Он понимал это, но ничего поделать не мог. Вся кожа жутко чесалась, но ему не удавалось пошевелить даже пальцем. Тело не повиновалось ему, им управлял кто-то другой. Уинтроу едва смог только всхлипнуть, и, конечно, на этот всхлип никто не обратил внимания. Процесс так называемого исцеления продолжал сжигать его изнутри. Убивал его. Мир отдалялся и исчезал. Уинтроу превращался в крохотную точку, готовую растаять во мраке.
Но спустя время он ощутил, что руки Кеннита больше не касаются его груди. И сердце утихло, прекратив свой бешеный стук. Над постелью Уинтроу раздавался чей-то голос. Далеко, бесконечно далеко. Это был голос Кеннита, звучавший изнеможенно, но гордо.
— Вот так. Пусть теперь отдохнет. Думаю, еще несколько дней он будет просыпаться только затем, чтобы поесть. Пускай спит на здоровье. Не беспокойтесь о нем. Сон для него — лучшее лекарство. — Уинтроу слышал даже дыхание пирата, тяжелое и неровное. — Кажется, мне тоже не помешает прилечь! — продолжал Кеннит. — Я дорого заплатил, но парнишка заслужил эту награду!
Кеннит проснулся под вечер. И некоторое время лежал с закрытыми глазами, заново переживая свой триумф. Сон полностью восстановил его силы. Уинтроу же был исцелен — исцелен его, Кеннита, прикосновением. Все это видели. А сам еще ни разу не ощущал такого могущества, как в те мгновения, когда его руки покоились на груди у мальчишки, а усилие воли стирало с кожи ожоги. Матросы, ставшие свидетелями чуда, просто благоговели. Кеннит знал: все Проклятые Берега отныне принадлежат ему. А уж Этта просто светилась восхищением и любовью. И даже талисман на запястье скалился по-волчьи, улыбаясь ему.
Мгновение полной благодати, когда кажется, будто в мире все хорошо.
— Я счастлив, — вслух сказал Кеннит. И усмехнулся: уж очень несвойственны были ему подобные речи.
Между тем ветер явно свежел. Кеннит прислушался к его завыванию в снастях, слегка удивляясь про себя. Будучи на палубе, он не заметил никаких признаков близкого шторма, да и корабль, кажется, почти не качало. Неужели драконица обладает властью даже над стихиями?
Кеннит поспешно поднялся, схватил костыль и отправился наружу. Ветер, подхвативший его волосы, дул мощно и ровно. Нигде никаких штормовых облаков, лишь пологие волны. Но пока он стоял и озирался кругом, откуда-то снова послышалось завывание ветра в снастях. Что такое? Кеннит повертел головой, определил направление, откуда шел звук, и заковылял выяснять, в чем дело.
Его поджидал немалый сюрприз. Вся команда до единого человека собралась около трапа на бак. При виде капитана матросы расступились, давая ему дорогу, и вид у них был, словно к ним пожаловало Божество во плоти. прохромав по этому живому коридору, Кеннит поднялся на носовую палубу. Странный звук послышался снова. И на сей раз он все понял.
Это пела Молния. Кеннит не видел ее лица, лишь откинутую голову и черные волосы, струившиеся по плечам. В волнах вороных кудрей сияли серебро и лазурит подаренных им украшений. Она пела, и в ее голосе звучали ветер и волны: от глухого низкого рева до самого тонкого воя и свиста. Никакое человеческое горло не могло бы произвести даже отдаленного подобия этих звуков. То была воистину песня ветра, и она взволновала Кеннита, как никогда и ни разу — музыка, написанная людьми. Ибо песня глаголила языком моря, а для Кеннита этот язык был родным.
А потом к голосу Молнии присоединился еще один, добавив новые ноты, звеневшие чистым серебром. Все невольно повернули головы. Перешептывавшиеся матросы умолкли как по команде. Кеннит успел взмокнуть от страха, но все прочие чувства немедля пересилило величайшее изумление.
Из моря поднялась змея, отливавшая золотом и зеленью. Она пела, широко раскрывая пасть. И она была прекрасна. Столь же прекрасна, как и его любимый корабль.
Почему никогда раньше он не замечал этой красоты?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Зима
ГЛАВА 12
СОЮЗЫ
— ЭХ, СОВЕРШЕННЫЙ, Совершенный… Что же мне теперь с тобой делать?
Низкий голос Брэшена звучал очень тихо. Даже тише, чем шепот дождя, умывавшего корабельные палубы. И в голосе капитана совсем не было гнева, только печаль. Совершенный ничего ему не ответил. С тех самых пор, как Брэшен приказал никому с ним не разговаривать, носовое изваяние намертво замолчало и не проронило ни единого слова. Даже когда однажды ночью на бак тайком явился Лавой и попробовал разговорить, рассмешить Совершенного, тот не нарушил молчания. Старпом, помнится, от шуток перешел к жалости и сочувствию, и молчать сразу сделалось труднее, но Совершенный все-таки справился. Он сказал себе: если Лавой вправду думал, что Брэшен незаслуженно обидел его, ему следовало бы что-нибудь предпринять по этому поводу. Доказать делом, что он не был на стороне капитана. А без этого — что толку в словах?
Брэшен стиснул озябшими пальцами поручни и наклонился вперед. Совершенный чуть не вздрогнул, без труда, уловив, насколько несчастен был сейчас его капитан. Брэшен не являлся членом его семьи, поэтому корабль не мог по-настоящему читать в его душе. Но в моменты вроде теперешнего, когда Брэшен непосредственно касался его диводрева, наступало почти полное единение. Почти.
— Не так я представлял себе все это, кораблик, — тихо продолжал Брэшен. — Быть капитаном живого корабля… Хочешь, расскажу, что мне рисовалось в мечтах? Я ведь думал, что ты поможешь мне как следует поверить в себя, сделаться настоящим. Перестать быть бродягой моряком без имени и положения — позором своей семьи, навсегда потерявшим место под солнцем Удачного. Я думал, что меня начнут называть капитаном Треллом с корабля «Совершенный». Красиво звучит, верно? Я рассчитывал, что мы с тобой оба поможем друг дружке искупить прежние прегрешения. Я воочию видел, как мы с победой возвращаемся в порт: я распоряжаюсь спаянной, отлично выученной командой, а ты гордо паришь над волнами, как белокрылая чайка. А люди смотрят на нас с берега и говорят: «Вот идет красавец корабль, да и капитан на нем, похоже, дело свое знает!» А наши семьи… те самые, что выбросили как мусор и меня и тебя… они тоже смотрят на нас и задаются вопросом, чего ради совершили такой глупый поступок. — Брэшен невесело усмехнулся, хороня несбывшиеся мечты. — Правда, — продолжал он, — чтобы мой папаша принял меня обратно — такого я себе ни в трезвом, ни в пьяном виде ни разу представить не мог. Скорее этот океан пересохнет, чем кто-нибудь из моей семейки меня встретит ласковым словом. Видно, так мне и вековать одиночкой, Совершенный. И торчать в старости где-нибудь на чужом берегу этаким заброшенным кораблем. Когда я, дурак, думал, что судьба все-таки подкидывает нам с тобой шанс, я себе говорил: а чего ты хотел, жизнь капитана всегда одинока. И потом, поди найди женщину, которая согласится терпеть меня хотя бы полгода. Я еще утешался: ладно, мол, у меня не будет ни жены, ни подруги, зато я буду обладать живым кораблем! Ты да я — кто еще нам нужен? Я на всем серьезе воображал, что тебе будет со мной хорошо. Я представлял себе, как когда-нибудь лягу на твою палубу, и больше не встану, и усну навсегда, зная, что некоторая часть моего существа навеки пребудет с тобой. Стало быть, думал я, все будет не зря и недаром! И вот посмотри, чем у нас с тобой кончилось? Я допустил, что ты опять убил человека. Мы полным ходом движемся в кишащие пиратами воды — с командой, которая чуть что начинает путаться друг у дружки под ногами. Любой мой план рушится чуть ли не прежде, чем я его успеваю родить. Я даже не знаю, как мне молиться, чтобы хоть кто-нибудь уцелел. А Делипай становится ближе с каждой волной. И опереться мне не на кого. Таким одиноким я себя еще никогда в жизни не чувствовал.
Слушая его, Совершенный долго колебался, раскрывать рот или нет. И все-таки желание запустить Брэшену еще одну колючку под шкуру оказалось сильнее всего.
— Да еще и Альтия на тебя рассвирепела, — сообщил он капитану. — Меня от нее аж то в жар, то в холод бросает!
Он очень надеялся, что Брэшена разгневают эти слова. Тогда он знал бы, чем ответить. Это куда проще, чем иметь дело с бездонной печалью вроде той, которую излучал капитан. Когда собеседник злится и топает ногами, достаточно лишь орать в ответ громче, чем орут на тебя.
Сейчас же кончилось тем, что ему самому пришлось содрогнуться, ощутив, как жутко съежилось у Брэшена сердце.
— И это тоже, — согласился капитан еле слышно. — Она со мной совсем разговаривать перестала. А я в толк не могу взять, за что?
— Не то чтобы перестала, — зло возразил Совершенный. Это только он умел мрачно молчать сутками и неделями. Больше ни у кого так не получалось, как у него.
— Ну да, конечно, — усмехнулся Брэшен. — «Да, кэп» и «нет, кэп». Вот и все, что я последнее время от нее слышу. И глаза — холодные, как мокрая галька на берегу. А я не могу до нее достучаться! — Это были слова, которые, как отлично понимал Совершенный, Брэшен удержал бы в себе, если бы мог. — Она так мне нужна! Хоть один человек в команде, о котором я мог бы сказать: вот уж кто мне нипочем нож в спину не воткнет. А она смотрит то мимо меня, то куда-то сквозь, как будто я стал для нее пустым местом. На остальных мне плевать, но она… И я так хочу, чтобы…
Брэшен умолк, так и не договорив.
— А ты шваркни ее на койку да трахни, — посоветовал Совершенный. — Небось сразу начнет тебя замечать.
Он очень надеялся, что Брэшен хоть тут сорвется и заорет. Однако никакого взрыва ярости и негодования так и не последовало — лишь молчаливая волна полнейшего отвращения.
— И где только ты такого набрался? — по-прежнему негромко спросил наконец капитан. — Я же знаю твою семью, Ладлаков. Что верно, то верно, люди они крутые. Прижимистые насчет денег и в сделках безжалостные. Но зато прямые и справедливые. И никаких убийц и насильников среди них отродясь не водилось. Откуда же такое в тебе?
— А ты не думал, что Ладлаки, которых довелось знать мне, были вовсе не чистоплюями? Я видел сполна убийств и насилий, Брэшен. И происходило это прямо на моей палубе, ровно там, где ты сейчас стоишь!
Вполне возможно также, что я не просто существо, вылепленное Ладлаками по своему образу и подобию, но нечто гораздо, гораздо большее. Что, если у меня были тело и душа много раньше, чем самый первый Ладлак взялся за мой штурвал?
Брэшен ответил не сразу. Дождь усиливался, дело явно шло к шторму. Вот порыв ветра ударил в мокрые паруса Совершенного, заставив корабль дать заметный крен. Впрочем, и штурвальный, и сам корабль тотчас выправились. Совершенный лишь ощутил, как Брэшен плотнее обхватил ладонями поручни.
— Боишься меня? — поинтересовался корабль.
— Приходится, — просто ответил Брэшен. — Было время, когда я думал, что мы с тобой друзья. Мне даже казалось, будто я неплохо тебя изучил. То есть я слышал, конечно, все пересуды на твой счет, но я себе говорил: должно быть, это злая судьба его до такой крайности довела. Но когда ты убил того человека, Совершенный… когда я своими глазами увидел, как ты из него душу вытряхиваешь… Знаешь, что-то умерло в сердце. Так что — да, я тебя боюсь. — И добавил: — И что в этом для нас обоих хорошего?
Он отнял руки от фальшборта и повернулся идти. Совершенный облизнул губы. Ливень, сопровождавший зимнюю бурю, потоками стекал по его изрубленному лицу. Брэшен, тот, наверное, вымок насквозь. Так, как способны намокать только смертные. Совершенный лихорадочно искал какие-то слова, которые заставили бы капитана вернуться и постоять с ним еще. Ему вдруг предельно опостылело одиночество, он больше не хотел в одиночку — вслепую — пробиваться сквозь этот шторм, уповая лишь на рулевого, который, между прочим, думал о нем не иначе как об «этом растреклятом корыте».
— Брэшен! — вырвалось у него.
Капитан остановился. Потом прошел назад по вздымающейся и ныряющей палубе и снова остановился подле него.
— Я здесь, Совершенный.
— Ты сам знаешь — я не могу твердо пообещать, что больше никого не прикончу, — торопливо заговорил корабль. Почему-то ему жгуче хотелось оправдаться. — Тебе самому может понадобиться, чтобы я… ну… А если я поклянусь, я буду как бы связан клятвой, ну и…
— Я знаю, — сказал Брэшен. — И я уже думал, о чем мне следовало бы тебя попросить. Не о том, чтобы ты убивал. Просто чтобы ты слушался моих приказаний. Всегда. Невзирая на обстоятельства. Но я знаю тебя. И понимаю, что ты мне никогда этого не пообещаешь. — Капитан тяжело вздохнул и докончил: — Поэтому я и не прошу тебя ни в чем клясться. Мне не хотелось бы вынуждать тебя лгать. Совершенному вдруг стало жаль Брэшена. Он сам терпеть не мог, когда его настроение так резко менялось, но что он мог с этим поделать? Поддавшись внезапному чувству, он брякнул:
— Клянусь, что нипочем не стану убивать тебя, Брэшен. Это хоть как-то поможет?
Диводрево передало ему потрясение, которое испытал Брэшен при этих словах, и Совершенный вдруг понял: уж чего-чего, а опасности лично для себя со стороны корабля капитан доселе не ждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80