Видеть он мог пока только узкую полоску и небольшими перебежками стал двигаться дальше. К тому времени по моим прикидкам Ди уже должен был видеть половину внутренностей хижины. Он сел на корточки в своей простыне и уставился в направлении открытой двери. В таком положении он и замер.
Прошло примерно полминуты, и больше я не смог выдержать. Мне было так плохо, что я готов был умереть, но одновременно я был готов лопнуть от злости. Сколько еще Ди Спаркс будет пялиться на мертвую проститутку? Разве пары секунд недостаточно? Ди вел себя так, будто смотрел какую-то увлекательную киношку. Ухнула сова, и кто-то в другой хижине сказал: «Теперь все кончено», а кто-то еще шикнул на него. Если Ди и слышал, то не обратил никакого внимания. Я пошел в его сторону, но я уверен, что и этого он не заметил. Ди не поднимал глаз до тех пор, пока я не подошел совсем близко — я уже мог видеть открытую дверь и свет лампы, разливающийся по дощатому полу и траве снаружи.
Я сделал еще шаг, но тут голова Ди дернулась. Он попытался остановить меня, вытянув руку. Все, что он делал, дико бесило меня. Кто такой Ди Спаркс, чтобы указывать мне, на что можно смотреть, а на что нет? Он оставил меня в лесу совсем одного, чтобы я шел по дорожке из яблок, и даже этого не смог сделать, как положено. Когда я, несмотря ни на что, пошел вперед, Ди замахал на меня обеими руками, глядя то в хижину, то в мою сторону. Как будто бы там происходило что-то, чего мне нельзя было видеть. Я не остановился, и Ди поднялся на ноги и в один прыжок оказался рядом со мной.
Надо выбираться отсюда, прошептал он. Ди был так близко, что я чувствовал его электрический запах. Я сделал шаг в сторону, и он схватил меня за руку. Я вырвал свою руку из его, еще немножко прошел вперед и заглянул внутрь хижины.
К стене была придвинута кровать, и на ней лежала голая женщина. Ее ноги были в крови, кровь была на простынях, и большие лужи крови на полу. Другая женщина в изорванной одежде, с волосами, торчащими в разные стороны, сидела на корточках у кровати, держа ее за руку. Это была цветная женщина — женщина с Задворок, — а другая, что лежала на кровати, была белая. Возможно, она была красивая, когда еще была живая. Я видел только светлую кожу и кровь, я почти потерял сознание.
Это не была белая женщина из изгнанных, которые жили на Задворках, — ее привезли туда, и человек, который привез ее, был убийцей. Дела обстояли еще хуже, чем можно себе представить, пришла беда, много людей могло погибнуть. И если мы с Ди хоть словом обмолвимся о том, что видели белого человека, беда обрушится прямо на нас.
Я, наверное, как-то неудачно шевельнулся, потому что женщина у кровати повернула голову и посмотрела на меня. В этом не было никакого сомнения — она меня видела. Когда там был Ди, она вряд ли разглядела бы что-то, кроме грязной простыни, а меня она видела и знала мое имя. Я тоже знал ее, она не жила на Задворках. Она жила на нашей улице через несколько кварталов. Ее звали Мэри Рэндольф, и это она подходила тогда к Эдди Граймсу, когда его застрелили насмерть, она вернула его к жизни. Мэри Рэндольф следовала за оркестром моего отца, и когда мы играли в придорожных гостиницах или на танцах у цветных, она всегда появлялась. Пару раз она даже сказала мне, что я хорошо играю на барабане — тогда я был барабанщиком, чтоб ты знал, а на саксофон я переключился позже, когда мне исполнилось двенадцать.
Мэри Рэндольф просто смотрела на меня, а волосы у нее на голове торчали во все стороны так, будто ее уже захватил вихрь бед и неприятностей. На лице никакого выражения, кроме взгляда в никуда, который получается, когда разум летит со скоростью в сотни километров, а тело не может и пошевельнуться. Она даже не удивилась. Она смотрела так, будто совсем не удивилась, будто она ожидала увидеть меня. Как бы мне ни было плохо той ночью, это было хуже всего. Лучше бы я умер. Я хотел превратиться в муравья и исчезнуть в муравейнике, но не мог. Я не знал, что я сделал — всего лишь оказался там, наверное, — но уже не мог ничего исправить.
Я дернул Ди за простыню, он сорвался с места и побежал вдоль боковой стены хижины, как будто только и ждал сигнала. Мэри Рэндольф уставилась мне в глаза, и я чувствовал, что надо убираться, но даже не мог повернуть головы, мне надо было отключиться от нее. И даже когда я справился с этим, я чувствовал ее взгляд. Каким-то образом я заставил себя пойти за Ди вдоль хижины, но все равно еще видел, как Мэри Рэндольф там, внутри, все смотрит на то место, где я стоял.
Если бы Ди сказал хоть слово, когда я догнал его, я бы выбил ему все зубы, но он просто шагал вперед, быстро и бесшумно, выбирая лучший путь, а я шел следом. Я чувствовал себя так, будто меня только что лягнула лошадь. Когда мы вышли на тропу, то даже не пытались прятаться в лесу — мы припустили бежать изо всех сил, будто за нами гнались дикие собаки. А когда добрались до Южной дороги, мы бежали в сторону города до тех пор, пока не выбились из сил.
Ди схватился рукой за бок и, шатаясь, сделал еще несколько шагов вперед. Потом он остановился, сорвал с себя костюм и, тяжело дыша, опустился на обочину дороги. Я наклонился вперед, опершись руками о колени и задыхаясь так же, как и он. Когда я смог опять дышать, то медленно пошел вдоль дороги. Ди поднялся, догнал меня и пошел рядом, заглядывая мне в лицо и отворачиваясь, а потом снова глядя на меня.
— Ну? — сказал я.
— Я знаю ту леди, — сказал Ди.
Черт побери, тоже мне новость. Конечно же, он знал Мэри Рэндольф — она была и его соседкой. Я даже не стал отвечать, просто буркнул что-то. Потом напомнил ему, что Мэри не видела его лица, только мое.
— Не Мэри, — сказал он. — Другую.
Он знал имя мертвой женщины? Это все только ухудшало. Такой леди не должно быть в мире Ди Спаркса, особенно если она собирается так окончить жизнь на Задворках.
Потом Ди сказал, что я ее тоже знаю. Я остановился и посмотрел ему прямо в глаза.
— Мисс Эбби Монтгомери, — сказал он. — Она приносит одежду и еду в нашу церковь на Рождество и в День Благодарения.
Он был прав — я не был уверен, что когда-либо слышал ее имя, но видел женщину один или два раза, когда она приносила корзины с ветчиной и курицей и коробки с одеждой в церковь отца Ди. Ей было около двадцати лет, как мне казалось, она была такой милой, что стоило ей посмотреть на тебя, и улыбку не сдержать. Из богатой семьи, живущей в большом доме прямо в центре Миллерс-Хилл. Какой-то человек решил, что такой девушке, как она, не стоит возиться с цветными, подумал я, и решил выразить свое мнение по возможности решительно. А значит, нам придется отвечать за все, что случилось с ней, и в следующий раз, когда мы увидим белые простыни, это будут вовсе не балахоны.
— Он очень долго убивал ее, — произнес я.
А Ди сказал, что она не умерла.
И я спросил его, что он, черт возьми, имеет в виду? Я видел эту девушку. Я видел кровь. Неужели он думает, что она сейчас встанет и пойдет? Или, может, Мэри Рэндольф шепнет ей на ухо волшебное слово и вернет ее назад к жизни?
— Можешь думать, что хочешь, — сказал Ди. — Но Эбби Монтгомери не умерла.
Я чуть не рассказал ему, что видел ее призрак, но он не заслуживал услышать о нем. Этот дурак не видел даже то, что было у него под носом. Разве мог он понять, что произошло со мной, когда я увидел то несчастное... то существо. Теперь он бежал впереди меня, как будто я вдруг стал ему мешать. А мне было все равно. Я чувствовал абсолютно то же самое.
Я сказал:
— Думаю, ты понимаешь, что нам об этом даже заикаться нельзя.
А он сказал:
— Думаю, ты тоже это понимаешь.
Больше той ночью мы не разговаривали. Весь наш путь по Южной дороге Ди Спаркс смотрел только перед собой и держал рот на замке. Когда добрались до поля, он повернулся ко мне, будто хотел что-то сказать, и я выжидающе посмотрел на него, но Ди отвернулся и убежал. Просто убежал. Я видел, как он исчез за универсальным магазином, и тоже пошел домой.
Мама всыпала мне по первое число за то, что вся моя одежда была грязной и мокрой насквозь, а братья смеялись надо мной и спрашивали, кто это меня так отделал и отобрал мои леденцы. Как мог скорее я добрался до кровати, с головой накрылся одеялом и закрыл глаза. Через какое-то время пришла мама и спросила, все ли со мной в порядке. Я подрался с Ди Спарксом? По Ди Спарксу виселица плачет, так она считала, и мне следовало бы выбрать себе друга получше. Мамочка, мне надоело играть на барабане, сказал я. Я хочу играть на саксофоне. Она посмотрела на меня с удивлением, но сказала, что поговорит об этом с отцом, может, что-то из этого и выйдет.
Следующие два дня я ждал, когда взорвется бомба. В пятницу пошел в школу, но не мог сосредоточиться ни на чем. С Ди Спарксом мы даже не поздоровались в школьном коридоре — просто прошли мимо друг друга, будто были невидимками. На выходных я сказал, что плохо себя чувствую, и остался в постели, ежесекундно ожидая, когда же разразится буря. Еще мне было интересно, скажет ли Эдди Граймс, что видел меня, — ведь как только найдут тело, сразу схватят Эдди Граймса.
Но ничего не произошло в те выходные, и ничего не случилось на следующей неделе. Я подумал, что Мэри Рэндольф, должно быть, спрятала белую девушку в пещере на Задворках. Но разве не должны уже были искать пропавшую девушку из богатой семьи? Разве не должно было проводиться расследование, розыск? И вообще, что там делала Мэри Рэндольф? Она, конечно, любила хорошо поразвлечься, но вовсе не была из тех сумасшедших девиц, что носят бритву под юбкой, — каждую субботу она ходила в церковь, была добра к людям и очень любила детей. Может, она вышла, чтобы помочь той бедной девушке, но как тогда она могла об этом узнать? Мисс Эбби Монтгомери из Миллерс-Хилл не стала бы делиться своими планами с Мэри Рэндольф из Темного Города.
Я не мог забыть, как она на меня смотрела, но не мог понять этот взгляд. Чем больше я о нем думал, тем сильнее мне казалось, что Мэри Рэндольф что-то говорила мне, но что? Ты готов к этому? Ты понимаешь, в чем дело? Ты понимаешь, как ты должен быть осторожен?
Отец сказал, что я могу начать учиться играть на саксофоне, и когда буду готов играть для публики, мой младший брат начнет осваивать барабан. Кажется, ему всегда хотелось играть на барабане, и в общем-то с тех пор он стал отличным барабанщиком. Итак, я учился играть на своем маленьком саксофоне, ходил в школу, а после нее прямиком бежал домой, и все шло почти как обычно, кроме того только, что с Ди Спарксом мы больше не дружили. Если полиция и искала пропавшую девушку из богатой семьи, я об этом ничего не слышал.
Потом в одну субботу я шел по нашей улице к универсальному магазину, и Мэри Рэндольф вышла из двери своего дома как раз в тот момент, когда я проходил мимо. Когда она меня увидела, то вдруг застыла на месте, все еще держась одной рукой за дверной косяк. Я был так удивлен, когда увидел ее, что движения мои замедлились, и, наверное, я на нее уставился. Женщина посмотрела на меня так, будто сделала рентгеновский снимок, обыскала взглядом все мои внутренности. Я не знаю, что она там увидела, но лицо ее расслабилось, она убрала руку с двери и захлопнула ее и больше не заглядывала ко мне внутрь.
Мисс Рэндольф, кивнул я, а она сказала, что с нетерпением ждет выступления нашего оркестра на танцах в Биргардене через пару недель. Я рассказал ей, что буду играть на саксофоне на танцах, а она что-то ответила на это, и все время казалось, что мы ведем две беседы одновременно, сверху — про меня и наш оркестр, а под ней — про нее и убитую белую девушку на Задворках. Я от этого так нервничал, что все слова совсем перемешались. Наконец она сказала:
— Обязательно передай от меня привет своему папочке.
А потом я ушел.
После того как я прошел мимо ее дома, Мэри Рэндольф пошла по улице за мной следом. Я чувствовал, как она на меня смотрит, и даже вспотел. Мэри Рэндольф была для меня совершенной тайной. Она была очень приятной девушкой, но, наверное, это Мэри похоронила тело Эбби Монтгомери. Я совсем не был уверен, что она не собирается в один прекрасный день убить меня. А потом вспомнил, как она стояла на коленях у тела Эдди Граймса в придорожной гостинице. Она танцевала с Эдди Граймсом, который в тюрьме сидел чаще, чем был на воле. Интересно, можно ли быть приличной девушкой и общаться с Эдди Граймсом настолько близко, чтобы даже танцевать с ним? И как это она вернула его к жизни? Или что там вообще произошло? Ее шаги за спиной так взволновали меня, что я перешел на другую сторону улицы.
Через пару дней после того, как я решил, что неприятностей так и не будет, они начались. Мы как раз заканчивали ужинать, когда услышали сирены полицейских машин на нашей улице. Я думал, они едут за мной, и чуть не обронил тарелку с рисом и курицей. Сирены проехали мимо нашего дома, а потом к ним добавились еще, но уже с другой стороны, — в те дни они ездили со старыми клаксонами. Вой был такой, что казалось — все полицейские штата сбежались в Темный Город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Прошло примерно полминуты, и больше я не смог выдержать. Мне было так плохо, что я готов был умереть, но одновременно я был готов лопнуть от злости. Сколько еще Ди Спаркс будет пялиться на мертвую проститутку? Разве пары секунд недостаточно? Ди вел себя так, будто смотрел какую-то увлекательную киношку. Ухнула сова, и кто-то в другой хижине сказал: «Теперь все кончено», а кто-то еще шикнул на него. Если Ди и слышал, то не обратил никакого внимания. Я пошел в его сторону, но я уверен, что и этого он не заметил. Ди не поднимал глаз до тех пор, пока я не подошел совсем близко — я уже мог видеть открытую дверь и свет лампы, разливающийся по дощатому полу и траве снаружи.
Я сделал еще шаг, но тут голова Ди дернулась. Он попытался остановить меня, вытянув руку. Все, что он делал, дико бесило меня. Кто такой Ди Спаркс, чтобы указывать мне, на что можно смотреть, а на что нет? Он оставил меня в лесу совсем одного, чтобы я шел по дорожке из яблок, и даже этого не смог сделать, как положено. Когда я, несмотря ни на что, пошел вперед, Ди замахал на меня обеими руками, глядя то в хижину, то в мою сторону. Как будто бы там происходило что-то, чего мне нельзя было видеть. Я не остановился, и Ди поднялся на ноги и в один прыжок оказался рядом со мной.
Надо выбираться отсюда, прошептал он. Ди был так близко, что я чувствовал его электрический запах. Я сделал шаг в сторону, и он схватил меня за руку. Я вырвал свою руку из его, еще немножко прошел вперед и заглянул внутрь хижины.
К стене была придвинута кровать, и на ней лежала голая женщина. Ее ноги были в крови, кровь была на простынях, и большие лужи крови на полу. Другая женщина в изорванной одежде, с волосами, торчащими в разные стороны, сидела на корточках у кровати, держа ее за руку. Это была цветная женщина — женщина с Задворок, — а другая, что лежала на кровати, была белая. Возможно, она была красивая, когда еще была живая. Я видел только светлую кожу и кровь, я почти потерял сознание.
Это не была белая женщина из изгнанных, которые жили на Задворках, — ее привезли туда, и человек, который привез ее, был убийцей. Дела обстояли еще хуже, чем можно себе представить, пришла беда, много людей могло погибнуть. И если мы с Ди хоть словом обмолвимся о том, что видели белого человека, беда обрушится прямо на нас.
Я, наверное, как-то неудачно шевельнулся, потому что женщина у кровати повернула голову и посмотрела на меня. В этом не было никакого сомнения — она меня видела. Когда там был Ди, она вряд ли разглядела бы что-то, кроме грязной простыни, а меня она видела и знала мое имя. Я тоже знал ее, она не жила на Задворках. Она жила на нашей улице через несколько кварталов. Ее звали Мэри Рэндольф, и это она подходила тогда к Эдди Граймсу, когда его застрелили насмерть, она вернула его к жизни. Мэри Рэндольф следовала за оркестром моего отца, и когда мы играли в придорожных гостиницах или на танцах у цветных, она всегда появлялась. Пару раз она даже сказала мне, что я хорошо играю на барабане — тогда я был барабанщиком, чтоб ты знал, а на саксофон я переключился позже, когда мне исполнилось двенадцать.
Мэри Рэндольф просто смотрела на меня, а волосы у нее на голове торчали во все стороны так, будто ее уже захватил вихрь бед и неприятностей. На лице никакого выражения, кроме взгляда в никуда, который получается, когда разум летит со скоростью в сотни километров, а тело не может и пошевельнуться. Она даже не удивилась. Она смотрела так, будто совсем не удивилась, будто она ожидала увидеть меня. Как бы мне ни было плохо той ночью, это было хуже всего. Лучше бы я умер. Я хотел превратиться в муравья и исчезнуть в муравейнике, но не мог. Я не знал, что я сделал — всего лишь оказался там, наверное, — но уже не мог ничего исправить.
Я дернул Ди за простыню, он сорвался с места и побежал вдоль боковой стены хижины, как будто только и ждал сигнала. Мэри Рэндольф уставилась мне в глаза, и я чувствовал, что надо убираться, но даже не мог повернуть головы, мне надо было отключиться от нее. И даже когда я справился с этим, я чувствовал ее взгляд. Каким-то образом я заставил себя пойти за Ди вдоль хижины, но все равно еще видел, как Мэри Рэндольф там, внутри, все смотрит на то место, где я стоял.
Если бы Ди сказал хоть слово, когда я догнал его, я бы выбил ему все зубы, но он просто шагал вперед, быстро и бесшумно, выбирая лучший путь, а я шел следом. Я чувствовал себя так, будто меня только что лягнула лошадь. Когда мы вышли на тропу, то даже не пытались прятаться в лесу — мы припустили бежать изо всех сил, будто за нами гнались дикие собаки. А когда добрались до Южной дороги, мы бежали в сторону города до тех пор, пока не выбились из сил.
Ди схватился рукой за бок и, шатаясь, сделал еще несколько шагов вперед. Потом он остановился, сорвал с себя костюм и, тяжело дыша, опустился на обочину дороги. Я наклонился вперед, опершись руками о колени и задыхаясь так же, как и он. Когда я смог опять дышать, то медленно пошел вдоль дороги. Ди поднялся, догнал меня и пошел рядом, заглядывая мне в лицо и отворачиваясь, а потом снова глядя на меня.
— Ну? — сказал я.
— Я знаю ту леди, — сказал Ди.
Черт побери, тоже мне новость. Конечно же, он знал Мэри Рэндольф — она была и его соседкой. Я даже не стал отвечать, просто буркнул что-то. Потом напомнил ему, что Мэри не видела его лица, только мое.
— Не Мэри, — сказал он. — Другую.
Он знал имя мертвой женщины? Это все только ухудшало. Такой леди не должно быть в мире Ди Спаркса, особенно если она собирается так окончить жизнь на Задворках.
Потом Ди сказал, что я ее тоже знаю. Я остановился и посмотрел ему прямо в глаза.
— Мисс Эбби Монтгомери, — сказал он. — Она приносит одежду и еду в нашу церковь на Рождество и в День Благодарения.
Он был прав — я не был уверен, что когда-либо слышал ее имя, но видел женщину один или два раза, когда она приносила корзины с ветчиной и курицей и коробки с одеждой в церковь отца Ди. Ей было около двадцати лет, как мне казалось, она была такой милой, что стоило ей посмотреть на тебя, и улыбку не сдержать. Из богатой семьи, живущей в большом доме прямо в центре Миллерс-Хилл. Какой-то человек решил, что такой девушке, как она, не стоит возиться с цветными, подумал я, и решил выразить свое мнение по возможности решительно. А значит, нам придется отвечать за все, что случилось с ней, и в следующий раз, когда мы увидим белые простыни, это будут вовсе не балахоны.
— Он очень долго убивал ее, — произнес я.
А Ди сказал, что она не умерла.
И я спросил его, что он, черт возьми, имеет в виду? Я видел эту девушку. Я видел кровь. Неужели он думает, что она сейчас встанет и пойдет? Или, может, Мэри Рэндольф шепнет ей на ухо волшебное слово и вернет ее назад к жизни?
— Можешь думать, что хочешь, — сказал Ди. — Но Эбби Монтгомери не умерла.
Я чуть не рассказал ему, что видел ее призрак, но он не заслуживал услышать о нем. Этот дурак не видел даже то, что было у него под носом. Разве мог он понять, что произошло со мной, когда я увидел то несчастное... то существо. Теперь он бежал впереди меня, как будто я вдруг стал ему мешать. А мне было все равно. Я чувствовал абсолютно то же самое.
Я сказал:
— Думаю, ты понимаешь, что нам об этом даже заикаться нельзя.
А он сказал:
— Думаю, ты тоже это понимаешь.
Больше той ночью мы не разговаривали. Весь наш путь по Южной дороге Ди Спаркс смотрел только перед собой и держал рот на замке. Когда добрались до поля, он повернулся ко мне, будто хотел что-то сказать, и я выжидающе посмотрел на него, но Ди отвернулся и убежал. Просто убежал. Я видел, как он исчез за универсальным магазином, и тоже пошел домой.
Мама всыпала мне по первое число за то, что вся моя одежда была грязной и мокрой насквозь, а братья смеялись надо мной и спрашивали, кто это меня так отделал и отобрал мои леденцы. Как мог скорее я добрался до кровати, с головой накрылся одеялом и закрыл глаза. Через какое-то время пришла мама и спросила, все ли со мной в порядке. Я подрался с Ди Спарксом? По Ди Спарксу виселица плачет, так она считала, и мне следовало бы выбрать себе друга получше. Мамочка, мне надоело играть на барабане, сказал я. Я хочу играть на саксофоне. Она посмотрела на меня с удивлением, но сказала, что поговорит об этом с отцом, может, что-то из этого и выйдет.
Следующие два дня я ждал, когда взорвется бомба. В пятницу пошел в школу, но не мог сосредоточиться ни на чем. С Ди Спарксом мы даже не поздоровались в школьном коридоре — просто прошли мимо друг друга, будто были невидимками. На выходных я сказал, что плохо себя чувствую, и остался в постели, ежесекундно ожидая, когда же разразится буря. Еще мне было интересно, скажет ли Эдди Граймс, что видел меня, — ведь как только найдут тело, сразу схватят Эдди Граймса.
Но ничего не произошло в те выходные, и ничего не случилось на следующей неделе. Я подумал, что Мэри Рэндольф, должно быть, спрятала белую девушку в пещере на Задворках. Но разве не должны уже были искать пропавшую девушку из богатой семьи? Разве не должно было проводиться расследование, розыск? И вообще, что там делала Мэри Рэндольф? Она, конечно, любила хорошо поразвлечься, но вовсе не была из тех сумасшедших девиц, что носят бритву под юбкой, — каждую субботу она ходила в церковь, была добра к людям и очень любила детей. Может, она вышла, чтобы помочь той бедной девушке, но как тогда она могла об этом узнать? Мисс Эбби Монтгомери из Миллерс-Хилл не стала бы делиться своими планами с Мэри Рэндольф из Темного Города.
Я не мог забыть, как она на меня смотрела, но не мог понять этот взгляд. Чем больше я о нем думал, тем сильнее мне казалось, что Мэри Рэндольф что-то говорила мне, но что? Ты готов к этому? Ты понимаешь, в чем дело? Ты понимаешь, как ты должен быть осторожен?
Отец сказал, что я могу начать учиться играть на саксофоне, и когда буду готов играть для публики, мой младший брат начнет осваивать барабан. Кажется, ему всегда хотелось играть на барабане, и в общем-то с тех пор он стал отличным барабанщиком. Итак, я учился играть на своем маленьком саксофоне, ходил в школу, а после нее прямиком бежал домой, и все шло почти как обычно, кроме того только, что с Ди Спарксом мы больше не дружили. Если полиция и искала пропавшую девушку из богатой семьи, я об этом ничего не слышал.
Потом в одну субботу я шел по нашей улице к универсальному магазину, и Мэри Рэндольф вышла из двери своего дома как раз в тот момент, когда я проходил мимо. Когда она меня увидела, то вдруг застыла на месте, все еще держась одной рукой за дверной косяк. Я был так удивлен, когда увидел ее, что движения мои замедлились, и, наверное, я на нее уставился. Женщина посмотрела на меня так, будто сделала рентгеновский снимок, обыскала взглядом все мои внутренности. Я не знаю, что она там увидела, но лицо ее расслабилось, она убрала руку с двери и захлопнула ее и больше не заглядывала ко мне внутрь.
Мисс Рэндольф, кивнул я, а она сказала, что с нетерпением ждет выступления нашего оркестра на танцах в Биргардене через пару недель. Я рассказал ей, что буду играть на саксофоне на танцах, а она что-то ответила на это, и все время казалось, что мы ведем две беседы одновременно, сверху — про меня и наш оркестр, а под ней — про нее и убитую белую девушку на Задворках. Я от этого так нервничал, что все слова совсем перемешались. Наконец она сказала:
— Обязательно передай от меня привет своему папочке.
А потом я ушел.
После того как я прошел мимо ее дома, Мэри Рэндольф пошла по улице за мной следом. Я чувствовал, как она на меня смотрит, и даже вспотел. Мэри Рэндольф была для меня совершенной тайной. Она была очень приятной девушкой, но, наверное, это Мэри похоронила тело Эбби Монтгомери. Я совсем не был уверен, что она не собирается в один прекрасный день убить меня. А потом вспомнил, как она стояла на коленях у тела Эдди Граймса в придорожной гостинице. Она танцевала с Эдди Граймсом, который в тюрьме сидел чаще, чем был на воле. Интересно, можно ли быть приличной девушкой и общаться с Эдди Граймсом настолько близко, чтобы даже танцевать с ним? И как это она вернула его к жизни? Или что там вообще произошло? Ее шаги за спиной так взволновали меня, что я перешел на другую сторону улицы.
Через пару дней после того, как я решил, что неприятностей так и не будет, они начались. Мы как раз заканчивали ужинать, когда услышали сирены полицейских машин на нашей улице. Я думал, они едут за мной, и чуть не обронил тарелку с рисом и курицей. Сирены проехали мимо нашего дома, а потом к ним добавились еще, но уже с другой стороны, — в те дни они ездили со старыми клаксонами. Вой был такой, что казалось — все полицейские штата сбежались в Темный Город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58