Я бы выгнал в поле всех кипчакских
ханов, храбрых, когда нужно сдирать кожу с покорных поселян, но трепетных,
как листья, в этот суровый час войны. Я бы им запретил под угрозой смерти
входить в ворота городов. Защита воина - острие его меча и бодрый конь.
Рыжий тигр идет сюда? Тем лучше. Значит, мы уже знаем его путь. Надо
повернуть коней и идти по его следам, кусать его пятки, становиться
преградой на его пути, нападать со всех сторон, избивать его верблюдов и
вырывать с мясом клочья его рыжей шкуры. Какая польза от того, что в
Самарканде за стенами укрылось сто тысяч всадников? Они только жрут
баранов, а их благородные кони исходят силою...
- Ты осуждаешь приказы твоего отца? Я давно это заметил. Ты ждешь моей
гибели.
Джелаль эд-Дин опустил глаза, и голос его звучал грустью:
- Это не так. Я не оставлю тебя в трудные часы, когда потрясается
вселенная. Но я клянусь памятью любимого тобой Искендера, я безумец, что
так покорно и нерешительно поступаю. К чему все твое огромное войско, если
оно не стоит боевым лагерем, если оно не готово броситься на врага по
указанию твоей руки! К чему высокие стены, если за ними прячутся не жены и
дети наши, а вооруженные силачи, укрывшиеся под одеялами трясущихся женщин!
Ты можешь казнить меня, но сделай, как я говорю. Отец, поедем в Самарканд и
двинемся...
- Только в Иран или в Индию!..
- Нет! Нам остались на выбор только два решения: мужество борьбы или
позорная смерть в изгнании. Мы с войском выйдем в открытое поле, чтобы
схватиться с татарами... Мы будем стремительны, как удар молнии, и
неуловимы, как ночные тени... Ты прославишься как великий полководец!.. Не
медли, дзйствуй!
- Ты не полководец,- сказал величественно шах, подняв палец, украшенный
алмазным перстнем,- ты храбрый джигит, ты можешь быть начальником даже
нескольких тысяч джигитов, которые, как безумные, налетают на врага... А я
не могу поступать, как храбрый, но безумный джигит. Я должен все продумать,
все предусмотреть. Я решил иначе. Я с тобой отправлюсь в Келиф, где буду
охранять переправу через реку Джейхун.
- А нашу родную страну бросишь? Тогда народ будет прав, посылая проклятия
всему роду Хорезм-шахов за то, что мы умели только сдирать с него подати, а
в день опасности бросили его на растерзание татар!
- В Иране я соберу огромное свежее войско.
- Нет, падишах! Теперь надо действовать теми силами, которые у тебя в
руках. Поздно обучать другое войско, когда твое остается без вождя,
укрывшись за стенами. Войско готовят двадцать лет для того, чтобы одержать
победу в один день. Едем в Самарканд! Я буду драться простым джигитом рядом
с тобой!..
- Нет, нет! Приказываю тебе отправляться в Балх и собирать там новое
войско. Счастье покинуло меня...
- Счастье? - воскликнул с яростью Джелаль эд-Дин.- Что такое счастье?
Разве счастье может покинуть смелого? Нельзя убегать от счастья! Надо
гнаться за ним, нагонять его, хватать за волосы и подгибать под свое
колено... Вот как добиваются счастья!..
- Довольно! Ты навсегда останешься взбалмошным джигитом! Ты не сможешь
спасти от крушения великий Хорезм...
Хорезм-шах торопливо спустился с беседки и, задыхаясь, быстро направился
к террасе дома, где были разостланы ковры с обильным достарханом. Там,
совершив молитву, шах приступил к еде, расспрашивая о дорогах, переправах,
и, не докончив обеда, приказал подавать лошадей.
Глава пятая
НЕУКРОТИМЫЙ ТИМУР-МЕЛИК
В Отраре Чингиз-хан оставил сыновей Угедэя и Джагатая с частью войска и
сказал им:
- Вы будете осаждать город Отрар, пока не захватите живьем начальника
Инальчик Каир-хана. Приволоките его ко мне на цепи. Я сам назначу дерзкому
небывалую казнь.
Старшему сыну Джучи он приказал взять города Дженд и Енгикент. Остальные
части своего войска каган направил в разные стороны.
Алак-нойона с пятью тысячами всадников Чингиз-хан послал к городу
Бенакету, где стоял отряд кипчаков. После трех дней осады жители выслали
стариков и просили пощады. Алак-нойон приказал, чтобы все мужчины вышли из
города и построились в поле - отдельно воины, отдельно ремесленники и
прочий народ. Когда воины сложили в указанном месте свое оружие и отошли,
монголы всех их перебили булавами, мечами и стрелами. А из остальных
пленных монголы выделили самых сильных юношей, разделили их по тысячам,
сотням и десяткам, поставили над ними своих начальников и погнали дальше,
как скотину, чтобы они ломали стены осаждаемых городов и первыми шли на
приступ.
В пути к ним примкнули другие монгольские и союзные отряды, так что у
Алак-нойона собралось около восьмидесяти тысяч воинов. Они подошли к городу
Ходженту, омываемому быстрой и многоводной рекой Сейхуном. Жители города
возложили свои надежды на неприступность старинных высоких стен и
отказались сдаться.
Начальником войск города только что был назначен Тимур-Мелик, искусный в
военном деле, известный смелостью. упорством и прямотой. Он успел соорудить
высокую крепость на острове посреди Сейхуна в том месте, где река
расходится на два протока, и сложил там запасы оружия и еды.
Когда прибыли монголы и пригнали захваченных пленных, тогда под ударами
плетей и мечей мусульмане полезли штурмовать стены Ходжента. Жители его, не
желая драться с братьями своего народа, решили прекратить защиту.
Тимур-Мелик с тысячью отважных джигитов переплыл реку, захватив все суда,
и укрепился ка острове. А жители Ходжента выслали к монголам знатных лиц с
мольбой о пощаде и отворили ворота. Монголы немедленно разграбили город.
Монголы обстреливали крепость на острове из метательных машин, но камни и
стрелы до укреплений не долетали. Тогда монголы выгнали из Ходжента всех
юношей и, присоединив к ним пленных из Бенакета и других селений, собрали
на обоих берегах реки около пятидесяти тысяч человек. Разделив их на
десятки и сотни, монголы гоняли их за три фарсаха (около 21 км) к ближайшей
горе и заставляли таскать оттуда камни, чтобы загородить плотиной реку.
Тимур-Мелик тем временем изготовил двенадцать плотов, закрытых сверху для
защиты от огня мокрыми войлоками с глиной. По сторонам были оставлены
прорези для стрельбы. Ежедневно на рассвете он направлял в каждую сторону
реки по шести плотов, и воины его отчаянно бились с монголами, а
монгольские стрелы с горючим составом их плотам не вредили.
По ночам Тимур-Мелик устраивал вылазки, внезапно нападал на спящих
монголов, так что монгольское войско постоянно находилось в тревоге.
Китайские инженеры, сопровождавшие монголов, построили новые, более
мощные дальнобойные машины. Катапульты, выбрасывавшие камни и большие
стрелы, начали наносить сильный урон воинам Тимур-Мелика. Видя, что дело
его становится безнадежным, Тимур-Мелик в темную ночь, приготовив семьдесят
судов и плотов, сложил на них пожитки и посадил воинов. Внезапно на всех
судах запылали костры и факелы, и огненным потоком они понеслись вниз по
реке, увлекаемые ее бурным течением.
Монгольское войско погналось за ними по обоим берегам Тимур-Мелик
направлял лодки и плоты туда, где показывались монголы. Стрельбой из луков
он отгонял их и направлял суда дальше. Приплыв к Бенакету и одним ударом
перервав цепь, протянутую монголами через реку, суда и плоты пронеслись
мимо.
Опасаясь, нет ли еще на реке более сильных преград, Тимур-Мелик, заметив
близ Бар-Халыгкента большие табуны, пристал к берегу и, посадив воинов на
коней, поскакал в степь; монголы его преследовали. Воинам Тимур-Мелика
приходилось останавливаться, сражаться, отгонять монголов и затем снова
пробиваться вперед.
Никто не хотел сдаваться, и только немногие спаслись, проскользнув ночью
между монгольскими лагерями. Тимур-Мелик остался с несколькими воинами, но
продолжал отбиваться, направляясь все дальше в степь, надеясь на силу
своего коня.
Когда последние спутники Тимур-Мелика были убиты, а в колчане его
осталось всего три стрелы, за ним гнались уже только три монгола. Стрелой
он попал в глаз одному монголу и бросился на остальных. Те повернули коней
и ускакали.
Тимур-Мелик с двумя стрелами в колчане добрался до колодца в песках, где
стояли туркмены из отряда Кара-Кончара. Они дали свежего коня, и на нем
Тимур-Мелик доехал до Хорезма, где опять занялся приготовлениями к
дальнейшей войне с Чингиз-ханом.
Глава шестая
МОНГОЛЫ ИДУТ ЧЕРЕЗ ПЕСКИ
Это проклятый народ ездит так быстро, что
никто не поверит, если сам не увидит.
(Клавиго. XV е.)
В ту пору, когда в Отраре дымились развалины сожженных зданий и упрямый
Инальчик-хан, засев в крепостной цитадели, упорно отбивался от взбиравшихся
на стены монголов, Чингиз-хан, развернув девятихвостое белое знамя,
приказал своим отрядам быть готовыми к выступлению.
Чингиз-хан призвал сыновей и главных военачальников. Все сидели кольцом
на большом войлоке. Каждый уже получил приказ, в какую сторону и на какой
город ему двинуться, но никто не осмелился спросить у грозного владыки, в
какую сторону помчится его белое знамя.
- В мое отсутствие,- сказал Чингиз-хан,- над всем войском будет
начальствовать осторожный Бугурджинойон. Передовые отряды поведет
стремительный в набегах Джебэнойон и опытный в засадах Субудай. Не смейте
на полях топтать хлеб, иначе коням нечем будет кормиться. Мы встретим шаха
Мухаммеда на равнине между Бухарой и Самаркандом. Мы нападем на него с трех
сторон. Уничтожив главное войско Хорезм-шаха, я стану повелителем всех
мусульманских стран.
Выпив кумысу и сделав затем возлияние духу - покровителю воинов Сульдэ,
обитающему в белом знамени, Чингиз-хан сел на коня, и войско двинулось в
поход. Одни отряды пошли вдоль реки Сейхуна вверх по течению, другие вниз,
а Чингиз-хан по караванным тропам углубился в пески Кзыл-Кумов.
Днем февральское солнце ослепительно сияло и пригревало, ночью лужи
замерзали и твердела вьющаяся по глинистым такырам узкая тропа. Войско
двигалось бесшумно, не было слышно ржания коней, звона оружия, никто не
решался запеть песню. Отряды держались близко друг к другу. Остановки
делались короткие, и воины засыпали на земле окбло передних копыт коней.
Ночью впереди рыскали разведчики с пылающими факелами. Они взбирались на
холмы, подавая огнями сигналы, чтобы отряды не сбились с дороги и не
перемешались. Рассказывали, что среди враждебных мусульманских войск
выделяются туркменские всадники на быстрых длинноногих конях. Они вылетают
барсами из-за холмов, врезаются в ряды, производят смятение и так же быстро
исчезают, волоча на арканах пленных.
Сперва монголы предполагали, что их войско двинулось через пустыню прямо
к Гурганджу, главной столице Хорезма. Но через два дня пути, когда мутные
воды Сейхуна остались позади, а солнце утром вставало не за спиной, а
слева, все поняли, что головы коней повернуты не на запад, а на юг, к
славным городам Самарканду и Бухаре.
Чингиз-хан ехал в середине войска на светло-рыжем иноходце с черными
крепкими ногами и черным ремнем вдоль спины. Все войско шло ускоренной
тропотой, "аяном" (или "волчьим ходом", как называют такой ход татары).
Валикий каган сидел на коне, невозмутимый и непроницаемый, держа левой
рукой ослабленные поводья; его глаза были зажмурены, открывались изредка
тонкие щелки, и нельзя было понять: дремлет ли он на ходу, думает ли свои
думы, или сквозь щелочки зорко осматривает и близкое и дальнее, все замечая
и ничего не забывая.
В этом походе Чингиз-хан не допускал никакого промедления; юрты ему не
ставили, и он спал на сложенном войлоке. Перед сном он снимал кожаный шлем
и покрывал седую голову шапкой с наушниками, подбитой черным соболем. Он
дремал, а около него неотлучно сидели четыре верных телохранителя,
загораживая кагана войлоком от ветра, дождя или снега.
Глава седьмая
В ОСАЖДЕННОЙ БУХАРЕ
В то время, когда нужна суровость, мягкость
неуместна. Мягкостью не сделаешь вряга
другом, а только увеличишь его притязания.
(Саави)
Целый день дервиш Хаджи Рахим, мальчик Туган и Курбан-Кызык бродили по
Бухаре, тщетно отыскивая себа место для ночлега. К вечеру громко стучали
запиравшиеся двери лавок, народ спешно расходился и исчезал с улиц, прячась
за высокими глухими стенами. Напрасно три путника просили приютить их на
ночь, они слышали один ответ:
- У нас уже полно гостей, ищите дальше!
Закрылись и постоялые дворы и ашханы, где хозяева спрашивали горсть
дирхемов только за право переночевать в тесноте, сидя среди толпы беженцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24