– Вчера ко мне приходила летописец. Сказать по правде, она здорово меня разозлила, но в ее словах кое-что есть. Она спросила: «Неужели нельзя было оставить их в покое?»
– Кого?
– Этих людей. И этого «Императора».
– Гарвель, ты и сам знаешь ответ на этот вопрос.
– Когда там, в башне, я взглянул в лицо старика…
Зиндерманн нахмурился:
– Того самого, кто представлялся «Императором»?
– Да. Он сказал приблизительно то же самое. Куортес в своих «Определениях» пишет, что Галактика безмерно велика, и то, что я повидал, подтверждает это. Если в безграничном космосе мы встречаем человека или общество, которое не согласно с нашими убеждениями, имеем ли мы право его уничтожать? Я имел в виду, нельзя ли просто пройти мимо и не обращать внимания? В конце концов, Галактика ведь так велика…
– Что мне в тебе больше всего нравится, Гарвель, – заговорил Зиндерманн, – так это твоя гуманность. Это качество очень влияет на твои мысли. Почему ты не заговорил со мной об этом раньше?
– Я думал, это пройдет, – признался Локен.
Зиндерманн поднялся со скамьи и жестом пригласил за собой Локена. Они покинули аудиторию и пошли по одному из главных переходов флагманского корабля, высокому и сводчатому, словно старинный собор, каньону три километра длиной, пересекающему три палубы судна. Здесь было сумрачно, а с потолка свисали славные знамена Легионов, Отделений и кампаний. Многие из них хранили следы жестоких боев. То и дело навстречу попадались группы персонала, и их голоса сливались в неразборчивый неумолчный шум. На галереях, где главный проход соединялся с верхними палубами, как заметил Локен, движение тоже было достаточно оживленным.
– Сначала я попытаюсь немного унять твое беспокойство, – на ходу заговорил Зиндерманн. – Я уже упоминал об этом в своих выступлениях, и ты сам высказал то же самое, когда говорил о причине своей тревоги. Гарвель, ты – оружие, одно из самых совершенных орудий разрушения, изобретенных человечеством. В твоей голове не должно быть места сомнениям и вопросам. Ты прав. Оружие не должно думать, оно лишь должно подчиняться, поскольку принятие решений не его дело. Решения – с величайшей тщательностью и исходя из этических норм – должны приниматься примархами и командирами, и не наше дело их обсуждать. Воитель, а до него возлюбленный Император, не легко решается использовать вас. С тяжестью на сердце и только в случае величайшей необходимости он прибегает к помощи космодесантников. Адептус Астартес – это последний резерв, и должен быть использован в крайних случаях.
Локен кивнул.
– А теперь запомни следующее. Если Империум обладает такой силой, как Космодесант, а, следовательно, способностью себя защитить и уничтожить любого врага в случае нападения, это еще не значит, что такое может случиться. Мы овладели способами уничтожения… Мы создали воинов, подобных тебе, Гарвель… Потому что это необходимо.
– Необходимое зло?
– Необходимый инструмент. Истина не всегда обладает силой. Человечество обладает истинными знаниями и несет другим послание во имя добра. Иногда это послание попадает во враждебно настроенные уши. Бывает, что народы отвергают и искажают это послание, как произошло в последнем случае. Тогда, и только тогда, благодарение звездам, мы прибегаем к воинской силе. Мы могущественны, потому что мы правы, Гарвель. Но мы правы не благодаря своему могуществу. И будь проклят тот час, когда второе утверждение станет нашим кредо.
Собеседники свернули из главного прохода и теперь шли по боковому ответвлению к архивному хранилищу.
– Верна наша истина или нет, неужели всегда необходимо ее насаждать, даже против желания? Как сказала та женщина, нельзя ли оставить этот народ в покое, предоставить его собственной участи?
– Представь, что мы идем по берегу озера, – заговорил Зиндерманн. – В воде тонет ребенок. Позволишь ли ты ему утонуть, потому что он был настолько глуп, чтобы прыгнуть в воду, не умея плавать? Или вытащишь озорника и научишь держаться на воде?
– Конечно, вытащу, – пожав плечами, ответил Локен.
– А вдруг он станет сопротивляться, испугавшись твоего вида? Или потому, что не хочет учиться плавать?
– Я все равно его спасу.
Их прогулка закончилась. Зиндерманн приложил ладонь к считывающему устройству, установленному в бронзовой раме высокой двери, и подождал, пока сканер обработает данные. Дверь открылась, словно огромная пасть, и изнутри вырвался поток кондиционированного воздуха со слабым запахом пыли.
Зиндерманн и Локен вступили под своды Третьего Архива. За многочисленными столами в тишине трудились ученые, переводчики и итераторы, а сервиторы сновали между рядами, доставляя с полок запрошенные тома.
– Что меня в тебе тревожит, – продолжал Зиндерманн, до предела приглушая голос, чтобы его слышал только один Локен, – так это твои размышления. Мы постановили, что ты являешься оружием и не должен думать о своих поступках, поскольку об этом думает кто-то другой. И все же ты позволяешь, чтобы слова женщины возбудили в тебе беспокойство, недовольство и сомнения. Ты проявляешь способность относиться к космосу так, как относятся люди, а не инструменты.
– Я понимаю, – отозвался Локен. – Вы говорите, что я забыл свое место. Я переступил границы своих функций.
– Нет, нет, – улыбнулся Зиндерманн. – Я говорил о том, что ты отыскал свое место.
– Как это? – спросил Локен.
Зиндерманн указал рукой на высокие, словно башни, книжные шкафы, ряды которых исчезали в полумраке хранилища. Высоко над головой летучие сервиторы разыскивали и снимали с полок древние тома, запечатанные в пластиковые оболочки, а потом, подобно пчелам, несли свою добычу читателям.
– Посмотри на эти книги, – сказал Зиндерманн.
– Я должен прочитать какие-то из них? Вы приготовите мне список?
– Прочти их все. А потом начни сначала. Испей всю мудрость учений наших предшественников, ибо только это может улучшить тебя, как человека. Но если ты это сделаешь, ты поймешь, что ни в одной из книг нет ответа на твои сомнения.
Локен озадаченно рассмеялся. Кое-кто из сидящих поблизости переводчиков, недовольных шумом, тотчас поднял голову от своей работы. Увидев, что смех исходил от космодесантника, они не менее поспешно опустили глаза.
– Гарвель, что такое Морниваль? – прошептал Зиндерманн.
– Вы же хорошо знаете…
– Объясни мне. Это официальный орган? Утвержденный правительством, формально одобренный командованием Легиона?
– Нет, конечно. Это неформальная честь. Общество не имеет никакого официального веса. Морниваль существует с самых ранних дней нашего Легиона. Четыре капитана, которые считаются среди сослуживцев…
Он умолк.
– Лучшими? – закончил за него Зиндерманн.
– Скромность не позволяет мне употребить это слово. Наиболее подходящими. Во все времена, совершенно неофициально и независимо от приказов командования в Легионе составляется Морниваль. Содружество четырех капитанов, предпочтительно совершенно несхожих по характеру и манере поведения, которые воплощают дух Легиона.
– И в их обязанности входит забота о моральном здоровье Легиона, не так ли? Они должны вырабатывать и проводить общие идеи. И, что еще важнее, находиться вблизи от командира и служить голосом, который он слышит чаще, чем чей-либо другой. Они становятся друзьями, к которым можно обратиться неофициально, свободно высказать свои сомнения и проблемы до того, как они дойдут до Совета.
– Да, именно этим и должен заниматься Морниваль, – согласился Локен.
– Тогда мне совершенно ясно, Гарвель, что только оружие, которое задумывается над своими действиями, может быть достойно этой роли. Чтобы стать членом Морниваля, необходимо испытывать беспокойство. Тебе потребуется мудрость, но еще больше – способность испытывать сомнения. Ты знаешь, что такое найсмит?
– Нет.
– В ранней истории Терры, во времена правления династии Суматуранов, правящие классы привлекали на службу найсмитов. Их обязанностью было возражать. Все подвергать сомнению. Все оспаривать. Рассматривать каждый политический шаг и находить в нем недостатки либо предусматривать контрдействия. Эти люди высоко ценились.
– Вы хотите, чтобы я стал найсмитом? – спросил Локен.
Зиндерманн покачал головой:
– Я хочу, чтобы ты остался самим собой, Гарвель. Морниваль нуждается в твоем здравом смысле и ясном мышлении. Сеянус всегда воплощал собой здравый смысл и представлял противовес как несдержанности Абаддона, так и меланхоличному пренебрежению Аксиманда. Равновесие нарушено, а сейчас Воителю больше всего нужен баланс сил. Сегодня ты пришел ко мне за благословением. Ты хотел понять, достоин ли такой чести. Гарвель, своим признанием, своими высказанными сомнениями ты сам ответил на свой вопрос.
4

ИЗБРАННЫЙ
НО ИМЕНИ ЭЗЕКИЛЬ
РУКА ПОБЕДЫ
Она спросила, как называется эта планета, и кто-то из команды челнока ответил: «Терра», что ее ничуть не удовлетворило. Первые двадцать восемь лет из своих двадцати девяти Мерсади Олитон провела на Терре, но то, что она видела сейчас, было совсем не похоже на ее родной мир.
Сопровождающий итератор тоже ничем не мог помочь. Скромный юноша с оливковой кожей по имени Мемед, не достигший еще и двадцати лет, несмотря на свою молодость, обладал поразительным интеллектом и несомненной гениальностью. Но далеко не плавный полет на орбитальном челноке оказался не под силу его организму, и большую часть поездки он был не в состоянии отвечать на вопросы, поскольку все его внимание было сосредоточено на пластиковом пакете у рта.
Небольшой корабль приземлился на дорожке посреди подстриженного газона, обрамленного рядами деревьев, в восьми километрах к западу от Верхнего Города. Наступил ранний вечер, и по краям грязновато-фиолетового неба уже зажглись звезды. Над головой мерцали огни проходящих на большой высоте судов флотилии. Мерсади спрыгнула с подножки челнока на траву и вдохнула незнакомые ароматы планеты.
Она резко остановилась. Воздух, богатый кислородом, вызывал легкое головокружение, и от мысли, что она в незнакомом мире, это ощущение только усиливалось. Впервые в жизни Мерсади ступила на поверхность чужого мира. Это показалось ей столь знаменательным, что захотелось услышать торжественный марш оркестра. Кроме того, насколько ей было известно, она первой из летописцев умудрилась получить разрешение на доступ в недавно покоренный мир.
Олитон повернулась лицом к далекому городу, чтобы окинуть взглядом обширную панораму и записать её в ячейках памяти. Она мигнула и прищурилась, и отдельные фрагменты запечатлелись в цифровом формате. Попутно Олитон отметила про себя, что в некоторых местах к небу еще поднимаются струйки дыма, хотя сражения закончились больше месяца назад.
– Мы называем ее Шестьдесят Три Девятнадцать, – произнес спустившийся следом за ней из челнока итератор.
Похоже, приземление на твердую почву благотворно повлияло на его самочувствие. Олитон деликатно отвернулась, чтобы не чувствовать ужасного запаха в его дыхании.
– Шестьдесят Три Девятнадцать? – переспросила она.
– Это девятнадцатый мир, покоренный Шестьдесят третьей экспедицией, – сказал Мемед. – Хотя, надо отметить, до полного покорения еще далеко. Хартия еще не подписана. У лорда-правителя Электа Ракриса возникли трудности с формированием согласительного коалиционного парламента, но Шестьдесят Три Девятнадцать вполне подойдет. Местные жители называют ее Террой, но не можем же мы допустить, чтобы сушествовали две Терры. Насколько я понимаю, именно в этом с самого начала заключался корень всех проблем.
– Понимаю, – кивнула Олитон и отошла в сторону. Она дотронулась рукой до ствола подстриженного дерева. Ощущение оказалось… знакомым. Мерсади улыбнулась своим мыслям и запечатлела дерево в памяти. В ее возбужденном мозгу уже формировалась основа будущего отчета, подкрепленного запечатленными образами. Личные впечатления, вот что будет в основе летописи. Повествование будет строиться вокруг темы новизны в ее первом межпланетном полете.
– Прекрасный вечер, – провозгласил итератор.
Все пакеты, использованные во время полета, он сложил у подножки корабля, словно ожидал, что кто-то уберет их за него.
Четверо военных, назначенных для охраны летописца, явно не собирались этого делать. Они уже успели вспотеть в своих тяжелых бархатных плащах и высоких киверах да еще с винтовками за плечами. Выбравшись из корабля, охранники тотчас окружили Мерсади.
– Госпожа Олитон, – обратился к ней офицер, – он ждет.
Мерсади кивнула и пошла за ними. Сердце забилось чаще. Все произошло совсем случайно. Неделю назад ее подруга и коллега, летописец Эуфратия Киилер, которая добилась гораздо большего, чем все остальные вместе взятые, присутствовала на наблюдательном корабле во время облета восточного города Каэнтц, когда выяснилось, что Малогарст остался в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53