриваемом годами.
Он, как всегда, был пьян, но не настолько, чтобы на все наплевать; да
и на ногах держался твердо. А пил он как лошадь. Он принялся излагать мне
математическое обоснование теории времени и темпоральных перемещений (он
никогда не употреблял выражение "путешествие во времени"), но записывать
запретил. Впрочем, в записях и так не было бы смысла, ибо каждое
обоснование он предварял словами: "Таким образом, очевидно, что..." - и
переходил к вещам, очевидным только для него и Господа Бога, но ни для
кого больше.
Когда он выдохся, я спросил:
- От друга я слышал, что вам так и не удалось отградуировать
аппаратуру и поэтому нельзя точно определить исходные данные по
темпоральным перемещениям. Так ли это?
- Что? Пустая болтовня! Если чего-то нельзя измерить, так это уже не
наука. - Некоторое время он клокотал, словно чайник на плите, потом
немного успокоился. - Смотрите сюда. Я покажу вам.
Он отвернулся и принялся налаживать аппаратуру. Все его оборудование
представляло собой то, что он называл "фазовой темпоральной точкой", или
просто низкую платформу с решеткой по периметру и приборной доской, как у
камеры низкого давления. Останься я один - уверен, что мне не составило бы
труда разобраться в системе управления, но Твишел довольно резко приказал
мне держаться от прибора подальше. Был там и восьмипозиционный самописец
Брауна, несколько мощных соленоидных переключателей и дюжина других
знакомых деталей, но без принципиальной схемы я не смог связать все
воедино.
Он повернулся ко мне и спросил:
- Есть у вас мелочь?
Я вытащил из кармана горсть мелочи.
Он выбрал две новенькие пятидолларовые монеты - изящные
шестиугольники из пластика, выпущенные в этом году. Лучше б он взял монеты
помельче: с деньгами у меня было туго.
- Есть у вас нож?
- Да, сэр.
- Выцарапайте на нем свои инициалы.
Я сделал, о чем он просил. Тогда он велел мне положить монеты рядом
на площадку.
- Засеките время. Я установил шкалу перемещения ровно на неделю
плюс-минус шесть секунд.
Я взглянул на часы. Доктор Твишел начал отсчитывать:
- Пять... четыре... три... два... один... пуск!
Я оторвал взгляд от часов. Монет не было. Не скажу, что глаза у меня
полезли на лоб, - ведь Чак уже описывал мне подобный опыт. Но все-таки
увидеть такое собственными глазами - совсем другое дело.
- Мы зайдем сюда через неделю и увидим, как одна из монет опять
появится на том же месте, - оживленно говорил профессор Твишел. - А
другая... Вы ведь видели их обе на площадке? И сами их туда положили?
- Да, сэр.
- А где я был?
- У пульта управления, сэр.
Он действительно находился в добрых пятнадцати футах от решетки и от
пульта не отходил ни на шаг.
- Очень хорошо. Подойдите сюда. - Он полез в карман. - Вот одна из
ваших монет. Другую получите обратно ровно через неделю. - Он передал мне
зеленую пятидолларовую монету с моими инициалами.
Я ничего не ответил: трудно говорить, если у вас отвисла от удивления
челюсть. А он продолжал:
- На прошлой неделе вы своими разговорами задели меня за живое. И в
среду я посетил лабораторию, впервые за... да, впервые за последний год.
На площадке я нашел эту монету и понял, что произошло... произойдет... и
что я опять воспользуюсь установкой. Но до сегодняшнего вечера я еще
сомневался, стоит ли вам демонстрировать опыт.
Я повертел монету, разглядывая ее.
- И она была у вас в кармане, когда вы пришли сюда?
- Конечно.
- Но как она могла быть одновременно и в моем и в вашем кармане?
- Милостивый Господи! Человек, не затем ли у тебя глаза, чтобы
видеть? А мозг, чтобы мыслить? Вы что, не в состоянии воспринять простой
факт только из-за того, что он лежит за пределами вашей скучной
реальности? Вы принесли монету сюда в кармане сегодня вечером - и мы ее
направили в прошлую неделю. Несколько дней назад я нашел ее здесь. Положил
в карман. Принес сюда сегодня вечером. Ту же самую монету... или, чтобы
быть точным, более поздний сегмент пространственно-временной структуры, но
недельной давности, недельного пользования. И какая каналья сможет назвать
эту монету "той же самой"? Нельзя же называть взрослого человека ребенком
только потому, что тот вырос из ребенка. Он старше.
Я снова взглянул на монету.
- Профессор... забросьте меня на неделю назад.
- Об этом не может быть и речи, - сердито взглянув на меня, ответил
он.
- Почему? Разве ваша установка не работает с людьми?
- Что? Конечно, она может работать и с людьми.
- Тогда почему бы не попробовать? Я не из трусливых. Только
подумайте, как замечательно будет напечатать это в книге... если я напишу
на основе собственного опыта, что установка перемещения во времени Твишела
действует.
- Вы и так можете писать на основе собственного опыта. Вы только что
видели сами.
- Да, - нехотя согласился я. - Но мне могут не поверить. Этот случай
с монетами... Я-то видел и верю. Но кто-нибудь из читателей может
подумать, что я простофиля, которого вы надули с помощью простого фокуса.
- Какого черта, сэр?
- Вот так и они могут сказать. Читателей невозможно будет убедить,
что я описываю то, что видел своими глазами. Но если бы вы отправили меня
всего на неделю назад, то я смог бы написать на основе собственного опыта,
как...
- Садитесь. Послушайте, что я вам скажу. - Он уселся, но для меня
стула не нашлось, а он, похоже, даже не заметил этого. - Я проводил опыты
с людьми, давным-давно. Именно поэтому я и не намерен их когда-нибудь
повторять.
- Почему? Они погибли?
- Что? Не говорите ерунды. - Он сердито взглянул на меня и добавил: -
Это не для книги.
- Как скажете, сэр.
- Серия предварительных опытов показала, что темпоральное перемещение
не причиняет живым существам никакого вреда. Я доверился одному из коллег,
молодому человеку - он преподавал рисование и другие предметы в
архитектурном колледже. Он, конечно, был больше инженер-практик, чем
ученый, но мне он нравился: у него был живой ум. Так вот, этот молодой
человек - думаю, вреда не будет, если я назову вам его имя: Леонард
Винсент, - горел желанием попробовать... попробовать всерьез. Он хотел
подвергнуться перемещению на большое расстояние - пятьсот лет. И я не
устоял - и позволил ему.
- И что случилось потом?
- Откуда я могу знать? Пятьсот лет - я просто не доживу, чтобы
узнать...
- Так вы думаете, что он переместился в будущее?
- Или прошлое. Он мог оказаться и в пятнадцатом веке, и в двадцать
четвертом. Возможности совершенно равные. Здесь нет определенности -
соотношения возможностей симметричны... Иногда я думаю... нет, нет,
случайное сходство имен.
Я не стал спрашивать, что он имел в виду, так как внезапно тоже
увидел сходство двух имен, и волосы у меня встали дыбом. Но я тут же
постарался об этом забыть: у меня хватало своих заморочек. Кроме того,
случайное сходство и есть случайное сходство: не мог же человек добраться
до Италии из Колорадо - по крайней мере, в пятнадцатом столетии.
- Но я принял решение больше не поддаваться на уговоры. Это не наука,
если нет результатов опыта, хорошо, если он попал в будущее. Но если он
переместился в прошлое... тогда вполне вероятно, что я послал своего друга
на верную смерть к варварам. Или на съедение к диким зверям.
Или, что более вероятно, подумал я, он стал Великим Белым Богом, но
высказывать свою мысль не стал.
- Но меня-то не потребуется перемещать так далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
дармовщинку.
Это был персонаж в духе классических древнегреческих трагедий:
великий человек - больше чем великий, - превратившийся в старую развалину.
Он мог бы по праву стоять в одном ряду с Эйнштейном, Бором и Ньютоном, а
на самом же деле только несколько ученых - специалистов в области теории
поля - по-настоящему оценили достоинство его научных трудов. А теперь,
когда я с ним встретился, его блестящий ум притупился с годами, был
отравлен ядом разочарования, затуманен алкоголем. Сходное чувство
испытываешь, когда видишь руины некогда величественного храма:
обрушившаяся внутрь кровля, половина колонн повалена, все заросло диким
виноградом.
Тем не менее башка и теперь у него варила получше, чем у меня в
молодости. Уж я-то смогу оценить по достоинству настоящего гения - если
встречу такого.
Когда я впервые подошел к столику, за которым сидел Твишел, он поднял
голову, взглянул прямо на меня и сказал:
- Опять вы!
- Извините?
- Разве вы не учились у меня?
- Да нет, сэр. Никогда не имел чести. - Обычно, когда кто-то говорит,
что встречал меня раньше, я отрицаю, и довольно грубо Тут я решил
воспользоваться, если получится, удобным поводом для знакомства. - Вы,
наверно, приняли меня за моего двоюродного брата, профессор. Он поступил в
1986 году и одно время учился у вас.
- Возможно. По какому предмету он специализировался?
- Ему пришлось бросить занятия, сэр, диплома он так и не получил. Но
он был вашим поклонником. И при каждом удобном случае упоминает, что
учился у вас.
Стоит похвалить ребенка - и вы наверняка подружитесь с матерью; вот и
доктор Твишел после моих слов предложил мне присесть и даже позволил
заказать для него выпивку. Четыре дня не прошли даром: до того, как мне
удалось завязать с ним знакомство, я собрал о нем кое-какие сведения в
университетской библиотеке. Теперь я знал, какие он написал работы, куда
их представлял, каких степеней и почетных званий был удостоен, автором
каких книг являлся. Я даже попытался прочитать одну из его последних
публикаций, но она мне оказалась не по зубам, и на девятой странице я
застрял, зато набрался в ней кое-каких технических терминов.
Ему я представился ярым поклонником научной мысли, сказал, что в
настоящее время собираю материал для книги под условным названием
"Невоспетые гении".
- И о чем она будет?
Я смущенно признался, что подумывал начать книгу с очерка о его
жизненном пути и популярного пересказа основных работ... при условии, если
он поступится своей широко известной скромностью. Конечно, мне придется
беспокоить его расспросами, так как в основе должен быть фактический
материал. Он считал, что все это чушь, и не желал даже думать о такой
ерунде. Но я напомнил ему о долге перед будущими поколениями, и он
согласился обдумать мое предложение. На следующий день он явился в полной
уверенности, что я собираюсь записать его биографию и посвятить ей не
просто главу, а целую книгу. С этого дня он говорил без остановки, а я все
записывал... действительно записывал. Дурачить его я не осмелился: время
от времени он прерывал свой рассказ и просил почитать, как получилось. Но
о путешествии во времени он не упоминал. Наконец я не выдержал.
- Профессор, правда ли, что если б не некий полковник, одно время
прикомандированный к университету, вам ничего не стоило получить
Нобелевскую премию?
Три минуты подряд он замысловато ругался.
- Кто вам о нем рассказал?
- Видите ли, профессор, когда я собирал материал для статьи о
Министерстве обороны - я ведь кажется упоминал об этом?
- Нет.
- Так вот, собирая тот материал, я услышал всю вашу историю от одного
доктора философии - он консультировал в соседнем отделе. Он прочитал отчет
полковника и был совершенно уверен, что, если б вам позволили опубликовать
результаты опытов, ваше имя стало бы известно среди физиков...
- Хрмф! Тут он прав!
- Но я понял, что открытие засекречено... по приказу того
полковника... как бишь его... Плашботтом.
- Трашботтем. Трашботтем, сэр. Нудный, неумный, надутый, наглый
недоносок; его знаний хватало лишь на то, чтобы отличить шляпу от фуражки.
Да и то с трудом.
- Остается сожалеть.
- О чем сожалеть, сэр? Что Трашботтем был недоноском? Так в этом
виновата природа, а не я.
- Остается сожалеть, что мир так и не узнает об открытии. Я понимаю,
вам запретили говорить о нем.
- Кто вам это сказал? Что хочу, то и говорю!
- Я так понял, сэр... со слов моего друга из Министерства обороны.
- Хррмф!
Больше в тот вечер я ничего из него не вытянул. Только через неделю
он решился показать мне лабораторию.
Все остальные лаборатории использовались другими исследователями, но
лаборатория Твишела все еще числилась за ним. Ссылаясь на режим
секретности, он запретил даже входить в лабораторию и не позволил
демонтировать установку. Когда мы вошли в помещение лаборатории, запах там
стоял, как в подвале, не проветриваемом годами.
Он, как всегда, был пьян, но не настолько, чтобы на все наплевать; да
и на ногах держался твердо. А пил он как лошадь. Он принялся излагать мне
математическое обоснование теории времени и темпоральных перемещений (он
никогда не употреблял выражение "путешествие во времени"), но записывать
запретил. Впрочем, в записях и так не было бы смысла, ибо каждое
обоснование он предварял словами: "Таким образом, очевидно, что..." - и
переходил к вещам, очевидным только для него и Господа Бога, но ни для
кого больше.
Когда он выдохся, я спросил:
- От друга я слышал, что вам так и не удалось отградуировать
аппаратуру и поэтому нельзя точно определить исходные данные по
темпоральным перемещениям. Так ли это?
- Что? Пустая болтовня! Если чего-то нельзя измерить, так это уже не
наука. - Некоторое время он клокотал, словно чайник на плите, потом
немного успокоился. - Смотрите сюда. Я покажу вам.
Он отвернулся и принялся налаживать аппаратуру. Все его оборудование
представляло собой то, что он называл "фазовой темпоральной точкой", или
просто низкую платформу с решеткой по периметру и приборной доской, как у
камеры низкого давления. Останься я один - уверен, что мне не составило бы
труда разобраться в системе управления, но Твишел довольно резко приказал
мне держаться от прибора подальше. Был там и восьмипозиционный самописец
Брауна, несколько мощных соленоидных переключателей и дюжина других
знакомых деталей, но без принципиальной схемы я не смог связать все
воедино.
Он повернулся ко мне и спросил:
- Есть у вас мелочь?
Я вытащил из кармана горсть мелочи.
Он выбрал две новенькие пятидолларовые монеты - изящные
шестиугольники из пластика, выпущенные в этом году. Лучше б он взял монеты
помельче: с деньгами у меня было туго.
- Есть у вас нож?
- Да, сэр.
- Выцарапайте на нем свои инициалы.
Я сделал, о чем он просил. Тогда он велел мне положить монеты рядом
на площадку.
- Засеките время. Я установил шкалу перемещения ровно на неделю
плюс-минус шесть секунд.
Я взглянул на часы. Доктор Твишел начал отсчитывать:
- Пять... четыре... три... два... один... пуск!
Я оторвал взгляд от часов. Монет не было. Не скажу, что глаза у меня
полезли на лоб, - ведь Чак уже описывал мне подобный опыт. Но все-таки
увидеть такое собственными глазами - совсем другое дело.
- Мы зайдем сюда через неделю и увидим, как одна из монет опять
появится на том же месте, - оживленно говорил профессор Твишел. - А
другая... Вы ведь видели их обе на площадке? И сами их туда положили?
- Да, сэр.
- А где я был?
- У пульта управления, сэр.
Он действительно находился в добрых пятнадцати футах от решетки и от
пульта не отходил ни на шаг.
- Очень хорошо. Подойдите сюда. - Он полез в карман. - Вот одна из
ваших монет. Другую получите обратно ровно через неделю. - Он передал мне
зеленую пятидолларовую монету с моими инициалами.
Я ничего не ответил: трудно говорить, если у вас отвисла от удивления
челюсть. А он продолжал:
- На прошлой неделе вы своими разговорами задели меня за живое. И в
среду я посетил лабораторию, впервые за... да, впервые за последний год.
На площадке я нашел эту монету и понял, что произошло... произойдет... и
что я опять воспользуюсь установкой. Но до сегодняшнего вечера я еще
сомневался, стоит ли вам демонстрировать опыт.
Я повертел монету, разглядывая ее.
- И она была у вас в кармане, когда вы пришли сюда?
- Конечно.
- Но как она могла быть одновременно и в моем и в вашем кармане?
- Милостивый Господи! Человек, не затем ли у тебя глаза, чтобы
видеть? А мозг, чтобы мыслить? Вы что, не в состоянии воспринять простой
факт только из-за того, что он лежит за пределами вашей скучной
реальности? Вы принесли монету сюда в кармане сегодня вечером - и мы ее
направили в прошлую неделю. Несколько дней назад я нашел ее здесь. Положил
в карман. Принес сюда сегодня вечером. Ту же самую монету... или, чтобы
быть точным, более поздний сегмент пространственно-временной структуры, но
недельной давности, недельного пользования. И какая каналья сможет назвать
эту монету "той же самой"? Нельзя же называть взрослого человека ребенком
только потому, что тот вырос из ребенка. Он старше.
Я снова взглянул на монету.
- Профессор... забросьте меня на неделю назад.
- Об этом не может быть и речи, - сердито взглянув на меня, ответил
он.
- Почему? Разве ваша установка не работает с людьми?
- Что? Конечно, она может работать и с людьми.
- Тогда почему бы не попробовать? Я не из трусливых. Только
подумайте, как замечательно будет напечатать это в книге... если я напишу
на основе собственного опыта, что установка перемещения во времени Твишела
действует.
- Вы и так можете писать на основе собственного опыта. Вы только что
видели сами.
- Да, - нехотя согласился я. - Но мне могут не поверить. Этот случай
с монетами... Я-то видел и верю. Но кто-нибудь из читателей может
подумать, что я простофиля, которого вы надули с помощью простого фокуса.
- Какого черта, сэр?
- Вот так и они могут сказать. Читателей невозможно будет убедить,
что я описываю то, что видел своими глазами. Но если бы вы отправили меня
всего на неделю назад, то я смог бы написать на основе собственного опыта,
как...
- Садитесь. Послушайте, что я вам скажу. - Он уселся, но для меня
стула не нашлось, а он, похоже, даже не заметил этого. - Я проводил опыты
с людьми, давным-давно. Именно поэтому я и не намерен их когда-нибудь
повторять.
- Почему? Они погибли?
- Что? Не говорите ерунды. - Он сердито взглянул на меня и добавил: -
Это не для книги.
- Как скажете, сэр.
- Серия предварительных опытов показала, что темпоральное перемещение
не причиняет живым существам никакого вреда. Я доверился одному из коллег,
молодому человеку - он преподавал рисование и другие предметы в
архитектурном колледже. Он, конечно, был больше инженер-практик, чем
ученый, но мне он нравился: у него был живой ум. Так вот, этот молодой
человек - думаю, вреда не будет, если я назову вам его имя: Леонард
Винсент, - горел желанием попробовать... попробовать всерьез. Он хотел
подвергнуться перемещению на большое расстояние - пятьсот лет. И я не
устоял - и позволил ему.
- И что случилось потом?
- Откуда я могу знать? Пятьсот лет - я просто не доживу, чтобы
узнать...
- Так вы думаете, что он переместился в будущее?
- Или прошлое. Он мог оказаться и в пятнадцатом веке, и в двадцать
четвертом. Возможности совершенно равные. Здесь нет определенности -
соотношения возможностей симметричны... Иногда я думаю... нет, нет,
случайное сходство имен.
Я не стал спрашивать, что он имел в виду, так как внезапно тоже
увидел сходство двух имен, и волосы у меня встали дыбом. Но я тут же
постарался об этом забыть: у меня хватало своих заморочек. Кроме того,
случайное сходство и есть случайное сходство: не мог же человек добраться
до Италии из Колорадо - по крайней мере, в пятнадцатом столетии.
- Но я принял решение больше не поддаваться на уговоры. Это не наука,
если нет результатов опыта, хорошо, если он попал в будущее. Но если он
переместился в прошлое... тогда вполне вероятно, что я послал своего друга
на верную смерть к варварам. Или на съедение к диким зверям.
Или, что более вероятно, подумал я, он стал Великим Белым Богом, но
высказывать свою мысль не стал.
- Но меня-то не потребуется перемещать так далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32