Но он произносит бесстыдные речи против своего падишаха.
Вчера все дервиши города собрались в поле и поклялись прийти толпой к
тюрьме, чтобы освободить из подвала этого безумного шейха Медж эд-Дина.
Мухаммед потряс векиля за плечи.
- Ротозей! Скорее скажи начальнику палачей ДжиханПехлевану, что я поручаю
этого бунтовщика его крепким рукам... И чтоб он поторопился, пока не
прибежали и не освободили его безумные дервиши.
Хорезм-шах спустился с башни и прошел в приемную. Стены ее были затянуты
красным сукном. Здесь падишаха ожидали три седобородых имама. Сбросив туфли
у дверей, шах прошел на середину комнаты и опустился на ковер. Ноги он
просунул под шелковое ватное одеяло, прикрывавшее теплое отверстие в полу,
где находилась жаровня с горячими углями.
Подходите, садитесь, мои учителя!
Три имама, стоявшие на коленях на краю ковра, приблизились, шепча
арабские выражения благодарности, и уселись рядом, скрыв также ноги под
одеялом.
- Начинайте,- сказал шах.- Объясните, прав ли я, сильнейший повелитель
земель ислама, требуя, чтобы халиф багдадский подчинялся мне? А также
объясните, что я должен делать, если халиф мне не покоряется?
Имамы развернули принесенные с собой большие старинные книги и поочередно
нараспев стали выкрикивать тексты из Корана, доказывая, что хорезм-шах
Мухаммед - высшая власть на земле после аллаха, что он всегда прав и каждое
его приказание, каждое слово - свято...
В комнате было темно. Слабый свет проникал в решетчатое круглое окно,
прорезанное в стене у самого потолка. Масляный светильник на бронзовой
подставке разливая дрожащий свет. Имамы нараспев читали, не глядя в текст,
арабские фразы.
Позади шаха стоял важный "расстилатель скатерти", главный распорядитель
шахской еды. Одним словом или движением брови он давал приказание бесшумно
скользившим по ковру слугам. Второй сановник - "подающий" - принимал
серебряные блюда от главного повара. Из дверей выглядывали лица сановников,
толпившихся в ожидании шахской милости.
Черный невольник, с серебряным кольцом в носу, поставил широкий низкий
столик над одеялом. "Расстилатель скатерти" ловким движением набросил на
столик шелковую скатерь - достархан. "Подающий" опустил перед шахом
серебряный поднос с чашками горячего чая, приправленного солью и бараньим
жиром. На скатерть он положил стопку тонких подрумяненных лепешек с
запеченными кусочками сала и поставил ковшики с растопленным коровьим
маслом, сметаной и медом.
Слушая речи имамов, шах пил одну чашку за другой, заедая лепешками.
Разогретый жаровней и чаем, падишах облокотился на подставленные вовремя
подушки и захрапел. Это было знаком, что государь доволен объяснениями
ученых имамов. Все бесшумно удалились. Исчез стол с достарханом, скрылись
сановники и слугк. Только черный невольник присел на корточках возле двери,
ожидая, когда проснется великий правитель исламских земель.
Глава третья
КНЯЗЬ ГНЕВА
В Гургандже все знали высокую мрачную "Башню вечного забвения" рядом с
шахским дворцом на главной площади.
На низкой, окованной железом двери висел большой замок. Ключ болтался на
шее у сторожа, который сидел тут же на ступеньке, прислонив короткое
заржавленное копье к кирпичной стене. На земле перед сторожем лежал обрывок
ковра, где прохожие клали свои подаяния: деревянную миску с кислым молоком,
лепешки, пучок лука, горсть медных денег... Сторож иногда разрешал более
щедрым подойти поближе к башне и поговорить с заключенными.
Внизу башни чернело несколько круглых дыр с решетками. Из подвала
доносились глухие крики. Когда слышались шаги прохожих, крики в подвале
усиливались из отверстий высовывались костлявые руки, хватавшие воздух.
Простой поселянин в полосатом халате с выцветшим голубым лоскутом вокруг
головы и мулла в огромной белоснежной чалме, бросив монету сторожу,
безмолвно подходили К отверстию стены и подавали куски хлеба протянутым
сквозь решетку тощим грязным рукам. Тогда крики усиливались и слышны были
проклятия тех, кто не мог дотянуться до окна.
- Подайте лишенным света!
- Пожертвуйте старую рубашку! Заели клещи.
- Ойе! О-о! Ты наступил на мои глаза!
Со стороны переулка донесся гул толпы. На площадь вышли дервиши в высоких
колпаках, с длинными посохами. Они выкрикивали хором молитвы; за ними
бежали любопытные. Дервиши бросились к двери тюрьмы и принялись стучать в
нее камнями и посохами, стараясь сбить замок. Некоторые заглядывали в
отдушины подвала и кричали:
- Шейх Медж эд-Дин Багдади! Жив ли ты? Мы пришли возвести хвалу тебе,
мученику веры и правды! Сейчас мы освободим тебя!
Из глубины подземелья донесся протяжный крик, и все, прислушиваясь,
затихли.
- Да проклянет аллах жестоких ханов, притесняющих народ! Да поразит он
молнией гнева того, кто подымает меч на халифа! Да погибнут все палачи и
грабители!
Оттесненный дервишами сторож побежал во дворец. Оттуда уже мчались
кипчакские всадники. Они плетьми разогнали толпу, и дервиши с криками
разбежались по площади.
Наверху, над въездными воротами дворца, между бойрицами, показались
несколько человек. Один, высокий, в оранжевом полосатом халате, стоял
впереди. Остальные, молча сложив руки на животе, почтительно ожидали его
приказаний. Когда хорезм-шах показывался над воротами дворца - это был
плохой знак: предстояла чья-то казнь.
Из ворот парами вышли "джандары" - палачи шаха, осанистые, мускулистые, в
синих рубашках с засученными до плеч рукавами, в широких желтых шароварах,
расшитых красными узорами. Держа на плече большие хорасанские мечи, они
цепью растянулись вокруг площади, отодвинув напиравшую толпу. Последним шел
главный палач, "князь гнева" Махмуд Джихан-Пехлеван ("силач вселенной"),
высокий, сутулый, тощий, с растопыренными руками - знаменитый душитель.
Халат его был засунут внутрь желтых замшевых шаровар и перетянут широким
ремнем. Через плечо висел ковровый мешок. В нем он поднесет шаху голову
самого важного казненного.
Посреди площади темнел квадратный ров, высился помост и близ него стояли
четыре столба с перекладинами. Два полуголых раба, звеня цепями, приволокли
большую ивовую корзину и поставили рядом с помостом.
Сторож тюрьмы отпер окованную железом низкую дверь. Главный палач с
несколькими помощниками спустился в подземелье. Оттуда раздались неистовые
выкрики, сменившиеся полной тишиной. Палачи вывели из подвала пятнадцать
заключенных. Все они были прикованы правой ногой к единой общей цепи.
Вывалянные в грязи, едва прикрытые лохмотьями, с отросшими в долгом
заключении всклокоченными волосами, осужденные уцепились друг за друга и,
жмурясь от яркого солнца, поплелись через площадь. Дверь в тюрьму
захлопнулась. Снова повис тяжелый замок, и из подземелья понеслись
непрерывные крики.
Стража шагала по сторонам скованных смертников. Один из них, дряхлый
старик с копной спутанных волос, споткнулся и свалился, потянув за собой
двух соседних. Их подняли ударами и погнали дальше к месту казни. На
помосте их пригнули, опустив на колени. Один палач хватал обреченного за
волосы, а главный джандар, держа меч обеими руками, одним ударом отсекал
голову, показывал ее затихшей толпе и бросал в корзину.
В толпе спрашивали: "Который из арестованных глава Дервишей, шейх Медж
эд-Дин Багдади?" Истощенные от голода и болезней узники походили друг на
друга. Когда отлетела голова четырнадцатого, вой поднялся по всей площади:
- Падишах говорит! Падишах приказывает!
Все обернулись к площадке над воротами дворца. Стоявший наверху
хорезм-шах размахивал пестрым платком. Это означало: "Остановить казнь!
Шах прощает осужденного!"
Вытирая длинный меч красной тряпкой, главный палач крикнул: "Приведите
кузнеца!"
Пятнадцатый из осужденных был Туган, воспитанник Мирзы-Юсуфа. Еще
мальчик, он смотрел расширенными глазами, не понимая, что произошло.
- Кланяйся падишаху за высокую милость! - сказал палач и, повернув
мальчика в сторону дворца, пригнул его к земле. Бывший наготове кузнец
начал разбивать цепь на ноге Тугана.
- Постой! Куда ты? Я еще не кончил!..- воскликнул кузнец, но Туган, видя,
что он больше не прикован к цепи смертников, прыгнул с помоста в толпу.
Сзади неслись крики, а Туган, согнувшись, пробирался между теснившимися
горожанами, стараясь поскорее убежать подальше.
Площадь около тюремной башни опустела. Сторож стоял у двери, опираясь на
заржавленное копье.
Вдоль стены пробиралась девочка, завернутая до глаз в длинный платок. Она
подошла к отверстию внизу башни и осторожно позвала:
- Туган! Оружейник Туган!
В отверстие просунулись истощенные руки, хриплый голос ответил:
- Твой Туган уже потерял голову! Дай нам поесть, чтобы мы его помянули
молитвой.
Девочка припала к отдушине и с отчаянием закричала:
- Туган, откликнись, жив ли ты?
Новый вопль донесся из подземелья:
- Отдай нам то, что ты принесла! Твоему Тугуну уже ничего не нужно! Он
теперь наслаждается пловом вместе с пророком в садах райских...
Девочка передала просунутым в отдушину рукам хлеб и дыню и подошла к
сторожу:
- Скажи мне, Назар-бобо: правда ли, что мальчик Туган умер?
- Наверно, умер. Ведь его повели вместе с другими на казнь...- Сторож
показал рукой на площадь.
Подошел старый дервиш, сунул в руку сторожа несколько монет и стал
шептать ему на ухо:
- Почему среди казненных не было нашего святого шейха Медж эд-Дина
Вагдадй? Отложена казнь или хорезмшах простил его?
Сторож, пряча деньги в складка крученого пояса, пробормотал:
- Государь разгневался на шейха за его проклятия и приказал поскорее
казнить, пока его не освободили дервиши.
- Но он еще жив?..
- Нет! Когда из подземелья выводили осужденных, туда спустился главный
палач Джихан-Пехлеван и сам задущил святого шейха...
Глава четвертая
ПРИШИТАЯ ТЕНЬ
Торопись обрадовать добрым словом
встречного: быть может, больше не
придется встретиться.
(Восточная пословица)
Выбравшись из толпы, Туган попал в глухую улицу, где тянулись сплошные
глиняные стены. Улица привела его к берегам канала.
Мутная темная вода медленно текла среди насыпанных высоких берегов.
Длинные неуклюжие лодки тихо подвигались, нагруженные тюками, хворостом,
сеном и сбившимися в кучу баранами.
"Уехать бы в такой лодке далеко, в чужую страну... Но кто меня пустит
туда, такого грязного, покрытого ранами, в полуистлевшей рубашке!"
Недалеко от берега желтела песчаная отмель. Туган расположился на ней,-
выполоскал свою одежду, мылся, грелся на солнце, отдыхал, погруженный в
свои думы.
"Куда деваться смертнику, выпущенному из тюрьмы? Кто возьмет на работу?
Город тесен, а народу много, и всякий хочет заработать чашку плова...-
Туган посмотрел на ногу, где продолжало висеть тяжелое железное кольцо с
выбитой надписью: "Навеки и до смерти".- Мой старый Юсуф Мирза, не захочет и
разговаривать с каторжником, вышедшим из тюрьмы; одна только Бент-Занкиджа,
быть может, пожалеет. Но разве он смеет показаться перед ней, покрытый
язвами, как прокаженный?..
Все же мне придется вернуться к моему хозяину КарыМаксуму. Он позволит
расклепать это железное кольцо".
Туган стал пробираться длинной улицей, где по обе стороны тянулись лавки
и продавцы сидели на выступах, покрытых коврами. Товары висели на раскрытых
створках дверей и лежали на полках вдоль стен.
Улица, завешенная сверху цыновками, была в полумраке. Лучи ослепительного
солнца падали косыми полосами, освещая то пару желтых сапог, расшитых
розовыми и зелеными шелками, то круглый железный щит с чеканенной серебром
надписью из Корана, то полосатые материи, которые торговцы разворачивали
перед кочевником в малахае, обшитом волчьим мехом, или перед группой женщин
в ярких, пестрых одеждах.
Кузница хозяина Кары-Максума в Кузнечном ряду была крайней. Отовсюду
несся грохот молотков, лязг железных листов. Здесь кузнецы выделывали
оружие: кривые сабли, короткие ножи, наконечники копий.
Рабы - персы и урусы - работали в одних шароварах, в кожаных, прожженных
передниках. Нагнувшись над наковальней, они выбивали молоточками искусные
узоры на медных тазах. Другие с хриплыми вздохами колотили тяжелой балдой
по раскаленной полосе железа. Вымазанные сажей мальчики стояли около мехов,
раздувая в горнах угли, и бегали с деревянными ведрами за водой.
Хозяин Кары-Максум, толстый и широкоплечий, с выкрашенным красной краской
концом седой бороды, поругивая рабочих, сидел на глиняной завалинке,
покрытой обрывком ковра, и отвечал на приветствия прохожих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24