Они не признают ни разума, ни чувств — только инстинкт.
В глазах Марет заблестели слезы:
— Так мой отец?.. Бреман медленно кивнул:
— Это объясняет, почему магический дар родился вместе с тобой. Врожденная магия — дьявольский подарок, оставленный тебе в наследство твоим отцом. Не дар друида, а дар существа, для которого магия стала жизнью. Это так, Марет. Я понимаю, как тяжело согласиться с этим, но это так.
— Да, — шепнула она так тихо, что он едва расслышал. — А я так верила…
Голова девушки поникла, и она разрыдалась, стиснув руки старика. Волшебная сила отхлынула и, растаяв вместе с гневом и напряжением, темным клубком свернулась где-то в глубине ее существа.
Бреман придвинулся ближе, обнимая ее за плечи своей худой рукой.
— И еще одно, дитя мое, — мягко произнес он. — С этой минуты я — твой отец, если ты готова принять меня. Ты будешь мне роднее собственного ребенка. Я много думал о тебе и готов помочь всем, чем смогу, в твоих попытках понять природу твоего магического дара. И первое, что я хочу тебе сказать: ты совсем не то, что твой отец. Пусть ты рождена от него, но в тебе нет ничего похожего на то темное существо, которым он был. Твоя волшебная сила принадлежит только тебе. Она подвластна лишь тебе одной, и это тяжкая ноша. Но хотя она досталась тебе от отца, не она определяет твой характер и твое сердце. Ты добрая, сильная девушка, Марет. В тебе нет ничего от того дьявольского создания, которое породило тебя.
Марет прислонила голову к его плечу:
— Откуда тебе знать? А вдруг я как раз такая?
— Нет, — успокаивал старик, — нет, ты совсем не то, что он, дитя. Совсем не то.
Бреман поглаживал темные волосы девушки и прижимал ее к себе, давая выплакаться, позволяя излиться боли, накопившейся за столько лет. А когда боль уйдет, наступит опустошенность и оцепенение и ей понадобится новая цель и надежда, чтобы заново наполнить свою жизнь.
Теперь он знал, что сможет дать их ей.
Прошло два дня, прежде чем Кинсон Равенлок вернулся. Он появился из долины на закате в лучах дымного оранжевого света, исходившего из огромных печей Дехтеры. Жителю приграничья не терпелось рассказать друзьям новости. Одним махом скинув пыльный плащ, он радостно бросился к ним и обнял обоих.
— Я нашел человека, который нам нужен, — объявил он, шлепнувшись на траву, скрестил ноги и взял из рук Марет бурдюк с элем. — По-моему, он как раз тот, кто нам нужен. — Кинсон улыбнулся еще шире и быстрым движением пожал плечами. — К сожалению, мне не удалось его уговорить. Кто-то должен убедить его, что я прав. Поэтому я вернулся за вами.
Бреман кивнул и подвинулся к бурдюку:
— Поешь, выпей и расскажи нам обо всем.
Кинсон поднес бурдюк ко рту и запрокинул голову. Солнце садилось за западный горизонт, и в наступающих сумерках освещение стало быстро меняться. В отблесках света Кинсон уловил в глазах старика какое-то беспокойное темное мерцание. Не говоря ни слова, он взглянул на Марет. Она ответила ему прямым взглядом.
Житель приграничья опустил бурдюк и озабоченно спросил:
— Что-то случилось, пока меня не было? Какое-то мгновение все молчали.
— Мы рассказывали друг другу истории, — ответил Бреман. В его улыбке сквозила грусть. Он посмотрел на Марет, потом на Кинсона. — Не желаешь ли послушать одну из них?
Кинсон задумчиво кивнул:
— Не прочь, если ты считаешь, что у нас есть для этого время.
Бреман потянулся к руке Марет, и девушка подала ее старику. В ее глазах стояли слезы.
— Думаю, на эту стоит потратить время.
И по его тону Кинсон понял, что так оно и есть.
ГЛАВА 23
Урпрокс Скрел сидел один на старой деревянной скамье. Он наклонился вперед, положив руки на колени, и держал в одной из них нож, в другой — кусок дерева. Он ловкими, выверенными движениями обстругивал деревяшку, разворачивая то так, то эдак, — только стружки разлетались. Он делал что-то замечательное, хотя сам еще не знал, что именно это будет. Таинственная неизвестность только добавляла удовольствия. Кусок дерева хранит в себе различные возможности, прежде чем ты прикоснешься к нему ножом. Надо только внимательно смотреть, чтобы разглядеть их. Как только тебе это удалось, работу можно считать наполовину сделанной. Форма приходит сама собой.
В Дехтере наступил вечер, и там, где печи не сверкали своими раскаленными белыми глазами, свет стал туманно-серым. Жара делалась невыносимой, но Урпрокс Скрел привык к жаре, и она его не беспокоила. Он мог бы остаться дома с Миной и детьми, спокойно пообедать и встретить конец дня в качалке на длинной веранде или в тени старого ореха. Там было тихо и прохладно, поскольку дом находился вдали от центра. Но вот в чем неприятность — ему не хватало шума, жары и запаха печей. Когда он работал, ему хотелось чувствовать их рядом. Они так давно стали частью его жизни, что ему казалось естественным их присутствие.
Кроме того, он неизменно работал здесь, вот уже более сорока лет. А до него здесь работал его отец. Возможно, и его сыновья, не один, так другой, станут трудиться в этом месте, где он потом и кровью творил свою жизнь, где его вдохновение и мастерство влияли на жизнь других.
Смелое заявление. Но он и был смелым человеком. Или безумцем, смотря кого об этом спросить.
Мина понимала это. Она понимала все, что касалось ее мужа, и это было гораздо больше, чем Урпрокс мог бы сказать о любой другой женщине из тех, кого знал. Эта мысль заставила его улыбнуться. Она вызвала у него совершенно особое чувство к Мине. Он начал тихонько насвистывать.
По улице, лицом к которой сидел Урпрокс Скрел, проходили горожане. Они торопливо сновали туда-сюда, словно мелкие грызуны. Он тайком наблюдал за ними из-под густых темных бровей. Многие из них были его друзьями или теми, кого принято считать таковыми: владельцы лавок, торговцы, ремесленники или рабочие. Большинство восхищались им, его мастерством, его достижениями, его жизнью. Некоторые даже считали его воплощением души и сердца этого города.
Урпрокс вздохнул и перестал насвистывать. Да, всех их он знал, но сейчас они почти не обращали на него внимания. Если он и встречался с кем-то взглядом, то мог рассчитывать лишь на кивок или небрежный приветственный жест. Иногда кто-нибудь останавливался поговорить с ним. Вот и все. По большей части они избегали его. Если с ним и произошло что-то дурное, они не хотели, чтобы это запятнало их репутацию.
Он в очередной раз посетовал, почему они не могут просто принять то, что он сделал, и примириться с этим.
На мгновение его взгляд остановился на деревяшке. Бегущая собака, сильная и быстрая, лапы вытянуты, уши прижаты, голова вскинута. Он подарит ее своему внуку Аркену, сыну старшей дочери. Большую часть своих резных изделий Урпрокс отдавал. Он мог бы их продать, но предпочитал дарить. Мастер не нуждался в деньгах, их у него хватало, а при необходимости он мог заработать еще. Если он в чем-нибудь нуждался, так это в душевном покое и в осознании своего предназначения. Грустно сказать, но в последние два года ему недоставало и того и другого.
На мгновение он обернулся и взглянул через плечо на свою мастерскую. В сгущавшихся сумерках строение отбрасывало на Урпрокса квадратную тень. В этот вечер большие двери, ведущие внутрь, были закрыты, он не позаботился открыть их. Иногда он делал это лишь потому, что так чувствовал себя уютнее, ближе к своей работе. Однако в последнее время на него наводило тоску сидение возле распахнутых в темную пустоту дверей, за которыми ничего не происходило после всех этих лет непрестанной жары, шума и труда.
Урпрокс отшвырнул деревянную стружку носком башмака. Лучше не ворошить прошлое и оставить все как есть.
Стемнело, и он встал, чтобы зажечь факелы, прикрепленные над маленьким боковым входом в мастерскую. Они давали довольно света, чтобы можно было работать дальше. Конечно, он мог бы пойти домой. Мина уже ждет его. Но внутри сидело какое-то беспокойство, заставлявшее руки двигаться, а мысли плыть в волнах ночных звуков, доносившихся из темноты. Урпрокс знал все эти звуки и мог отличить один от другого так же точно, как кольца стружек, валявшиеся у его ног. Он знал их так же хорошо, как сам город и его жителей. Дехтера, единственная и неповторимая, годилась не для всякого, у нее был свой язык. Ты либо понимал, что она говорит, либо нет. Услышанное могло заинтересовать тебя, а могло оставить равнодушным. Недавно он впервые в жизни задумался над тем, что слышит в языке города, пожалуй, лишь то, что его интересует.
Увлеченный этой мыслью, Урпрокс на мгновение забыл о работе, и в это время к нему подошли трое незнакомцев. Сначала он не разглядел их в темноте. Скрытые темными плащами с низко надвинутыми капюшонами, они сливались с уличной толпой. Однако потом они отделились от людского потока и направились к нему. Их намерения не вызывали сомнений. Он немедленно заинтересовался, поскольку в эти дни к нему редко кто подходил. Скрывающие лица капюшоны визитеров вызвали у него некоторое беспокойство, ведь было страшно жарко. Уж не прячутся ли они от кого-нибудь?
Урпрокс поднялся, чтобы встретить их. Он был высоким худощавым мужчиной с широкой грудью, тяжелыми руками и крупными сильными кистями. На удивление гладкое для человека его лет лицо с твердыми чертами покрывал коричневый загар. На широком подбородке росла жиденькая бородка, а черные волосы заметно редели от макушки к ушам и шее. Урпрокс положил нож и деревяшку на скамью позади себя и, уперев руки в бока, ждал. Когда все трое остановились перед ним, самый высокий откинул капюшон, чтобы показать свое лицо. Урпрокс Скрел кивнул в знак того, что узнал незнакомца. Этот парень приходил к нему вчера, житель приграничья из Варфлита, спокойный настойчивый человек, на уме у которого было гораздо больше, чем на языке. Купив в одной из лавок клинок, он зашел выразить свое восхищение работой Урпрокса. Таков был предлог. Однако чувствовалось, что за этим визитом стоит нечто большее. Парень сказал, что вернется.
— Ты, я вижу, верен своему слову, — поприветствовал его Урпрокс, вспомнив об обещании, чтобы сразу же перехватить инициативу и дать понять, что это его город, его дом и он устанавливает здесь правила.
— Кинсон Равенлок, — напомнил ему житель приграничья.
Урпрокс кивнул:
— Я помню.
— А это мои друзья, которые хотят с тобой познакомиться.
Капюшоны откинулись. Старик и девушка. Они смотрели прямо на него, но к толпе старались держаться спиной.
— Мы можем поговорить с тобой несколько минут?
Они спокойно ждали, пока он разглядывал их, стараясь составить о них впечатление. На вид ничего подозрительного, и все же его что-то беспокоило. Внутри шевелилась смутная тревога. Очевидно, эти трое пришли не просто так. У них был вид людей, проделавших долгий путь и претерпевших лишения. Урпрокс ясно чувствовал, что житель приграничья задал вопрос только из вежливости, а вовсе не для того, чтобы действительно предоставить ему выбор.
Он приветливо улыбнулся. Несмотря на сомнения, эти трое вызывали у него любопытство.
— О чем вы хотите со мной поговорить? Теперь настала очередь старика, и Кинсон быстро уступил ее ему.
— Нам нужно твое кузнечное мастерство. Урпрокс продолжал улыбаться:
— Я отошел от дел.
— Кинсон говорит, что ты превосходный мастер, твои изделия — лучшее, что он когда-либо видел. А раз он говорит, значит, так оно и есть. Он отлично разбирается в оружии и в тех, кто его делает. Кинсон бывал во многих местах Четырех Земель.
Житель приграничья кивнул:
— Я видел меч у хозяина лавки. Никогда и нигде я не встречал такой работы. У тебя ни с чем не сравнимый талант.
Урпрокс Скрел вздохнул:
— Позвольте мне избавить вас от пустой траты времени. Я действительно неплохо справлялся со своим ремеслом, но больше им не занимаюсь. Я был первоклассным кузнецом, но эти времена прошли. Я отошел от дел. Больше не работаю по металлу. Не беру заказов и не продаю готовых изделий. Занимаюсь резьбой по дереву и больше ничем.
Старик кивнул. На его лице не отразилось ни малейшего разочарования. Он посмотрел на лежавшую на скамье за спиной Урпрокса деревяшку и спросил:
— Это ты сделал? Можно взглянуть?
Урпрокс, пожав плечами, протянул ему собаку. Старик долго вертел ее в руках и рассматривал, повторяя взглядом изгибы дерева. В его глазах светился неподдельный интерес.
— Это очень хорошо, — сказал он наконец, протягивая ее девушке, которая молча взяла собаку. — Но не так замечательно, как твое оружие. В обработке металла ты настоящий кудесник. Давно ты занимаешься резьбой по дереву?
— С детства. — Урпрокс беспокойно переминался с ноги на ногу. — Что ты от меня хочешь?
— Должно быть, у тебя нашлась какая-то чрезвычайная причина, раз ты вернулся к резьбе после того, как достиг таких успехов в кузнечном деле, — настаивал старик, не обращая внимания на его слова.
Урпрокс почувствовал, что вот-вот выйдет из себя:
— Да, нашлась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
В глазах Марет заблестели слезы:
— Так мой отец?.. Бреман медленно кивнул:
— Это объясняет, почему магический дар родился вместе с тобой. Врожденная магия — дьявольский подарок, оставленный тебе в наследство твоим отцом. Не дар друида, а дар существа, для которого магия стала жизнью. Это так, Марет. Я понимаю, как тяжело согласиться с этим, но это так.
— Да, — шепнула она так тихо, что он едва расслышал. — А я так верила…
Голова девушки поникла, и она разрыдалась, стиснув руки старика. Волшебная сила отхлынула и, растаяв вместе с гневом и напряжением, темным клубком свернулась где-то в глубине ее существа.
Бреман придвинулся ближе, обнимая ее за плечи своей худой рукой.
— И еще одно, дитя мое, — мягко произнес он. — С этой минуты я — твой отец, если ты готова принять меня. Ты будешь мне роднее собственного ребенка. Я много думал о тебе и готов помочь всем, чем смогу, в твоих попытках понять природу твоего магического дара. И первое, что я хочу тебе сказать: ты совсем не то, что твой отец. Пусть ты рождена от него, но в тебе нет ничего похожего на то темное существо, которым он был. Твоя волшебная сила принадлежит только тебе. Она подвластна лишь тебе одной, и это тяжкая ноша. Но хотя она досталась тебе от отца, не она определяет твой характер и твое сердце. Ты добрая, сильная девушка, Марет. В тебе нет ничего от того дьявольского создания, которое породило тебя.
Марет прислонила голову к его плечу:
— Откуда тебе знать? А вдруг я как раз такая?
— Нет, — успокаивал старик, — нет, ты совсем не то, что он, дитя. Совсем не то.
Бреман поглаживал темные волосы девушки и прижимал ее к себе, давая выплакаться, позволяя излиться боли, накопившейся за столько лет. А когда боль уйдет, наступит опустошенность и оцепенение и ей понадобится новая цель и надежда, чтобы заново наполнить свою жизнь.
Теперь он знал, что сможет дать их ей.
Прошло два дня, прежде чем Кинсон Равенлок вернулся. Он появился из долины на закате в лучах дымного оранжевого света, исходившего из огромных печей Дехтеры. Жителю приграничья не терпелось рассказать друзьям новости. Одним махом скинув пыльный плащ, он радостно бросился к ним и обнял обоих.
— Я нашел человека, который нам нужен, — объявил он, шлепнувшись на траву, скрестил ноги и взял из рук Марет бурдюк с элем. — По-моему, он как раз тот, кто нам нужен. — Кинсон улыбнулся еще шире и быстрым движением пожал плечами. — К сожалению, мне не удалось его уговорить. Кто-то должен убедить его, что я прав. Поэтому я вернулся за вами.
Бреман кивнул и подвинулся к бурдюку:
— Поешь, выпей и расскажи нам обо всем.
Кинсон поднес бурдюк ко рту и запрокинул голову. Солнце садилось за западный горизонт, и в наступающих сумерках освещение стало быстро меняться. В отблесках света Кинсон уловил в глазах старика какое-то беспокойное темное мерцание. Не говоря ни слова, он взглянул на Марет. Она ответила ему прямым взглядом.
Житель приграничья опустил бурдюк и озабоченно спросил:
— Что-то случилось, пока меня не было? Какое-то мгновение все молчали.
— Мы рассказывали друг другу истории, — ответил Бреман. В его улыбке сквозила грусть. Он посмотрел на Марет, потом на Кинсона. — Не желаешь ли послушать одну из них?
Кинсон задумчиво кивнул:
— Не прочь, если ты считаешь, что у нас есть для этого время.
Бреман потянулся к руке Марет, и девушка подала ее старику. В ее глазах стояли слезы.
— Думаю, на эту стоит потратить время.
И по его тону Кинсон понял, что так оно и есть.
ГЛАВА 23
Урпрокс Скрел сидел один на старой деревянной скамье. Он наклонился вперед, положив руки на колени, и держал в одной из них нож, в другой — кусок дерева. Он ловкими, выверенными движениями обстругивал деревяшку, разворачивая то так, то эдак, — только стружки разлетались. Он делал что-то замечательное, хотя сам еще не знал, что именно это будет. Таинственная неизвестность только добавляла удовольствия. Кусок дерева хранит в себе различные возможности, прежде чем ты прикоснешься к нему ножом. Надо только внимательно смотреть, чтобы разглядеть их. Как только тебе это удалось, работу можно считать наполовину сделанной. Форма приходит сама собой.
В Дехтере наступил вечер, и там, где печи не сверкали своими раскаленными белыми глазами, свет стал туманно-серым. Жара делалась невыносимой, но Урпрокс Скрел привык к жаре, и она его не беспокоила. Он мог бы остаться дома с Миной и детьми, спокойно пообедать и встретить конец дня в качалке на длинной веранде или в тени старого ореха. Там было тихо и прохладно, поскольку дом находился вдали от центра. Но вот в чем неприятность — ему не хватало шума, жары и запаха печей. Когда он работал, ему хотелось чувствовать их рядом. Они так давно стали частью его жизни, что ему казалось естественным их присутствие.
Кроме того, он неизменно работал здесь, вот уже более сорока лет. А до него здесь работал его отец. Возможно, и его сыновья, не один, так другой, станут трудиться в этом месте, где он потом и кровью творил свою жизнь, где его вдохновение и мастерство влияли на жизнь других.
Смелое заявление. Но он и был смелым человеком. Или безумцем, смотря кого об этом спросить.
Мина понимала это. Она понимала все, что касалось ее мужа, и это было гораздо больше, чем Урпрокс мог бы сказать о любой другой женщине из тех, кого знал. Эта мысль заставила его улыбнуться. Она вызвала у него совершенно особое чувство к Мине. Он начал тихонько насвистывать.
По улице, лицом к которой сидел Урпрокс Скрел, проходили горожане. Они торопливо сновали туда-сюда, словно мелкие грызуны. Он тайком наблюдал за ними из-под густых темных бровей. Многие из них были его друзьями или теми, кого принято считать таковыми: владельцы лавок, торговцы, ремесленники или рабочие. Большинство восхищались им, его мастерством, его достижениями, его жизнью. Некоторые даже считали его воплощением души и сердца этого города.
Урпрокс вздохнул и перестал насвистывать. Да, всех их он знал, но сейчас они почти не обращали на него внимания. Если он и встречался с кем-то взглядом, то мог рассчитывать лишь на кивок или небрежный приветственный жест. Иногда кто-нибудь останавливался поговорить с ним. Вот и все. По большей части они избегали его. Если с ним и произошло что-то дурное, они не хотели, чтобы это запятнало их репутацию.
Он в очередной раз посетовал, почему они не могут просто принять то, что он сделал, и примириться с этим.
На мгновение его взгляд остановился на деревяшке. Бегущая собака, сильная и быстрая, лапы вытянуты, уши прижаты, голова вскинута. Он подарит ее своему внуку Аркену, сыну старшей дочери. Большую часть своих резных изделий Урпрокс отдавал. Он мог бы их продать, но предпочитал дарить. Мастер не нуждался в деньгах, их у него хватало, а при необходимости он мог заработать еще. Если он в чем-нибудь нуждался, так это в душевном покое и в осознании своего предназначения. Грустно сказать, но в последние два года ему недоставало и того и другого.
На мгновение он обернулся и взглянул через плечо на свою мастерскую. В сгущавшихся сумерках строение отбрасывало на Урпрокса квадратную тень. В этот вечер большие двери, ведущие внутрь, были закрыты, он не позаботился открыть их. Иногда он делал это лишь потому, что так чувствовал себя уютнее, ближе к своей работе. Однако в последнее время на него наводило тоску сидение возле распахнутых в темную пустоту дверей, за которыми ничего не происходило после всех этих лет непрестанной жары, шума и труда.
Урпрокс отшвырнул деревянную стружку носком башмака. Лучше не ворошить прошлое и оставить все как есть.
Стемнело, и он встал, чтобы зажечь факелы, прикрепленные над маленьким боковым входом в мастерскую. Они давали довольно света, чтобы можно было работать дальше. Конечно, он мог бы пойти домой. Мина уже ждет его. Но внутри сидело какое-то беспокойство, заставлявшее руки двигаться, а мысли плыть в волнах ночных звуков, доносившихся из темноты. Урпрокс знал все эти звуки и мог отличить один от другого так же точно, как кольца стружек, валявшиеся у его ног. Он знал их так же хорошо, как сам город и его жителей. Дехтера, единственная и неповторимая, годилась не для всякого, у нее был свой язык. Ты либо понимал, что она говорит, либо нет. Услышанное могло заинтересовать тебя, а могло оставить равнодушным. Недавно он впервые в жизни задумался над тем, что слышит в языке города, пожалуй, лишь то, что его интересует.
Увлеченный этой мыслью, Урпрокс на мгновение забыл о работе, и в это время к нему подошли трое незнакомцев. Сначала он не разглядел их в темноте. Скрытые темными плащами с низко надвинутыми капюшонами, они сливались с уличной толпой. Однако потом они отделились от людского потока и направились к нему. Их намерения не вызывали сомнений. Он немедленно заинтересовался, поскольку в эти дни к нему редко кто подходил. Скрывающие лица капюшоны визитеров вызвали у него некоторое беспокойство, ведь было страшно жарко. Уж не прячутся ли они от кого-нибудь?
Урпрокс поднялся, чтобы встретить их. Он был высоким худощавым мужчиной с широкой грудью, тяжелыми руками и крупными сильными кистями. На удивление гладкое для человека его лет лицо с твердыми чертами покрывал коричневый загар. На широком подбородке росла жиденькая бородка, а черные волосы заметно редели от макушки к ушам и шее. Урпрокс положил нож и деревяшку на скамью позади себя и, уперев руки в бока, ждал. Когда все трое остановились перед ним, самый высокий откинул капюшон, чтобы показать свое лицо. Урпрокс Скрел кивнул в знак того, что узнал незнакомца. Этот парень приходил к нему вчера, житель приграничья из Варфлита, спокойный настойчивый человек, на уме у которого было гораздо больше, чем на языке. Купив в одной из лавок клинок, он зашел выразить свое восхищение работой Урпрокса. Таков был предлог. Однако чувствовалось, что за этим визитом стоит нечто большее. Парень сказал, что вернется.
— Ты, я вижу, верен своему слову, — поприветствовал его Урпрокс, вспомнив об обещании, чтобы сразу же перехватить инициативу и дать понять, что это его город, его дом и он устанавливает здесь правила.
— Кинсон Равенлок, — напомнил ему житель приграничья.
Урпрокс кивнул:
— Я помню.
— А это мои друзья, которые хотят с тобой познакомиться.
Капюшоны откинулись. Старик и девушка. Они смотрели прямо на него, но к толпе старались держаться спиной.
— Мы можем поговорить с тобой несколько минут?
Они спокойно ждали, пока он разглядывал их, стараясь составить о них впечатление. На вид ничего подозрительного, и все же его что-то беспокоило. Внутри шевелилась смутная тревога. Очевидно, эти трое пришли не просто так. У них был вид людей, проделавших долгий путь и претерпевших лишения. Урпрокс ясно чувствовал, что житель приграничья задал вопрос только из вежливости, а вовсе не для того, чтобы действительно предоставить ему выбор.
Он приветливо улыбнулся. Несмотря на сомнения, эти трое вызывали у него любопытство.
— О чем вы хотите со мной поговорить? Теперь настала очередь старика, и Кинсон быстро уступил ее ему.
— Нам нужно твое кузнечное мастерство. Урпрокс продолжал улыбаться:
— Я отошел от дел.
— Кинсон говорит, что ты превосходный мастер, твои изделия — лучшее, что он когда-либо видел. А раз он говорит, значит, так оно и есть. Он отлично разбирается в оружии и в тех, кто его делает. Кинсон бывал во многих местах Четырех Земель.
Житель приграничья кивнул:
— Я видел меч у хозяина лавки. Никогда и нигде я не встречал такой работы. У тебя ни с чем не сравнимый талант.
Урпрокс Скрел вздохнул:
— Позвольте мне избавить вас от пустой траты времени. Я действительно неплохо справлялся со своим ремеслом, но больше им не занимаюсь. Я был первоклассным кузнецом, но эти времена прошли. Я отошел от дел. Больше не работаю по металлу. Не беру заказов и не продаю готовых изделий. Занимаюсь резьбой по дереву и больше ничем.
Старик кивнул. На его лице не отразилось ни малейшего разочарования. Он посмотрел на лежавшую на скамье за спиной Урпрокса деревяшку и спросил:
— Это ты сделал? Можно взглянуть?
Урпрокс, пожав плечами, протянул ему собаку. Старик долго вертел ее в руках и рассматривал, повторяя взглядом изгибы дерева. В его глазах светился неподдельный интерес.
— Это очень хорошо, — сказал он наконец, протягивая ее девушке, которая молча взяла собаку. — Но не так замечательно, как твое оружие. В обработке металла ты настоящий кудесник. Давно ты занимаешься резьбой по дереву?
— С детства. — Урпрокс беспокойно переминался с ноги на ногу. — Что ты от меня хочешь?
— Должно быть, у тебя нашлась какая-то чрезвычайная причина, раз ты вернулся к резьбе после того, как достиг таких успехов в кузнечном деле, — настаивал старик, не обращая внимания на его слова.
Урпрокс почувствовал, что вот-вот выйдет из себя:
— Да, нашлась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74