Я схватил его за запястье, но его руки походили на трясущиеся стальные прутья и не двигались. Откуда-то позади я услышал громкие рыдания и с надеждой подумал, что Мидж возьмет на себя подругу Боба — у меня хватало забот и без этого.
— Боб, ради Бога, успокойся!
Я тряс его за плечи, хотя самому было страшно прикасаться к этой молочной белизне, и он неистово рванулся. Но я не отставал, преодолевая его силу. На этот раз я схватил его за кисти рук и рванул вниз, держа голову так, что ему пришлось взглянуть мне в лицо.
Наверное, тогда я понял, что часть проблемы заключалась в этом, потому что, несмотря на полумрак в комнате, его зрачки были маленькими, сжавшимися, словно он смотрел на яркий свет. И взгляд словно остекленел, сохраняя отражающийся в глазах ужас; я встречал такой же отрешенный взгляд у некоторых моих знакомых под воздействием гашиша.
Но атмосфера была слишком напряженной, пуще заряженной, чтобы я смог распознать это сразу. Стараясь говорить спокойно и контролировать свой голос, я попытался привести Боба в чувство.
— С тобой ничего не случилось, Боб, все в порядке. Тебе приснился страшный сон, вот и все. Или ты услышал что-то, что тебя напугало. Летучие мыши? Мы тебе не говорили, что они живут у нас на чердаке, нет? Когда-то и меня они напугали до чертиков, а теперь я привык. Опомнись, Боб, мы все с тобой, и никто тебя не тронет!
Я чувствовал себя глуповато, так уговаривая его, но он в самом деле был как испуганный ребенок у меня на руках.
На краткое мгновение его глаза сфокусировались на моих, и это как будто немного помогло. Он перестал вырываться и попытался что-то сказать, но по-прежнему из его горла вырывались лишь хриплые бессвязные звуки. Он не мог закрыть рот, чтобы выговорить хоть слово.
Я на секунду оглянулся посмотреть, как там остальные, но лучше бы я этого не делал. Круглая комната была какой-то не такой. О, все было на месте, мебель не изменилась, ковер сохранил свой цвет, и шторы тоже. И вместе с тем я находился где-то в другом месте. Все было холодным — не прикасаясь, я знал, что все охватил могильный холод, — и везде были тени, где их не должно быть. И вернулся затхлый, сырой запах. Мне показалось, что на изогнутых стенах вырастает плесень, но тени были слишком глубокими, слишком темными, чтобы рассмотреть. И комната становилась все меньше, стены сжимались, но медленно, так что я не был уверен даже моргнув и взглянув снова, я не был уверен, что их размеры изменяются. Это сжатие должно было казаться, должно! Духота заложила мне горло, мешала дышать.
Киви выла, Мидж опустилась на колени рядом с ней, обняв рукой за плечи, стараясь успокоить, — и примерно с тем же успехом, с каким я успокаивал Боба Киви силилась что-то сказать, но я смог разобрать лишь несколько сдавленных фраз:
— Пить... он... спустился по лестнице... о Боже, я услышала его крик... он там кого-то увидел... там...
Этого оказалось более чем достаточно, чтобы по моей спине пробежал холодок и, освеженные им, поползли мурашки. Каким-то образом я понял, с кем Боб столкнулся в кухне.
Скребущие по моей груди ногти вернули мое внимание к лежащему у стены товарищу, и я схватил его за запястье, чтобы прекратить это царапанье. Голова Боба тряслась, как у парализованного, а другая рука указывала куда-то в сторону открытой двери — я сказал «куда-то в сторону», потому что она дико раскачивалась, не в состоянии остановиться на каком-либо определенном направлении.
Но я, загипнотизированный застывшим в глазах безумием, проследил не за рукой, а за его взглядом; это было как продлить пунктирную линию на картинке — от глаза до объекта.
В прихожей было темно, но из-за поворота лестницы, из самой кухни, проникало какое-то бледное свечение. Наверное, Боб включил там свет.
Краем глаза я заметил, что комната становится все меньше, а тени гуще, словно и та и другие сговорились раздавить всех, кто внутри. Здравый смысл сообщил мне, что весь этот эффект создается лишь игрой воображения, моим собственным страхом, но это мимолетное объяснение принесло мало утешения. Я все еще сжимал запястье Боба, но теперь сам трясся так же, как он. И когда я взглянул через открытую дверь, моя челюсть тоже отвисла.
По лестнице поднималась чья-то тень. Массивная фигура, смутная, чернильно-темная. Поднималась из кухни.
Вот она возникает, Сзади падает тусклый свет, фигура поднялась выше и теперь уже почти в полной темноте огибает поворот лестницы.
И медленно выходит в мягкий свет круглой комнаты.
Дурной кайф
Я чуть не рухнул от облегчения, когда в двери показалась Вэл.
— Вэл, ты что делаешь! — заорал я, отчаянно колотя кулаком по столу. — Ведь мы же тут все чуть не обделались со страху!
Она искренне удивилась.
— Господи Иисусе, почему? Я просто спустилась выяснить, из-за чего это наш болтливый друг поднял такой шум.
Вэл потянулась к выключателю у двери и зажгла верхний свет. Стены тут же встали на место, тени почти исчезли. Она решительно прошла через комнату, широкая фланелевая ночная рубашка, надетая с полным презрением ко времени года на дворе, развевалась сзади. Никогда еще Вэл не выглядела так грозно. Так успокоительно.
— Там, внизу, ничего нет, Боб, совсем ничего, — проговорила она, взирая на нас сверху. — Так из-за чего весь этот кавардак?
Я запахнул халат, чувствуя себя как-то не совсем одетым, и поднялся на ноги. Мы вместе посмотрели на Боба, и я с радостью заметил, что на его лицо возвращается цвет. Впрочем, здоровым Боб все равно не выглядел, совсем не выглядел.
— Помоги-ка мне, — обратился я к Вэл, и мы вместе, взяв его под мышки, подняли на ноги.
У него не осталось сил сопротивляться, и жизни тоже почти не осталось, так что мы прямо-таки заволокли его на диван.
— Когда я зашла сюда, он ползал по комнате, — объяснила Вэл, когда мы осторожно уложили тело, — выкрикивал грязные ругательства и указывал на лестницу. Я подумала, что, наверное, забрался вор, и сразу поспешила вниз.
Я всегда знал, что это мужественная женщина, но не думал, что до такой степени.
— Я проверила дверь и окна, но никаких признаков взлома. Наверное, нашего дорогого Боба разбудил какой-то страшный кошмар.
Киви все еще всхлипывала, но сумела выговорить:
— Нет, нет, он не спал. Ему захотелось пить. И он спустился.
Я был слишком потрясен, чтобы обратить внимание на ее голые бедра под короткой тонкой ночной рубашкой.
— Ты включала свет на кухне? — спросил я Вэл.
— Нет, он и так горел. И Боб прекрасно видел путь вниз. Только не могу представить, что вызвало у него всю эту истерику.
Мы с Мидж помогли Киви сесть на край дивана-кровати, Боб лежал на спине, глядя в потолок и что-то бормоча.
Согнутым пальцем я приподнял Киви подбородок и взглянул в лицо.
— Что Боб принимал вечером? Я знаю, он весь вечер был под действием гашиша, но когда все разошлись, он принял что-то посильнее, правда? — Чувствуя на себе взгляд Мидж, я рискнул оглянуться к ней и покачал головой, всеми силами оправдываясь. — Скажи, Киви, нам нужно знать, — настаивал я.
— Он... он принял немного «чайниза».
Я закрыл глаза и про себя выругался. Гаррик. Героин. Дешевый коричневый порошок со всевозможными примесями, часто со стрихнином и прочими ядами. Чертов идиот!
— Не... немного, — быстро добавила Киви. — Он только нюхнул. Хотел, чтобы и я попробовала, но меня тошнит от этого. И нос раздражает.
Боб громко застонал и скорчился на диване. Потом вдруг сел и медленно осмотрелся. Бледность еще оставалась, но это была уже не та жуткая белизна, и он уже не так судорожно трясся, как раньше, а просто дрожал.
— Это... Где я?.. — выговорил Боб.
Мидж подошла и нежно положила руку ему на затылок.
— Боб, тут нет ничего страшного, — сказала она, и ее голос был так же нежен, как и ее прикосновение.
Потребовалось время, чтобы глаза Боба сфокусировались на Мидж, и тогда его грудь вдруг расслабилась и опустилась, словно в изнеможении. Когда Боб заговорил, в его голосе слышались слезы:
— Чертово место". Нужно бежать отсюда!
— Успокойся, — сказала Мидж, и я заметил, что ее рука прижалась к затылку Боба крепче. — Здесь нечего бояться.
Что касается меня, то я злился на Боба, я был готов его вышвырнуть. Он не имел права приносить эту дрянь в наш дом, никакого права, особенно зная отношение Мидж к любым наркотикам, сильным или слабым. Мне стоило усилий, чтобы не задушить его.
— Заткнись, Боб, — сурово сказал я. — Ты нанюхался какого-то дерьма, и вот результат.
Но мне вспомнилось, что когда-то перенес я сам.
Боб вроде бы немного пришел в себя, и, видимо, тут большую роль сыграла Мидж. Она продолжала говорить, ее тон успокаивал, руки непрерывно и мягко массировали одеревеневшие мышцы его шеи и плеч.
Когда Боб снова заговорил, то уже совладал с истерикой — впрочем, еле-еле.
— Там, в кухне, было что-то...
— В коттедже, кроме нас, никого нет, — заверил его я.
— Не кто-то, а что-то! Оно поджидало меня в темноте, сидя за... Боже, эта вонь! Я до сих пор ее чую. А вы разве нет? Там что-то страшное! — Его голос снова сорвался на визг.
— Нет, Боб, — спокойно ответила Мидж. — Грэмери — это доброе место, здесь нет ничего плохого.
— Ошибаетесь. Что-то есть... что-то...
Его рот разинулся, и Боб больше не мог выговорить ни слова.
Киви снова зарыдала, и он обернулся к ней, потом ко мне, почти в отчаянии.
— Майк, я не могу, не могу здесь оставаться...
— Успокойся, — сказал я. — У тебя просто дурной кайф. Это пройдет, просто успокойся.
— Нет, никак... Эта комната... Эти стены...
Я знал, что он имеет в виду. Разве сам я не был уверен, что стены сжимаются, что в тени на них вырастает плесень? Или его галлюцинации, его сумасшествие проникли в мой разум? В этом коттедже я ни в чем не мог быть уверен.
— Нельзя же уехать среди ночи, — сказал я со всей заботливостью, которой вовсе не испытывал. — Во-первых, ты не можешь сесть за руль в таком состоянии, а во-вторых, тебе нужно успокоиться и поспать.
— Поспать? Ты что, совсем рехнулся? Поспать здесь! — Он снова начал дико озираться.
— Три часа ночи, — вмешалась нависшая над нами Вэл. — Поздновато для поездок. Мы посидим с тобой до рассвета, а потом, если захочешь, можешь уехать.
Мы все подскочили, когда Боб завопил:
— Сейчас! Я хочу сейчас!
Он задрыгал ногами, как капризный ребенок, которому не позволяют делать, что он хочет. Я схватил его и не дал слезть с дивана, положив на лопатки и навалившись всем весом. Меня встревожила пена в уголках его рта.
— Оставь его! — закричала Киви и вцепилась мне в руку. — Я сяду за руль и отвезу его домой!
— Он не в состоянии...
— Я думаю, так будет лучше всего, Майк.
Я в удивлении оглянулся на Мидж:
— Это опасно для обоих, когда Боб в таком состоянии.
— Ему станет лучше, когда он выйдет отсюда, — ответила она.
— Кто знает.
— Опаснее оставить его здесь.
В замешательстве я снова посмотрел на Боба. Теперь по его лицу текли слезы, капая на подушку.
— Пожалуй, она права, — сказала Вэл. — Я бы отправила его, Майк.
Я неуверенно ослабил хватку, но не отпустил совсем.
— Боб, выслушай меня. — Я взял его за подбородок, чтобы он смотрел на меня. — Можешь одеться, и мы посадим тебя в машину. Киви сядет за руль, хорошо? Ты меня понимаешь?
— Конечно, черт возьми, я тебя понимаю. Только дай мне встать. О Боже, я... — И снова он не смог закончить фразу.
Я слез с него и с дивана Боб сел, и Киви протиснулась мимо меня, чтобы обнять его.
— Помоги ему одеться, — сказал я ей. — Мы подождем внизу.
Мы втроем подождали, чтобы убедиться, что Боб более или менее пришел в себя, и хотя его движения оставались некоординированными и его трясло, как в ознобе, он как будто начал что-то соображать. Но мы видели, что он все еще очень испуган.
— Я сварю кофе, — тихо сказала Мидж, и они с Вэл направились к лестнице.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в спальню и надеть джинсы и кеды, оставив халат. Я снова взглянул на Боба, прежде чем спуститься. Киви уже оделась и швыряла в дорожную сумку тряпки, а Боб медленно застегивал рубашку, его глаза испуганно шарили по комнате в опасении, что стены снова начнут сжиматься.
Мне было и жалко его, и разбирало зло. И конечно, я волновался за него. Но также здорово испугался и за нас с Мидж.
Киви помогла Бобу натянуть куртку, а я наблюдал, готовый подскочить и утихомирить его, если он вдруг снова впадет в панику: я видел, что он на грани истерики и с трудом сдерживает себя.
— Боб, — сказал я, — мне было бы спокойнее, если бы вы остались...
Он посмотрел на меня, словно это мне, а не ему, требовалось лечение, и неистовое выражение на его лице не совсем совпадало с обычным видом тех, кто находится под воздействием героина: несомненно, он смотрел на меня как во сне, но во сне кошмарном.
Внезапно Боб схватил меня за руки и через силу невнятно проговорил:
— Что это... за место?
И все.
Он так же внезапно отпустил меня, схватил Киви и потащил к двери. Впрочем, перед прихожей Боб остановился, и его подруге пришлось поддержать его, потому что он пошатнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Боб, ради Бога, успокойся!
Я тряс его за плечи, хотя самому было страшно прикасаться к этой молочной белизне, и он неистово рванулся. Но я не отставал, преодолевая его силу. На этот раз я схватил его за кисти рук и рванул вниз, держа голову так, что ему пришлось взглянуть мне в лицо.
Наверное, тогда я понял, что часть проблемы заключалась в этом, потому что, несмотря на полумрак в комнате, его зрачки были маленькими, сжавшимися, словно он смотрел на яркий свет. И взгляд словно остекленел, сохраняя отражающийся в глазах ужас; я встречал такой же отрешенный взгляд у некоторых моих знакомых под воздействием гашиша.
Но атмосфера была слишком напряженной, пуще заряженной, чтобы я смог распознать это сразу. Стараясь говорить спокойно и контролировать свой голос, я попытался привести Боба в чувство.
— С тобой ничего не случилось, Боб, все в порядке. Тебе приснился страшный сон, вот и все. Или ты услышал что-то, что тебя напугало. Летучие мыши? Мы тебе не говорили, что они живут у нас на чердаке, нет? Когда-то и меня они напугали до чертиков, а теперь я привык. Опомнись, Боб, мы все с тобой, и никто тебя не тронет!
Я чувствовал себя глуповато, так уговаривая его, но он в самом деле был как испуганный ребенок у меня на руках.
На краткое мгновение его глаза сфокусировались на моих, и это как будто немного помогло. Он перестал вырываться и попытался что-то сказать, но по-прежнему из его горла вырывались лишь хриплые бессвязные звуки. Он не мог закрыть рот, чтобы выговорить хоть слово.
Я на секунду оглянулся посмотреть, как там остальные, но лучше бы я этого не делал. Круглая комната была какой-то не такой. О, все было на месте, мебель не изменилась, ковер сохранил свой цвет, и шторы тоже. И вместе с тем я находился где-то в другом месте. Все было холодным — не прикасаясь, я знал, что все охватил могильный холод, — и везде были тени, где их не должно быть. И вернулся затхлый, сырой запах. Мне показалось, что на изогнутых стенах вырастает плесень, но тени были слишком глубокими, слишком темными, чтобы рассмотреть. И комната становилась все меньше, стены сжимались, но медленно, так что я не был уверен даже моргнув и взглянув снова, я не был уверен, что их размеры изменяются. Это сжатие должно было казаться, должно! Духота заложила мне горло, мешала дышать.
Киви выла, Мидж опустилась на колени рядом с ней, обняв рукой за плечи, стараясь успокоить, — и примерно с тем же успехом, с каким я успокаивал Боба Киви силилась что-то сказать, но я смог разобрать лишь несколько сдавленных фраз:
— Пить... он... спустился по лестнице... о Боже, я услышала его крик... он там кого-то увидел... там...
Этого оказалось более чем достаточно, чтобы по моей спине пробежал холодок и, освеженные им, поползли мурашки. Каким-то образом я понял, с кем Боб столкнулся в кухне.
Скребущие по моей груди ногти вернули мое внимание к лежащему у стены товарищу, и я схватил его за запястье, чтобы прекратить это царапанье. Голова Боба тряслась, как у парализованного, а другая рука указывала куда-то в сторону открытой двери — я сказал «куда-то в сторону», потому что она дико раскачивалась, не в состоянии остановиться на каком-либо определенном направлении.
Но я, загипнотизированный застывшим в глазах безумием, проследил не за рукой, а за его взглядом; это было как продлить пунктирную линию на картинке — от глаза до объекта.
В прихожей было темно, но из-за поворота лестницы, из самой кухни, проникало какое-то бледное свечение. Наверное, Боб включил там свет.
Краем глаза я заметил, что комната становится все меньше, а тени гуще, словно и та и другие сговорились раздавить всех, кто внутри. Здравый смысл сообщил мне, что весь этот эффект создается лишь игрой воображения, моим собственным страхом, но это мимолетное объяснение принесло мало утешения. Я все еще сжимал запястье Боба, но теперь сам трясся так же, как он. И когда я взглянул через открытую дверь, моя челюсть тоже отвисла.
По лестнице поднималась чья-то тень. Массивная фигура, смутная, чернильно-темная. Поднималась из кухни.
Вот она возникает, Сзади падает тусклый свет, фигура поднялась выше и теперь уже почти в полной темноте огибает поворот лестницы.
И медленно выходит в мягкий свет круглой комнаты.
Дурной кайф
Я чуть не рухнул от облегчения, когда в двери показалась Вэл.
— Вэл, ты что делаешь! — заорал я, отчаянно колотя кулаком по столу. — Ведь мы же тут все чуть не обделались со страху!
Она искренне удивилась.
— Господи Иисусе, почему? Я просто спустилась выяснить, из-за чего это наш болтливый друг поднял такой шум.
Вэл потянулась к выключателю у двери и зажгла верхний свет. Стены тут же встали на место, тени почти исчезли. Она решительно прошла через комнату, широкая фланелевая ночная рубашка, надетая с полным презрением ко времени года на дворе, развевалась сзади. Никогда еще Вэл не выглядела так грозно. Так успокоительно.
— Там, внизу, ничего нет, Боб, совсем ничего, — проговорила она, взирая на нас сверху. — Так из-за чего весь этот кавардак?
Я запахнул халат, чувствуя себя как-то не совсем одетым, и поднялся на ноги. Мы вместе посмотрели на Боба, и я с радостью заметил, что на его лицо возвращается цвет. Впрочем, здоровым Боб все равно не выглядел, совсем не выглядел.
— Помоги-ка мне, — обратился я к Вэл, и мы вместе, взяв его под мышки, подняли на ноги.
У него не осталось сил сопротивляться, и жизни тоже почти не осталось, так что мы прямо-таки заволокли его на диван.
— Когда я зашла сюда, он ползал по комнате, — объяснила Вэл, когда мы осторожно уложили тело, — выкрикивал грязные ругательства и указывал на лестницу. Я подумала, что, наверное, забрался вор, и сразу поспешила вниз.
Я всегда знал, что это мужественная женщина, но не думал, что до такой степени.
— Я проверила дверь и окна, но никаких признаков взлома. Наверное, нашего дорогого Боба разбудил какой-то страшный кошмар.
Киви все еще всхлипывала, но сумела выговорить:
— Нет, нет, он не спал. Ему захотелось пить. И он спустился.
Я был слишком потрясен, чтобы обратить внимание на ее голые бедра под короткой тонкой ночной рубашкой.
— Ты включала свет на кухне? — спросил я Вэл.
— Нет, он и так горел. И Боб прекрасно видел путь вниз. Только не могу представить, что вызвало у него всю эту истерику.
Мы с Мидж помогли Киви сесть на край дивана-кровати, Боб лежал на спине, глядя в потолок и что-то бормоча.
Согнутым пальцем я приподнял Киви подбородок и взглянул в лицо.
— Что Боб принимал вечером? Я знаю, он весь вечер был под действием гашиша, но когда все разошлись, он принял что-то посильнее, правда? — Чувствуя на себе взгляд Мидж, я рискнул оглянуться к ней и покачал головой, всеми силами оправдываясь. — Скажи, Киви, нам нужно знать, — настаивал я.
— Он... он принял немного «чайниза».
Я закрыл глаза и про себя выругался. Гаррик. Героин. Дешевый коричневый порошок со всевозможными примесями, часто со стрихнином и прочими ядами. Чертов идиот!
— Не... немного, — быстро добавила Киви. — Он только нюхнул. Хотел, чтобы и я попробовала, но меня тошнит от этого. И нос раздражает.
Боб громко застонал и скорчился на диване. Потом вдруг сел и медленно осмотрелся. Бледность еще оставалась, но это была уже не та жуткая белизна, и он уже не так судорожно трясся, как раньше, а просто дрожал.
— Это... Где я?.. — выговорил Боб.
Мидж подошла и нежно положила руку ему на затылок.
— Боб, тут нет ничего страшного, — сказала она, и ее голос был так же нежен, как и ее прикосновение.
Потребовалось время, чтобы глаза Боба сфокусировались на Мидж, и тогда его грудь вдруг расслабилась и опустилась, словно в изнеможении. Когда Боб заговорил, в его голосе слышались слезы:
— Чертово место". Нужно бежать отсюда!
— Успокойся, — сказала Мидж, и я заметил, что ее рука прижалась к затылку Боба крепче. — Здесь нечего бояться.
Что касается меня, то я злился на Боба, я был готов его вышвырнуть. Он не имел права приносить эту дрянь в наш дом, никакого права, особенно зная отношение Мидж к любым наркотикам, сильным или слабым. Мне стоило усилий, чтобы не задушить его.
— Заткнись, Боб, — сурово сказал я. — Ты нанюхался какого-то дерьма, и вот результат.
Но мне вспомнилось, что когда-то перенес я сам.
Боб вроде бы немного пришел в себя, и, видимо, тут большую роль сыграла Мидж. Она продолжала говорить, ее тон успокаивал, руки непрерывно и мягко массировали одеревеневшие мышцы его шеи и плеч.
Когда Боб снова заговорил, то уже совладал с истерикой — впрочем, еле-еле.
— Там, в кухне, было что-то...
— В коттедже, кроме нас, никого нет, — заверил его я.
— Не кто-то, а что-то! Оно поджидало меня в темноте, сидя за... Боже, эта вонь! Я до сих пор ее чую. А вы разве нет? Там что-то страшное! — Его голос снова сорвался на визг.
— Нет, Боб, — спокойно ответила Мидж. — Грэмери — это доброе место, здесь нет ничего плохого.
— Ошибаетесь. Что-то есть... что-то...
Его рот разинулся, и Боб больше не мог выговорить ни слова.
Киви снова зарыдала, и он обернулся к ней, потом ко мне, почти в отчаянии.
— Майк, я не могу, не могу здесь оставаться...
— Успокойся, — сказал я. — У тебя просто дурной кайф. Это пройдет, просто успокойся.
— Нет, никак... Эта комната... Эти стены...
Я знал, что он имеет в виду. Разве сам я не был уверен, что стены сжимаются, что в тени на них вырастает плесень? Или его галлюцинации, его сумасшествие проникли в мой разум? В этом коттедже я ни в чем не мог быть уверен.
— Нельзя же уехать среди ночи, — сказал я со всей заботливостью, которой вовсе не испытывал. — Во-первых, ты не можешь сесть за руль в таком состоянии, а во-вторых, тебе нужно успокоиться и поспать.
— Поспать? Ты что, совсем рехнулся? Поспать здесь! — Он снова начал дико озираться.
— Три часа ночи, — вмешалась нависшая над нами Вэл. — Поздновато для поездок. Мы посидим с тобой до рассвета, а потом, если захочешь, можешь уехать.
Мы все подскочили, когда Боб завопил:
— Сейчас! Я хочу сейчас!
Он задрыгал ногами, как капризный ребенок, которому не позволяют делать, что он хочет. Я схватил его и не дал слезть с дивана, положив на лопатки и навалившись всем весом. Меня встревожила пена в уголках его рта.
— Оставь его! — закричала Киви и вцепилась мне в руку. — Я сяду за руль и отвезу его домой!
— Он не в состоянии...
— Я думаю, так будет лучше всего, Майк.
Я в удивлении оглянулся на Мидж:
— Это опасно для обоих, когда Боб в таком состоянии.
— Ему станет лучше, когда он выйдет отсюда, — ответила она.
— Кто знает.
— Опаснее оставить его здесь.
В замешательстве я снова посмотрел на Боба. Теперь по его лицу текли слезы, капая на подушку.
— Пожалуй, она права, — сказала Вэл. — Я бы отправила его, Майк.
Я неуверенно ослабил хватку, но не отпустил совсем.
— Боб, выслушай меня. — Я взял его за подбородок, чтобы он смотрел на меня. — Можешь одеться, и мы посадим тебя в машину. Киви сядет за руль, хорошо? Ты меня понимаешь?
— Конечно, черт возьми, я тебя понимаю. Только дай мне встать. О Боже, я... — И снова он не смог закончить фразу.
Я слез с него и с дивана Боб сел, и Киви протиснулась мимо меня, чтобы обнять его.
— Помоги ему одеться, — сказал я ей. — Мы подождем внизу.
Мы втроем подождали, чтобы убедиться, что Боб более или менее пришел в себя, и хотя его движения оставались некоординированными и его трясло, как в ознобе, он как будто начал что-то соображать. Но мы видели, что он все еще очень испуган.
— Я сварю кофе, — тихо сказала Мидж, и они с Вэл направились к лестнице.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в спальню и надеть джинсы и кеды, оставив халат. Я снова взглянул на Боба, прежде чем спуститься. Киви уже оделась и швыряла в дорожную сумку тряпки, а Боб медленно застегивал рубашку, его глаза испуганно шарили по комнате в опасении, что стены снова начнут сжиматься.
Мне было и жалко его, и разбирало зло. И конечно, я волновался за него. Но также здорово испугался и за нас с Мидж.
Киви помогла Бобу натянуть куртку, а я наблюдал, готовый подскочить и утихомирить его, если он вдруг снова впадет в панику: я видел, что он на грани истерики и с трудом сдерживает себя.
— Боб, — сказал я, — мне было бы спокойнее, если бы вы остались...
Он посмотрел на меня, словно это мне, а не ему, требовалось лечение, и неистовое выражение на его лице не совсем совпадало с обычным видом тех, кто находится под воздействием героина: несомненно, он смотрел на меня как во сне, но во сне кошмарном.
Внезапно Боб схватил меня за руки и через силу невнятно проговорил:
— Что это... за место?
И все.
Он так же внезапно отпустил меня, схватил Киви и потащил к двери. Впрочем, перед прихожей Боб остановился, и его подруге пришлось поддержать его, потому что он пошатнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47