Ее глаза открылись на мгновение, но новая волна боли почти сразу закрыла их.
— Что здесь произошло? — спросил Моргенс. Сюзанна могла только стонать, и доктор сердито повернулся к Рейчел и Элиспет. — Почему никто не сообщил мне, что эта бедная девочка готова родить ребенка?
— Мы не ждали этого раньше чем через два месяца, — мягко сказала Элиспет. — И удивлены не меньше вас, вы же знаете.
— И откуда мы знали, что вас заинтересует рождение ребенка у вдовы рыбака? — спросила Рейчел. Она тоже имела право сердиться. — И почему вы решили обсудить это сейчас?
Моргенс уставился на нее, потом дважды моргнул.
— Вы абсолютно правы, — произнес он и повернулся к кровати. — Я спасу ребенка, Сюзанна, — сказал он дрожащей женщине.
Она кивнула, потом закричала.
Это был тонкий, слабый писк, но это кричал живой ребенок. Моргенс протянул Элиспет крошечное, перемазанное кровью существо.
— Мальчик, — сказала она и снова занялась матерью. Сюзанна затихла и дышала спокойнее, но лицо ее было белым, как мрамор Хача.
— Я спас его, Сюзанна. Я должен был, — прошептал доктор. Уголки губ умирающей шевельнулись. Возможно это была улыбка.
— Я… знаю… — сказала она. Охрипший голос был еле слышен. — Если бы только… мой Эльференд… не… — напряжение оказалось слишком велико. Она замолчала. Элиспет наклонилась, чтобы показать ей ребенка, все еще соединенного с матерью кровавой пуповиной.
— Маленький, — улыбнулась старая женщина, — но это потому, что он слишком торопился появиться на свет. Как его зовут?
— Называйте… его… Сеоман… — прохрипела Сюзанна. — Это значит… «ожидание»… — Она повернулась к Моргенсу, пытаясь сказать что-то еще. Он наклонился к ней, белые волосы доктора касались ее белых как снег щек, но она уже не смогла произнести ни слова. Мгновение спустя ее темные глаза закатились так, что стали видны белки. Девушка, державшая ее за руку, начала всхлипывать.
Рейчел тоже почувствовала, что сейчас заплачет, поэтому она отвернулась и притворилась, что начинает уборку. Элиспет прервала последнюю связь ребеночка с его умершей матерью. От этих движений правая рука Сюзанны, запутавшаяся в волосах, освободилась и безжизненно упала на пол. При этом из сжатых пальцев выпало что-то блестящее и покатилось по полу, остановившись у ног доктора.
Уголком глаза Рейчел видела, что доктор поднял этот предмет. Маленькая вещица легко исчезла в сумке доктора.
Рейчел была обескуражена, но никто, кроме нее, как будто ничего не заметил. Она резко повернулась, но неизмеримая скорбь, отраженная на лице Моргенса, остановила ее прежде, чем она успела вымолвить хоть слово.
— Сеоман, — сказал доктор, подходя ближе. Глаза его странно потемнели, голос охрип. — Вы должны заботиться о нем, Рейчел. Его родители мертвы.
Легкий вздох. Рейчел опомнилась за минуту перед тем как упасть со стула.
Падать в обморок среди бела дня было глупо и стыдно. Но, конечно, это свидетельствует только о преступном пренебрежении к себе. А все ради того, чтобы справиться за трех девушек… и за Саймона.
Что ей было действительно необходимо, так это воздух. Ничего удивительного, что она начинает сдавать, еще и не то может случиться, если битых два часа размахивать метлой, стоя на стуле. Она должна выйти на минутку.
Видит Бог, у нее есть право на глоток свежего воздуха. Этот Саймон, такой испорченный мальчишка.
Они вырастили его, конечно. У Сюзанны нигде поблизости не было никакой родни, а об ее утонувшем муже, Эльференде, кажется вообще никто ничего не знал, так что мальчик остался при горничных. Рейчел делала вид, что крайне недовольна этим, на самом деле она скорее предала бы своего короля или оставила бы незастеленную постель, чем дала бы забрать у нее ребенка. Все жившие при дворе Джона получали имя, пришедшее с родины короля — Варинстена. Ближе всего к Сеоману был Саймон, так его и стали звать.
Рейчел медленно спускалась вниз по лестнице, чувствуя только легкую дрожь в ногах. Она жалела, что не взяла шаль потеплее, потому что уже начинало подмораживать. Дверь заскрипела, открываясь — тяжелая дверь, которую давно следовало бы смазать — и Рейчел вышла во внутренний дворик. Утреннее солнце едва высовывалось из-за крепостной стены, как ребенок, который подглядывает за взрослыми.
Она любила это место под каменным изгибом, соединявшим обеденный зал с центральной частью церкви. Маленький дворик в тени изгиба был полон соснами и вереском, росшим на зеленых холмах у их подножия. От одного края двора до другого легко можно было добросить камень. Глядя вверх, Рейчел могла различить силуэт шпиля Башни Зеленого ангела, сверкающего как слоновый бивень.
Было время, вспоминала Рейчел, задолго до того, как появился Саймон, когда она сама девчонкой гуляла в этом дворе. Как смеялись бы некоторые служанки, представив грозную Рейчел маленькой девочкой! Но что было, то было, а девочка превратилась в юную леди, на которую всякому приятно было взглянуть, и здесь нет ничего, кроме правды. Тогда здесь нежно шуршали парча и шелка, прогуливались смеющиеся леди и лорды с ястребами на руках, звучали веселые песни.
А Саймон конечно уверен, что знает все на свете: Бог просто создал молодых людей глупыми, и тут уж ничего не поделаешь. Девушки испортили бы его сверх всякой меры, если бы Рейчел не была настороже. Она прекрасно знала что к чему, а молодежь могла болтать между собой все, что угодно.
Все было по-другому когда-то, думала Рейчел. И пока она вспоминала, смолистый сосновый аромат разбередил ей сердце. Замок был таким чудесным, волнующим местом — высокие рыцари в перьях и сверкающей броне, прекрасные девушки в дивных одеждах, нежная музыка… о! и Поле турниров, все усыпанное словно драгоценными камнями разноцветными палатками. Теперь замок тихо спит и видит только сны, а башенными укреплениями повелевают соратники Рейчел — горничные и повара, сенешали и судомойки… Было и правда холодно. Рейчел наклонилась, стягивая шаль потуже, потом выпрямилась и застыла в удивлении.
Перед ней стоял Саймон, руки которого были спрятаны за спину. Как ему удалось подкрасться к ней незаметно? И откуда эта идиотская улыбка? Рейчел почувствовала, как сила праведного гнева возвращается к ней. Его рубашка — чистая часом раньше — была теперь черной от грязи и порванной в нескольких местах — так же, впрочем, как и штаны.
— Благословенная святая Риаппа, спаси меня! — пронзительно закричала Рейчел. — Что ты наделал, ты, глупый мальчишка?!
Риаппа была эйдонитка, женщина из Наббана, которая умерла с именем Бога на устах, после того как была неоднократно изнасилована пиратами. Она пользовалась большой популярностью среди прислуги.
— Смотри, что у меня есть, Рейчел, — сказал Саймон, протягивая ей нескладное клочковатое сооружение из соломы: птичье гнездо. Из него доносилось слабое щебетание. — Я нашел его под башней Хьелдина! Его наверное сдул ветер. Трое еще живы, и я хочу их вырастить.
— Ты вовсе рехнулся, — Рейчел подняла метлу, как карающую молнию Господа, напрочь уничтожившую всех насильников Риаппы. — Ты так же будешь кормить этих тварей, как я поплыву в Пирдруин. Мерзкие животные будут повсюду летать, забираться людям в волосы! И посмотри на свою одежду! Ты знаешь, сколько времени Сарре придется это штопать? — Метла раскачивалась в воздухе.
Саймон опустил глаза. Конечно, гнездо он нашел не внизу: это было то самое, что он приметил в саду. Оно действительно накренилось от ветра, и Саймону пришлось влезть на святочный дуб, чтобы спасти его. В восторге оттого, что у него теперь будут собственные птенцы, он совершенно не подумал о том, какую работу он задаст Сарре, тихой, некрасивой девушке, которая занималась починкой одежды. Саймон приуныл.
— Но, Рейчел, я не забыл собрать рогоз! — Осторожно удерживая в равновесии гнездо, он вытащил из-под камзола тощую связку тростника.
Лицо Рейчел помягчело, но выговор продолжался:
— Ты просто ни о чем не думаешь, Саймон, ни о чем, как будто маленький ребенок. Если что-то сломано или какое-то дело не сделано вовремя, кто-то должен отвечать за это. Такова уж жизнь. Я знаю, что ты никогда не хочешь ничего дурного, но, во имя нашей Госпожи, как ты можешь вести себя так глупо?
Саймон осторожно поднял глаза. Хотя на его лице все еще было достаточно огорчения и раскаяния, Рейчел с ее всепроникающим взглядом василиска ясно видела, что он считает, что худшее уже позади. Ее брови снова нахмурились.
— Прости, Рейчел, правда, я больше не… — говорил он, но Рейчел ткнула его в плечо метлой.
— Эту песню про прости ты не начинай, парень! Просто отнеси этих птенцов туда, откуда взял. Тут не будет никаких летучих тварей, понимаешь?
— Но, Рейчел, я могу держать их в клетке! Я построю прочную клетку…
— Нет, нет и нет! Возьми их и отдай своему никчемному доктору, если хочешь, но не смей приносить их сюда. Нечего тебе беспокоить честных людей, которым надо работать.
Саймон потащился прочь, бережно держа в руках драгоценное гнездо. Что-то он не рассчитал: ведь Рейчел почти сдалась… но какой же она все-таки твердый орешек!
— Саймон! — позвала она. Мальчик стремительно обернулся.
— Я могу их оставить?
— Конечно, нет. Не будь простаком. — Она замолчала, не сводя с него испытующего взгляда. Саймон ждал. Затянувшаяся тишина начала тяготить его.
— Иди и поработай для доктора, мой мальчик, — сказала она наконец. — Может быть, он сможет втиснуть в твою сумасбродную голову хоть немного здравого смысла. Я сдаюсь. — Она сверкнула глазами. — Слушай, что тебе говорят, и не забудь поблагодарить его. Ты должен стараться. Это твой последний шанс. Ты понял?
— Да, конечно, — сказал он радостно.
— Ты не избавился от меня так легко. Возвращайся к обеду.
— Да, мэм. — Саймон повернулся было, чтобы идти, но неожиданно остановился. — Рейчел? Спасибо!
Рейчел неодобрительно фыркнула и пошла назад, к ступенькам обеденного зала.
Саймон удивился тому, сколько хвойных иголок прицепилось к ее шали.
Легкая снежная сеть начала опускаться на Хейхолт из низких стальных облаков. Погода переменилась. Саймон знал, что холод теперь продержится до самого Сретения. Чтобы не нести птенцов через ветреный двор, Саймон решил проскочить через церковь и продолжить путь по западной стене внутреннего двора.
Утренние молитвы закончились часа два тому назад, и церковь уже должна опустеть. Отец Дреозан мог бы не очень-то благосклонно отнестись к тому, что Саймон святотатственными сапогами протопает через его владение, но в это время он наверняка наслаждается обильной утренней трапезой и угрожающе бурчит по поводу качества масла и консистенции хлебно-медового пудинга.
Преодолев две дюжины ступенек, Саймон добрался до боковой двери церкви.
Снегопад усиливался, серый камень церкви был испещрен мокрыми следами растаявших снежинок. Дверь распахнулась на удивление бесшумно.
Чтобы не оставлять улик в виде мокрых следов на полу, он раздвинул фиолетовые занавеси в задней части холла и поднялся на хоры по узкой каменной лестнице.
Загроможденные, душные хоры, которые в начале лета становились источником невыносимых страданий, сейчас были теплыми и уютными. Пол усыпали остатки монашеского быта — скорлупки орехов, яблочная кожура, мелкие кусочки черепицы, которые использовались для записок — жалкого средства нарушения обета молчания.
Все это походило скорее на клетку обезьян или ярмарочных медведей, чем на место, куда божьи люди приходят вознести хвалу Господу. Саймон слегка улыбался, тихо продолжая свой путь среди всяческих мелочей, разбросанных по полу, — пряжек, лоскутков ткани, рассохшихся деревянных стульев. Почему-то приятно было сознавать, что эти суровые бритоголовые люди могут быть непослушными, вроде ватаги деревенских мальчишек.
Вдруг до Саймона донесся звук голосов. С сильно бьющимся сердцем он отшатнулся к занавесям, прикрывающим заднюю часть хоров, уткнулся носом в пыльную ткань и затаил дыхание. Если это отец Дреозан или пономарь Барнаба, ему не удастся проскользнуть незамеченным в дальнюю дверь. В случае, если это так, придется выбираться отсюда тем же путем, каким он пришел, и подвергнуть птенцов опасности простудиться.
Сжавшись в комок, тихий как мышь, Саймон старался определить местонахождение говоривших. Ему казалось, что говорят двое, но мешали птенцы, тихо попискивающие в его руках. Саймон придержал гнездо локтем, стянул шапку — не хватало только, чтобы отец Дреозан застиг его в церкви в шапке — и накрыл ею гнездо. Птенцы моментально замолчали, понимая, что наступила ночь. Осторожно раздвинув дрожащими руками края занавески, мальчик вскинул голову и прислушался — голоса раздавались как будто из придела главного алтаря. Их тон казался невозмутимым — его не заметили.
Горели всего несколько фонарей. Огромный купол церкви был почти полностью скрыт тенью, высокие окна, словно плывущие по ночному небу, казались светлыми отверстиями, через которые можно увидеть рай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124