— Смеется, да еще как снисходительно, — пробормотал Уильям, снимая бородку и усы. — Я почти уверен, что он с ними заодно. Он потому и заторопился, чтобы его не раскрыли.
Тут Уильям неожиданно обнаружил, на что именно он опирается плечом, отступил на шаг и оглядел батисферу. Его лицо изменилось.
— Значит, вы начали без меня, — объявил он уныло, словно уже давно знал, что так выйдет.
— Приливы, — устало объяснил Эдвард. — И это было всего лишь пробное погружение. Мы получили доказательства, которые потрясут научный мир.
Лазарел передал Уильяму зуб и пересказал всю историю с эласмозавром, приукрасив ее мамонтовым бивнем. Уильям щурился и кивал, принялся прилаживать на место фальшивую остроконечную бородку, но потом, захваченный газетной статьей о смерти Оскара Палчека в смоляной яме, забыл о ней да так и оставил висеть скособоченной. Эдвард не в силах был отвести глаз от этой бородки. Она имела ужасно карикатурный вид и злила его невероятно.
— Твоя борода, Уильям, — наконец решился он сказать, убоявшись, что криво налепленная бородка может привлечь внимание соседей как явный признак ненормальности происходящего.
— Что? Ах да, — спохватился Уильям, сорвал бородку и запихнул ее в карман пальто.
— Спековски! — вдруг вскричал Лазарел. — Мы совсем забыли о Спековски.
Выхватив из газеты страницы, посвященные науке, он почти сразу обнаружил там полколонки, посвященные погружению на батисфере. «Путешествие к центру Земли» — гласил заголовок заметки, в которой далее излагались подробности «нелепого экскурса профессора Лазарела в глубины приливной впадины» в полной течей батисфере на конце двухсотфутового троса с намерением достигнуть земного ядра. Ссылки на виденных акванавтами морских змеев и слонов относились к азотному отравлению, а заканчивался опус извинениями и сожалениями автора по поводу публикации подобного материала как такового, что было сделано только ради освещения научного курьеза и ввиду дотошности издателей.
Лазарел был вне себя от ярости. Эдвард уже ничему не удивлялся.
— Мы еще посмотрим! — бушевал профессор. — Я воспользуюсь твоим телефоном.
— Конечно, — отозвался Уильям, решивший, что сказанное адресовано ему.
Лазарел вернулся через пять минут, красный как рак и в мрачнейшем расположении духа, понося на чем свет стоит науку вообще и директора музея естественной истории в частности, который, видимо, уже успел прочитать статью Спековски. Директор не верил ни в какие зубы динозавров и не проявлял ни малейшего интереса к стране под землей — саму мысль о ее существовании он назвал «научным шарлатанством». Лазарелу просто оказалось нечем крыть.
— Он на их стороне! — заявил Уильям, рассматривая профессора прищуренным глазом.
— Я близок к тому, чтобы согласиться с тобой, — ответил Лазарел. Он снова тщательно осмотрел зуб и спрятал его в карман.
— Встречаемся завтра утром. Нужно вернуть аппарат в Гавиоту. Может быть, они согласятся финансировать новое погружение.
Лазарел хмуро покачал головой, размышляя по поводу научного шарлатанства. Полностью отдавшись невеселым мыслям, он с раздражением завел мотор своего «лендровера» и в облаке пыли укатил восвояси.
Уильям неожиданно упал на колени и с живостью, поразившей Сент-Ивса, заполз за грузовик, откуда по-крабьи, безжалостно круша по пути чахлые бегонии, тоненький бамбук и прочую растительную мелочь, перебежал в кусты, оглядываясь на дорогу.
— Меня здесь нет, — прошипел он из своего убежища Эдварду. — Ты не видел меня уже несколько недель.
Заметив медленно и целенаправленно едущую по улице знакомую белую санитарную машину, Эдвард понял, в чем дело. Сердце у него упало. В течение нескольких секунд, не отдавая себе отчета, он отчаянно искал пути спасения Уильяма. Неужели его заметила миссис Пембли? Театральная бородка, конечно же, выдала Уильяма с головой. Она была опознавательным знаком, заметным с другого конца улицы. Эдвард сейчас скажет Фростикосу все, что о нем думает. Хотя нет — он не станет этого делать. Он просто постарается скорее спровадить его отсюда, не выдавая шурина.
Но белая машина проехала мимо их дома как ни в чем не бывало и остановилась около дома Пичей. Эдвард забрался в грузовик, пригнулся и спрятался позади батисферы, чтобы следить за происходящим из-за крышки верхнего люка.
— Они не к нам приехали, — прошептал он, наблюдая за тем, как в полуквартале от их дома из санитарной машины выходит Фростикос в сопровождении одетого в белое ассистента-азиата, Эдвард сразу это заметил. В течение одного сводящего с ума мига Эдварду казалось, что ассистентом доктора был Ямото, экс-садовник. Но нет. Напарник Фростикоса был на голову ниже Ямото. «Нервы стали ни к черту, нужно держать себя в руках», — решил Эдвард. Но с грузовика не слез — он хотел увидеть все до конца. Что, черт возьми, Фростикос забыл у Пичей? Здесь уже не пахло паранойей. За спиной Эдварда в кустах раздался треск — Уильям начал пробираться к забору, чтобы лучше видеть улицу.
Готовилось что-то странное и ужасающее. Уильям чуял это очень отчетливо. Откуда-то издалека до него донесся успокоительный шепот Эдварда — он не обратил на него внимания. По сути дела, шепот шурина показался Уильяму частью белого шума, неожиданно обрушившегося на него в предвечерней пустоте. Он полз на четвереньках вдоль стены дома, раздвигая руками цветы и чахлые растеньица, ломая руками и коленями хрупкие стебли с болтающимися диковинными бутонами цвета лососины. Сухой мертвый сук разогнулся и выхватил из кармана его пальто фальшивую бородку, вздернул ее вверх и закачался с жидким, похожим на накладку, треугольником волос на верхушке. Уильям проводил глазами бородку, завершил свой путь к забору, раздвинул стебли оранжевого и зеленого бамбука и выглянул на улицу.
В атмосфере произошла мгновенная перемена. Облака, которых только что не было на небе, скользнули по лику солнца, неожиданно погрузив улицу в тень. Вокруг воцарилась мертвая тишина, только похрустывали сухие листья и веточки у Уильяма под ногами и жужжала далекая муха. Но в мертвом воздухе ему очень ясно слышался голос — словно он вдыхал его, или, скорее, наоборот, словно его дыхание было частью другого, необъятного и ритмичного, дыхания, которое поднималось и опускалось, как приливы и отливы невообразимого океана, состоящего из единого великого свистящего шепота, переплетения бесчисленных шелестящих одновременных голосов. Уильям напряг слух, пытаясь разобрать эти голоса, но поток был неразделим, словно полночный океан, бескрайний непроглядный водный простор.
Темный асфальт улицы всколыхнулся длинными пологими волнами, ожил и превратился в медленную реку. На поверхности дороги возникли широкие темные водовороты. Что-то невидимое мелькало внизу, лишь на короткое время приближаясь к границе с сумрачным днем. Что это было? Уильям терялся в догадках, хотя знал, что оно есть там наверняка. Левиафан. Машина доктора Фростикоса медленно покачивалась на поверхности асфальтовой реки, похожая на белого кита, — он буравил Уильяма недобрыми неподвижными глазами, наблюдал, следил. Чего он дожидается, этот кит? Чего дожидаются все эти люди? Улица была рекой, медленно текущей на восток, под ее поверхностью скрывались чудовища — неописуемые создания, высовывающие свои рыла из темных подземных пещер. Уильяму представилось, что река течет прямо сквозь него, и в голове его сами собой всплыли слова: «Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана! Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы».
Уильям почувствовал, как земля у него под ногами заколебалась, взмахнул рукой и ухватился за влажный и хрупкий стебель бамбука, который почти сразу же сломался в сочленении. Силясь продохнуть, он отбросил от себя растение. Около него закружились водоросли морских садов, раскачиваясь в течениях: изящные бурые и пурпурные вееры, волнующиеся ленты морской травы, коричневые стебли и листья, между которыми опасливо скрывались моллюски и креветки. Перед глазами Уильяма пробежала боком парочка крабов. Вдоль стены дома медленно опускались фиолетовый трубчатый червь и гидра.
Уильям задыхался, тонул. Он ухватился рукой за похожее на веер морское растение, вырвав его с корнем, — кружевные листья подводного обитателя рассыпались в розовую пыль, она блеснула в пробивающихся сквозь воду солнечных лучах и поплыла прочь медленно расплывающимся в течении облаком. Уильям забился, замахал руками, ударился кистью о стену дома, испугав маленьких жителей подводного мирка. Но уже через секунду, как это обычно бывает в снах, понял, что если захочет, то сможет дышать — в отличие от тупых крыс, которым не хватало сообразительности выдыхать из легких воду, он делал это без труда. Уильям расслабился и поплыл вперед, хватаясь за растения, дыша свободно, полной грудью. Срывающиеся с его губ дрожащие пузырьки воздуха медленно восходили к далекой поверхности океана.
Это очень удивило Уильяма, в особенности пузырьки. Но стоило ему подумать о них, как пузырьки начали исчезать сериями крошечных кристаллических взрывов, дробя подводный мир на части. Улитки-луны и бленнии, анемоны и крабы, лоторины и морские звезды — все это торопливо исчезало, выпрыгивало из бытия: Уильям, лишенный поддержки, начал медленно подниматься к свету. Уильям моргнул — он лежал на кушетке в гостиной своего дома. Над ним стоял Эдвард, раздраженно попыхивая трубкой.
Уильям, несколько удивленный тем, что его брюки сухие, поднялся и сел. Потом провел рукой по волосам.
— Который час? Долго я пробыл там?
— Сейчас шесть. Ты был без сознания минут пятнадцать. Фростикос уехал. Гила он с собой не забрал — я специально следил.
— У меня было удивительное видение, — мечтательно протянул Уильям. — Уверен — пророческое.
Он поднял руку, как будто ожидая возражений от своего шурина, который с сомнением относился к вещим снам и прочей мистике. Однако Эдвард, не настроенный спорить, промолчал.
— Эта землеройная машина… Как там ее называет Гил Пич?
— Подземный левиафан, если не ошибаюсь. Отдаленно это сооружение напоминает крокодила. Я видел ее своими глазами и думаю, что это всего лишь шутка. Пиньон напустил вокруг этого Левиафана туману, но сама идея совершенно невозможна с начала до конца: вечный двигатель, антиматерия, антигравитация. Все сфабриковано — сплошные выдумки. Полное сумасшествие. В той части, что касается Пиньона. Гила винить нельзя: он всего лишь мальчик. Но Пиньон определенно спятил. Лазарел тоже так думает.
Уильям внимательно посмотрел на шурина.
— Ты чем-то обеспокоен? — спросил он. — Ты что-нибудь видел недавно?
— Что я должен был видеть? — Эдвард нервно усмехнулся. — Ничего особенного. Я вытащил тебя из кустов. То, как ты потерял сознание, я заметил с грузовика. Ты упал и ударился головой о стену. Здорово меня напугал.
— Не я тебя так напугал, а что-то другое. Ты видел то же самое, что и я?
— Нет, — ответил Эдвард.
— Откуда ты знаешь? Ты ни черта не можешь знать о том, что видел я. Я все помню очень хорошо. То щупальце, которое мелькало у тебя перед лицом на собрании ньютонианцев, — не припоминаешь? Конечно, ты этого не забыл. Я был слишком занят садовником в то утро, когда ты рассказывал мне о своих видениях, но я все помню. А сегодня — ты видел новые щупальца? Признайся, Эдвард.
— Что-то вроде, — нехотя отозвался Эдвард, принимаясь уминать пальцем в трубке тлеющий табак. Вскрикнув от боли и удивления, он отдернул руку и раздраженно уставился на обожженный палец. — На мгновение мне показалось, что окружающий ландшафт сделался несколько… как бы это сказать… — Эдвард замолчал.
— Подводным? — напористо предположил Уильям.
— Правильно. Но это же глупость. Не понимаю, как со мной могло случиться такое.
— Я тоже ничего не понимаю. — Уильям запустил руку в карман и добыл оттуда кисет. — Я собираюсь опрокинуть стаканчик портвейна и покурить. Составишь мне компанию?
— Конечно, — ответил Эдвард.
— Мне многое становится теперь понятно, — начал Уильям, после того как они с Эдвардом расположились в креслах со стаканами портвейна. Эдвард мысленно поморщился, как он делал всегда при подобных заявлениях Уильяма. Однако на этот раз мысленная гримаса была не совсем искренней, поскольку Эдвард хорошо помнил, какой ему увиделась белая санитарная машина Фростикоса сквозь толстое стекло батисферы, куда он забрался, чтобы было удобнее следить за домом Пичей. В течение нескольких секунд вместо машины доктора Эдвард видел огромную рыбу или призрак рыбы, лениво плещущийся на поверхности темного моря. Он до сих пор не мог отогнать это видение. Все те десять минут, что он сидел внутри батисферы, ему периодически начинало мерещиться, будто он падает во тьму бездонного океанического провала, все быстрее и быстрее скользя в его невероятную глубину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51