Вот его дословный ответ, мало утешительного, не правда ли?»
Он налил полный стакан вина и медленно выпил его.
– Можно вам сказать еще больше, ваше превосходительство? Я встретил в суде адвоката Мейера П., нашего противника по Герстенбергскому делу; он состоит поверенным Гуккигенской общины, которая вчера подала на вас жалобу. Я попросил его подождать; потом долго с ним совещался. Поэтому-то я так и запоздал, коллега. От него я узнал, что адвокаты всех наших противников объединились и позавчера вечером у них была продолжительная конференция. Присутствовало несколько журналистов – среди них ловкий доктор Ландман из «General-Anzeiger». А вы превосходно знаете, что в этой газете у вас нет ни единого гроша. Роли распределены превосходно, – могу уверить, что на сей раз вам не так-то легко будет выпутаться.
Тайный советник обратился к советнику юстиции: «Каково ваше мнение, Гонтрам?»
– Надо выждать время, – заявил тот, – какой-нибудь выход найдется.
Но Манассе закричал: «А я говорю, что выхода нет никакого. Петля накинута, завтра ее затянут. Нельзя медлить ни минуты».
– Что же, по-вашему, делать? – спросил профессор.
– Я посоветую вам то же самое, что посоветовал бедному доктору Монену, – он ведь на вашей совести, ваше превосходительство. Это была с вашей стороны большая низость, – но что толку, что я говорю вам сейчас это прямо в лицо? Я советую немедленно реализовать все, что можно, – хотя, впрочем, Гонтрам и без вас может многое устроить. И тотчас же упаковывайте чемоданы и испаряйтесь – сегодня же ночью. Вот мой совет.
– Приказ об аресте будет разослан повсюду, – заметил советник юстиции.
– Разумеется, – воскликнул Манассе, – но не надо придавать особого значения. Я уже беседовал с коллегой Мейером. Он вполне разделяет мое мнение. Создавать скандальный процесс отнюдь не в интересах наших противников, – да и власти будут чрезвычайно довольны, если сумеют его избежать. Они хотят вас обезвредить, положить конец вашим делишкам: а для этого – поверьте – у них в руках есть хорошие средства. Если же вы испаритесь и поселитесь где-нибудь за границей, мы здесь все на свободе обсудим. Деньги, конечно, придется потратить немалые, – но уж о том говорить не приходится. С вами все же будут считаться – даже и теперь, – в их же собственных интересах, для того чтобы не дать такого лакомого кусочка радикальной и социалистической прессе.
Он замолчал и стал ждать ответа. Профессор тен-Бринкен ходил взад и вперед по комнате, медленно, большими, размеренными шагами.
– На какое время, по-вашему, придется отсюда уехать? – спросил он наконец.
Маленький адвокат быстро повернулся к нему. "На какое время? – залаял он. – Ну и вопрос! Да на всю жизнь. Благодарите Бога, что у вас есть еще такая возможность; во всяком
случае приятнее проживать свои миллионы в прекрасной вилле на Ривьере, чем кончить дни в душной тюрьме. А что дело этим кончится, я вам гарантирую. Да и к тому же прокуратура сама оставила нам лазейку открытой, следователь мог подписать приказ об аресте и сегодня утром, и теперь приказ был бы уже приведен в исполнение. Эти люди очень порядочны, – вы их сильно обидите, если не воспользуетесь их любезностью. Но зато если уж им придется наносить удар, они ни перед чем не остановятся; и тогда, ваше превосходительство, сегодняшний день – последний ваш день на свободе".
Советник юстиции сказал: «Уезжайте! По-моему, это тоже самое лучшее».
– О да, – протявкал Манассе, – самое лучшее и, главное, единственное, что остается. Уезжайте, исчезайте навсегда и возьмите с собой вашу дочь. Лендених будет вам благодарен – и отблагодарит вас.
Тайный советник насторожился. В первый раз за вечер черты лица его оживились и спала мертвая маска апатии. "Альрауне, – прошептал он. – Альрауне, если только она
согласится уехать…" Он провел рукой по высокому лбу – еще и еще раз. Потом сел, налил вина и выпил.
– Я с вами, пожалуй, согласен, – сказал он. – Благодарю вас, но прежде будьте добры мне все объяснить. – Он взял документы. – Ну, вот, начнем хотя бы с кирпичного завода – прошение…
Адвокат начал спокойно, размеренно. Он брал один документ за другим, взвешивал возможности, каждый малейший шанс борьбы и успеха. Тайный советник слушал, вставлял по временам свои замечания, находил новые выходы, словно в прежние времена. Все трезвее, все спокойнее становился профессор, – казалось, будто с каждой новой опасностью пробуждается вновь его энергия.
Целый ряд дел показался ему неопасным. Но оставалось еще очень много, – те ему действительно угрожали. Он продиктовал несколько писем, дал множество указаний, делая заметки, составляя прошения и жалобы. Потом взялся за путеводитель, составил маршрут и дал точные инструкции относительно ближайшего хода дел. И когда вышел из бюро, он мог по праву сказать, что дела его урегулированы.
Он взял наемный автомобиль и спокойно, самоуверенно поехал в Лендених. Но когда сторож открыл ему ворота, когда он пошел по двору и поднялся по лестнице в дом, – самоуверенность вдруг сразу исчезла.
Он стал искать Альрауне, – ему показалось хорошим признаком, что в доме не было никаких гостей. Горничная сказала, что барышня ужинала одна, а теперь у себя в комнате. Он поднялся наверх, постучал в дверь и вошел после ее «Войдите!»
– Мне нужно с тобой поговорить, – начал он.
Она сидела за письменным столом и подняла глаза. «Нет, – ответила она, – сейчас я не могу».
– По очень важному делу, – попросил он. – По неотложному делу.
Она посмотрела на него и закинула ногу на ногу. «Не сейчас, – повторила она, – ступай вниз. Через полчаса я приду».
Он ушел, снял шубу, сел на диван и стал ждать. Он обдумывал, что сказать, – взвешивал каждую фразу, каждое слово.
Прошел целый час, пока наконец он услышал ее шаги. Он поднялся, подошел к двери – она стояла перед ним, в костюме мальчика-портье, в ярко-красном мундирчике.
– Ах!… – мог он только произнести. – Как мило с твоей стороны!
– В награду, – засмеялась она. – За то, что ты был сегодня таким послушным. Ну, а теперь в чем дело?
Тайный советник, не колеблясь, рассказал ей всю правду, не прибавив от себя ничего и ничего не скрыв. Она не перебивала и спокойно слушала его исповедь.
– В сущности, ты во всем виновата, – сказал он в заключение. – Я бы превосходно справился, во всяком случае мне было бы нетрудно. Но я все запустил, я думал только о тебе, – и вот у гидры выросли головы.
– У злой гидры, – сыронизировала Альрауне. – И теперь она причиняет столько неприятностей храброму бедному Геркулесу? Впрочем, мне кажется, что на этот раз сам герой – ядовитая ящерица, а что гидра лишь карающая мстительница.
– Разумеется, – согласился он, – с точки зрения этих людей. У них «общее право» – я же создал для себя свое собственное. Вот, в сущности, все мое преступление, – я думал, ты меня поймешь.
Она засмеялась:
– Конечно, почему бы и нет? А разве я тебя упрекаю? Ну, так что же ты намерен делать?
Он заявил, что они должны уехать тотчас же, в ту же ночь. Они поедут путешествовать, посмотреть свет. Сперва, может быть, в Лондоне или Париже – там остановиться и закупить необходимое. Потом через океан прямо в Америку и в Японию или даже в Индию, все зависит от ее желания. Или туда и туда, – спешить нечего, времени много. А затем в Палестину, в Грецию, в Италию и Испанию. Где ей понравится, там они и останутся. Если ей надоест, они тотчас же уедут. А потом купят где-нибудь прелестную виллу, на озере Гарда или на Ривьере, с огромным парком, конечно. У нее будут лошади, автомобили, собственная яхта. Она будет принимать кого захочет, у нее будет открытый дом, шикарный салон…
Он не скупился на обещания. Рисовал самыми яркими красками ее будущее – придумывал все новое и новое, стараясь увлечь ее своим пылом. Наконец он прервал себя и спросил:
– Ну, Альрауне, что ты скажешь? Разве тебе не хотелось бы все это посмотреть?
Она сидела на столе и раскачивала своими стройными ножками.
– Конечно, – заявила она, – даже очень. Только…
– Только? – быстро спросил он. – Если тебе хочется еще чего-нибудь, стоит лишь сказать. Я тотчас же сделаю.
Она опять засмеялась:
– Ну, так сделай. Мне очень хочется путешествовать, но без тебя!
Тайный советник отшатнулся; у него закружилась голова, и он ухватился за спинку стула. Он старался найти слова для ответа, но не мог.
Она продолжала:
– С тобой мне будет скучно. Ты мне скоро надоешь. Нет, без тебя!
Он тоже засмеялся, стараясь себя убедить, что она только шутит. «Но ведь именно мне и нужно уехать, – сказал он. – Уехать. Сегодня же ночью, не позже».
– Так поезжай, – тихо произнесла она.
Он хотел схватить ее руки, но она заложила их за спину.
– А ты, Альрауне? – умоляющим голосом спросил он.
– Я? – повторила она. – Я останусь!
Он начал снова умолять, плакать. Говорил, что она нужна ему, как воздух, которым он дышит. Пусть она сжалится над ним – ему скоро восемьдесят лет. Недолго еще он будет ее обременять. Потом он стал угрожать ей и закричал, что лишит ее наследства, выбросит на улицу без гроша в кармане…
– Попробуй, – вставила она.
Он не унимался. И снова яркими красками принялся рисовать ей тот блеск, которым хотел ее окружить. Она будет свободна, как ни одна девушка в мире, – будет делать, что заблагорассудится. Ни единого желания, ни единой мысли, которых бы он не осуществил. Пусть она только поедет с ним – не оставляет его одного.
Она покачала головой:
– Мне и здесь хорошо. Я ничего не сделала – и я останусь. Она произнесла это спокойно и тихо. Не перебивала его, давала говорить и обещать, но только качала головой, когда он спрашивал.
Наконец она соскочила со стола. Легкими шагами подошла к двери, прошла спокойно мимо него.
– Очень поздно, – сказала она. – Я устала, я пойду спать. Спокойной ночи, счастливого пути.
Он преградил ей дорогу, сделал еще последнюю попытку, сослался на то, что он ее отец, что у нее есть по отношению к нему дочерние обязанности. Но она только рассмеялась. Подошла к дивану и села верхом на валик.
– Как тебе нравится моя ножка? – внезапно воскликнула она. Вытянула стройную ногу и помахала в воздухе.
Он не сводил с нее глаз, забыл все свои намерения, ни о чем больше не думал – ни о побеге, ни об опасности. Не видел ничего вокруг, не чувствовал ничего, – кроме этой стройной ноги в красном, которая двигалась вверх и вниз перед его глазами.
– Я хороший ребенок, – защебетала Альрауне, – добрый ребенок. Я с удовольствием доставлю радость моему глупому папочке. Поцелуй же мне ножку!
Он упал на колени, схватил ее ногу и стал покрывать поцелуями, не отрываясь, дрожащими губами…
Альрауне вдруг вскочила легко и упруго. Схватила его за ухо, потрепала слегка по щеке.
– Ну, папочка, – сказала она, – я хорошо исполнила свои обязанности дочери? Спокойной ночи! Счастливого пути, будь осторожнее, не дай себя поймать, – наверное, не так уж приятно в тюрьме. Пришли мне пару красивых открыток, слышишь?
Она была уже в дверях, – он сидел, не двигаясь с места.
Она поклонилась коротко и проворно, словно мальчик, взяла под козырек:
– Имею честь кланяться, ваше превосходительство, крикнула она. – Только не шуми здесь, когда будешь укладываться, ты можешь меня разбудить.
Он бросился за ней, но увидел, как она быстро взбежала по лестнице. Слышал, как наверху хлопнула дверь, слышал стук замка, – ключ дважды повернулся в нем. Он хотел за нею бежать, положил уже руку на перила, но почувствовал, что она не откроет, несмотря на все его просьбы. Почувствовал, что ее дверь заперта для него, – хотя бы он простоял целую ночь до утра, до тех пор пока…
Пока не придут жандармы и не возьмут его…
Он остановился. Прислушался: услышал легкие шаги наверху – два-три раза туда-сюда по комнате. Потом все смолкло. Мертвая тишина.
Он вышел из дому, пошел под проливным дождем по двору. Вошел в библиотеку, отыскал спички, зажег на письменном столе две свечи и тяжело опустился в кресло.
– Кто же она? – прошептал он. – Что за существо?
Он открыл старинный письменный стол красного дерева и вынул кожаную книгу. Положил перед собой и взглянул на переплет. «А. т.-Б., – прочел он вполголоса, – Альрауне тен-Бринкен».
Игра была кончена, – кончена навсегда, он это чувствовал. И он проиграл – у него нет ни одного козыря больше. Он сам затеял игру, – сам стасовал карты. В его руках были все козыри, а он все-таки проиграл.
Он улыбнулся горькой улыбкой. Что же – нужно платить…Платить? О да, но какой же монетой? Он посмотрел на часы – был уже первый час. Самое позднее в семь часов придут жандармы и арестуют его, – у него еще больше шести часов впереди. Они будут очень вежливы, любезны, предупредительны. Повезут в дом предварительного заключения на его собственном автомобиле. А потом, потом начнется борьба. Это не так уж плохо-долгие месяцы он будет бороться, не уступит врагам ни пяди. Но в конце концов – на суде – он будет разбит, старый Манассе прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Он налил полный стакан вина и медленно выпил его.
– Можно вам сказать еще больше, ваше превосходительство? Я встретил в суде адвоката Мейера П., нашего противника по Герстенбергскому делу; он состоит поверенным Гуккигенской общины, которая вчера подала на вас жалобу. Я попросил его подождать; потом долго с ним совещался. Поэтому-то я так и запоздал, коллега. От него я узнал, что адвокаты всех наших противников объединились и позавчера вечером у них была продолжительная конференция. Присутствовало несколько журналистов – среди них ловкий доктор Ландман из «General-Anzeiger». А вы превосходно знаете, что в этой газете у вас нет ни единого гроша. Роли распределены превосходно, – могу уверить, что на сей раз вам не так-то легко будет выпутаться.
Тайный советник обратился к советнику юстиции: «Каково ваше мнение, Гонтрам?»
– Надо выждать время, – заявил тот, – какой-нибудь выход найдется.
Но Манассе закричал: «А я говорю, что выхода нет никакого. Петля накинута, завтра ее затянут. Нельзя медлить ни минуты».
– Что же, по-вашему, делать? – спросил профессор.
– Я посоветую вам то же самое, что посоветовал бедному доктору Монену, – он ведь на вашей совести, ваше превосходительство. Это была с вашей стороны большая низость, – но что толку, что я говорю вам сейчас это прямо в лицо? Я советую немедленно реализовать все, что можно, – хотя, впрочем, Гонтрам и без вас может многое устроить. И тотчас же упаковывайте чемоданы и испаряйтесь – сегодня же ночью. Вот мой совет.
– Приказ об аресте будет разослан повсюду, – заметил советник юстиции.
– Разумеется, – воскликнул Манассе, – но не надо придавать особого значения. Я уже беседовал с коллегой Мейером. Он вполне разделяет мое мнение. Создавать скандальный процесс отнюдь не в интересах наших противников, – да и власти будут чрезвычайно довольны, если сумеют его избежать. Они хотят вас обезвредить, положить конец вашим делишкам: а для этого – поверьте – у них в руках есть хорошие средства. Если же вы испаритесь и поселитесь где-нибудь за границей, мы здесь все на свободе обсудим. Деньги, конечно, придется потратить немалые, – но уж о том говорить не приходится. С вами все же будут считаться – даже и теперь, – в их же собственных интересах, для того чтобы не дать такого лакомого кусочка радикальной и социалистической прессе.
Он замолчал и стал ждать ответа. Профессор тен-Бринкен ходил взад и вперед по комнате, медленно, большими, размеренными шагами.
– На какое время, по-вашему, придется отсюда уехать? – спросил он наконец.
Маленький адвокат быстро повернулся к нему. "На какое время? – залаял он. – Ну и вопрос! Да на всю жизнь. Благодарите Бога, что у вас есть еще такая возможность; во всяком
случае приятнее проживать свои миллионы в прекрасной вилле на Ривьере, чем кончить дни в душной тюрьме. А что дело этим кончится, я вам гарантирую. Да и к тому же прокуратура сама оставила нам лазейку открытой, следователь мог подписать приказ об аресте и сегодня утром, и теперь приказ был бы уже приведен в исполнение. Эти люди очень порядочны, – вы их сильно обидите, если не воспользуетесь их любезностью. Но зато если уж им придется наносить удар, они ни перед чем не остановятся; и тогда, ваше превосходительство, сегодняшний день – последний ваш день на свободе".
Советник юстиции сказал: «Уезжайте! По-моему, это тоже самое лучшее».
– О да, – протявкал Манассе, – самое лучшее и, главное, единственное, что остается. Уезжайте, исчезайте навсегда и возьмите с собой вашу дочь. Лендених будет вам благодарен – и отблагодарит вас.
Тайный советник насторожился. В первый раз за вечер черты лица его оживились и спала мертвая маска апатии. "Альрауне, – прошептал он. – Альрауне, если только она
согласится уехать…" Он провел рукой по высокому лбу – еще и еще раз. Потом сел, налил вина и выпил.
– Я с вами, пожалуй, согласен, – сказал он. – Благодарю вас, но прежде будьте добры мне все объяснить. – Он взял документы. – Ну, вот, начнем хотя бы с кирпичного завода – прошение…
Адвокат начал спокойно, размеренно. Он брал один документ за другим, взвешивал возможности, каждый малейший шанс борьбы и успеха. Тайный советник слушал, вставлял по временам свои замечания, находил новые выходы, словно в прежние времена. Все трезвее, все спокойнее становился профессор, – казалось, будто с каждой новой опасностью пробуждается вновь его энергия.
Целый ряд дел показался ему неопасным. Но оставалось еще очень много, – те ему действительно угрожали. Он продиктовал несколько писем, дал множество указаний, делая заметки, составляя прошения и жалобы. Потом взялся за путеводитель, составил маршрут и дал точные инструкции относительно ближайшего хода дел. И когда вышел из бюро, он мог по праву сказать, что дела его урегулированы.
Он взял наемный автомобиль и спокойно, самоуверенно поехал в Лендених. Но когда сторож открыл ему ворота, когда он пошел по двору и поднялся по лестнице в дом, – самоуверенность вдруг сразу исчезла.
Он стал искать Альрауне, – ему показалось хорошим признаком, что в доме не было никаких гостей. Горничная сказала, что барышня ужинала одна, а теперь у себя в комнате. Он поднялся наверх, постучал в дверь и вошел после ее «Войдите!»
– Мне нужно с тобой поговорить, – начал он.
Она сидела за письменным столом и подняла глаза. «Нет, – ответила она, – сейчас я не могу».
– По очень важному делу, – попросил он. – По неотложному делу.
Она посмотрела на него и закинула ногу на ногу. «Не сейчас, – повторила она, – ступай вниз. Через полчаса я приду».
Он ушел, снял шубу, сел на диван и стал ждать. Он обдумывал, что сказать, – взвешивал каждую фразу, каждое слово.
Прошел целый час, пока наконец он услышал ее шаги. Он поднялся, подошел к двери – она стояла перед ним, в костюме мальчика-портье, в ярко-красном мундирчике.
– Ах!… – мог он только произнести. – Как мило с твоей стороны!
– В награду, – засмеялась она. – За то, что ты был сегодня таким послушным. Ну, а теперь в чем дело?
Тайный советник, не колеблясь, рассказал ей всю правду, не прибавив от себя ничего и ничего не скрыв. Она не перебивала и спокойно слушала его исповедь.
– В сущности, ты во всем виновата, – сказал он в заключение. – Я бы превосходно справился, во всяком случае мне было бы нетрудно. Но я все запустил, я думал только о тебе, – и вот у гидры выросли головы.
– У злой гидры, – сыронизировала Альрауне. – И теперь она причиняет столько неприятностей храброму бедному Геркулесу? Впрочем, мне кажется, что на этот раз сам герой – ядовитая ящерица, а что гидра лишь карающая мстительница.
– Разумеется, – согласился он, – с точки зрения этих людей. У них «общее право» – я же создал для себя свое собственное. Вот, в сущности, все мое преступление, – я думал, ты меня поймешь.
Она засмеялась:
– Конечно, почему бы и нет? А разве я тебя упрекаю? Ну, так что же ты намерен делать?
Он заявил, что они должны уехать тотчас же, в ту же ночь. Они поедут путешествовать, посмотреть свет. Сперва, может быть, в Лондоне или Париже – там остановиться и закупить необходимое. Потом через океан прямо в Америку и в Японию или даже в Индию, все зависит от ее желания. Или туда и туда, – спешить нечего, времени много. А затем в Палестину, в Грецию, в Италию и Испанию. Где ей понравится, там они и останутся. Если ей надоест, они тотчас же уедут. А потом купят где-нибудь прелестную виллу, на озере Гарда или на Ривьере, с огромным парком, конечно. У нее будут лошади, автомобили, собственная яхта. Она будет принимать кого захочет, у нее будет открытый дом, шикарный салон…
Он не скупился на обещания. Рисовал самыми яркими красками ее будущее – придумывал все новое и новое, стараясь увлечь ее своим пылом. Наконец он прервал себя и спросил:
– Ну, Альрауне, что ты скажешь? Разве тебе не хотелось бы все это посмотреть?
Она сидела на столе и раскачивала своими стройными ножками.
– Конечно, – заявила она, – даже очень. Только…
– Только? – быстро спросил он. – Если тебе хочется еще чего-нибудь, стоит лишь сказать. Я тотчас же сделаю.
Она опять засмеялась:
– Ну, так сделай. Мне очень хочется путешествовать, но без тебя!
Тайный советник отшатнулся; у него закружилась голова, и он ухватился за спинку стула. Он старался найти слова для ответа, но не мог.
Она продолжала:
– С тобой мне будет скучно. Ты мне скоро надоешь. Нет, без тебя!
Он тоже засмеялся, стараясь себя убедить, что она только шутит. «Но ведь именно мне и нужно уехать, – сказал он. – Уехать. Сегодня же ночью, не позже».
– Так поезжай, – тихо произнесла она.
Он хотел схватить ее руки, но она заложила их за спину.
– А ты, Альрауне? – умоляющим голосом спросил он.
– Я? – повторила она. – Я останусь!
Он начал снова умолять, плакать. Говорил, что она нужна ему, как воздух, которым он дышит. Пусть она сжалится над ним – ему скоро восемьдесят лет. Недолго еще он будет ее обременять. Потом он стал угрожать ей и закричал, что лишит ее наследства, выбросит на улицу без гроша в кармане…
– Попробуй, – вставила она.
Он не унимался. И снова яркими красками принялся рисовать ей тот блеск, которым хотел ее окружить. Она будет свободна, как ни одна девушка в мире, – будет делать, что заблагорассудится. Ни единого желания, ни единой мысли, которых бы он не осуществил. Пусть она только поедет с ним – не оставляет его одного.
Она покачала головой:
– Мне и здесь хорошо. Я ничего не сделала – и я останусь. Она произнесла это спокойно и тихо. Не перебивала его, давала говорить и обещать, но только качала головой, когда он спрашивал.
Наконец она соскочила со стола. Легкими шагами подошла к двери, прошла спокойно мимо него.
– Очень поздно, – сказала она. – Я устала, я пойду спать. Спокойной ночи, счастливого пути.
Он преградил ей дорогу, сделал еще последнюю попытку, сослался на то, что он ее отец, что у нее есть по отношению к нему дочерние обязанности. Но она только рассмеялась. Подошла к дивану и села верхом на валик.
– Как тебе нравится моя ножка? – внезапно воскликнула она. Вытянула стройную ногу и помахала в воздухе.
Он не сводил с нее глаз, забыл все свои намерения, ни о чем больше не думал – ни о побеге, ни об опасности. Не видел ничего вокруг, не чувствовал ничего, – кроме этой стройной ноги в красном, которая двигалась вверх и вниз перед его глазами.
– Я хороший ребенок, – защебетала Альрауне, – добрый ребенок. Я с удовольствием доставлю радость моему глупому папочке. Поцелуй же мне ножку!
Он упал на колени, схватил ее ногу и стал покрывать поцелуями, не отрываясь, дрожащими губами…
Альрауне вдруг вскочила легко и упруго. Схватила его за ухо, потрепала слегка по щеке.
– Ну, папочка, – сказала она, – я хорошо исполнила свои обязанности дочери? Спокойной ночи! Счастливого пути, будь осторожнее, не дай себя поймать, – наверное, не так уж приятно в тюрьме. Пришли мне пару красивых открыток, слышишь?
Она была уже в дверях, – он сидел, не двигаясь с места.
Она поклонилась коротко и проворно, словно мальчик, взяла под козырек:
– Имею честь кланяться, ваше превосходительство, крикнула она. – Только не шуми здесь, когда будешь укладываться, ты можешь меня разбудить.
Он бросился за ней, но увидел, как она быстро взбежала по лестнице. Слышал, как наверху хлопнула дверь, слышал стук замка, – ключ дважды повернулся в нем. Он хотел за нею бежать, положил уже руку на перила, но почувствовал, что она не откроет, несмотря на все его просьбы. Почувствовал, что ее дверь заперта для него, – хотя бы он простоял целую ночь до утра, до тех пор пока…
Пока не придут жандармы и не возьмут его…
Он остановился. Прислушался: услышал легкие шаги наверху – два-три раза туда-сюда по комнате. Потом все смолкло. Мертвая тишина.
Он вышел из дому, пошел под проливным дождем по двору. Вошел в библиотеку, отыскал спички, зажег на письменном столе две свечи и тяжело опустился в кресло.
– Кто же она? – прошептал он. – Что за существо?
Он открыл старинный письменный стол красного дерева и вынул кожаную книгу. Положил перед собой и взглянул на переплет. «А. т.-Б., – прочел он вполголоса, – Альрауне тен-Бринкен».
Игра была кончена, – кончена навсегда, он это чувствовал. И он проиграл – у него нет ни одного козыря больше. Он сам затеял игру, – сам стасовал карты. В его руках были все козыри, а он все-таки проиграл.
Он улыбнулся горькой улыбкой. Что же – нужно платить…Платить? О да, но какой же монетой? Он посмотрел на часы – был уже первый час. Самое позднее в семь часов придут жандармы и арестуют его, – у него еще больше шести часов впереди. Они будут очень вежливы, любезны, предупредительны. Повезут в дом предварительного заключения на его собственном автомобиле. А потом, потом начнется борьба. Это не так уж плохо-долгие месяцы он будет бороться, не уступит врагам ни пяди. Но в конце концов – на суде – он будет разбит, старый Манассе прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38