Необходимые прививки мне сделали в медпункте на Терминале Лагуны. В прежние времена я бы пополнил там запас антиаллергенов, но месяц назад фаонские эскулапы обработали меня так, что на других планетах я теперь чихаю только в переносном смысле. Пока впередистоящий пассажир доказывал стюарду, что прививки, которые он сделал год назад, все еще действенны, я рассматривал в иллюминатор необычный челнок. У него было низкое оперение, тонкий разрез крыла и длинный острый нос. Кого он им собирается протыкать?
Планета надвигалась серым одеялом, которому давно пора в стирку. Мы пробили облака и оказались над океаном. Челнок быстро пикировал, перед самой водой он резко затормозил и вошел в воду без брызг. Такой посадки я еще не видел. Потом я узнал, что для входа в воду используются специальные газовые рассекатели; без них удар при вхождении был бы гораздо жестче — несмотря на острый нос и прочую обтекаемость. Мой сосед остался почему-то недоволен: — Им бы только рыбу глушить!
Рыб, тем не менее, я не увидел. Зато откуда-то из глубины возник огромный белый червь, никак не меньше полуметра в диаметре, в длину — метров пятнадцать; грациозно извиваясь, он поплыл бок о бок с нами. Когда впереди показался рассеянный свет подводных прожекторов, червь отстал. Я так и не понял, чего он добивался. Челнок замедлил ход, острый нос отошел вниз, открыв туповатое рыло стыковочного узла, предназначенного для подводной стыковки. Мы мягко ткнулись в широкий раструб, которым заканчивалась похожая на того червя, но более толстая и длинная труба; вдоль крутого шельфа она тянулась наверх, к скалистому берегу. Внутри трубы ползла движущаяся дорожка, ее так штормило из-за изгибов трубы, что я предпочел ехать верхом на рюкзаке, нежели держаться за поручни, которые почему-то не успевали повторять движения дорожки.
Дорожка вывела нас к лифтам. Служащие в синей униформе ненавязчиво следили, чтобы пассажиры не перегрузили технику. Подъем занял около минуты. Едва я подумал, где теперь Гроссман, как оказался с ним нос к носу. Убедившись, что это я (который тем временем убедился, что это он), Гроссман устремился через весь зал в одному ему известном направлении. Что я не должен отставать, подразумевалось само собой. Высмотреть моего преследователя в этой толчее было нереально. Под козырьком над входом в космопорт Гроссман остановился, проверяя, не улизнул ли я по дороге.
Дождь лил, как на третий день всемирного потопа. Косые струи воды заливали площадку под козырьком. Я с радостью подставил им лицо — такое удовольствие выпадает на Фаоне раз в два года. Не насытившись, я вышел из-под козырька и подошел к перилам заграждения. В сером провале ревели волны. К пресным дождевым каплям примешивались соленые океанские брызги, долетавшие сюда, на стометровую высоту. Гроссман встал позади меня.
— Ильинский, мы, между прочим, торопимся.
Молния, широкая, как приток Пирофлегетона, разорвала небо, и голос кибернетика потонул в раскатах грома. Его эхом в моих ушах зазвучал «Полет Валькирии», и я почувствовал себя готовым к подвигам, как никогда раньше. Всякий, кто когда-нибудь слышал Вагнера, догадался бы, что небо теперь за меня…
Черт, сразу вспомнились Греттины блондины.
Гроссман Вагнера не любил, поэтому малодушно суетился, опасаясь за судьбу предприятия.
— Пойдемте, нас ждут…
— Я слышал, у них птицы дышат жабрами.
— Но у вас-то их нет!
Никогда еще не видел его таким злым. Мы вернулись под козырек и пошли вдоль низкого бетонного здания космопорта. Оно находилось на скальном уступе, не обязательно естественного происхождения. Уступ был более-менее квадратным. Космопорт занимал узкое пространство у двух смежных сторон квадрата. С третьей стороны возвышалась отвесная скальная стена, с четвертой — ничего не было, кроме дождя, соленых брызг, рева океана и прелюдии к третьей части Лоэнгрина, ибо Валькирию я уносил с собой.
В зале, откуда шли эскалаторы к перронам подводного трамвая, Гроссман сказал:
— Вы должны меня понять. Завтра и послезавтра на Лагуне выходной, рабочий день у них сегодня короткий… Впрочем, я удивляюсь, что они вообще ходят на работу. Нам необходимо сегодня же выяснить, кому были проданы роботы, чтобы сразу после выходных начать действовать.
— В каком направлении.
— Это будет зависеть от специализации роботов.
— Вы уверены, что торговцы сообщат нам имена покупателей?
— Уверен. Мы с вами проводим маркетинговое исследование. Изучаем спрос на продукцию «Роботроникса». В «Кибертрейдинге» нас примут в надежде, что мы дадим им скидку на универсальных роботов нового поколения.
— Лучше бы на их родителей, — заметил я, — роботов нового поколения я еще не видел, поэтому могу попасть впросак.
— Они их тоже еще не видели. В любом случае, молчите и слушайте. Говорить буду я.
— Разговор записывать?
— Если не надеетесь на свою память.
В похожих трамваях я катался на Ундине. Но в тех не было невесомости. Тут она наступила через несколько секунд после старта: вагончик нырнул в трубу, уходившую вертикально под воду. Вес вернулся с некоторым избытком, однако вскоре достиг нормы — лагунской, конечно, нормы, но разница с Фаоном едва ощущалась.
— Забыл спросить, куда мы едем? — обратился я к Гроссману.
Он открыл карту и показал на ней два острова в пятидесяти километрах друг от друга. Мы мчались от меньшего острова к большему, их названия я не привожу, поскольку они нигде не понадобятся. Больший остров, который был размером с Сицилию, считался столичным, на нем расположены резиденция губернатора, правительственные учреждения и представительства инопланетных фирм.
Когда на Земле мне говорят, что небоскребы они строят, потому что не хватает места, мне становится смешно. На Земле попросту не представляют себе, что значит «не хватает места». Лагунцы же об этом предмете могут писать романы и слагать песни. И дело, конечно, не в недостатке общей площади островов — из них, если правильно уложить, вполне могла бы выйти Австралия, но кто бы взялся выкладывать этот паззл? В действительности, чтобы жить на лагунских скалах, нужно быть нечувствительным к острым предметам, как йог. Губернатору, как лицу наименее полезному на планете с населением всего семьсот тысяч, достался пик с набалдашником из граненого бетона. Правительство, чтобы его не замечали, расположилось в каньоне, и сквозь прозрачный пол первого этажа видна протока, причем, не речная, а океанская, поскольку рек как таковых на Лагуне нет, — все, что похоже на реку, является, на самом деле, частью океана. Пресная вода берется из опреснителей и с неба — дождевой воды, как мы видим, на Лагуне хватает с избытком. Самым крупным зданием на столичном острове является «Лагуна-Бизнес-Центр». Его усеченный конус — архитектурные излишества я сглаживаю ради наглядности — имеет циклопичесикие размеры, но полезный объем сильно потеснен скалой, на которую надето это ведро из стекла и стали. Мы вышли на станции, которая так и называлась: «ЛБЦ».
Я же предупреждал, что небо теперь за меня, а раз я работал вместе с Гроссманом, то и за нас обоих. Встреча с главой представительства «Кибертрейдинг», господином Шлиманом, увенчалась грандиозным успехом. Все сорок роботов были проданы одному покупателю, и его имя Шлиман не счел нужным скрывать. Пангалактический концерн «Деметра» строит на заселяемых планетах оранжереи и выращивает в них земные фрукты, но не какие попало — такие, как правило, не приживаются, — а специально выведенных для данной планеты сортов. На Фаоне «Деметра» — первый поставщик дынь размером с грецкий орех, яблок, которыми не соблазнилась бы ни одна Ева, и бананов — тех самых бананов, поев которых обезьяна решила изобрести микроволновку и стать, наконец, человеком. В общем, в «Деметре» работают ярые дарвинисты, и если бы не импортные поставки и перекрестное опыление, фаонцы куда-нибудь, да эволюционировали бы.
— По-моему, вы разочарованы, — сказал Гроссман, сам выглядевший ничуть не разочарованно.
— Угу. Я наделся, что роботы захватят оружейный завод или, на худой конец, энергостанцию.
— На Лагуне нет оружейных заводов, а энергостанции полностью автоматизированы, поэтому для их обслуживания нужны только люди.
— Вы сказали парадокс или мне показалось?
— Показалось. Эти роботы потому-то и называются универсальными, что предназначены для ручного труда — самого универсального на свете.
Шлиман дал нам адрес оранжереи: 10 градусов 15 минут южной широты, 40 градусов 32 минуты восточной долготы и название острова: «1015-4032-В». — Двойной, что ли… — удивился я.
— Тройной, — ответил Шлиман, — А, В и С — как звезды.
— Но острова не вращаются?
— Слава богу, только вместе с Лагуной.
Не следует думать, что мы зашли в «Кибертрейдинг», узнали про «Деметру» и ушли. Девяносто девять процентов времени было ухлопано на обсуждение каких-то торговых вопросов, не имевших никакого отношения к нашим задачам. Гроссман едва отвертелся от подписания какого-то соглашения о поставках. Если бы возникла угроза разоблачения, думаю, Гроссман подписал бы что угодно, — так высоко ставил он нашу миссию. Но разоблачения не предвиделось, поэтому Гроссман ограничился приглашением на деловой ужин. Кроме Шлимана, приглашение получил их главный бухгалтер. Этого было достаточно, чтобы я наотрез отказался составить им компанию: от накладных, прайс-листов и таможенных льгот мой разум начинает впадать в спячку, а спать за едой неприлично.
Выбор ресторана был за Шлиманом, и он предложил тот, что находился на верхнем этаже бизнес-центра.
— Кухня там отличная, — сказал он, — а вид на остров и океан вы запомните на всю жизнь.
Я посмотрел в окно. Стальные облака и океан, меж ними узкий серый просвет, служивший слабым диэлектриком. Но, похоже, гроза уходила, ибо просвет увеличивался на глазах.
Было решено, что они встретятся через час, поскольку Гроссман хотел сначала заехать в гостиницу, чтобы оставить вещи. Номера в «Рице» мы заказали заранее. Гроссман выбрал «Риц», потому что этот отель придерживается традиционных земных стандартов. Мне же было все равно, лишь бы присутствовала горячая вода и горничные не лазили по вещам. Понимая, что мои услуги будут отклонены, я, тем не менее, предложил Гроссману отвезти в отель его чемодан, а сам он пусть ест, пьет, высчитывает сальдо и наслаждается видом из окон.
Гроссман посмотрел на меня, как на больного, но, заметив, что Шлиман порядком удивлен выражением его лица, расплылся в улыбке и сказал:
— О нет, не стоит утруждаться. Кроме прочего, я хотел переодеться.
Я задумался: что, если бы он согласился? Стал бы я обыскивать его вещи, включая небольшой обыск в памяти его планшета? Вопросы к самому себе хороши тем, что на них не обязательно отвечать.
Земные стандарты стали видны уже на подлете к отелю: он не громоздился на скале, не висел в воздухе и не был закопан под землю. Небольшое пятиэтажное здание с террасой и балконами. Флаер-такси высадил нас на террасе, робот с зонтиком проводил до дверей. Портье надувал щеки точно так, как это делают его коллеги во всех остальных «Рицах». Мы разошлись по номерам и встретились лишь на следующее утро.
17
Если на небесах ведется на меня досье, то там должно быть написано, что Федор Ильинский горит презрением к хрустальным бокалам и обшитым кружевом салфеткам, и что погнутые жалюзи он предпочитает атласным шторам с бахромой, а замызганный откидной стол — столику на низких ножках, поставив который на живот, можно без страха за шелковые простыни разгонять круассаном шоколадную пенку. В графе «что он ненавидит» перечислены: снобизм бронзовых канделябров, холуйство двуспальных полотенец, лицемерная услужливость золоченых ручек с внутренней стороны ванны. Кто-нибудь знает, полагается ли засовывать накрахмаленную салфетку за ворот футболки? В правилах этикета об этом ничего не сказано.
В восемь пятнадцать вечера, разглядывая на просвет чашку из тончайшего фарфора (что длилось недолго, ибо пожилой метрдотель решил, что я обнаружил там грязь, и приказал заменить ее другой), я вдруг подумал, а что плохого в том, чтобы есть из фарфоровой тарелки с рисунком в цветочек, а не из пластмассовой плоскодонки с симпатической надписью «Из меня еще никто не ел»? (В кем-то виденное «Ты у меня первая/первый» я не верю.) Под серебряный аккомпанемент столовых приборов арфистка в длинном черном платье наигрывала Сен-Санса, — но это за завтраком, а за ужином звучало фортепиано, роскошный белый «Бехстейн»; пианист беспечно ставил на него бокал с красным вином, играл он, по-моему, Шопена. Суп подавали в горшочках из Британского музея…
Черт, «в горшочках»! Еще вчера меня тошнило от уменьшительных суффиксов. Моя душа повторяла путь лангобарда Дроктульфта, предавшего своих соплеменников у стен прекрасной, но осажденной Ровенны. Чтобы остановить душу и вернуть себе самоуважение, я сунул в карман чайную ложку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Планета надвигалась серым одеялом, которому давно пора в стирку. Мы пробили облака и оказались над океаном. Челнок быстро пикировал, перед самой водой он резко затормозил и вошел в воду без брызг. Такой посадки я еще не видел. Потом я узнал, что для входа в воду используются специальные газовые рассекатели; без них удар при вхождении был бы гораздо жестче — несмотря на острый нос и прочую обтекаемость. Мой сосед остался почему-то недоволен: — Им бы только рыбу глушить!
Рыб, тем не менее, я не увидел. Зато откуда-то из глубины возник огромный белый червь, никак не меньше полуметра в диаметре, в длину — метров пятнадцать; грациозно извиваясь, он поплыл бок о бок с нами. Когда впереди показался рассеянный свет подводных прожекторов, червь отстал. Я так и не понял, чего он добивался. Челнок замедлил ход, острый нос отошел вниз, открыв туповатое рыло стыковочного узла, предназначенного для подводной стыковки. Мы мягко ткнулись в широкий раструб, которым заканчивалась похожая на того червя, но более толстая и длинная труба; вдоль крутого шельфа она тянулась наверх, к скалистому берегу. Внутри трубы ползла движущаяся дорожка, ее так штормило из-за изгибов трубы, что я предпочел ехать верхом на рюкзаке, нежели держаться за поручни, которые почему-то не успевали повторять движения дорожки.
Дорожка вывела нас к лифтам. Служащие в синей униформе ненавязчиво следили, чтобы пассажиры не перегрузили технику. Подъем занял около минуты. Едва я подумал, где теперь Гроссман, как оказался с ним нос к носу. Убедившись, что это я (который тем временем убедился, что это он), Гроссман устремился через весь зал в одному ему известном направлении. Что я не должен отставать, подразумевалось само собой. Высмотреть моего преследователя в этой толчее было нереально. Под козырьком над входом в космопорт Гроссман остановился, проверяя, не улизнул ли я по дороге.
Дождь лил, как на третий день всемирного потопа. Косые струи воды заливали площадку под козырьком. Я с радостью подставил им лицо — такое удовольствие выпадает на Фаоне раз в два года. Не насытившись, я вышел из-под козырька и подошел к перилам заграждения. В сером провале ревели волны. К пресным дождевым каплям примешивались соленые океанские брызги, долетавшие сюда, на стометровую высоту. Гроссман встал позади меня.
— Ильинский, мы, между прочим, торопимся.
Молния, широкая, как приток Пирофлегетона, разорвала небо, и голос кибернетика потонул в раскатах грома. Его эхом в моих ушах зазвучал «Полет Валькирии», и я почувствовал себя готовым к подвигам, как никогда раньше. Всякий, кто когда-нибудь слышал Вагнера, догадался бы, что небо теперь за меня…
Черт, сразу вспомнились Греттины блондины.
Гроссман Вагнера не любил, поэтому малодушно суетился, опасаясь за судьбу предприятия.
— Пойдемте, нас ждут…
— Я слышал, у них птицы дышат жабрами.
— Но у вас-то их нет!
Никогда еще не видел его таким злым. Мы вернулись под козырек и пошли вдоль низкого бетонного здания космопорта. Оно находилось на скальном уступе, не обязательно естественного происхождения. Уступ был более-менее квадратным. Космопорт занимал узкое пространство у двух смежных сторон квадрата. С третьей стороны возвышалась отвесная скальная стена, с четвертой — ничего не было, кроме дождя, соленых брызг, рева океана и прелюдии к третьей части Лоэнгрина, ибо Валькирию я уносил с собой.
В зале, откуда шли эскалаторы к перронам подводного трамвая, Гроссман сказал:
— Вы должны меня понять. Завтра и послезавтра на Лагуне выходной, рабочий день у них сегодня короткий… Впрочем, я удивляюсь, что они вообще ходят на работу. Нам необходимо сегодня же выяснить, кому были проданы роботы, чтобы сразу после выходных начать действовать.
— В каком направлении.
— Это будет зависеть от специализации роботов.
— Вы уверены, что торговцы сообщат нам имена покупателей?
— Уверен. Мы с вами проводим маркетинговое исследование. Изучаем спрос на продукцию «Роботроникса». В «Кибертрейдинге» нас примут в надежде, что мы дадим им скидку на универсальных роботов нового поколения.
— Лучше бы на их родителей, — заметил я, — роботов нового поколения я еще не видел, поэтому могу попасть впросак.
— Они их тоже еще не видели. В любом случае, молчите и слушайте. Говорить буду я.
— Разговор записывать?
— Если не надеетесь на свою память.
В похожих трамваях я катался на Ундине. Но в тех не было невесомости. Тут она наступила через несколько секунд после старта: вагончик нырнул в трубу, уходившую вертикально под воду. Вес вернулся с некоторым избытком, однако вскоре достиг нормы — лагунской, конечно, нормы, но разница с Фаоном едва ощущалась.
— Забыл спросить, куда мы едем? — обратился я к Гроссману.
Он открыл карту и показал на ней два острова в пятидесяти километрах друг от друга. Мы мчались от меньшего острова к большему, их названия я не привожу, поскольку они нигде не понадобятся. Больший остров, который был размером с Сицилию, считался столичным, на нем расположены резиденция губернатора, правительственные учреждения и представительства инопланетных фирм.
Когда на Земле мне говорят, что небоскребы они строят, потому что не хватает места, мне становится смешно. На Земле попросту не представляют себе, что значит «не хватает места». Лагунцы же об этом предмете могут писать романы и слагать песни. И дело, конечно, не в недостатке общей площади островов — из них, если правильно уложить, вполне могла бы выйти Австралия, но кто бы взялся выкладывать этот паззл? В действительности, чтобы жить на лагунских скалах, нужно быть нечувствительным к острым предметам, как йог. Губернатору, как лицу наименее полезному на планете с населением всего семьсот тысяч, достался пик с набалдашником из граненого бетона. Правительство, чтобы его не замечали, расположилось в каньоне, и сквозь прозрачный пол первого этажа видна протока, причем, не речная, а океанская, поскольку рек как таковых на Лагуне нет, — все, что похоже на реку, является, на самом деле, частью океана. Пресная вода берется из опреснителей и с неба — дождевой воды, как мы видим, на Лагуне хватает с избытком. Самым крупным зданием на столичном острове является «Лагуна-Бизнес-Центр». Его усеченный конус — архитектурные излишества я сглаживаю ради наглядности — имеет циклопичесикие размеры, но полезный объем сильно потеснен скалой, на которую надето это ведро из стекла и стали. Мы вышли на станции, которая так и называлась: «ЛБЦ».
Я же предупреждал, что небо теперь за меня, а раз я работал вместе с Гроссманом, то и за нас обоих. Встреча с главой представительства «Кибертрейдинг», господином Шлиманом, увенчалась грандиозным успехом. Все сорок роботов были проданы одному покупателю, и его имя Шлиман не счел нужным скрывать. Пангалактический концерн «Деметра» строит на заселяемых планетах оранжереи и выращивает в них земные фрукты, но не какие попало — такие, как правило, не приживаются, — а специально выведенных для данной планеты сортов. На Фаоне «Деметра» — первый поставщик дынь размером с грецкий орех, яблок, которыми не соблазнилась бы ни одна Ева, и бананов — тех самых бананов, поев которых обезьяна решила изобрести микроволновку и стать, наконец, человеком. В общем, в «Деметре» работают ярые дарвинисты, и если бы не импортные поставки и перекрестное опыление, фаонцы куда-нибудь, да эволюционировали бы.
— По-моему, вы разочарованы, — сказал Гроссман, сам выглядевший ничуть не разочарованно.
— Угу. Я наделся, что роботы захватят оружейный завод или, на худой конец, энергостанцию.
— На Лагуне нет оружейных заводов, а энергостанции полностью автоматизированы, поэтому для их обслуживания нужны только люди.
— Вы сказали парадокс или мне показалось?
— Показалось. Эти роботы потому-то и называются универсальными, что предназначены для ручного труда — самого универсального на свете.
Шлиман дал нам адрес оранжереи: 10 градусов 15 минут южной широты, 40 градусов 32 минуты восточной долготы и название острова: «1015-4032-В». — Двойной, что ли… — удивился я.
— Тройной, — ответил Шлиман, — А, В и С — как звезды.
— Но острова не вращаются?
— Слава богу, только вместе с Лагуной.
Не следует думать, что мы зашли в «Кибертрейдинг», узнали про «Деметру» и ушли. Девяносто девять процентов времени было ухлопано на обсуждение каких-то торговых вопросов, не имевших никакого отношения к нашим задачам. Гроссман едва отвертелся от подписания какого-то соглашения о поставках. Если бы возникла угроза разоблачения, думаю, Гроссман подписал бы что угодно, — так высоко ставил он нашу миссию. Но разоблачения не предвиделось, поэтому Гроссман ограничился приглашением на деловой ужин. Кроме Шлимана, приглашение получил их главный бухгалтер. Этого было достаточно, чтобы я наотрез отказался составить им компанию: от накладных, прайс-листов и таможенных льгот мой разум начинает впадать в спячку, а спать за едой неприлично.
Выбор ресторана был за Шлиманом, и он предложил тот, что находился на верхнем этаже бизнес-центра.
— Кухня там отличная, — сказал он, — а вид на остров и океан вы запомните на всю жизнь.
Я посмотрел в окно. Стальные облака и океан, меж ними узкий серый просвет, служивший слабым диэлектриком. Но, похоже, гроза уходила, ибо просвет увеличивался на глазах.
Было решено, что они встретятся через час, поскольку Гроссман хотел сначала заехать в гостиницу, чтобы оставить вещи. Номера в «Рице» мы заказали заранее. Гроссман выбрал «Риц», потому что этот отель придерживается традиционных земных стандартов. Мне же было все равно, лишь бы присутствовала горячая вода и горничные не лазили по вещам. Понимая, что мои услуги будут отклонены, я, тем не менее, предложил Гроссману отвезти в отель его чемодан, а сам он пусть ест, пьет, высчитывает сальдо и наслаждается видом из окон.
Гроссман посмотрел на меня, как на больного, но, заметив, что Шлиман порядком удивлен выражением его лица, расплылся в улыбке и сказал:
— О нет, не стоит утруждаться. Кроме прочего, я хотел переодеться.
Я задумался: что, если бы он согласился? Стал бы я обыскивать его вещи, включая небольшой обыск в памяти его планшета? Вопросы к самому себе хороши тем, что на них не обязательно отвечать.
Земные стандарты стали видны уже на подлете к отелю: он не громоздился на скале, не висел в воздухе и не был закопан под землю. Небольшое пятиэтажное здание с террасой и балконами. Флаер-такси высадил нас на террасе, робот с зонтиком проводил до дверей. Портье надувал щеки точно так, как это делают его коллеги во всех остальных «Рицах». Мы разошлись по номерам и встретились лишь на следующее утро.
17
Если на небесах ведется на меня досье, то там должно быть написано, что Федор Ильинский горит презрением к хрустальным бокалам и обшитым кружевом салфеткам, и что погнутые жалюзи он предпочитает атласным шторам с бахромой, а замызганный откидной стол — столику на низких ножках, поставив который на живот, можно без страха за шелковые простыни разгонять круассаном шоколадную пенку. В графе «что он ненавидит» перечислены: снобизм бронзовых канделябров, холуйство двуспальных полотенец, лицемерная услужливость золоченых ручек с внутренней стороны ванны. Кто-нибудь знает, полагается ли засовывать накрахмаленную салфетку за ворот футболки? В правилах этикета об этом ничего не сказано.
В восемь пятнадцать вечера, разглядывая на просвет чашку из тончайшего фарфора (что длилось недолго, ибо пожилой метрдотель решил, что я обнаружил там грязь, и приказал заменить ее другой), я вдруг подумал, а что плохого в том, чтобы есть из фарфоровой тарелки с рисунком в цветочек, а не из пластмассовой плоскодонки с симпатической надписью «Из меня еще никто не ел»? (В кем-то виденное «Ты у меня первая/первый» я не верю.) Под серебряный аккомпанемент столовых приборов арфистка в длинном черном платье наигрывала Сен-Санса, — но это за завтраком, а за ужином звучало фортепиано, роскошный белый «Бехстейн»; пианист беспечно ставил на него бокал с красным вином, играл он, по-моему, Шопена. Суп подавали в горшочках из Британского музея…
Черт, «в горшочках»! Еще вчера меня тошнило от уменьшительных суффиксов. Моя душа повторяла путь лангобарда Дроктульфта, предавшего своих соплеменников у стен прекрасной, но осажденной Ровенны. Чтобы остановить душу и вернуть себе самоуважение, я сунул в карман чайную ложку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62