Она была прекрасна с любого расстояния.
Я прикрыл ее одеялом, накинул халат и вышел в гостиную.
Наши стаканы и бутылка все стояли на столе, а ее плащ так и висел на спинке кресла. Во всех остальных отношениях ничего не выдавало то, что в спальне впервые за много лет спит женщина. Черт, я даже пью иногда из двух стаканов сразу, когда занят и не обращаю на это внимания. Я легко мог представить себе, что я один дома. Я принес с кухни флакон зелья и высыпал все, что осталось — а осталось совсем немного — на стол.
Небо за окном начало розоветь по краям, а звезды по одной покидали небосклон. Наступало утро. Я смотрел, как ночь соскальзывает с домов, нюхал остаток порошка и обдумывал свой следующий ход.
Мои дальнейшие действия не будут связаны с Отделом — несмотря на то, что в постели моей спит инквизитор. Кэтрин не обладала в Отделе достаточным весом, к тому же она все равно не разделяла до конца мои версии. Если Моргенлендер еще на сцене, я мог бы перетянуть его на свою сторону при всей его нелюбви ко мне, но рассчитывать на это особенно не приходилось. Я обдумал абсурдную идею встретиться еще раз с Фонеблюмом и выложить ему все, что имею против него, но даже в том маловероятном случае, если он капитулирует, я вряд ли придумаю, что просить у него. Если я позволю ему разрешить мои проблемы с кармой, я только пополню компанию тех, кто жил и живет у него под пятой, вроде Пэнси, Стенханта, Тестафера и многих других. Включая, судя по всему, Корнфельда.
Теперь я не сомневался, что могу распутать это дело. Вопрос заключался только в том, к кому мне идти, распутав его. У меня был клиент — даже два, считая Челесту, — но они вышли из игры. Я мог распутать это дело, но с точки зрения самосохранения лучше бы мне было его не распутывать.
Корнфельд вошел, когда я вытирал стол. Он вошел без стука. Судя по его виду, он не спал всю ночь — впрочем, я тоже. По крайней мере он был при полном параде и даже с пистолетом. На мне был только халат.
— Одевайся, — буркнул он.
Я сделал так, как он приказал. Он не заглянул в спальню, и если и узнал плащ Кэтрин или ее помаду у зеркала, то промолчал. Он только стоял и смотрел, как я сражаюсь с пуговицами. В окно заглянуло солнце, и на стволе его пистолета вспыхнул солнечный зайчик. Когда я обулся, он попросил мои карточку и лицензию.
Я протянул их ему. Он сунул лицензию в карман и пробежал декодером по карте. Я протянул руку забрать ее, но он убрал ее в карман к лицензии и ухмыльнулся.
— Просто сувенир, — пояснил он. — В свое время получишь новую.
Я хлопал глазами не понимая.
— Добро пожаловать в мир лишенных кармы, Меткалф. Надевай плащ.
Мы спустились к его машине. Я никогда не смогу этого проверить, но не думаю, что Кэтрин хотя бы пошевелилась во сне.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
1
Это было недолго, но противно. Я проснулся с ощущением, что так и не отоспался как следует после той ночи, когда меня забрал Корнфельд. На мне была уродливая пижама, и я лежал в квадратном белом помещении — вроде бы несколько минут назад я находился в таком же, только тогда вокруг суетились врачи, готовившие меня к заморозке.
Теперь в углу сидел один-единственный санитар с журналом в руках. Я слез со стола, потянулся и хотел уже было поворчать насчет того, что даже здесь у них ничего не работает как надо. Тут парень заметил, что я проснулся, достал откуда-то и вручил мне мою одежду, чистую и отглаженную, и только тогда до меня дошло, что я отлежал свой срок. Гадкому привкусу у меня во рту исполнилось шесть лет.
Я не спеша оделся. Санитар не торопил меня. Чуть позже он спросил, готов ли я, и я ответил, да, и мы вышли в коридор и спустились на лифте на первый этаж. В лифте санитар окинул меня взглядом и улыбнулся. Я попробовал улыбнуться в ответ, но не смог — так волновался. Я все пытался найти в себе подтверждения того, что миновало шесть лет, но не находил.
Санитар проводил меня в кабинет, где сидел инквизитор, в бешеном темпе печатавший что-то на встроенном в крышку стола компьютере. С минуту мы ждали, пока он покончит с этим занятием, потом он опустил монитор и улыбнулся. Я сел на стул и, пока санитар и инквизитор подписывали друг другу какие-то бумаги, переговариваясь вполголоса, выглянул в окно.
Солнечные лучи слепили глаза, отражаясь от стеклянных стен домов напротив.
Может, это объяснялось особенностями моего свежеразмороженного зрения, но все показалось мне каким-то неправильным: слишком яркие краски, нечеткие силуэты. Словно плохо отретушированная фотография. Я вдруг понял, что мне вот-вот предстоит выйти из дверей Отдела в эту плохо отретушированную фотографию — насовсем. И эта фотография — мой новый мир, а старого больше не будет. И еще я понял, что продолжаю жить своим последним делом, что глупо. Смехотворно глупо. Можно подумать, что это дело еще не закрыто.
Санитар вышел, а инквизитор выдвинул ящик стола, достал оттуда металлический контейнер размером с коробку из-под ботинок и поставил передо мной. В нем оказалось барахло, которое они вынули из моих карманов шесть лет назад, аккуратно рассортированное по полиэтиленовым пакетам. Его было немного. Ключи от машины и квартиры, исчезнувших пять лет и одиннадцать месяцев назад, когда я перестал платить. Все же ключи приятно оттягивали задний карман — в конце концов ими удобно чистить ногти.
Все остальное составляли половинки шести разных стодолларовых купюр и ручка-антиграв. С минуту я покрутил обрывки в руках, пытаясь собрать хоть одну бумажку, которую смог бы сунуть в кассовое окошко или по крайней мере бармену в темном баре, но, увы, я явно грешил привычкой совать в карман одинаковые половинки. Пока я не наткнусь на парня с противоположной привычкой, толку от этих бумажек никакого. На всякий случай я все же сложил их и сунул в карман.
Я вытаскивал из пакета авторучку, когда почувствовал на себе пристальный взгляд инквизитора. Я поднял глаза, и он ухмыльнулся. На вид ему было лет двадцать — двадцать пять, но мне казалось, он нагляделся на лишенный кармы мусор вроде меня, входящий и выходящий из морозильника, и теперь развлекается, глядя, как я разбираюсь со своим богатством.
Неожиданно он встал и закрыл дверь в коридор.
— Я вас ждал, — заявил он.
— Очень рад, — озадаченно промямлил я.
— Я дам вам пятьдесят баксов за эту ручку, — сказал он, возвращаясь за стол. — Это ведь первая такого рода. — Он" говорил, словно обращаясь к ребенку в те времена, когда еще были дети. — Это мечта коллекционера, — объяснил он.
Я не удержался от улыбки.
— Эта ручка спасла мне жизнь.
Он принял это за желание поторговаться.
— О'кей, — сказал он. — Сотню.
— Она не продается.
Он посмотрел на меня со странным выражением в глазах.
— Я же оказываю вам услугу, чудак. Ваши деньги вряд ли на что годны.
В этом была своя логика.
— Сто пятьдесят, — сказал я.
Он покачался немного в кресле, потом с улыбкой достал бумажник.
— Учтите, я ведь мог просто взять ее.
— Нет, не могли, — заявил я немного обиженно. — Если бы могли, взяли бы.
Он расстегнул бумажник, и в кабинете послышалась музыка: фанфары, которые не смолкали, пока он не отдал мне деньги и не убрал бумажник в карман. От этого у меня по спине побежали мурашки. Я надеялся только, что играл бумажник, а не деньги.
Он выдвинул другой ящик и достал оттуда маленький конверт, заклеенный скотчем, и новую карточку с моим именем.
— Семьдесят пять единиц, — сообщил он. — Желаю удачи.
Он снова осветился своей идиотской улыбкой. Похоже, интервью перед выходом подошло к концу. Я сорвал скотч: конверт оказался полным стандартного порошка. Трогательная заботливость.
Я рассовал все по карманам. Мне здорово хотелось вытереть эту чертову ухмылку с его физиономии, но я сдержался. Я подтолкнул ручку к нему; он прикинул траекторию и поймал ее прежде, чем она пролетела над его головой.
Но не раньше.
— Пока, — сказал я.
Я пересек пустой вестибюль и вышел на солнце. Я еще не решил, что буду делать дальше, но мои ноги сами на всякий случай старались унести меня подальше от Отдела, на что у них имелись основания.
Свернув за угол, я почувствовал, как кто-то, идущий за мною, тянет меня за рукав. Это оказался Серфейс. Шимпанзе казался маленьким и сгорбленным, но в конце концов шесть лет прошло, к тому же я видел его только раз, да и то — в постели. На нем был костюм грязно-серого цвета и красный галстук с вышитыми маленькими пони. Ботинки были бы даже симпатичными, не покрывай их паутина царапин.
Он посмотрел на меня, и кожа у него на лице покрылась сетью морщин.
Выражение его было неожиданно мягким.
— Я нашел в газете сообщение о том, что тебя выпускают, — объяснил он.
— Я подумал: тебе не помешает, если кто-то угостит тебя выпивкой.
Я был тронут. Не уверен, что мне хотелось, чтобы меня жалел кто-то с внешностью Серфейса, и все же я был тронут.
— Идет, — откликнулся я — Веди.
Старый шимпанзе повернулся и двинулся по тротуару. Я пошел следом. Я не знал точно, который час, но солнце стояло высоко, и я подумал, что
Серфейс, должно быть, встал рано специально, чтобы поймать меня.
Интересно, подумал ли он при этом, что мне нужно больше, чем просто выпивка, чтобы очутиться в своей тарелке?
Мы зашли за угол здания и оказались на большой стоянке. Если не считать инквизиторов, подъезжавших и отъезжавших на своих черных машинах, на ней стояло только два-три человека. Когда я пытался встретиться с ними глазами, те поспешно смотрели на часы, на небо или на асфальт. Все в порядке, моя привычная паранойя действует как положено; я почувствовал, что время, проведенное в морозильнике, оставило несмываемое клеймо на моей ауре и будет узнаваться всеми до тех пор, пока я не научусь скрывать это.
Я рассмеялся. Все, что мне было нужно, — это выпивка и понюшка.
Я хлопнул Серфейса по плечу.
— Куда мне идти за лицензией?
Он покосился на меня и подмигнул. Я не думал, что его лицо может сморщиться еще сильнее, но оно смогло. Его лицо практически растворилось в морщинах.
— Попридержи вопросы, — буркнул он сквозь зубы.
2
Мы уселись в его машину, и он отвез меня к себе домой и налил мне стакан у себя на кухне. Жилье было еще более убогим, чем то, в котором я навещал его шесть лет назад, когда его ранили. Кроме того, я не видел никаких следов его подружки, и, возможно, одно являлось следствием другого, хотя, что именно было причиной, а что — следствием, я не знал.
Тот мир, что он построил вокруг себя, исчез. Когда-то он был классным частным инквизитором. Теперь он стал просто старой обезьяной.
Некоторое время мы молчали. Это устраивало нас обоих. Бутылка, которую он выставил на стол, была полна только наполовину, и мы не особенно торопились расправляться с ней. Виски на пустой желудок ударил мне в голову, и это мне нравилось. Мне не особенно хотелось проверять, какую закуску он выставит.
Я решил попробовать, что за порошок они мне там насыпали. Это казалось еще одним барьером между мной и этим новым миром. Я боялся, что, когда начну задавать вопросы, ответы на них мне не понравятся. Я надеялся, что зелье поможет мне забыть про вопросы.
Я высыпал на стол весь конверт. Порошка оказалось слишком мало, чтобы делить его на порции. Его едва хватало на один этот раз, какими бы ни были ингредиенты. Я покрошил его ногтем и свернул конверт трубочкой.
— На твоем месте я не делал бы этого, — заметил Серфейс.
— Мне не до лекций, — отозвался я.
Он оскалил свои желтые зубы и отодвинул стакан.
— Не торопись, Меткалф. Я пытаюсь объяснить тебе, что тебе это не нужно.
— Не нужно, — кивнул я. — Необходимо.
— Это даст тебе то, что ты ищешь и еще кое-что, — сказал он.
Он облизнул губы и говорил медленно и внятно; второй случай за последний час, когда со мной обращаются как с ребенком. Мне это не понравилось.
— У тебя еще нет воспоминаний, чтобы стирать их.
— Мне хватает еще с того раза, — ответил я. — Не веришь — могу поделиться.
— Это зелье совсем другое, — его голос сделался тихим, но настойчивым.
— Сделай мне одолжение, не нюхай его.
Я вздохнул, развернул конверт и, используя его в качестве совочка, сгреб порошок в маленькую кучку на краю стола. Хорошее настроение куда-то исчезло, даже виски, казалось, прокисло в желудке.
— О'кей, Серфейс. Я сделаю тебе одолжение. — Я заглянул в его глаза так глубоко, как только мог, но он выдержал взгляд. — Только ты сделай мне встречное одолжение. Скажи, что сделало тебя тряпкой. Ты был крепче, даже валяясь на кровати перед телеком. — Я засмеялся, чтобы скрыть страх. — И если мне предстоит сделаться таким, как ты, дай мне знать, чтобы я пустил пулю в башку, пока у меня хватает на это духа.
Он наконец отвел взгляд и потянулся за стаканом, но тот был пуст.
— Придется тебе привыкать, Меткалф. Это не моя вина. Сейчас больше не поразгуливаешь, задавая вопросы.
— Я хотел взять лицензию.
— Нет больше лицензий, — вздохнул он.
— Но инквизиторы-то есть, — возразил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я прикрыл ее одеялом, накинул халат и вышел в гостиную.
Наши стаканы и бутылка все стояли на столе, а ее плащ так и висел на спинке кресла. Во всех остальных отношениях ничего не выдавало то, что в спальне впервые за много лет спит женщина. Черт, я даже пью иногда из двух стаканов сразу, когда занят и не обращаю на это внимания. Я легко мог представить себе, что я один дома. Я принес с кухни флакон зелья и высыпал все, что осталось — а осталось совсем немного — на стол.
Небо за окном начало розоветь по краям, а звезды по одной покидали небосклон. Наступало утро. Я смотрел, как ночь соскальзывает с домов, нюхал остаток порошка и обдумывал свой следующий ход.
Мои дальнейшие действия не будут связаны с Отделом — несмотря на то, что в постели моей спит инквизитор. Кэтрин не обладала в Отделе достаточным весом, к тому же она все равно не разделяла до конца мои версии. Если Моргенлендер еще на сцене, я мог бы перетянуть его на свою сторону при всей его нелюбви ко мне, но рассчитывать на это особенно не приходилось. Я обдумал абсурдную идею встретиться еще раз с Фонеблюмом и выложить ему все, что имею против него, но даже в том маловероятном случае, если он капитулирует, я вряд ли придумаю, что просить у него. Если я позволю ему разрешить мои проблемы с кармой, я только пополню компанию тех, кто жил и живет у него под пятой, вроде Пэнси, Стенханта, Тестафера и многих других. Включая, судя по всему, Корнфельда.
Теперь я не сомневался, что могу распутать это дело. Вопрос заключался только в том, к кому мне идти, распутав его. У меня был клиент — даже два, считая Челесту, — но они вышли из игры. Я мог распутать это дело, но с точки зрения самосохранения лучше бы мне было его не распутывать.
Корнфельд вошел, когда я вытирал стол. Он вошел без стука. Судя по его виду, он не спал всю ночь — впрочем, я тоже. По крайней мере он был при полном параде и даже с пистолетом. На мне был только халат.
— Одевайся, — буркнул он.
Я сделал так, как он приказал. Он не заглянул в спальню, и если и узнал плащ Кэтрин или ее помаду у зеркала, то промолчал. Он только стоял и смотрел, как я сражаюсь с пуговицами. В окно заглянуло солнце, и на стволе его пистолета вспыхнул солнечный зайчик. Когда я обулся, он попросил мои карточку и лицензию.
Я протянул их ему. Он сунул лицензию в карман и пробежал декодером по карте. Я протянул руку забрать ее, но он убрал ее в карман к лицензии и ухмыльнулся.
— Просто сувенир, — пояснил он. — В свое время получишь новую.
Я хлопал глазами не понимая.
— Добро пожаловать в мир лишенных кармы, Меткалф. Надевай плащ.
Мы спустились к его машине. Я никогда не смогу этого проверить, но не думаю, что Кэтрин хотя бы пошевелилась во сне.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
1
Это было недолго, но противно. Я проснулся с ощущением, что так и не отоспался как следует после той ночи, когда меня забрал Корнфельд. На мне была уродливая пижама, и я лежал в квадратном белом помещении — вроде бы несколько минут назад я находился в таком же, только тогда вокруг суетились врачи, готовившие меня к заморозке.
Теперь в углу сидел один-единственный санитар с журналом в руках. Я слез со стола, потянулся и хотел уже было поворчать насчет того, что даже здесь у них ничего не работает как надо. Тут парень заметил, что я проснулся, достал откуда-то и вручил мне мою одежду, чистую и отглаженную, и только тогда до меня дошло, что я отлежал свой срок. Гадкому привкусу у меня во рту исполнилось шесть лет.
Я не спеша оделся. Санитар не торопил меня. Чуть позже он спросил, готов ли я, и я ответил, да, и мы вышли в коридор и спустились на лифте на первый этаж. В лифте санитар окинул меня взглядом и улыбнулся. Я попробовал улыбнуться в ответ, но не смог — так волновался. Я все пытался найти в себе подтверждения того, что миновало шесть лет, но не находил.
Санитар проводил меня в кабинет, где сидел инквизитор, в бешеном темпе печатавший что-то на встроенном в крышку стола компьютере. С минуту мы ждали, пока он покончит с этим занятием, потом он опустил монитор и улыбнулся. Я сел на стул и, пока санитар и инквизитор подписывали друг другу какие-то бумаги, переговариваясь вполголоса, выглянул в окно.
Солнечные лучи слепили глаза, отражаясь от стеклянных стен домов напротив.
Может, это объяснялось особенностями моего свежеразмороженного зрения, но все показалось мне каким-то неправильным: слишком яркие краски, нечеткие силуэты. Словно плохо отретушированная фотография. Я вдруг понял, что мне вот-вот предстоит выйти из дверей Отдела в эту плохо отретушированную фотографию — насовсем. И эта фотография — мой новый мир, а старого больше не будет. И еще я понял, что продолжаю жить своим последним делом, что глупо. Смехотворно глупо. Можно подумать, что это дело еще не закрыто.
Санитар вышел, а инквизитор выдвинул ящик стола, достал оттуда металлический контейнер размером с коробку из-под ботинок и поставил передо мной. В нем оказалось барахло, которое они вынули из моих карманов шесть лет назад, аккуратно рассортированное по полиэтиленовым пакетам. Его было немного. Ключи от машины и квартиры, исчезнувших пять лет и одиннадцать месяцев назад, когда я перестал платить. Все же ключи приятно оттягивали задний карман — в конце концов ими удобно чистить ногти.
Все остальное составляли половинки шести разных стодолларовых купюр и ручка-антиграв. С минуту я покрутил обрывки в руках, пытаясь собрать хоть одну бумажку, которую смог бы сунуть в кассовое окошко или по крайней мере бармену в темном баре, но, увы, я явно грешил привычкой совать в карман одинаковые половинки. Пока я не наткнусь на парня с противоположной привычкой, толку от этих бумажек никакого. На всякий случай я все же сложил их и сунул в карман.
Я вытаскивал из пакета авторучку, когда почувствовал на себе пристальный взгляд инквизитора. Я поднял глаза, и он ухмыльнулся. На вид ему было лет двадцать — двадцать пять, но мне казалось, он нагляделся на лишенный кармы мусор вроде меня, входящий и выходящий из морозильника, и теперь развлекается, глядя, как я разбираюсь со своим богатством.
Неожиданно он встал и закрыл дверь в коридор.
— Я вас ждал, — заявил он.
— Очень рад, — озадаченно промямлил я.
— Я дам вам пятьдесят баксов за эту ручку, — сказал он, возвращаясь за стол. — Это ведь первая такого рода. — Он" говорил, словно обращаясь к ребенку в те времена, когда еще были дети. — Это мечта коллекционера, — объяснил он.
Я не удержался от улыбки.
— Эта ручка спасла мне жизнь.
Он принял это за желание поторговаться.
— О'кей, — сказал он. — Сотню.
— Она не продается.
Он посмотрел на меня со странным выражением в глазах.
— Я же оказываю вам услугу, чудак. Ваши деньги вряд ли на что годны.
В этом была своя логика.
— Сто пятьдесят, — сказал я.
Он покачался немного в кресле, потом с улыбкой достал бумажник.
— Учтите, я ведь мог просто взять ее.
— Нет, не могли, — заявил я немного обиженно. — Если бы могли, взяли бы.
Он расстегнул бумажник, и в кабинете послышалась музыка: фанфары, которые не смолкали, пока он не отдал мне деньги и не убрал бумажник в карман. От этого у меня по спине побежали мурашки. Я надеялся только, что играл бумажник, а не деньги.
Он выдвинул другой ящик и достал оттуда маленький конверт, заклеенный скотчем, и новую карточку с моим именем.
— Семьдесят пять единиц, — сообщил он. — Желаю удачи.
Он снова осветился своей идиотской улыбкой. Похоже, интервью перед выходом подошло к концу. Я сорвал скотч: конверт оказался полным стандартного порошка. Трогательная заботливость.
Я рассовал все по карманам. Мне здорово хотелось вытереть эту чертову ухмылку с его физиономии, но я сдержался. Я подтолкнул ручку к нему; он прикинул траекторию и поймал ее прежде, чем она пролетела над его головой.
Но не раньше.
— Пока, — сказал я.
Я пересек пустой вестибюль и вышел на солнце. Я еще не решил, что буду делать дальше, но мои ноги сами на всякий случай старались унести меня подальше от Отдела, на что у них имелись основания.
Свернув за угол, я почувствовал, как кто-то, идущий за мною, тянет меня за рукав. Это оказался Серфейс. Шимпанзе казался маленьким и сгорбленным, но в конце концов шесть лет прошло, к тому же я видел его только раз, да и то — в постели. На нем был костюм грязно-серого цвета и красный галстук с вышитыми маленькими пони. Ботинки были бы даже симпатичными, не покрывай их паутина царапин.
Он посмотрел на меня, и кожа у него на лице покрылась сетью морщин.
Выражение его было неожиданно мягким.
— Я нашел в газете сообщение о том, что тебя выпускают, — объяснил он.
— Я подумал: тебе не помешает, если кто-то угостит тебя выпивкой.
Я был тронут. Не уверен, что мне хотелось, чтобы меня жалел кто-то с внешностью Серфейса, и все же я был тронут.
— Идет, — откликнулся я — Веди.
Старый шимпанзе повернулся и двинулся по тротуару. Я пошел следом. Я не знал точно, который час, но солнце стояло высоко, и я подумал, что
Серфейс, должно быть, встал рано специально, чтобы поймать меня.
Интересно, подумал ли он при этом, что мне нужно больше, чем просто выпивка, чтобы очутиться в своей тарелке?
Мы зашли за угол здания и оказались на большой стоянке. Если не считать инквизиторов, подъезжавших и отъезжавших на своих черных машинах, на ней стояло только два-три человека. Когда я пытался встретиться с ними глазами, те поспешно смотрели на часы, на небо или на асфальт. Все в порядке, моя привычная паранойя действует как положено; я почувствовал, что время, проведенное в морозильнике, оставило несмываемое клеймо на моей ауре и будет узнаваться всеми до тех пор, пока я не научусь скрывать это.
Я рассмеялся. Все, что мне было нужно, — это выпивка и понюшка.
Я хлопнул Серфейса по плечу.
— Куда мне идти за лицензией?
Он покосился на меня и подмигнул. Я не думал, что его лицо может сморщиться еще сильнее, но оно смогло. Его лицо практически растворилось в морщинах.
— Попридержи вопросы, — буркнул он сквозь зубы.
2
Мы уселись в его машину, и он отвез меня к себе домой и налил мне стакан у себя на кухне. Жилье было еще более убогим, чем то, в котором я навещал его шесть лет назад, когда его ранили. Кроме того, я не видел никаких следов его подружки, и, возможно, одно являлось следствием другого, хотя, что именно было причиной, а что — следствием, я не знал.
Тот мир, что он построил вокруг себя, исчез. Когда-то он был классным частным инквизитором. Теперь он стал просто старой обезьяной.
Некоторое время мы молчали. Это устраивало нас обоих. Бутылка, которую он выставил на стол, была полна только наполовину, и мы не особенно торопились расправляться с ней. Виски на пустой желудок ударил мне в голову, и это мне нравилось. Мне не особенно хотелось проверять, какую закуску он выставит.
Я решил попробовать, что за порошок они мне там насыпали. Это казалось еще одним барьером между мной и этим новым миром. Я боялся, что, когда начну задавать вопросы, ответы на них мне не понравятся. Я надеялся, что зелье поможет мне забыть про вопросы.
Я высыпал на стол весь конверт. Порошка оказалось слишком мало, чтобы делить его на порции. Его едва хватало на один этот раз, какими бы ни были ингредиенты. Я покрошил его ногтем и свернул конверт трубочкой.
— На твоем месте я не делал бы этого, — заметил Серфейс.
— Мне не до лекций, — отозвался я.
Он оскалил свои желтые зубы и отодвинул стакан.
— Не торопись, Меткалф. Я пытаюсь объяснить тебе, что тебе это не нужно.
— Не нужно, — кивнул я. — Необходимо.
— Это даст тебе то, что ты ищешь и еще кое-что, — сказал он.
Он облизнул губы и говорил медленно и внятно; второй случай за последний час, когда со мной обращаются как с ребенком. Мне это не понравилось.
— У тебя еще нет воспоминаний, чтобы стирать их.
— Мне хватает еще с того раза, — ответил я. — Не веришь — могу поделиться.
— Это зелье совсем другое, — его голос сделался тихим, но настойчивым.
— Сделай мне одолжение, не нюхай его.
Я вздохнул, развернул конверт и, используя его в качестве совочка, сгреб порошок в маленькую кучку на краю стола. Хорошее настроение куда-то исчезло, даже виски, казалось, прокисло в желудке.
— О'кей, Серфейс. Я сделаю тебе одолжение. — Я заглянул в его глаза так глубоко, как только мог, но он выдержал взгляд. — Только ты сделай мне встречное одолжение. Скажи, что сделало тебя тряпкой. Ты был крепче, даже валяясь на кровати перед телеком. — Я засмеялся, чтобы скрыть страх. — И если мне предстоит сделаться таким, как ты, дай мне знать, чтобы я пустил пулю в башку, пока у меня хватает на это духа.
Он наконец отвел взгляд и потянулся за стаканом, но тот был пуст.
— Придется тебе привыкать, Меткалф. Это не моя вина. Сейчас больше не поразгуливаешь, задавая вопросы.
— Я хотел взять лицензию.
— Нет больше лицензий, — вздохнул он.
— Но инквизиторы-то есть, — возразил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30