Сосунки! В сто раз больше!
Пять миллиардов! То-то!! А вы тут пишете -- довольны, мол. Не знаем, мол. Не
хотим, мол. Если бы мы вам всю правду открыли!!...
Потом оппозиция направилась в Забегаловку, где Учитель предложил на
обсуждение проект программы. Нахохотавшись, оппозиционеры разошлись, а
Учитель и Хмырь решили продолжить обсуждение в каморке у Учителя. Тут к ним
присоединился Сотрудник со своим поллитром.
На политику мы плюнем. Ну всех их!
Лучше трахнем-ка поллитра на троих!
Вы, ребята, со мной можете запросто, сказал захмелевший Сотрудник. Я не
из таковских. Ходит слух, вы тут девочками промышляете. Устройте мне парочку
на сегодня. И его отвели к Помоечнице. И Сотрудник был с нею счастлив.
У КАЖДОГО СВОИ ЗАБОТЫ
Хмырь, Балда и Учитель с утра пропивали первую получку Учителя. И
бесперспективно спорили о том, что предпочтительнее -- здоровые
искусственные зубы или больные свои. Лучше здоровые, но свои, говорит Балда.
Ты максималист, говорит Хмырь. Лучше любые, лишь бы здоровые. Какие-нибудь,
говорит Учитель. Лишь бы жевать можно было. И он рассказал, как однажды их
партию по ошибке заставили разгружать вагон с колбасой. Колбаса была
твердая, как камень. Жрать ее можно было сколько угодно, а унести нельзя
было ни кусочка. И он до крови рвал ногти и десны, плакал от злости и обиды,
но не смог съесть ни грамма. Он умолял своего молодого друга, с которым
всегда делился до последней крошки, чтобы тот откусил ему и прожевал
кусочек. Но тот послал его подальше. Балда сказал, что он об этом уже читал
где-то.
Пришел Лапоть и быстро наверстал упущенное. Потом он вытащил помятый
листок из школьной тетради. Вот, послушайте, что моя шпана опять сочинила,
сказал он не то с обидой, не то с гордостью. Эпитафия на живого отца!
Как и все, пару раз он женился.
Слопал тонны калорий сполна.
Не имел. Состоял. Не судился.
Выпил склад всякой дряни-вина.
В несогласиях не был замешан.
За границею -- нет, не бывал.
Котовал. А кто нынче безгрешен?!
Было дело. Чуть-чуть воевал.
Жизни треть прокрутился в постели. Четверть в транспорте всяком ворчал.
На собраниях годы летели.
В очередях остальные торчал.
За услуги, заслуги и прочее,
За мильоны бессмысленных дел,
Благодарность, путевку,... Короче,
Что положено было, имел.
Из двух комнат квартиру отдельную,
Жизни всей голубой идеал,
Кухню с нужником... Боже... раздельную
Получил. И в больницу попал.
И лечили его очень бережно,
Не жалея лекарства и сил.
И не так, как у них, а безденежно.
Преждевременно дух испустил.
Балда сказал, что наше бесплатное медицинское обслуживание -- липа.
Какое же это бесплатное, если у тебя из зарплаты заранее высчитали на
медицину независимо от того, лечишься ты или нет. Это все чушь, сказал
Хмырь. Кстати, какие у тебя зубы, спросил он Лаптя. Увы, сказал Лапоть,
искусственные, но больные. Это напоминает старый довоенный анекдот про
капитана дальнего плавания, который поймал сифилис на резиновой кукле. Тебя
не было до войны, сказал Хмырь, значит для тебя нет никакой довойны.
Закажи-ка лучше еще по стопке. И выпьем за наших детей, которые идут по
стопам наших родителей.
Ну и что? Ничего. Все проверено.
Я ведь тоже на этом пути.
Я ведь тоже загнусь своевременно,
Как ни пой, ни скули, ни крути.
Все верно, сказал Учитель. Еще немного, и случится то, что случается со
всеми лаптеобразными.
Итак, постигла нас беда.
Мы понесли утрату.
От нас утопал он туда,
Откуда нет возврату.
Пришли последний долг отдать
По указанью свыше.
Хоть им-то в общем наплевать,
Что больше он не дышит.
Изображая горя вздох,
Плел представитель лживо,
Что он, мол, прежде срока сдох,
Что дело его живо.
Всему черед. И Ох и Ах.
Умолкли так же дружно.
И никому не нужный прах
Зарыли там, где нужно.
Вот так познав земной почет,
Кому за жизнь он сдаст отчет?
И тут к ним, виляя своевременно неотрезанным хвостом, подошел щенок с
бородкой интеллигента, которому очень хотелось бы быть гонимым за
прогрессивные взгляды и выдающиеся способности, но которого все игнорируют
за отсутствие того и другого. Раньше, сказал Учитель, взяв щенка на руки и
отдав ему свой бутерброд с колбасой, в Ибанске все собаки были откровенные
дворняги. А теперь расплодились самые фантастические помеси. Вот этот
экземпляр, например, явно является плодом случайного сожительства
утонченнейшей аристократической болонки и самого захудалого помоечного
беспородного пса. А какой красавчик получился! И главное -- умница. Я
нисколько не удивлюсь, если он сейчас начнет обличать слабые места в
концепциях Правдеца и Двурушника. Нет, что ни говори, а прогресс есть. Наши
дети уйдут дальше нас. Так выпьем за наших детей -- за наше будущее.
Гав-гав, сказал щенок. И прозванный Интеллигентом, он решил навсегда
остаться с ними.
Из Забегаловки пошли куда-нибудь. По дороге прихватили с собой
Участкового, зашли за Сожительницей, позвонили Девице и направились к
Спекулянтке. Долго спорили, по какому поводу быть выпивке. И как всегда,
сошлись ни на чем. У нас в Ибанске, сказал Учитель, единство мнений и
действий возможно только при полном отсутствии общей платформы или при
полном безразличии к тому, что есть полное единство взглядов. И к самим этим
взглядам.
Скинулись по трешке. Бабы учинили потрясающую закуску. После первой же
стопки Лапоть опять взялся за свое.
Граф Монтекрист -- сплошной обман. Айвенго -- тоже ложь.
И к королеве Д'Артаньян при жизни не был вхож.
В газетах пишут, где-то был почти что Робинзон.
А как он в самом деле жил? Не жизнь, кошмарный сон.
И так у всех, кого ни тронь, о ком заходит речь.
И все же самолет -- не конь, а автомат -- не меч.
Напрасно прошлое не тронь,
К чему вся эта речь?
К тому, что самолет -- не конь,
А автомат -- не меч.
Я подозреваю, говорит Балда, что ты сам сочиняешь эти стишки, а
приписываешь дочери, Чепуха, говорит Лапоть. Если бы я сам сочинял такие
стихи, я ни за что не стал бы их сочинять. Взрослые так выдумывать уже не
умеют, говорит Учитель. Взрослые теперь все ужасно умные и образованные. А
для стихов нужен некоторый уровень глупости и необразованности.
Помните старый домишко во дворе ЖОПа, говорит Спекулянтка. Сломали.
Прогресс, говорит Хмырь. Не в этом дело, говорит Спекулянтка. Там жили две
старушки лет под сто каждая. Одну паралич разбил еще лет тридцать назад.
Другая еще ничего, шустрая. Так они отказались выезжать. Пришлось вызывать
милицию. И знаете, почему они не хотели выезжать? Оказывается, параличная
старуха умерла еще двадцать с лишним лет назад. А живая, чтобы получать за
нее пенсию, забальзамировала ее домашними средствами. Да так здорово, что
старуха лежала все двадцать лет, как живая. Молодец, старуха, говорит Хмырь.
Бедняга, говорит Лапоть. С нее же теперь пенсию за двадцать лет высчитывать
будут. Не успеют, говорит Балда. Сдохнет. Да и где она столько денег
возьмет? Пенсия-то копеечная. На папиросы, небось, еле хватало. А уж о
выпивке и думать нечего. Наоборот, говорит Учитель. Теперь эту старуху
определят в пансион для персональнейших пенсионеров и будут беречь как
зеницу ока. Надо же выведать секрет бальзамирования! Нам вождей надо
сохранять для потомства. А научные методы бальзамирования, сами знаете,
чепуха. Вожди гниют. Больше года не выдерживают. А тут -- двадцать лет, и
хоть сейчас на трибуну! Мертвую старуху забрали в Институт Бальзамирования,
говорит Спекулянтка, а живую -- в ООН. Но она не сознается. Боится, что ее
посадят. Так ее же все равно фактически посадили, говорит Девица. К тому же
она вот-вот умрет. Чего же бояться? Привычка, говорит Учитель. У нас даже
посаженные боятся, что их посадят. И умирающие тоже.
Сожительница о чем-то пошепталась со Спекулянткой и вздохнула. Не
горюй, говорит Спекулянтка. Я тебе все устрою. Появилось новое
противозачаточное средство, говорит Девица. Новое, говорит Сожительница, а
мы еще старое не попробовали. Очень эффективное, говорит Хмырь. Бабы
беременеют только через раз, да и то, если мужик приличный попадется. Выдают
только по специальным рецептам с тремя печатями. Или из-под прилавка за
десятикратную плату. Начальство имеет его сколько угодно. Даже собачек своих
кормят. А нашему брату -- шиш с маслом! Идиотизм, говорит Балда. Оно же
копейки стоит, надо думать. Какое людям облегчение было бы! Это не идиотизм,
говорит Учитель, а мудрая политика. Меньше свободы действий людям, больше
скованности и опасений. При чем тут политика, говорит Лапоть. А если бы
таких лекарств не было бы? Тогда была бы просто естественная необходимость,
говорит Учитель. От того, что тела падают на землю, люди не становятся
психопатами. А изобрети средство от падения, сделай его привилегией и дай
знать людям об этом, увидишь, к каким это приведет последствиям. Не горюй,
говорит Спекулянтка. Я тебе этой дряни мешок достану. Я не горюю, говорит
Девица. Я из принципа.
У нас, говорит Балда, начали громить одного действительно крупного
ученого. Громить, говорит Лапоть, вроде теперь не в моде. Почему же, говорит
Учитель. У нас всегда кого-нибудь громят. Меняются лишь формы погрома.
Раньше громили с воплями. Теперь -- тихо, незаметно, бесшумно. Раньше
начальство громило само, теперь оно позволяет это делать всем желающим
снизу. Теперь бить -- значит не защищать. Ты отстал, теперь бить -- значит
защищать, но не настолько сильно, чтобы не били, говорит Балда. Ученого,
которого сейчас у нас бьют, даже хвалят открыто. Иногда премии подкидывают
такие, что даже дураку ясно, что ему конец. По масштабам его идей и
возможностей ему не такая защита нужна. По справедливости ему институт давно
следовало дать, в академики избрать и все такое прочее. А он еле-еле
старшего получил.
Пустяки все это, говорит Спекулянтка. Подумаешь, беда какая -- в
академики не выбрали! Народ не имеет и того, что имеет этот твой
непризнанный гений. Важно, чтобы народ был доволен. Чем больше довольных,
тем лучше. Вот вам и весь секрет истории. А что, говорит Лапоть, она в самом
деле права. Количество довольных роли не играет, говорит Учитель. В конце
концов людей можно сделать довольными насильно или медицинскими средствами.
Проблема не в этом. Проблема -- в рациональных критериях оценки. Важна
степень осознания и удовлетворения, а не бессознательная довольность. А нам,
говорит Лапоть, спустили задание готовить новую речь для Заибана. Причем, не
какую-нибудь, а дающую глубокий научный анализ всех сторон жизни общества.
От нашего сектора выделили опять меня, сволочи.
Если кому рассказать, о чем мы тут трепались, говорит Балда, не
поверят. И правильно сделают, говорит Хмырь. Люди никогда между собою не
говорят о том, о чем говорят, что они об этом говорят, они всегда говорят о
том, о чем никогда не говорят, что они об этом говорят.
Когда свадьба, спрашивает Спекулянтка. Свадьба отменяется, говорит
Участковый. Этой стерве наплевать на то, что я из себя представляю как
человек. Она считает, что я бесперспективен. Бессмысленно искать в
социальном индивиде качества человека как такового, говорит Учитель. Человек
есть социальная позиция, и только. У нас в части был один младший лейтенант.
Он хотел жениться. Но он хотел, чтобы будущая жена полюбила его не за его
высокий чин, а просто как человека. И он тщательно скрывал свое высокое
звание от кандидаток на роль своей супруги. Наконец, нашел то, что искал, и
женился. Как-то раз он спросил свою жену, знала ли она о том, что он не
просто кто-нибудь, а младший лейтенант. Конечно, ответила жена, у тебя же на
роже написано, что на большее тебе нечего надеяться. Ну и что, говорит
Участковый. Ничего, говорит Учитель. Этот болван сделал попытку
застрелиться, но промазал и попал в пса командира роты. После этого служба
для него превратилась в кошмар.
В Газете напечатано, говорит Сожительница, что у нас скоро откроется
школа для одаренных детей. Будут брать с двух лет и всемерно развивать
гениальные способности. Что будет? Ничего, говорит Лапоть. Теперь с двух лет
будут тщательно следить за тем, чтобы из наших детей не вырос
какой-нибудь... боже упаси!... новый Правдец, Мазила, Двурушник и т.п. Где
будет школа, спрашивает Спекулянтка. Надо будет сестре сказать. У нее
сынишка -- стервец, все обои изрисовал и весь гарнитур исцарапал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Пять миллиардов! То-то!! А вы тут пишете -- довольны, мол. Не знаем, мол. Не
хотим, мол. Если бы мы вам всю правду открыли!!...
Потом оппозиция направилась в Забегаловку, где Учитель предложил на
обсуждение проект программы. Нахохотавшись, оппозиционеры разошлись, а
Учитель и Хмырь решили продолжить обсуждение в каморке у Учителя. Тут к ним
присоединился Сотрудник со своим поллитром.
На политику мы плюнем. Ну всех их!
Лучше трахнем-ка поллитра на троих!
Вы, ребята, со мной можете запросто, сказал захмелевший Сотрудник. Я не
из таковских. Ходит слух, вы тут девочками промышляете. Устройте мне парочку
на сегодня. И его отвели к Помоечнице. И Сотрудник был с нею счастлив.
У КАЖДОГО СВОИ ЗАБОТЫ
Хмырь, Балда и Учитель с утра пропивали первую получку Учителя. И
бесперспективно спорили о том, что предпочтительнее -- здоровые
искусственные зубы или больные свои. Лучше здоровые, но свои, говорит Балда.
Ты максималист, говорит Хмырь. Лучше любые, лишь бы здоровые. Какие-нибудь,
говорит Учитель. Лишь бы жевать можно было. И он рассказал, как однажды их
партию по ошибке заставили разгружать вагон с колбасой. Колбаса была
твердая, как камень. Жрать ее можно было сколько угодно, а унести нельзя
было ни кусочка. И он до крови рвал ногти и десны, плакал от злости и обиды,
но не смог съесть ни грамма. Он умолял своего молодого друга, с которым
всегда делился до последней крошки, чтобы тот откусил ему и прожевал
кусочек. Но тот послал его подальше. Балда сказал, что он об этом уже читал
где-то.
Пришел Лапоть и быстро наверстал упущенное. Потом он вытащил помятый
листок из школьной тетради. Вот, послушайте, что моя шпана опять сочинила,
сказал он не то с обидой, не то с гордостью. Эпитафия на живого отца!
Как и все, пару раз он женился.
Слопал тонны калорий сполна.
Не имел. Состоял. Не судился.
Выпил склад всякой дряни-вина.
В несогласиях не был замешан.
За границею -- нет, не бывал.
Котовал. А кто нынче безгрешен?!
Было дело. Чуть-чуть воевал.
Жизни треть прокрутился в постели. Четверть в транспорте всяком ворчал.
На собраниях годы летели.
В очередях остальные торчал.
За услуги, заслуги и прочее,
За мильоны бессмысленных дел,
Благодарность, путевку,... Короче,
Что положено было, имел.
Из двух комнат квартиру отдельную,
Жизни всей голубой идеал,
Кухню с нужником... Боже... раздельную
Получил. И в больницу попал.
И лечили его очень бережно,
Не жалея лекарства и сил.
И не так, как у них, а безденежно.
Преждевременно дух испустил.
Балда сказал, что наше бесплатное медицинское обслуживание -- липа.
Какое же это бесплатное, если у тебя из зарплаты заранее высчитали на
медицину независимо от того, лечишься ты или нет. Это все чушь, сказал
Хмырь. Кстати, какие у тебя зубы, спросил он Лаптя. Увы, сказал Лапоть,
искусственные, но больные. Это напоминает старый довоенный анекдот про
капитана дальнего плавания, который поймал сифилис на резиновой кукле. Тебя
не было до войны, сказал Хмырь, значит для тебя нет никакой довойны.
Закажи-ка лучше еще по стопке. И выпьем за наших детей, которые идут по
стопам наших родителей.
Ну и что? Ничего. Все проверено.
Я ведь тоже на этом пути.
Я ведь тоже загнусь своевременно,
Как ни пой, ни скули, ни крути.
Все верно, сказал Учитель. Еще немного, и случится то, что случается со
всеми лаптеобразными.
Итак, постигла нас беда.
Мы понесли утрату.
От нас утопал он туда,
Откуда нет возврату.
Пришли последний долг отдать
По указанью свыше.
Хоть им-то в общем наплевать,
Что больше он не дышит.
Изображая горя вздох,
Плел представитель лживо,
Что он, мол, прежде срока сдох,
Что дело его живо.
Всему черед. И Ох и Ах.
Умолкли так же дружно.
И никому не нужный прах
Зарыли там, где нужно.
Вот так познав земной почет,
Кому за жизнь он сдаст отчет?
И тут к ним, виляя своевременно неотрезанным хвостом, подошел щенок с
бородкой интеллигента, которому очень хотелось бы быть гонимым за
прогрессивные взгляды и выдающиеся способности, но которого все игнорируют
за отсутствие того и другого. Раньше, сказал Учитель, взяв щенка на руки и
отдав ему свой бутерброд с колбасой, в Ибанске все собаки были откровенные
дворняги. А теперь расплодились самые фантастические помеси. Вот этот
экземпляр, например, явно является плодом случайного сожительства
утонченнейшей аристократической болонки и самого захудалого помоечного
беспородного пса. А какой красавчик получился! И главное -- умница. Я
нисколько не удивлюсь, если он сейчас начнет обличать слабые места в
концепциях Правдеца и Двурушника. Нет, что ни говори, а прогресс есть. Наши
дети уйдут дальше нас. Так выпьем за наших детей -- за наше будущее.
Гав-гав, сказал щенок. И прозванный Интеллигентом, он решил навсегда
остаться с ними.
Из Забегаловки пошли куда-нибудь. По дороге прихватили с собой
Участкового, зашли за Сожительницей, позвонили Девице и направились к
Спекулянтке. Долго спорили, по какому поводу быть выпивке. И как всегда,
сошлись ни на чем. У нас в Ибанске, сказал Учитель, единство мнений и
действий возможно только при полном отсутствии общей платформы или при
полном безразличии к тому, что есть полное единство взглядов. И к самим этим
взглядам.
Скинулись по трешке. Бабы учинили потрясающую закуску. После первой же
стопки Лапоть опять взялся за свое.
Граф Монтекрист -- сплошной обман. Айвенго -- тоже ложь.
И к королеве Д'Артаньян при жизни не был вхож.
В газетах пишут, где-то был почти что Робинзон.
А как он в самом деле жил? Не жизнь, кошмарный сон.
И так у всех, кого ни тронь, о ком заходит речь.
И все же самолет -- не конь, а автомат -- не меч.
Напрасно прошлое не тронь,
К чему вся эта речь?
К тому, что самолет -- не конь,
А автомат -- не меч.
Я подозреваю, говорит Балда, что ты сам сочиняешь эти стишки, а
приписываешь дочери, Чепуха, говорит Лапоть. Если бы я сам сочинял такие
стихи, я ни за что не стал бы их сочинять. Взрослые так выдумывать уже не
умеют, говорит Учитель. Взрослые теперь все ужасно умные и образованные. А
для стихов нужен некоторый уровень глупости и необразованности.
Помните старый домишко во дворе ЖОПа, говорит Спекулянтка. Сломали.
Прогресс, говорит Хмырь. Не в этом дело, говорит Спекулянтка. Там жили две
старушки лет под сто каждая. Одну паралич разбил еще лет тридцать назад.
Другая еще ничего, шустрая. Так они отказались выезжать. Пришлось вызывать
милицию. И знаете, почему они не хотели выезжать? Оказывается, параличная
старуха умерла еще двадцать с лишним лет назад. А живая, чтобы получать за
нее пенсию, забальзамировала ее домашними средствами. Да так здорово, что
старуха лежала все двадцать лет, как живая. Молодец, старуха, говорит Хмырь.
Бедняга, говорит Лапоть. С нее же теперь пенсию за двадцать лет высчитывать
будут. Не успеют, говорит Балда. Сдохнет. Да и где она столько денег
возьмет? Пенсия-то копеечная. На папиросы, небось, еле хватало. А уж о
выпивке и думать нечего. Наоборот, говорит Учитель. Теперь эту старуху
определят в пансион для персональнейших пенсионеров и будут беречь как
зеницу ока. Надо же выведать секрет бальзамирования! Нам вождей надо
сохранять для потомства. А научные методы бальзамирования, сами знаете,
чепуха. Вожди гниют. Больше года не выдерживают. А тут -- двадцать лет, и
хоть сейчас на трибуну! Мертвую старуху забрали в Институт Бальзамирования,
говорит Спекулянтка, а живую -- в ООН. Но она не сознается. Боится, что ее
посадят. Так ее же все равно фактически посадили, говорит Девица. К тому же
она вот-вот умрет. Чего же бояться? Привычка, говорит Учитель. У нас даже
посаженные боятся, что их посадят. И умирающие тоже.
Сожительница о чем-то пошепталась со Спекулянткой и вздохнула. Не
горюй, говорит Спекулянтка. Я тебе все устрою. Появилось новое
противозачаточное средство, говорит Девица. Новое, говорит Сожительница, а
мы еще старое не попробовали. Очень эффективное, говорит Хмырь. Бабы
беременеют только через раз, да и то, если мужик приличный попадется. Выдают
только по специальным рецептам с тремя печатями. Или из-под прилавка за
десятикратную плату. Начальство имеет его сколько угодно. Даже собачек своих
кормят. А нашему брату -- шиш с маслом! Идиотизм, говорит Балда. Оно же
копейки стоит, надо думать. Какое людям облегчение было бы! Это не идиотизм,
говорит Учитель, а мудрая политика. Меньше свободы действий людям, больше
скованности и опасений. При чем тут политика, говорит Лапоть. А если бы
таких лекарств не было бы? Тогда была бы просто естественная необходимость,
говорит Учитель. От того, что тела падают на землю, люди не становятся
психопатами. А изобрети средство от падения, сделай его привилегией и дай
знать людям об этом, увидишь, к каким это приведет последствиям. Не горюй,
говорит Спекулянтка. Я тебе этой дряни мешок достану. Я не горюю, говорит
Девица. Я из принципа.
У нас, говорит Балда, начали громить одного действительно крупного
ученого. Громить, говорит Лапоть, вроде теперь не в моде. Почему же, говорит
Учитель. У нас всегда кого-нибудь громят. Меняются лишь формы погрома.
Раньше громили с воплями. Теперь -- тихо, незаметно, бесшумно. Раньше
начальство громило само, теперь оно позволяет это делать всем желающим
снизу. Теперь бить -- значит не защищать. Ты отстал, теперь бить -- значит
защищать, но не настолько сильно, чтобы не били, говорит Балда. Ученого,
которого сейчас у нас бьют, даже хвалят открыто. Иногда премии подкидывают
такие, что даже дураку ясно, что ему конец. По масштабам его идей и
возможностей ему не такая защита нужна. По справедливости ему институт давно
следовало дать, в академики избрать и все такое прочее. А он еле-еле
старшего получил.
Пустяки все это, говорит Спекулянтка. Подумаешь, беда какая -- в
академики не выбрали! Народ не имеет и того, что имеет этот твой
непризнанный гений. Важно, чтобы народ был доволен. Чем больше довольных,
тем лучше. Вот вам и весь секрет истории. А что, говорит Лапоть, она в самом
деле права. Количество довольных роли не играет, говорит Учитель. В конце
концов людей можно сделать довольными насильно или медицинскими средствами.
Проблема не в этом. Проблема -- в рациональных критериях оценки. Важна
степень осознания и удовлетворения, а не бессознательная довольность. А нам,
говорит Лапоть, спустили задание готовить новую речь для Заибана. Причем, не
какую-нибудь, а дающую глубокий научный анализ всех сторон жизни общества.
От нашего сектора выделили опять меня, сволочи.
Если кому рассказать, о чем мы тут трепались, говорит Балда, не
поверят. И правильно сделают, говорит Хмырь. Люди никогда между собою не
говорят о том, о чем говорят, что они об этом говорят, они всегда говорят о
том, о чем никогда не говорят, что они об этом говорят.
Когда свадьба, спрашивает Спекулянтка. Свадьба отменяется, говорит
Участковый. Этой стерве наплевать на то, что я из себя представляю как
человек. Она считает, что я бесперспективен. Бессмысленно искать в
социальном индивиде качества человека как такового, говорит Учитель. Человек
есть социальная позиция, и только. У нас в части был один младший лейтенант.
Он хотел жениться. Но он хотел, чтобы будущая жена полюбила его не за его
высокий чин, а просто как человека. И он тщательно скрывал свое высокое
звание от кандидаток на роль своей супруги. Наконец, нашел то, что искал, и
женился. Как-то раз он спросил свою жену, знала ли она о том, что он не
просто кто-нибудь, а младший лейтенант. Конечно, ответила жена, у тебя же на
роже написано, что на большее тебе нечего надеяться. Ну и что, говорит
Участковый. Ничего, говорит Учитель. Этот болван сделал попытку
застрелиться, но промазал и попал в пса командира роты. После этого служба
для него превратилась в кошмар.
В Газете напечатано, говорит Сожительница, что у нас скоро откроется
школа для одаренных детей. Будут брать с двух лет и всемерно развивать
гениальные способности. Что будет? Ничего, говорит Лапоть. Теперь с двух лет
будут тщательно следить за тем, чтобы из наших детей не вырос
какой-нибудь... боже упаси!... новый Правдец, Мазила, Двурушник и т.п. Где
будет школа, спрашивает Спекулянтка. Надо будет сестре сказать. У нее
сынишка -- стервец, все обои изрисовал и весь гарнитур исцарапал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63