– Легко вам сейчас говорить. А я испугалась.
Ведь я тоже была там, и тогда было бы его слово против моего. К тому же…
– К тому же, – перебила догадливая Надежда, – ты подумала, что раз он тебе соврал насчет того, что с женой не видится, а сам провел с нею ночь, то и все остальное может быть ложью. Так?
– Может быть… – прошептала Лена.
Они помолчали.
– Да, тяжелый случай… – произнесла наконец Надежда только для того, чтобы что-то сказать, – значит, ты ему так и не сказала про ребенка?
Лена, услышав в голосе Надежды осуждающие нотки, горестно поникла головой.
– Я была просто в шоке и уехала домой, чтобы немного прийти в себя. А потом внезапно умер отец – обширный инфаркт. Мама заболела, и я полностью сосредоточилась на семейных делах. Когда мама узнала, что станет бабушкой, она просто воспряла духом. Сказала, что одна душа ушла, а другая пришла… Димка совершенно особенный ребенок, – в голосе Лены звучала материнская гордость, что Надежда одобрила – так и должно быть. – Вы представляете, он научился читать в четыре года! тараторила Лена. – А сейчас ему еще нет шести, но он сам пытается читать «Гарри Поттера!»
И сильный такой, занимается гимнастикой и плаванием! Так плавает отлично, на соревнованиях в своем возрасте первое место занял!
– Все равно не могу понять, почему ты притащилась в Петербург, встретив бывшую жену отца твоего ребенка. Она-то тут при чем? упрямо сказала Надежда.
– Понимаете… я тогда в «Кедровой пади» увидела у нее на шее кулончик. Такой темно-зеленый камень на золотой цепочке, кажется яшма…
На ней был костюм, очень дорогой, травянистого цвета, с большим вырезом, и кулон сразу бросился мне в глаза. В общем, он был тот самый, от Матильды Васильевны… Она показывала мне его в числе других драгоценностей. Камень не слишком ценный, зеленая яшма, но очень красивая оправа и цепочка старинного плетения…
Он никак не мог быть у нее, потому что Сережа… он знал, что Матильда Васильевна терпеть не могла его жену. Он знал, что она в гробу перевернется, если его жена наденет что-нибудь из ее вещей!
– Так-так, – Надежда испытующе поглядела Лене в глаза, – стало быть, ты поверила, что человек, которого ты любила, мог ограбить собственную тетку, но никак не могла поверить, что он отдал драгоценности своей бывшей жене… Что-то у нас концы с концами не сходятся…
– Не знаю! – рыдающим голосом вскрикнула Лена. – Ничего я не знаю! Он мог поехать за мной, мог написать или позвонить! Он этого не сделал, я была ему не нужна…
– Он же не знал про ребенка, – напомнила Надежда, – а впрочем, я тут не судья…
– Я подумала, что смерть Тани – это знак. Что раз мне суждено поехать в Петербург, то я должна раз и навсегда разобраться в этой истории. Потому что я уже не могу с этим жить…
– Ну-ну, – сказала Надежда, – не раскисай.
Разберемся мы во всем, обязательно разберемся.
Ты только глупостей не делай, а то эти, из «Варианта», раньше успеют с тобой разобраться.
Она взглянула на часы и тяжко вздохнула.
Стрелки неумолимо бежали к обеду.
– Ладно, мне вообще-то идти нужно. Сегодня никак не могу задержаться, дома ничего не сделано. Вот что, дай мне честное слово, что никуда не выйдешь из дому. После моего ухода закройся на все замки и сиди тихо. По телефону будешь отвечать только мне.
– Как я узнаю, что это вы? – спросила Лена.
Надежда на мгновенье задумалась, потом просияла:
– Отсчитай десять звонков, потом на одиннадцатом снимай трубку! Думаю, у моих знакомых недостанет терпения звонить так долго. А сейчас попрощаемся до завтра. Я приду утром, подумаем, что можно сделать.
Очутившись на лестничной площадке, Надежда послушала, как повернулся ключ в замке и подумала, не наведаться ли к соседке Марии Петровне и не попросить ли ее присмотреть за девушкой. Уж очень ей не нравилось выражение глаз Лены, какое-то оно было полубезумное. Соседка Мария Петровна – бодрая пенсионерка – была известна в их доме замечательным умением наблюдать и анализировать эти наблюдения с большой скоростью. Надежда хранила у нее запасной комплект ключей от своей квартиры – на случай собственной забывчивости.
Но с другой стороны, тогда Марии Петровне нужно будет объяснять, что к чему. А Надежда сама еще не все понимает в этой запутанной истории, так что вряд сумеет объяснить внятно. Нет, что-то ей подсказывало, что лучше не посвящать в это сомнительное дело посторонних.
С тяжелым сердцем она вернулась домой, по дороге забежав в магазины. С тяжелым сердцем занималась она неблагодарными домашними делами, которые никогда не кончатся, хоть вкалывай с утра до вечера.
* * *
– М-м-м… – Николай Уточкин, он же Маслов, он же Ложкин, замычал во сне и попытался натянуть на себя одеяло. Одеяло почему-то зашуршало и порвалось, а назойливый голос, врывавшийся в его сон, стал еще громче.
– Колян, вставай, тетеря сонная, все на свете проспишь!
Николай заворочался и открыл один глаз.
Изображение закружилось, медленно притормозило, и он увидел над собой лысого, как колено, мужика средних лет – коллегу и соседа по «лягушатнику» Вячеслава Захаровича Пробкина. Пробкин тряс Николая за плечо и озабоченно повторял:
– Да вставай же ты, проклятьем заклейменный!
Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?
Уточкин застонал. Пробуждение было ужасным. Голова раскалывалась, как пустой кокосовый орех, и гудела, как колокол на Пасху. Во рту был такой вкус, как будто там только что прошла походным маршем пехотная дивизия. Он еще раз попытался натянуть на себя одеяло, чтобы отгородиться от кошмарной действительности, но одеяло снова порвалось, и Николай осознал, что пытается укрыться кипой бракованной газетной бумаги.
– Захарыч, – простонал триединый страдалец, – пивка бы мне холодненького…
– Пивка! – передразнил его коллега. – Сейчас тебе Ракитин холодного пива поднесет! И пива, и кофе, и какавы с чаем! Он тебя уже второй час по всей редакции разыскивает!
– Ракитин? – с ужасом повторил Николай.
Он вспомнил вчерашнее столкновение с начальником, вспомнил его обещания, вспомнил, что должен был накануне закончить срочный материал на сто двадцать строк, и масштабы трагедии вырисовались перед ним во всем своем ужасающем величии, отдаленно напоминая Большой Кавказский хребет.
– Ракитин! – еще раз повторил журналист и героическим усилием заставил себя подняться на ноги.
Полутемная комната наборной, в которой его накануне сморил непобедимый сон, поплыла перед глазами. Николай схватился за ближайший стол и снова мучительно застонал.
– Ты хоть умойся, герой, – сочувственно проговорил Захарыч, оглядев коллегу, и покачал лысой головой.
Николай с трудом добрался до туалета и подставил голову под струю холодной воды. Жить стало немножко легче, в голове прояснилось, и оттого ужас положения стал еще отчетливее.
Но делать нечего – нужно было идти к начальнику и принимать свою порцию синяков и шишек.
* * *
Сергей Сергеевич Ракитин поднял голову, и его лицо перекосила гримаса отвращения.
– Я тебя обещал уволить к чертям собачьим? проговорил он нарочито спокойным голосом, который, однако, нисколько не обманывал Николая и не скрывал ярости, которая кипела в душе у заместителя Главного.
– Сергей Сергеевич, но я…
– Что – ты? – прогрохотал Ракитин, – ты в зеркало сегодня смотрелся? Ты морду свою сегодня видел?
Вот это как раз Николай сегодня делал. Вытащив голову из-под ледяной воды, он подошел к зеркалу, но не сразу узнал собственное отражение. Сначала ему померещилось, что это кто-то другой заглядывает в зеркало из-за его плеча – какой-то старый, изможденный жизнью бомж с красными, как у больного сенбернара, глазами, с опухшей от хронического пьянства физиономией и такими мешками под глазами, что в них, наверное, можно было нагрузить килограмм по пять картошки. В довершение удручающей картины на левой щеке журналиста отпечатался заголовок рубрики «Светская хроника». Правда, заголовок отпечатался задом наперед, в зеркальном изображении, но Николай смотрел на него тоже в зеркало и прочитал без затруднения.
С этим последним несчастьем он справился оттер надпись мокрым носовым платком, но все остальное было ему не под силу.
И вот теперь Николай стоял перед начальником, понурившись, и ожидал решения своей судьбы.
– Ты помнишь, что должен был сдать в номер материал на сто двадцать строк про наркоманию в школах? – гремел Ракитин. – Хорошо, выпускающий успел развернуться, поставил вместо твоих малолетних наркоманов заметку про злоупотребления в зоопарке! Сколько можно? Я тебя вчера предупреждал. Это был последний раз.
– Но Сергей Сергеевич… – проныл Николай, я вас клятвенно заверяю, это не повторится…
– Мне твои клятвы надоели! Конечно, это не повторится, потому что ты у нас больше не работаешь! Ты уволен! И я постараюсь сделать так, чтобы тебя не взяли ни в одну приличную газету!
Ракитин опустил голову и уткнулся в свои бумаги, тем самым давая понять, что разговор закончен.
* * *
Референт директора центра «Вариант» поправил пепельные волосы и в упор посмотрел на журналиста.
– Зачем вы разыскиваете Ольгу Теодоровну?
Николай на мгновение растерялся. Действительно, зачем он искал эту женщину? Ведь его уволили из газеты совершенно по другому поводу, статья про любвеобильного профессора здесь ни причем…
– Она заказывала мне несколько месяцев назад одну статью… – повторил он без энтузиазма, – статью про профессора, который развлекался с аспиранткой…
– Что значит – заказывала? – глаза референта округлились, брови удивленно поползли вверх.
– Ну… понимаете… она заплатила за то, чтобы я написал эту статью и протолкнул в номер…
– Но ведь это совершенно безнравственно! проговорил референт в священном ужасе, – разве можно торговать печатным словом? Совершенно неудивительно, что вас уволили с работы!
Николай с интересом уставился на своего собеседника. Как его зовут… какое-то простое имя, но никак не удается его вспомнить. Во дает, какой устроил цирк! Безнравственно! Какие слова знает! Тоже мне, святой угодник нашелся! И откуда он, интересно, знает, что Николая уволили? Еще и двух часов не прошло, как Ракитин подписал приказ!
– Меня не только уволили, – Николай опустил глаза, разглядывая узор древесины на крышке стола, – Ракитин пообещал, что меня не возьмут ни в одну приличную газету.
– Я его понимаю, – референт тяжело вздохнул, – пресса – это четвертая власть. У журналиста должны быть чистые руки, холодное… ну, хотя бы чистые руки, этого уже достаточно.
«Ну, пошел мораль читать! – подумал Николай, спрятав под стол свои не слишком чистые руки, – теперь надолго заведется!»
Он вспомнил, что референта зовут Олег Михайлович, но почему-то снова забыл это простое имя. Зато он вспомнил то, ради чего, собственно, пришел сюда, в центр «Вариант», ради чего искал женщину с редким отчеством Теодоровна и что заставит этого непроницаемого референта говорить с ним серьезно, без этих издевательских шуточек, без разговоров о нравственности и чистых руках.
– Она вчера приходила ко мне, – проговорил он вполголоса, придвинувшись поближе к своему загадочному собеседнику.
– Кто? – спросил референт, наоборот, инстинктивно отстранившись от журналиста.
– Девушка… она представилась дочерью того профессора, о котором статья, но мне кажется, она врала. Она просто вынюхивала, выведывала, расспрашивала меня…
– О чем? – с интересом спросил референт.
Николай заметил этот интерес и обрадовался: он хоть чем-то смог зацепить этого холодного человека.
– Не о чем, а о ком. Она расспрашивала меня об Ольге Теодоровне.
– Так, – референт опустил глаза и достал из кармана тяжелую, красивую ручку, – и как же она выглядела, эта девушка?
– Довольно высокая, стройная, – начал Николай, – глаза темные, стрижка короткая, отдельные пряди выкрашены в зеленый и бордовый цвет, одета в джинсы и тонкий свитер…
– Вы раньше не работали в милиции? –.осведомился референт, откручивая колпачок своей ручки.
– Бог миловал, – притворно испугался Николай, – а что?
– Описание характерное, – референт усмехнулся, – хоть сейчас в протокол или в ориентировку на розыск…
– Я журналист! – высокомерно ответил Уточкин.
– Были, – вернул мяч референт и надолго замолчал.
Когда Николай уже решил, что о нем забыли, референт убрал ручку в карман и проговорил:
– Значит, она расспрашивала вас об Ольге Теодоровне?
Бывший журналист кивнул, не понимая, к чему клонит его собеседник. Неожиданно он снова вспомнил, что непроницаемого референта зовут Олегом Михайловичем.
– Вы сможете это подтвердить? – референт уставился на Николая немигающим проницательным взглядом.
– Подтвердить? – Николай окончательно растерялся. – Зачем подтвердить? Кому?
– Тем, кто будет вас спрашивать. Допустим, сотрудникам тех самых органов, в которых вы никогда не работали, – по губам референта прозмеилась еле уловимая улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31