Или работала, пока ты не вылетел из гнезда.
Барри только ухмыльнулся.
— Знали бы вы, как мало это меня интересует.
— Я тебе не верю.
— Вам меня не понять.
— Возможно.
Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды из-под крана.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказал Барри.
— Какой еще вопрос?
— Каково быть тем, кем вы есть?
— Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не знаю.
— Вы жопа, — сказал Барри. — Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы представляете Справедливость, или Истину, или еще что.
Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.
— Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые, звонкие слова.
Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками — пустая трата времени. Да и не только перед ними.
И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.
— Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя совершенно разными вещами.
Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:
— Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя совершенно разными вещами.
— А я могу сказать вам, — подхватил второй, — что Любовь и Деньги — шесть совершенно разных вещей.
— В другой раз, — сказал я. — У меня нет настроения.
Я поставил стакан на стол и направился к двери.
— А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно разными вещами, — заявил за моей спиной Барри.
23
Мне раньше приходилось пару раз бывать в «Капризной Музе» в качестве посетителя — они поздно закрывались, и я пользовался этим, и еще пару раз я бывал там по работе, следя за какими-то алкашами. Я даже знал о существовании задней комнаты, но сам туда никогда не заглядывал. Имя
Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был уверен, что они уже открыты.
Они уже открылись. Входить в «Музу» со стоянки — все равно что попадать в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова, хотя ясно, что последней рюмки в «Музе» не бывает. Вернее, бывает, но не одна.
Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но здесь, в «Капризной Музе», тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов больше, чем следовало.
Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы их как должное, если бы я не поманил его пальцем.
Он наклонился ко мне.
— Я хочу поговорить с Оверхольтом.
— Он, может, и не пришел еще. — Он говорил так быстро, словно ответ был заготовлен у него заранее.
Я вынул одну из рваных сотенных, заполнявших теперь мой карман. Он принял ее за целую и не замечал этого, пока не взял в руки, тогда снова повел бровью.
— Я склею ее после того, как поговорю с Оверхольтом, — пояснил я. -
Будет как новенькая.
— Бог с ней, с новой, — сказал он. — И так сойдет. — Он повел глазами в сторону двери в задней стене.
— Спасибо.
— Не благодарите меня.
Он забрал у меня стакан, отнес его к шеренге бутылок у зеркала и принес обратно полным.
— Главное, платите больше за питье, вот и все.
Я взял стакан и прошел в дверь. Всю комнату занимал бильярдный стол — стены подходили к нему с трех сторон так близко, что это, должно быть, мешало прицеливаться кием. С четвертой стороны уходил вглубь темный коридор. Единственная лампочка свисала на проводе с потолка чуть выше шаров — неверное движение кием, и вы разобьете ее. У стола стояли двое, большой парень и маленький парень, и изучали стол, облокотясь на кии. Я закрыл за собой дверь и поставил стакан на сукно.
Когда большой парень посмотрел на меня, я уже знал, что мне нужен маленький. У некоторых людей все написано на лице, так вот у большого было явно написано что-то не то.
Впрочем, он не был лишен изящества. Он сделал шаг, снял стакан со стола и сунул его мне в руку. Потом пробил. Удар был неплох, и мы с Оверхольтом молча стояли и смотрели, как он один за другим заколачивает шары. Пару раз он задел кием о стену, но это ему не мешало. Он только поднимал конец кия выше и бил так же точно.
Когда он наконец промазал, он только хмыкнул. Конец кия снова уперся в пол, и он принялся ждать. Мгновение мне казалось, что придется ждать конца игры. Потом Оверхольт заговорил.
— Дверь в сортир с другой стороны.
— Я ищу парня по имени Оверхольт, — сказал я.
Оверхольт чуть заметно улыбнулся. Его губы потрескались, словно он слишком часто облизывал их. Он пригладил рукой волосы и снова взялся за кий.
— Ну я буду Оверхольт, — ответил он.
— Хорошо, — продолжал я. — Мне говорили, что вы можете дать мне такие вещи, каких не даст больше никто. — Я понятия не имел, о чем говорю.
— Случается, — произнес он.
Звучало это так, словно он признается в привычке, от которой не может отделаться.
— Плачу за то, чтобы это случилось сейчас.
— Попробуем. — Он окинул меня взглядом. — Мне надо знать ваше имя, и как вы узнали мое. Мне надо посмотреть на вашу карточку.
Мне было не до шуток. Я мог надеяться только, что он не знает моего имени от Фонеблюма. Я подержал карточку под лампой, стараясь не задеть шары.
— Я встречался с парнем по имени Фонеблюм, — сказал я. — Он советовал мне обратиться к вам.
Оверхольт нагнулся и прочитал мою фамилию.
— Толстый такой мужик, — пояснил я. — Никакого подвоха.
Оверхольт мрачно улыбнулся и спрятал мою карточку к себе в карман. Я приготовился делать ноги. Если бы понадобилось, я удрал бы и без карточки.
Все равно на ней оставалось только двадцать пять единиц.
— Большой и толстый, это так, — кивнул Оверхольт. — Жаль, что он редко теперь выезжает.
Последовала минутная пауза. Я разглядывал Оверхольта так внимательно, как только мог, не давая ему понять этого.
Он похлопал себя по карману с моей карточкой.
— Не беспокойтесь, — сказал он. — Получите назад в лучшем виде. Простая предосторожность.
Я понял, что задержал дыхание и медленно выдохнул.
— Еще он говорил, что вы можете помочь мне достать немного Вычистителя.
Он покосился на большого парня. Я тоже посмотрел, хотя смотреть было особенно не на что. Потом он снова посмотрел на меня, и в первый раз наши глаза встретились.
— Бывает иногда, — сказал он.
— Мне он нужен.
— Вам бы не стоило употреблять его. Это плохой порошок, — почти искренняя забота.
— Это мое дело. Я хочу достать его.
Он вздохнул.
— Это будет стоить пять сотен.
Я усмехнулся про себя. От денег, что Энгьюин дал мне в баре
«Вистамонта», осталось ровно столько. Было бы забавно потратить их на зелье, которое я совсем недавно высыпал в грязь на дороге. Цена меня не смущала — может статься, за эти деньги я получу больше, чем просто зелье.
Впрочем, узнать это, не потратив денег, я не мог.
И что я буду делать с новым пакетом Вычистителя? Может, созрею до того, что попробую его.
— Нет проблем, — услышал я свой голос.
— О'кей, — сказал он. — Пошли наверх. Я позвоню.
Он передал кий здоровяку, который не выказал особого огорчения. Он выигрывал, однако таких побед у него осталось в прошлом не счесть, а в будущем ждало еще больше. Дела важнее.
— Ступайте за мной, — сказал Оверхольт и нырнул в темный коридор за столом.
Я шел следом, и он провел меня по короткому маршу наверх, в маленькую курительную с телевизором и парой кресел. Он предложил мне сесть, и я опустился в кресло.
— Деньги, — сказал он.
Я достал их. Он сосчитал и кивнул.
Я чувствовал себя все более и более глупо. Я так и не узнал ничего. Я пытался придумать способ выторговать за свои пять сотен что-то еще, но в голову ничего не шло. До сих пор я получал подтверждение теорий, которые почти ничего мне не давали. Я зря терял время.
Я как раз собирался устроить сцену и потребовать свои деньги и карту, но тут Оверхольт снова заговорил.
— Она вон там. — Он указал пальцем. — Если вам понравится, есть и еще.
Я не хотел, чтобы Оверхольт заметил мое замешательство, но, боюсь, оно все-таки проявилось на моем лице.
— Денни говорил вам?..
— Да, — заверил я его. — Денни мне говорил.
Я встал и вошел в дверь.
Я оказался в спальне. Освещение было неярким, но достаточным, чтобы я разглядел сгнившие обои на стенах. В комнате пахло гнилью, и я решил, что где-то в стене, наверное, лопнула труба. Девушка была совершенно раздета.
Она лежала на кровати, и, когда я вошел, она повернулась, и улыбнулась мне, и поманила белыми руками. Она была симпатичная, но что-то в ее движениях настораживало. Я закрыл дверь, подошел к кровати и позволил ей обнять меня.
Я осторожно повернул ее голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. Ее губы улыбались, но глаза оставались пусты. Они смотрели на меня, но видели что-то совсем другое. Я ждал, но она не меняла настройку. Она смотрела сквозь меня. И когда я провел рукой по ее затылку, я понял почему.
Под гривой волос прятался блок раба, маленький пластиковый шар, выходящие из него проволочки скрывались в черепе. Вряд ли ей было больно, когда я прикоснулся к блоку, но стоило ей понять, что ее тело не интересует меня, как руки ее бессильно упали на простыню. Происходящее доходило до нее, до какого-то оперативного центра ее сознания, но замедленно. Учитывая то, чем она занималась здесь, и то, где она вообще находилась, это, возможно, было и к лучшему.
Я толкнул ее обратно на кровать. Все, чего я хотел, это отделаться от нее, но чуть перестарался, и она взвизгнула. Это пробудило во мне старые воспоминания, что-то горькое и нежелательное, что — я надеялся — давным-давно забыто. Наверное, процесс толкания обнаженных женщин на кровать всегда содержит в себе элемент секса, как бы ты ни толкал ее: игриво, враждебно или как-то еще.
Я поднялся с кровати. Сквозь омерзение я начал наконец различать некоторую логику происходящего. Упоминания Фонеблюма насчет невольничьих лагерей целиком вписывались в нее, и теперь я понимал, зачем ему необходимо поддерживать отношения с Отделом. Его извещали каждый раз, когда замораживалось симпатичное тело. Девушка на кровати наглядно демонстрировала, как все это действует. И я мог представить себе дюжину малоприятных поводов, зачем Фонеблюму могут потребоваться услуги врача или даже двух врачей.
Я открыл дверь и вышел к поджидавшему меня Оверхольту. Он вопросительно, почти сочувственно посмотрел на меня.
— Что-то не так?
— Нет, — ответил я. — Все в порядке.
— У нас тут есть все. Мужчины, женщины, групповуха. Любой возраст на ваш выбор. Не стесняйтесь.
— Идет.
— Мы всегда здесь.
Он заботливо нахмурил брови. Я был тронут.
— О'кей, — сказал он, помолчав. — Держите. — Он протянул мне конверт, слишком тонкий, чтобы в нем лежало зелье. — Отнесите это в порошечню на углу Телеграф-авеню и Пятьдесят девятой. Они дадут вам все, что нужно.
Я убрал конверт в карман.
— Мы не держим порошки здесь, — объяснил он. Наконец-то он разговорился. — Слишком опасно. Это только филиал.
— Ясно.
— О'кей.
Он обошел вокруг маленького столика с телефоном. Похоже, он был разочарован отсутствием моего интереса к девушке или разговору.
Он протянул мне мою карточку.
— Мы проверили ее нашим декодером. Двадцать пять. Да, негусто. Я мог бы помочь вам…
— Нет, — ответил я. — Спасибо, не надо. Это не поможет. Я под колпаком у Отдела. Они заметят.
Он широко улыбнулся, словно уличный торговец, расхваливающий свой товар.
— Вы не поняли, мистер Меткалф. Мы продаем карму только высшего качества. Отделу она не по зубам. Запись на внутренний слой. — Он помолчал. — И в конце концов у вас еще остался здесь неиспользованный кредит.
Иррациональная часть моего сознания, все еще трепетавшая при мысли о том, как мало кармы у меня осталось, заставила меня задержаться и обдумать это предложение. Однако мне не потребовалось долго размышлять, чтобы понять, что разницы не будет. Оверхольт не знал, кто я, иначе не стал бы предлагать мне этого.
— Право же, спасибо, — произнес я, стараясь говорить по возможности искренним тоном. — В моем случае это не сработает.
— О'кей, — повторил он, разведя руками.
Я забрал карточку.
Я оставил его за телефоном и вышел. Оставшись на лестнице один, я остановился, прислонился к стене и перевел дыхание. Фокус с девицей меня потряс. Мне было проще думать о всех тех дюжинах или сотнях людей, которых
Фонеблюм извлек из морозильника, чем вспомнить пустой взгляд улыбающейся девушки в сырой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Барри только ухмыльнулся.
— Знали бы вы, как мало это меня интересует.
— Я тебе не верю.
— Вам меня не понять.
— Возможно.
Я подошел к кухонному блоку, нашел стеклянный стакан и налил воды из-под крана.
— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказал Барри.
— Какой еще вопрос?
— Каково быть тем, кем вы есть?
— Ты задавал его по-другому. Там присутствовали слова, которых я не знаю.
— Вы жопа, — сказал Барри. — Самая гнусная жопа. Вам кажется, что вы представляете Справедливость, или Истину, или еще что.
Прежде чем ответить, я сделал большой глоток воды. Он начинал действовать мне на нервы, пусть ему было всего три года.
— Истина и Справедливость. Не уверен, что ты вообще понимаешь, о чем говоришь. Для тебя это просто слова. Истина и Справедливость. Красивые, звонкие слова.
Я взял себя в руки. Распинаться перед башкунчиками — пустая трата времени. Да и не только перед ними.
И тут я совершил ошибку, решив дать им повод для размышления.
— Я могу сказать вам, что считаю Истину и Справедливость двумя совершенно разными вещами.
Один из стереопары пришел в восторг. Он повернулся ко второму:
— Я могу сказать тебе, что считаю Истину и Справедливость четырьмя совершенно разными вещами.
— А я могу сказать вам, — подхватил второй, — что Любовь и Деньги — шесть совершенно разных вещей.
— В другой раз, — сказал я. — У меня нет настроения.
Я поставил стакан на стол и направился к двери.
— А я скажу, что считаю Время и Настроение двенадцатью совершенно разными вещами, — заявил за моей спиной Барри.
23
Мне раньше приходилось пару раз бывать в «Капризной Музе» в качестве посетителя — они поздно закрывались, и я пользовался этим, и еще пару раз я бывал там по работе, следя за какими-то алкашами. Я даже знал о существовании задней комнаты, но сам туда никогда не заглядывал. Имя
Оверхольт было мне незнакомо. Я сел в машину и поехал туда, хотя не был уверен, что они уже открыты.
Они уже открылись. Входить в «Музу» со стоянки — все равно что попадать в маленькую машину времени, переносящую тебя из шести вечера в глубокую ночь. Парни за стойкой выглядели так, словно они набираются уже не один час, а на полу валялся ночной слой сигаретных бычков, размокавших в лужах пролитого виски и растаявшего льда. Музыкальный автомат выдавал заунывную песню, хорошо идущую под последнюю рюмку, когда весь бар подпевает слова, хотя ясно, что последней рюмки в «Музе» не бывает. Вернее, бывает, но не одна.
Я зашел и сел как можно ближе к задней двери. Барменом здесь был здоровяк, сам то и дело прикладывающийся к бутылке. Ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить мой заказ, и еще некоторое время, чтобы принести его мне. Я не обратил на это внимания. Мне стоило бы спешить, но здесь, в «Капризной Музе», тебя окутывал кокон безвременья. В самом деле кому нужна карма? Я осушил стакан и сунул под него на пятьдесят баксов больше, чем следовало.
Когда бармен увидел деньги, он повел бровью, но не сильно. Он взял бы их как должное, если бы я не поманил его пальцем.
Он наклонился ко мне.
— Я хочу поговорить с Оверхольтом.
— Он, может, и не пришел еще. — Он говорил так быстро, словно ответ был заготовлен у него заранее.
Я вынул одну из рваных сотенных, заполнявших теперь мой карман. Он принял ее за целую и не замечал этого, пока не взял в руки, тогда снова повел бровью.
— Я склею ее после того, как поговорю с Оверхольтом, — пояснил я. -
Будет как новенькая.
— Бог с ней, с новой, — сказал он. — И так сойдет. — Он повел глазами в сторону двери в задней стене.
— Спасибо.
— Не благодарите меня.
Он забрал у меня стакан, отнес его к шеренге бутылок у зеркала и принес обратно полным.
— Главное, платите больше за питье, вот и все.
Я взял стакан и прошел в дверь. Всю комнату занимал бильярдный стол — стены подходили к нему с трех сторон так близко, что это, должно быть, мешало прицеливаться кием. С четвертой стороны уходил вглубь темный коридор. Единственная лампочка свисала на проводе с потолка чуть выше шаров — неверное движение кием, и вы разобьете ее. У стола стояли двое, большой парень и маленький парень, и изучали стол, облокотясь на кии. Я закрыл за собой дверь и поставил стакан на сукно.
Когда большой парень посмотрел на меня, я уже знал, что мне нужен маленький. У некоторых людей все написано на лице, так вот у большого было явно написано что-то не то.
Впрочем, он не был лишен изящества. Он сделал шаг, снял стакан со стола и сунул его мне в руку. Потом пробил. Удар был неплох, и мы с Оверхольтом молча стояли и смотрели, как он один за другим заколачивает шары. Пару раз он задел кием о стену, но это ему не мешало. Он только поднимал конец кия выше и бил так же точно.
Когда он наконец промазал, он только хмыкнул. Конец кия снова уперся в пол, и он принялся ждать. Мгновение мне казалось, что придется ждать конца игры. Потом Оверхольт заговорил.
— Дверь в сортир с другой стороны.
— Я ищу парня по имени Оверхольт, — сказал я.
Оверхольт чуть заметно улыбнулся. Его губы потрескались, словно он слишком часто облизывал их. Он пригладил рукой волосы и снова взялся за кий.
— Ну я буду Оверхольт, — ответил он.
— Хорошо, — продолжал я. — Мне говорили, что вы можете дать мне такие вещи, каких не даст больше никто. — Я понятия не имел, о чем говорю.
— Случается, — произнес он.
Звучало это так, словно он признается в привычке, от которой не может отделаться.
— Плачу за то, чтобы это случилось сейчас.
— Попробуем. — Он окинул меня взглядом. — Мне надо знать ваше имя, и как вы узнали мое. Мне надо посмотреть на вашу карточку.
Мне было не до шуток. Я мог надеяться только, что он не знает моего имени от Фонеблюма. Я подержал карточку под лампой, стараясь не задеть шары.
— Я встречался с парнем по имени Фонеблюм, — сказал я. — Он советовал мне обратиться к вам.
Оверхольт нагнулся и прочитал мою фамилию.
— Толстый такой мужик, — пояснил я. — Никакого подвоха.
Оверхольт мрачно улыбнулся и спрятал мою карточку к себе в карман. Я приготовился делать ноги. Если бы понадобилось, я удрал бы и без карточки.
Все равно на ней оставалось только двадцать пять единиц.
— Большой и толстый, это так, — кивнул Оверхольт. — Жаль, что он редко теперь выезжает.
Последовала минутная пауза. Я разглядывал Оверхольта так внимательно, как только мог, не давая ему понять этого.
Он похлопал себя по карману с моей карточкой.
— Не беспокойтесь, — сказал он. — Получите назад в лучшем виде. Простая предосторожность.
Я понял, что задержал дыхание и медленно выдохнул.
— Еще он говорил, что вы можете помочь мне достать немного Вычистителя.
Он покосился на большого парня. Я тоже посмотрел, хотя смотреть было особенно не на что. Потом он снова посмотрел на меня, и в первый раз наши глаза встретились.
— Бывает иногда, — сказал он.
— Мне он нужен.
— Вам бы не стоило употреблять его. Это плохой порошок, — почти искренняя забота.
— Это мое дело. Я хочу достать его.
Он вздохнул.
— Это будет стоить пять сотен.
Я усмехнулся про себя. От денег, что Энгьюин дал мне в баре
«Вистамонта», осталось ровно столько. Было бы забавно потратить их на зелье, которое я совсем недавно высыпал в грязь на дороге. Цена меня не смущала — может статься, за эти деньги я получу больше, чем просто зелье.
Впрочем, узнать это, не потратив денег, я не мог.
И что я буду делать с новым пакетом Вычистителя? Может, созрею до того, что попробую его.
— Нет проблем, — услышал я свой голос.
— О'кей, — сказал он. — Пошли наверх. Я позвоню.
Он передал кий здоровяку, который не выказал особого огорчения. Он выигрывал, однако таких побед у него осталось в прошлом не счесть, а в будущем ждало еще больше. Дела важнее.
— Ступайте за мной, — сказал Оверхольт и нырнул в темный коридор за столом.
Я шел следом, и он провел меня по короткому маршу наверх, в маленькую курительную с телевизором и парой кресел. Он предложил мне сесть, и я опустился в кресло.
— Деньги, — сказал он.
Я достал их. Он сосчитал и кивнул.
Я чувствовал себя все более и более глупо. Я так и не узнал ничего. Я пытался придумать способ выторговать за свои пять сотен что-то еще, но в голову ничего не шло. До сих пор я получал подтверждение теорий, которые почти ничего мне не давали. Я зря терял время.
Я как раз собирался устроить сцену и потребовать свои деньги и карту, но тут Оверхольт снова заговорил.
— Она вон там. — Он указал пальцем. — Если вам понравится, есть и еще.
Я не хотел, чтобы Оверхольт заметил мое замешательство, но, боюсь, оно все-таки проявилось на моем лице.
— Денни говорил вам?..
— Да, — заверил я его. — Денни мне говорил.
Я встал и вошел в дверь.
Я оказался в спальне. Освещение было неярким, но достаточным, чтобы я разглядел сгнившие обои на стенах. В комнате пахло гнилью, и я решил, что где-то в стене, наверное, лопнула труба. Девушка была совершенно раздета.
Она лежала на кровати, и, когда я вошел, она повернулась, и улыбнулась мне, и поманила белыми руками. Она была симпатичная, но что-то в ее движениях настораживало. Я закрыл дверь, подошел к кровати и позволил ей обнять меня.
Я осторожно повернул ее голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. Ее губы улыбались, но глаза оставались пусты. Они смотрели на меня, но видели что-то совсем другое. Я ждал, но она не меняла настройку. Она смотрела сквозь меня. И когда я провел рукой по ее затылку, я понял почему.
Под гривой волос прятался блок раба, маленький пластиковый шар, выходящие из него проволочки скрывались в черепе. Вряд ли ей было больно, когда я прикоснулся к блоку, но стоило ей понять, что ее тело не интересует меня, как руки ее бессильно упали на простыню. Происходящее доходило до нее, до какого-то оперативного центра ее сознания, но замедленно. Учитывая то, чем она занималась здесь, и то, где она вообще находилась, это, возможно, было и к лучшему.
Я толкнул ее обратно на кровать. Все, чего я хотел, это отделаться от нее, но чуть перестарался, и она взвизгнула. Это пробудило во мне старые воспоминания, что-то горькое и нежелательное, что — я надеялся — давным-давно забыто. Наверное, процесс толкания обнаженных женщин на кровать всегда содержит в себе элемент секса, как бы ты ни толкал ее: игриво, враждебно или как-то еще.
Я поднялся с кровати. Сквозь омерзение я начал наконец различать некоторую логику происходящего. Упоминания Фонеблюма насчет невольничьих лагерей целиком вписывались в нее, и теперь я понимал, зачем ему необходимо поддерживать отношения с Отделом. Его извещали каждый раз, когда замораживалось симпатичное тело. Девушка на кровати наглядно демонстрировала, как все это действует. И я мог представить себе дюжину малоприятных поводов, зачем Фонеблюму могут потребоваться услуги врача или даже двух врачей.
Я открыл дверь и вышел к поджидавшему меня Оверхольту. Он вопросительно, почти сочувственно посмотрел на меня.
— Что-то не так?
— Нет, — ответил я. — Все в порядке.
— У нас тут есть все. Мужчины, женщины, групповуха. Любой возраст на ваш выбор. Не стесняйтесь.
— Идет.
— Мы всегда здесь.
Он заботливо нахмурил брови. Я был тронут.
— О'кей, — сказал он, помолчав. — Держите. — Он протянул мне конверт, слишком тонкий, чтобы в нем лежало зелье. — Отнесите это в порошечню на углу Телеграф-авеню и Пятьдесят девятой. Они дадут вам все, что нужно.
Я убрал конверт в карман.
— Мы не держим порошки здесь, — объяснил он. Наконец-то он разговорился. — Слишком опасно. Это только филиал.
— Ясно.
— О'кей.
Он обошел вокруг маленького столика с телефоном. Похоже, он был разочарован отсутствием моего интереса к девушке или разговору.
Он протянул мне мою карточку.
— Мы проверили ее нашим декодером. Двадцать пять. Да, негусто. Я мог бы помочь вам…
— Нет, — ответил я. — Спасибо, не надо. Это не поможет. Я под колпаком у Отдела. Они заметят.
Он широко улыбнулся, словно уличный торговец, расхваливающий свой товар.
— Вы не поняли, мистер Меткалф. Мы продаем карму только высшего качества. Отделу она не по зубам. Запись на внутренний слой. — Он помолчал. — И в конце концов у вас еще остался здесь неиспользованный кредит.
Иррациональная часть моего сознания, все еще трепетавшая при мысли о том, как мало кармы у меня осталось, заставила меня задержаться и обдумать это предложение. Однако мне не потребовалось долго размышлять, чтобы понять, что разницы не будет. Оверхольт не знал, кто я, иначе не стал бы предлагать мне этого.
— Право же, спасибо, — произнес я, стараясь говорить по возможности искренним тоном. — В моем случае это не сработает.
— О'кей, — повторил он, разведя руками.
Я забрал карточку.
Я оставил его за телефоном и вышел. Оставшись на лестнице один, я остановился, прислонился к стене и перевел дыхание. Фокус с девицей меня потряс. Мне было проще думать о всех тех дюжинах или сотнях людей, которых
Фонеблюм извлек из морозильника, чем вспомнить пустой взгляд улыбающейся девушки в сырой комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30