Прошедшее ли, будущее
ли - как бы то ни было, Твишела можно не опасаться, и я успокоился. Я
долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался
ли я. Нет, не обознался. Лицо Твишела трудно было спутать с чьим-нибудь
другим - моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным,
самоуверенным и довольно красивым - такое лицо могло быть у Зевса. Я
вспомнил, во что он превратился потом... и тем не менее я не ошибся - это
был Твишел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с
ним обошелся. Интересно, чем ему сейчас можно польстить?
Твишел поймал в зеркале мой взгляд и повернулся ко мне:
- В чем дело?
- Да нет, я так... Вы ведь доктор Твишел? Из университета?
- Да, из Денверского университета. Разве мы знакомы?
Я чуть не оговорился, забыв, что в этом году он преподавал в
городском университете. Помнить в двух временных плоскостях сразу -
трудно.
- Нет, доктор, но я слушал ваши лекции. Можно сказать, я один из
ваших поклонников.
Рот Твишела искривился в улыбке. Из этого я заключил, что его еще не
съедало непреодолимое желание выслушивать лесть в свой адрес; в этом
возрасте он был уверен в себе, и мнение других о нем его не волновало.
- Вы уверены, что не спутали меня с какой-нибудь кинозвездой?
- О нет! Вы - доктор Хьюберт Твишел, великий физик.
Он опять изобразил подобие улыбки.
- Скажем, просто физик. Вернее - собираюсь им стать.
Мы немного поболтали, а когда он расправился со своим бутербродом, я
стал приставать к нему, предлагая выпить. Я сказал, что сочту за честь,
если он позволит угостить его. Он покачал головой:
- Я почти не пью, а уж днем - никогда. Тем не менее спасибо. Приятно
было познакомиться с вами. Если окажетесь поблизости от университета,
заглядывайте ко мне в лабораторию.
Я сказал, что непременно загляну.
Но я не так уж часто делал оплошности в 1970 году (попав в него во
второй раз), потому что уже знал, что к чему, да и большинство моих
знакомых были в Калифорнии. Я решил, что если встречу еще кого-нибудь из
знакомых, то живо скажу, окинув холодным взглядом, что впервые вижу.
Но мелочи тоже могут причинять неприятности. Я, например, никак не
мог отвыкнуть от стиктайтского шва и снова привыкнуть к молнии. Мне не
хватало множества удобных мелочей, к которым я успел приучиться за шесть
месяцев и уже воспринимал как само собой разумеющееся. И бритье! Мне опять
пришлось бриться! Однажды я простудился. Этот ужасный призрак прошлого
обрушился на меня по причине моей забывчивости. Я совершенно упустил из
виду, что одежда может промокнуть под дождем. Хотел бы я, чтобы все эти
изысканные эстеты, которые хулят прогресс и вздыхают о неповторимых
прелестях прошлого, могли увидеть то, что видел я. Я привык к лучшим
условиям жизни, и, пока опять не освоился в 1970 году, меня постиг ряд
мелких разочарований: тарелки, на которых остывала пища; рубашки, которые
надо было отдавать в стирку; зеркала в ванных, которые запотевают в тот
момент, когда вам надо причесаться после мытья; сопливые носы; грязь под
ногами и в легких. Потом я привык ко всему этому, как собака привыкает к
блохам.
Денвер в 1970 году еще оставался чудным старомодным городком - мне в
нем очень нравилось. Еще не было ничего от продуманной путаницы нового
плана, с какой я столкнулся (или столкнусь), когда приехал (или приеду)
сюда из Юмы. В нем все еще было меньше двух миллионов жителей, и по улицам
ездили автобусы и другой автомобильный транспорт. И все еще были улицы -
так что я без труда нашел Колфакс авеню.
Денвер все еще привыкал к своей роли столицы и походил на мальчика,
надевшего свой первый строгий вечерний костюм, - было ощущение какой-то
неловкости. Денвер все еще тяготел к сапогам на высоких каблуках и
гнусавому выговору жителей Запада, хотя знал, что ему суждено разрастись и
стать многонациональным центром деловой и культурной жизни, с
посольствами, шпионами и знаменитыми на весь мир ресторанами. Город
застраивали на скорую руку и во всех направлениях, чтобы разместить
бюрократов, лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и всякого рода
подлипал. Здания возводились с такой быстротой, что коров едва успевали
сгонять с пастбищ, отведенных под застройку. И все-таки Денвер протянулся
всего на несколько миль: на восток - за Аврору, на Север - до Хендерсона,
и на юг - до Литтлтона, но дальше, до Академии ВВС, все еще лежали поля.
На западе, правда, город полез в горы, и федеральные учреждения
упрятывались в скалы.
Так что Денвер во времена федерального бума мне нравился, но все же я
мучительно хотел вернуться в свое собственное время.
Но мелочи не дают жить спокойно. Вскоре после того, как меня
зачислили в штат "Горничной", я смог позволить себе полностью подлечить
зубы и не думал, что мне когда-нибудь вновь придется обратиться к зубному
врачу. Но в 1970 году у меня не было антикариесных таблеток, и в зубе
появилось дупло. Боль сильно донимала меня, и пришлось пойти к дантисту.
Господи, я совсем забыл, что он увидит, заглянув ко мне в рот! Он
поморгал, поводил зеркальцем вокруг зубов и наконец воскликнул:
- Великий Иосафат! У кого вы лечились?
- Аа-оо-ыы?
Он вынул наконец зеркальце из моего рта.
- Кто вам делал зубы? И как?
- Что? Вы о моих зубах? Я лечился в одной экспериментальной
клинике... в Индии.
- Как они это делают?
- Откуда я знаю?
- М-м... подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков. - Он
начал возиться с рентгеновским аппаратом.
- Нет, нет, - горячо запротестовал я. - Просто вычистите эту дыру,
заткните чем-нибудь и отпустите меня.
- Но...
- Извините, доктор, я очень тороплюсь.
Он оставил аппарат и занялся зубом, время от времени прерываясь,
чтобы еще раз взглянуть на мои зубы. Я расплатился наличными и ушел, не
оставив своего имени и адреса в регистрационной книге. Пожалуй, я мог бы
ему разрешить сделать снимки, но помешала осторожность, ставшая уже
рефлексом. Конечно, никому вреда от снимков не было бы; впрочем, и пользы
тоже, так как рентгеновские лучи не показали бы сам процесс восстановления
зубов, а я объяснить ему не смог бы.
Только в прошлом можно успеть сделать многое. По шестнадцать часов в
день я потел над "чертежником Дэном" и "всемогущим Питом", но между делом
успел кое-что предпринять. Действуя анонимно, через адвокатскую контору
Джона, я обратился в частное сыскное агентство, имевшее отделения по свей
стране, с запросом о прошлом Белл. Я сообщил им ее адрес, номер и марку
автомашины (на руле легко можно найти отпечатки пальцев) и намекнул, что
она, возможно, не раз побывала замужем и на нее наверняка заведено дело в
полиции. Я должен был экономить и без того таявшие средства, и мне не по
карману были расследования, о которых написано столько увлекательных книг.
Не получив от них отчета через десять дней, я уже было подумал, что
плакали мои денежки. Но спустя еще несколько дней в контору Джона был
доставлен полосатый конверт.
Белл оказалась деловой дамой. Она была на шесть лет старше, чем
утверждала; когда ей еще не исполнилось и восемнадцати, она уже успела
дважды побывать замужем. Один из браков был не в счет: "супруг" уже имел
семью; разведись она со вторым "мужем", агентству не удалось бы все это
раскрыть. После этого она еще четыре раза выходила замуж, хотя один из
"браков" был сомнительным: скорее всего, имел место своеобразный рэкет -
она сделалась "солдатской вдовой", взяв фамилию погибшего. Однажды она
была разведена (официально), и один из ее мужей умер. Она могла быть все
еще "замужем" за остальными.
Полицейское досье на нее было объемистым и весьма любопытным, но
осуждена она была за уголовное преступление только однажды, в Небраске, и
то условно. Это установили только по отпечаткам пальцев, так как она
скрыла судимость, сменила себе имя и фамилию и присвоила себе новый номер
в системе социального страхования. Агентство спрашивало, следует ли им
уведомить власти штата Небраска.
Я ответил, чтобы они не затрудняли себя: срок давности истек, а
сведения о ее прошлой судимости вряд ли кого заинтересуют. Интересно, как
бы я поступил, если б она была осуждена за торговлю наркотиками?
Необдуманные решения до добра не доводят.
Не успел я опомниться, как приблизился октябрь, а я отстал от своего
графика: нужно было поторопиться с чертежами, да и описания из-за этого
тоже не закончил, - ведь они должны быть взаимно увязаны. К заявке я
вообще еще не приступал. Хуже всего было то, что я пока и палец о палец не
ударил для организации своего предприятия, но с этим можно было
повременить: пока не закончена работа над моделями, показывать-то было
нечего. Не было времени у меня и на то, чтобы завязать необходимые деловые
контакты. Я стал подумывать, что совершил ошибку, попросив профессора
Твишела установить аппаратуру на тридцать один год и какие-то жалкие три
недели, - мне надо было назвать срок, по крайней мере, в тридцать два
года. Я явно переоценил свои возможности и не рассчитал правильно время.
Я не показывал свои игрушки моим друзьям Саттонам не потому, что
хотел скрыть их, а просто мне не нужны были лишние разговоры и бесполезные
советы. В последнюю субботу сентября мы договорились поехать вместе в их
клуб. Из-за отставания от собственного графика я накануне работал до
поздней ночи; меня разбудил душераздирающий лязг будильника - мне нужно
было успеть побриться до того, как они за мной заедут. Я выключил это
орудие пытки и поблагодарил бога, что в 2001 году от него избавились.
Собравшись с силами, спустился позвонить из аптеки на углу Саттонам -
сказать, что у меня много работы и я не смогу поехать.
К телефону подошла Дженни.
- Дэнни, ты слишком много работаешь. Выходные за городом пойдут тебе
на пользу.
- Ничего не поделаешь, Дженни. Я должен работать. Простите меня.
Джон взял другую трубку.
- Что за вздор ты несешь, Дэн?
- Мне надо работать, Джон. Просто надо - и все тут. Передавай от меня
привет всем в клубе.
Я вернулся на свой чердак, наскоро позавтракал и вернулся к описанию
"чертежника Дэна".
Час спустя ко мне постучали Саттоны.
Отдыхать в горы мы так и не поехали, зато я демонстрировал им обе мои
модели. "Чертежник Дэн" не произвел особого впечатления на Дженни (она
ведь не была инженером), но "всемогущий Пит" привел ее в восторг. Работу
по дому ей помогала выполнять "горничная" (пятая модель), и она сразу
поняла, что "Пит" может много больше.
Но Джон сразу оценил все преимущества "чертежника Дэна". Когда я
показал ему, как могу изобразить свою подпись, неотличимую от настоящей,
просто нажимая на клавиши (признаюсь, я уже тренировался), брови у него
полезли на лоб.
- Ну, парень, по твоей милости все чертежники без работы останутся.
- Да нет, не останутся. С каждым годом в нашей стране становится все
меньше талантливых инженеров - эта машина поможет восполнить пробел. Через
поколение она будет стоять в каждом конструкторском бюро. Без нее уже не
смогут обходиться, как современный механик не обходится без электрического
инструмента.
- Ты так говоришь, будто знаешь наверняка.
- Так оно и есть.
Он обернулся и стал наблюдать за "Питом" - тот наводил порядок на
верстаке. Потом снова взглянул на "чертежника Дэна".
- Дэнни, иногда я думаю, что ты, наверно, сказал мне правду, -
помнишь, в тот день, когда мы встретились?
Я пожал плечами:
- Назови это предвидением, если хочешь... но я знаю наверняка.
Уверен, что так и будет. Какая тебе разница?
- Пожалуй, что никакой. Что ты собираешься делать с этими штуками?
- В том-то и загвоздка, Джон, - нахмурился я. - Я хороший инженер и,
если понадобится, могу быть вполне приличным механиком. Но бизнесмен из
меня никакой - в этом я убедился сам. Ты никогда не имел дела с патентными
законами?
- Я тебе уже говорил, здесь нужен специалист.
- У тебя есть на примете кто-нибудь честный? И достаточно проворный.
Настало время мне обзавестись патентным адвокатом. Мне нужно основать
фирму и вести дела. Подготовить финансовое обоснование. На это у меня нет
времени - я ужасно спешу.
- Почему?
- Я собираюсь вернуться туда, откуда появился.
Он сел и долго молчал.
- Сколько у тебя времени?
- Примерно девять недель. Начиная со следующего вторника.
Он взглянул на машины, потом на меня.
- Тебе лучше бы пересмотреть сроки. По-моему, понадобится девять
месяцев, не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
ли - как бы то ни было, Твишела можно не опасаться, и я успокоился. Я
долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался
ли я. Нет, не обознался. Лицо Твишела трудно было спутать с чьим-нибудь
другим - моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным,
самоуверенным и довольно красивым - такое лицо могло быть у Зевса. Я
вспомнил, во что он превратился потом... и тем не менее я не ошибся - это
был Твишел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с
ним обошелся. Интересно, чем ему сейчас можно польстить?
Твишел поймал в зеркале мой взгляд и повернулся ко мне:
- В чем дело?
- Да нет, я так... Вы ведь доктор Твишел? Из университета?
- Да, из Денверского университета. Разве мы знакомы?
Я чуть не оговорился, забыв, что в этом году он преподавал в
городском университете. Помнить в двух временных плоскостях сразу -
трудно.
- Нет, доктор, но я слушал ваши лекции. Можно сказать, я один из
ваших поклонников.
Рот Твишела искривился в улыбке. Из этого я заключил, что его еще не
съедало непреодолимое желание выслушивать лесть в свой адрес; в этом
возрасте он был уверен в себе, и мнение других о нем его не волновало.
- Вы уверены, что не спутали меня с какой-нибудь кинозвездой?
- О нет! Вы - доктор Хьюберт Твишел, великий физик.
Он опять изобразил подобие улыбки.
- Скажем, просто физик. Вернее - собираюсь им стать.
Мы немного поболтали, а когда он расправился со своим бутербродом, я
стал приставать к нему, предлагая выпить. Я сказал, что сочту за честь,
если он позволит угостить его. Он покачал головой:
- Я почти не пью, а уж днем - никогда. Тем не менее спасибо. Приятно
было познакомиться с вами. Если окажетесь поблизости от университета,
заглядывайте ко мне в лабораторию.
Я сказал, что непременно загляну.
Но я не так уж часто делал оплошности в 1970 году (попав в него во
второй раз), потому что уже знал, что к чему, да и большинство моих
знакомых были в Калифорнии. Я решил, что если встречу еще кого-нибудь из
знакомых, то живо скажу, окинув холодным взглядом, что впервые вижу.
Но мелочи тоже могут причинять неприятности. Я, например, никак не
мог отвыкнуть от стиктайтского шва и снова привыкнуть к молнии. Мне не
хватало множества удобных мелочей, к которым я успел приучиться за шесть
месяцев и уже воспринимал как само собой разумеющееся. И бритье! Мне опять
пришлось бриться! Однажды я простудился. Этот ужасный призрак прошлого
обрушился на меня по причине моей забывчивости. Я совершенно упустил из
виду, что одежда может промокнуть под дождем. Хотел бы я, чтобы все эти
изысканные эстеты, которые хулят прогресс и вздыхают о неповторимых
прелестях прошлого, могли увидеть то, что видел я. Я привык к лучшим
условиям жизни, и, пока опять не освоился в 1970 году, меня постиг ряд
мелких разочарований: тарелки, на которых остывала пища; рубашки, которые
надо было отдавать в стирку; зеркала в ванных, которые запотевают в тот
момент, когда вам надо причесаться после мытья; сопливые носы; грязь под
ногами и в легких. Потом я привык ко всему этому, как собака привыкает к
блохам.
Денвер в 1970 году еще оставался чудным старомодным городком - мне в
нем очень нравилось. Еще не было ничего от продуманной путаницы нового
плана, с какой я столкнулся (или столкнусь), когда приехал (или приеду)
сюда из Юмы. В нем все еще было меньше двух миллионов жителей, и по улицам
ездили автобусы и другой автомобильный транспорт. И все еще были улицы -
так что я без труда нашел Колфакс авеню.
Денвер все еще привыкал к своей роли столицы и походил на мальчика,
надевшего свой первый строгий вечерний костюм, - было ощущение какой-то
неловкости. Денвер все еще тяготел к сапогам на высоких каблуках и
гнусавому выговору жителей Запада, хотя знал, что ему суждено разрастись и
стать многонациональным центром деловой и культурной жизни, с
посольствами, шпионами и знаменитыми на весь мир ресторанами. Город
застраивали на скорую руку и во всех направлениях, чтобы разместить
бюрократов, лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и всякого рода
подлипал. Здания возводились с такой быстротой, что коров едва успевали
сгонять с пастбищ, отведенных под застройку. И все-таки Денвер протянулся
всего на несколько миль: на восток - за Аврору, на Север - до Хендерсона,
и на юг - до Литтлтона, но дальше, до Академии ВВС, все еще лежали поля.
На западе, правда, город полез в горы, и федеральные учреждения
упрятывались в скалы.
Так что Денвер во времена федерального бума мне нравился, но все же я
мучительно хотел вернуться в свое собственное время.
Но мелочи не дают жить спокойно. Вскоре после того, как меня
зачислили в штат "Горничной", я смог позволить себе полностью подлечить
зубы и не думал, что мне когда-нибудь вновь придется обратиться к зубному
врачу. Но в 1970 году у меня не было антикариесных таблеток, и в зубе
появилось дупло. Боль сильно донимала меня, и пришлось пойти к дантисту.
Господи, я совсем забыл, что он увидит, заглянув ко мне в рот! Он
поморгал, поводил зеркальцем вокруг зубов и наконец воскликнул:
- Великий Иосафат! У кого вы лечились?
- Аа-оо-ыы?
Он вынул наконец зеркальце из моего рта.
- Кто вам делал зубы? И как?
- Что? Вы о моих зубах? Я лечился в одной экспериментальной
клинике... в Индии.
- Как они это делают?
- Откуда я знаю?
- М-м... подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков. - Он
начал возиться с рентгеновским аппаратом.
- Нет, нет, - горячо запротестовал я. - Просто вычистите эту дыру,
заткните чем-нибудь и отпустите меня.
- Но...
- Извините, доктор, я очень тороплюсь.
Он оставил аппарат и занялся зубом, время от времени прерываясь,
чтобы еще раз взглянуть на мои зубы. Я расплатился наличными и ушел, не
оставив своего имени и адреса в регистрационной книге. Пожалуй, я мог бы
ему разрешить сделать снимки, но помешала осторожность, ставшая уже
рефлексом. Конечно, никому вреда от снимков не было бы; впрочем, и пользы
тоже, так как рентгеновские лучи не показали бы сам процесс восстановления
зубов, а я объяснить ему не смог бы.
Только в прошлом можно успеть сделать многое. По шестнадцать часов в
день я потел над "чертежником Дэном" и "всемогущим Питом", но между делом
успел кое-что предпринять. Действуя анонимно, через адвокатскую контору
Джона, я обратился в частное сыскное агентство, имевшее отделения по свей
стране, с запросом о прошлом Белл. Я сообщил им ее адрес, номер и марку
автомашины (на руле легко можно найти отпечатки пальцев) и намекнул, что
она, возможно, не раз побывала замужем и на нее наверняка заведено дело в
полиции. Я должен был экономить и без того таявшие средства, и мне не по
карману были расследования, о которых написано столько увлекательных книг.
Не получив от них отчета через десять дней, я уже было подумал, что
плакали мои денежки. Но спустя еще несколько дней в контору Джона был
доставлен полосатый конверт.
Белл оказалась деловой дамой. Она была на шесть лет старше, чем
утверждала; когда ей еще не исполнилось и восемнадцати, она уже успела
дважды побывать замужем. Один из браков был не в счет: "супруг" уже имел
семью; разведись она со вторым "мужем", агентству не удалось бы все это
раскрыть. После этого она еще четыре раза выходила замуж, хотя один из
"браков" был сомнительным: скорее всего, имел место своеобразный рэкет -
она сделалась "солдатской вдовой", взяв фамилию погибшего. Однажды она
была разведена (официально), и один из ее мужей умер. Она могла быть все
еще "замужем" за остальными.
Полицейское досье на нее было объемистым и весьма любопытным, но
осуждена она была за уголовное преступление только однажды, в Небраске, и
то условно. Это установили только по отпечаткам пальцев, так как она
скрыла судимость, сменила себе имя и фамилию и присвоила себе новый номер
в системе социального страхования. Агентство спрашивало, следует ли им
уведомить власти штата Небраска.
Я ответил, чтобы они не затрудняли себя: срок давности истек, а
сведения о ее прошлой судимости вряд ли кого заинтересуют. Интересно, как
бы я поступил, если б она была осуждена за торговлю наркотиками?
Необдуманные решения до добра не доводят.
Не успел я опомниться, как приблизился октябрь, а я отстал от своего
графика: нужно было поторопиться с чертежами, да и описания из-за этого
тоже не закончил, - ведь они должны быть взаимно увязаны. К заявке я
вообще еще не приступал. Хуже всего было то, что я пока и палец о палец не
ударил для организации своего предприятия, но с этим можно было
повременить: пока не закончена работа над моделями, показывать-то было
нечего. Не было времени у меня и на то, чтобы завязать необходимые деловые
контакты. Я стал подумывать, что совершил ошибку, попросив профессора
Твишела установить аппаратуру на тридцать один год и какие-то жалкие три
недели, - мне надо было назвать срок, по крайней мере, в тридцать два
года. Я явно переоценил свои возможности и не рассчитал правильно время.
Я не показывал свои игрушки моим друзьям Саттонам не потому, что
хотел скрыть их, а просто мне не нужны были лишние разговоры и бесполезные
советы. В последнюю субботу сентября мы договорились поехать вместе в их
клуб. Из-за отставания от собственного графика я накануне работал до
поздней ночи; меня разбудил душераздирающий лязг будильника - мне нужно
было успеть побриться до того, как они за мной заедут. Я выключил это
орудие пытки и поблагодарил бога, что в 2001 году от него избавились.
Собравшись с силами, спустился позвонить из аптеки на углу Саттонам -
сказать, что у меня много работы и я не смогу поехать.
К телефону подошла Дженни.
- Дэнни, ты слишком много работаешь. Выходные за городом пойдут тебе
на пользу.
- Ничего не поделаешь, Дженни. Я должен работать. Простите меня.
Джон взял другую трубку.
- Что за вздор ты несешь, Дэн?
- Мне надо работать, Джон. Просто надо - и все тут. Передавай от меня
привет всем в клубе.
Я вернулся на свой чердак, наскоро позавтракал и вернулся к описанию
"чертежника Дэна".
Час спустя ко мне постучали Саттоны.
Отдыхать в горы мы так и не поехали, зато я демонстрировал им обе мои
модели. "Чертежник Дэн" не произвел особого впечатления на Дженни (она
ведь не была инженером), но "всемогущий Пит" привел ее в восторг. Работу
по дому ей помогала выполнять "горничная" (пятая модель), и она сразу
поняла, что "Пит" может много больше.
Но Джон сразу оценил все преимущества "чертежника Дэна". Когда я
показал ему, как могу изобразить свою подпись, неотличимую от настоящей,
просто нажимая на клавиши (признаюсь, я уже тренировался), брови у него
полезли на лоб.
- Ну, парень, по твоей милости все чертежники без работы останутся.
- Да нет, не останутся. С каждым годом в нашей стране становится все
меньше талантливых инженеров - эта машина поможет восполнить пробел. Через
поколение она будет стоять в каждом конструкторском бюро. Без нее уже не
смогут обходиться, как современный механик не обходится без электрического
инструмента.
- Ты так говоришь, будто знаешь наверняка.
- Так оно и есть.
Он обернулся и стал наблюдать за "Питом" - тот наводил порядок на
верстаке. Потом снова взглянул на "чертежника Дэна".
- Дэнни, иногда я думаю, что ты, наверно, сказал мне правду, -
помнишь, в тот день, когда мы встретились?
Я пожал плечами:
- Назови это предвидением, если хочешь... но я знаю наверняка.
Уверен, что так и будет. Какая тебе разница?
- Пожалуй, что никакой. Что ты собираешься делать с этими штуками?
- В том-то и загвоздка, Джон, - нахмурился я. - Я хороший инженер и,
если понадобится, могу быть вполне приличным механиком. Но бизнесмен из
меня никакой - в этом я убедился сам. Ты никогда не имел дела с патентными
законами?
- Я тебе уже говорил, здесь нужен специалист.
- У тебя есть на примете кто-нибудь честный? И достаточно проворный.
Настало время мне обзавестись патентным адвокатом. Мне нужно основать
фирму и вести дела. Подготовить финансовое обоснование. На это у меня нет
времени - я ужасно спешу.
- Почему?
- Я собираюсь вернуться туда, откуда появился.
Он сел и долго молчал.
- Сколько у тебя времени?
- Примерно девять недель. Начиная со следующего вторника.
Он взглянул на машины, потом на меня.
- Тебе лучше бы пересмотреть сроки. По-моему, понадобится девять
месяцев, не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32