Зачем – Лариса спрашивать не стала. Хуже некуда: предвосхищать события. Если Ежинский донес на нее, то… А если нет… Будет уже другое “то”.
Административный корпус находился неподалеку от конюшни. Внешне здание выглядело как музейным экспонат под названием “Курная изба крестьянина Тульской губернии XVII века”. Но когда Лариса со своими спутницами вошла внутрь, курная изба оказалась весьма современным офисом – встроенные шкафы и стеллажи, эргономичные компьютерные столы и компьютеры последнего поколения, модные гнутые кресла класса “офис-люкс”, навесные потолки и полы с подогревом. То есть не офис, а просто рекламный проспект какой-нибудь дизайнерской фирмы с девизом: “Мы создадим вам офис в любых условиях и по последнему слову моды делового мира!” Впрочем, Ларисе было не до подробного рассматривания деталей интерьера. Тем паче что вежливый дамский конвой сразу препроводил ее к изысканно отделанной двери из бука со скромной стеклянной табличкой “Директор”.
“Опаньки! – мысленно отреагировала Лариса. – Так уж сразу и к директору?”
Одна издам надавила пальчиком на чуть выпуклую пластину возле двери:
– Аркадия Ефимовна, Раиса Данникова пришла.
“Привели ”.
– Пусть войдет, – отозвалась пластина голоском дверного колокольчика.
Дама-конвоир жестом, исполненным благородства и вежливости, открыла перед Ларисой дверь, и той ничего не оставалось как войти.
Кабинет директора курортной зоны был совершенно обычным. Стандартным. Даже стены не имели украшений в виде панелей, просто были оклеены обоями под покраску. Единственное настенное украшение висело чуть выше спинки директорского кресла. Это был большой портрет Веры Червонцевой. Толстая писательница глядела с него, чересчур застенчиво улыбаясь, а за ее спиной художник изобразил…
…Облака и качающиеся среди облаков пурпурные китайские фонарики.
– Я вас понимаю, – услышала Лариса донельзя приятный голос – Все, кто появляется у меня в кабинете впервые, прежде всего обращают внимание на эту картину.
Лариса обернулась. Невысокая, приятной полноты немолодая женщина стояла за стеллажом возле роскошно разросшегося белого олеандра. В руках жен-шины был опрыскиватель для цветов.
– Извините, – сказала Лариса. – Я…
– Понимаю, – улыбнулась женщина и поставила опрыскиватель на пол. – Вы меня не заметили. Это нормально. Меня трудно заметить, когда я вожусь с этим растением. А кроме того, я схитрила: мне хотелось увидеть вас со стороны, а не из директорского кресла, Раиса. Так что не смущайтесь и располагайтесь, как вам удобно.
Лариса “расположилась” на стуле для посетителей прямо перед начальственным столом. Аркадия Ефимовна заняла свое кресло, и теперь на Ларису изучающе взирали две дамы: со стены – Вера Червонцева, с “начальственной точки” – директор “Дворянского гнезда”. Кстати, для такой должности Аркадия Ефимовна выглядела нереспектабельно. Лариса подумала, что даме ее возраста, положения и телосложения подошел бы индивидуального пошива костюм из дорогой ткани, а не бордовая водолазка в сочетании с длинной джинсовой юбкой и джинсовым же жилетом. Аркадия Ефимовна (а имечко-то! Тут джинсам рядом лежать не положено! И даже костюм индпошива не пойдет. Роброн, фижмы и соболье боа поверх покатых плеч – вот что годится для такого прямо-таки княжеского имени!) усмехнулась: видимо, уловила мысли Ларисы. Но тут же ее лицо стало серьезным. Даже суровым. Она вытянула из ящика стола зеленую пластиковую папку-скоросшиватель и принялась ее листать. Лариса интуитивно поняла, что листается ее, Раисы Данниковой, личное дело.
– Раиса Петровна. – Директорша закрыла папку и отложила ее в сторону. – Скажите, это действительно так?
– Что именно? – напряглась Лариса. Аркадия Ефимовна вздохнула и даже слегка покраснела:
– Буквально час назад у меня была госпожа Червонцева, и то, что она рассказала, не укладывается ни в какие рамки…
– Что именно вам рассказала… госпожа Червонцева? – Напряжение растет. Кто знает, на что способна Вера? А если ее рассказ – рассказ об убийце Ларисе , явившейся в “Дворянское гнездо” для совершения подлого убийства? И Веру можно понять. Может, ей надоело ходить по лезвию, нет, сразу трем лезвиям бритвы “Жиллетт”. Может, она хочет избавиться от находящейся с ней бок о бок убийцы… Еще не зная, что эта убийца раздумала ее убивать.
– Это, конечно, ужасно. Мне не хочется в это верить…
Так.
– Но Вера сказала, что вы ночью пришли к ней, ища утешения как жертва сексуального насилия со стороны одного из наших… постояльцев!
Ффу. Спасибо тебе, Вера. Дай бог тебе еще написать кучу романов и получить все мыслимые литературные премии!
Лариса вздохнула и умело залилась слезами: не так чтоб ручьем лились вперемешку с соплями, а аккуратно, но впечатляюще – мол, порядочная женщина расстроена, унижена и оскорблена.
– Вера сказала вам правду. – Лариса приложила к щекам одноразовый платочек “Цепрусс”. – Для меня это такой шок… Это… изнасилование. Разве я могла предполагать, что, направляясь служить морферам, этим… существам благородной крови и происхождения, я столкнусь с проявлениями таких низменных инстинктов!
После Вериной лекции Лариса могла вот так легко рассуждать об этих проклятых морферах. Изображать осведомленность.
– Да-да, – покивала Аркадия Ефимовна. – А то, что насильником оказался князь Ежинский, – тоже правда?
– Совершенная. – Лариса решила, что время слез миновало и следует вести себя несколько иначе: деловито и с достоинством. И не забывать, что “оскорбленная сторона” – она.
– Вы узнали его во время… акта насилия?
Кажется, Вера рассказала не все. Но почему?
– Видите ли, Аркадия Ефимовна… Был момент, когда я попыталась отомстить насильнику. И тогда он начал… превращаться. И угрожать мне.
– Словесно угрожать? Лариса нервно улыбнулась:
– Когда перед вами встает исполинских размеров тварь, отдаленно напоминающая помесь жука и мясорубки, вряд ли вы подумаете, что она будет петь вам цыганские романсы.
– Вот даже как…
– Да. И от смерти меня спасло лишь своевременное появление князя Жупаева и барона Людвига фон Вымпеля!
Директриса была изумлена. И изображала это вполне искренне:
– Как?! Князь и барон тоже были у вас?!
– Они явились, чтобы защитить меня, – тоном гордой девственницы заявила Лариса. – Так они сами сказали. По их словам, они ведут наблюдение за князем Ежинским, поскольку тот известен в кругах морферов как безнравственное и распутное существо. И хотя они не успели предотвратить мое бесчестие, они предотвратили мою гибель. Разве Вера об этом не упомянула?
– Н-нет, – рассеянно ответила директриса.
– Странно. А между тем именно князь Жупаев и барон фон Вымпель на основании какого-то их закона арестовали князя Ежинского и сообщили мне, что я имею полное право требовать над ним Суда Чести и выступать в роли обвинительницы!
– И что вы собираетесь предпринять? – быстро спросила Аркадия Ефимовна.
А вот здесь не стоит торопиться с ответом. Можно крупно ошибиться. Нужен ли тебе, Лариса, Суд? Суд, на котором тебя саму могут осудить? Верный ответ: нет. Но и спустить обиду засранцу-морферу тоже нельзя.
Что же ответить?
Что?
– Я хотела бы посоветоваться по этому поводу с вами, Аркадия Ефимовна, – смиренно сказала Лариса и мгновенно поняла по глазам директрисы: ответ верный.
Настолько верный, что у Аркадии Ефимовны даже цвет лица стал оживленно-персиковым, а до того напоминал матирующий крем тона “бледная немочь”.
– Это правильно, Раечка, – улыбнулась директриса.
Ого.
Раечка?! Ну ладно.
– Видишь ли, Раечка, – директриса принялась вертеть в пальцах паркеровскую ручку, – наша зона отдыха – не просто курорт с приезжающими-отъезжаюшими и обслуживающим персоналом. Это семья. Одна большая семья. Семья, которая заботится о своей репутации.
– Я понимаю, – осторожно сказала Лариса, хотя направление мыслей директрисы на самом деле еще было ей неясно.
– И хотя мы являемся закрытой зоной (как ты уже знаешь), все равно не следует выносить сор из избы. Это породит нездоровое любопытство, слухи, недостойные сплетни, а их и без того предостаточно. Надо заботиться о репутации заведения.
Ага.
Лариса готова поспорить на съедение собственной зубной щетки, что директрисе тоже не нужен Суд. Это хорошо.
Однако, если Лариса не поломается немного и не набьет себе цену, получится, что она просто ничтожество, которую на скотном выгоне может всякий морфер отыметь.
Se rappelle I'honneur!
– Репутация заведения, – медленно произнесла Лариса, поджав губы, в точности как камеристка инфанты с портрета Рубенса. – А как же быть с моей репутацией?
Директорша просто заюлила:
– Раечка, пойми, я ведь не хочу сказать, что негодяй не будет наказан! Просто то, что случилось с тобой, – случилось в “Дворянском гнезде” впервые за всю его историю. И, возможно, больше никогда не случится. Так не проще ли замять это дело, не привлекая к нему…
– Суд Чести Общества Большой Охоты?
– Именно! Ведь ты даже не представляешь себе, что такое этот Суд! Жуткая волокита – раз. Экспертиза на предмет действительного совершения насилия над тобой – два. Только подумай, как унизительна для женщины одна перспектива подобной экспертизы!.. А самое ужасное – в “Гнездо” на Суд Чести соберутся все члены Общества Большой Охоты. То есть все чистопородные морферы со всего мира! А это…
– Что?
– Гибель неприкосновенности курортной зоны. – обреченно сказала Аркадия Ефимовна. – И, возможно, самое страшное: нарушение тайны существования морферов! Ведь только избранные люди вроде нас с тобой знают, что на земле есть эти существа!
– Сущности.
– Да, сущности. Раиса, я тебя прошу… Лариса изобразила напряженную борьбу страстей в своем сердце. На самом деле она уже приняла решение. Почти.
Se rappelle I'honneur, mais noublie pas et le profit!
Так-то.
– Хорошо, – сказала Лариса. – Вы правы: выносить сор из избы – последнее дело. Для того чтобы начался Суд, я, кажется, должна подать заявление, так? Я его не подам. Но это не значит, что я собираюсь ходить неотмщенной, этакой обесчещенной Лукрецией. Я требую компенсации.
– Вот это уже деловой разговор, – усмехнулась Аркадия Ефимовна. – Какая компенсация тебя устроит, Раечка? Короче, сколько?
– Речь не о деньгах, – говорит гордо Лариса, а сама думает, что ей в последнее время все лучше и убедительнее удаются роли добродетельных и донельзя оскорбленных женщин.
– Тогда чего ты хочешь?
Лариса чуть помедлила. Чтобы пауза придана весомость ее следующей реплике:
– Я хочу увидеться с Ежинским. Приватно. Я знаю, что он находится под домашним арестом, но, думаю, вы можете это устроить. Это и будет компенсация.
– Не понимаю… Зачем тебе это… свидание?
И тут Лариса посмотрела на директоршу самым честным из арсенала своих взглядов:
– Зачем? Я потребую от него клятвенного обещания жениться на мне!
И тут Аркадия расхохоталась:
– Раечка, ты сама-то веришь в то, что говоришь?! Заставить морфера!!! Да еще жениться!!!
– У меня нет другого выхода, – скорбно сказала Лариса. – Или Суд Чести и всеобщий позор и огласка, или брак с Ежинским. Фиктивный брак.
Тут директриса успокоилась:
– Что ж ты сразу не сказала, что фиктивный?
– Я думала, вы поймете. Нужен мне Ежинский в качестве муженька, как же! А вот титул его пригодится. И полагающаяся жене доля состояния. Ведь наверняка в их законах решены вопросы о том, сколько каждому супругу в браке полагается движимости, недвижимости и прочей золотой пыли.
– Толково мыслишь, Раечка… Я просто восхищена.
– Приходится, – вздохнула “Раечка”. – Кто еще позаботится о сиротке, кроме нее самой?
– Ладно, сиротка. Этот вопрос мы решим. Ежинский вряд ли будет упираться – Суд Чести и ему не надобен. Вот тебе мое личное разрешение, – директриса подписала какую-то бумажку, – на беспрепятственные свидания с Ежинским. Можешь идти к нему хоть прямо сейчас. Так даже будет лучше.
– Почему?
– Боюсь, эти двое поборников чести, Жупаев и фон Вымпель, весь курорт перебаламутят, не преминут поставить в известность каждого соплеменника и даже человека о проступке Ежинского и о том, что грядет Суд Чести. А нам это надо?
– Не надо, – улыбнулась Лариса. – Только как же я сейчас смогу идти к… арестанту? У меня ведь работа. Обязанности. Смена полотенец там, простыней…
– От работы я тебя освобождаю. На неопределенный срок. По случаю перенесенного стресса. Гликерии о том сообщу лично.
– Вот спасибо! – Лариса прямо расцвела, представив, как скрутит Гликерию приказ директорши. – Так я могу идти?
– Иди, Раечка. Да, только давай договоримся обо всем этом не распространяться.
– Я необщительна, – усмехнулась Лариса. – Разве что Вера… С Верой поделиться можно?
– С Верой можно. – И Аркадия Ефимовна обернулась к портрету. – Вера – это такой человек… Она поймет. Недаром ее портрет в моем кабинете вместо иконы висит…
Эти слова Лариса услышала, уже закрывая за собой Дверь в директорский кабинет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Административный корпус находился неподалеку от конюшни. Внешне здание выглядело как музейным экспонат под названием “Курная изба крестьянина Тульской губернии XVII века”. Но когда Лариса со своими спутницами вошла внутрь, курная изба оказалась весьма современным офисом – встроенные шкафы и стеллажи, эргономичные компьютерные столы и компьютеры последнего поколения, модные гнутые кресла класса “офис-люкс”, навесные потолки и полы с подогревом. То есть не офис, а просто рекламный проспект какой-нибудь дизайнерской фирмы с девизом: “Мы создадим вам офис в любых условиях и по последнему слову моды делового мира!” Впрочем, Ларисе было не до подробного рассматривания деталей интерьера. Тем паче что вежливый дамский конвой сразу препроводил ее к изысканно отделанной двери из бука со скромной стеклянной табличкой “Директор”.
“Опаньки! – мысленно отреагировала Лариса. – Так уж сразу и к директору?”
Одна издам надавила пальчиком на чуть выпуклую пластину возле двери:
– Аркадия Ефимовна, Раиса Данникова пришла.
“Привели ”.
– Пусть войдет, – отозвалась пластина голоском дверного колокольчика.
Дама-конвоир жестом, исполненным благородства и вежливости, открыла перед Ларисой дверь, и той ничего не оставалось как войти.
Кабинет директора курортной зоны был совершенно обычным. Стандартным. Даже стены не имели украшений в виде панелей, просто были оклеены обоями под покраску. Единственное настенное украшение висело чуть выше спинки директорского кресла. Это был большой портрет Веры Червонцевой. Толстая писательница глядела с него, чересчур застенчиво улыбаясь, а за ее спиной художник изобразил…
…Облака и качающиеся среди облаков пурпурные китайские фонарики.
– Я вас понимаю, – услышала Лариса донельзя приятный голос – Все, кто появляется у меня в кабинете впервые, прежде всего обращают внимание на эту картину.
Лариса обернулась. Невысокая, приятной полноты немолодая женщина стояла за стеллажом возле роскошно разросшегося белого олеандра. В руках жен-шины был опрыскиватель для цветов.
– Извините, – сказала Лариса. – Я…
– Понимаю, – улыбнулась женщина и поставила опрыскиватель на пол. – Вы меня не заметили. Это нормально. Меня трудно заметить, когда я вожусь с этим растением. А кроме того, я схитрила: мне хотелось увидеть вас со стороны, а не из директорского кресла, Раиса. Так что не смущайтесь и располагайтесь, как вам удобно.
Лариса “расположилась” на стуле для посетителей прямо перед начальственным столом. Аркадия Ефимовна заняла свое кресло, и теперь на Ларису изучающе взирали две дамы: со стены – Вера Червонцева, с “начальственной точки” – директор “Дворянского гнезда”. Кстати, для такой должности Аркадия Ефимовна выглядела нереспектабельно. Лариса подумала, что даме ее возраста, положения и телосложения подошел бы индивидуального пошива костюм из дорогой ткани, а не бордовая водолазка в сочетании с длинной джинсовой юбкой и джинсовым же жилетом. Аркадия Ефимовна (а имечко-то! Тут джинсам рядом лежать не положено! И даже костюм индпошива не пойдет. Роброн, фижмы и соболье боа поверх покатых плеч – вот что годится для такого прямо-таки княжеского имени!) усмехнулась: видимо, уловила мысли Ларисы. Но тут же ее лицо стало серьезным. Даже суровым. Она вытянула из ящика стола зеленую пластиковую папку-скоросшиватель и принялась ее листать. Лариса интуитивно поняла, что листается ее, Раисы Данниковой, личное дело.
– Раиса Петровна. – Директорша закрыла папку и отложила ее в сторону. – Скажите, это действительно так?
– Что именно? – напряглась Лариса. Аркадия Ефимовна вздохнула и даже слегка покраснела:
– Буквально час назад у меня была госпожа Червонцева, и то, что она рассказала, не укладывается ни в какие рамки…
– Что именно вам рассказала… госпожа Червонцева? – Напряжение растет. Кто знает, на что способна Вера? А если ее рассказ – рассказ об убийце Ларисе , явившейся в “Дворянское гнездо” для совершения подлого убийства? И Веру можно понять. Может, ей надоело ходить по лезвию, нет, сразу трем лезвиям бритвы “Жиллетт”. Может, она хочет избавиться от находящейся с ней бок о бок убийцы… Еще не зная, что эта убийца раздумала ее убивать.
– Это, конечно, ужасно. Мне не хочется в это верить…
Так.
– Но Вера сказала, что вы ночью пришли к ней, ища утешения как жертва сексуального насилия со стороны одного из наших… постояльцев!
Ффу. Спасибо тебе, Вера. Дай бог тебе еще написать кучу романов и получить все мыслимые литературные премии!
Лариса вздохнула и умело залилась слезами: не так чтоб ручьем лились вперемешку с соплями, а аккуратно, но впечатляюще – мол, порядочная женщина расстроена, унижена и оскорблена.
– Вера сказала вам правду. – Лариса приложила к щекам одноразовый платочек “Цепрусс”. – Для меня это такой шок… Это… изнасилование. Разве я могла предполагать, что, направляясь служить морферам, этим… существам благородной крови и происхождения, я столкнусь с проявлениями таких низменных инстинктов!
После Вериной лекции Лариса могла вот так легко рассуждать об этих проклятых морферах. Изображать осведомленность.
– Да-да, – покивала Аркадия Ефимовна. – А то, что насильником оказался князь Ежинский, – тоже правда?
– Совершенная. – Лариса решила, что время слез миновало и следует вести себя несколько иначе: деловито и с достоинством. И не забывать, что “оскорбленная сторона” – она.
– Вы узнали его во время… акта насилия?
Кажется, Вера рассказала не все. Но почему?
– Видите ли, Аркадия Ефимовна… Был момент, когда я попыталась отомстить насильнику. И тогда он начал… превращаться. И угрожать мне.
– Словесно угрожать? Лариса нервно улыбнулась:
– Когда перед вами встает исполинских размеров тварь, отдаленно напоминающая помесь жука и мясорубки, вряд ли вы подумаете, что она будет петь вам цыганские романсы.
– Вот даже как…
– Да. И от смерти меня спасло лишь своевременное появление князя Жупаева и барона Людвига фон Вымпеля!
Директриса была изумлена. И изображала это вполне искренне:
– Как?! Князь и барон тоже были у вас?!
– Они явились, чтобы защитить меня, – тоном гордой девственницы заявила Лариса. – Так они сами сказали. По их словам, они ведут наблюдение за князем Ежинским, поскольку тот известен в кругах морферов как безнравственное и распутное существо. И хотя они не успели предотвратить мое бесчестие, они предотвратили мою гибель. Разве Вера об этом не упомянула?
– Н-нет, – рассеянно ответила директриса.
– Странно. А между тем именно князь Жупаев и барон фон Вымпель на основании какого-то их закона арестовали князя Ежинского и сообщили мне, что я имею полное право требовать над ним Суда Чести и выступать в роли обвинительницы!
– И что вы собираетесь предпринять? – быстро спросила Аркадия Ефимовна.
А вот здесь не стоит торопиться с ответом. Можно крупно ошибиться. Нужен ли тебе, Лариса, Суд? Суд, на котором тебя саму могут осудить? Верный ответ: нет. Но и спустить обиду засранцу-морферу тоже нельзя.
Что же ответить?
Что?
– Я хотела бы посоветоваться по этому поводу с вами, Аркадия Ефимовна, – смиренно сказала Лариса и мгновенно поняла по глазам директрисы: ответ верный.
Настолько верный, что у Аркадии Ефимовны даже цвет лица стал оживленно-персиковым, а до того напоминал матирующий крем тона “бледная немочь”.
– Это правильно, Раечка, – улыбнулась директриса.
Ого.
Раечка?! Ну ладно.
– Видишь ли, Раечка, – директриса принялась вертеть в пальцах паркеровскую ручку, – наша зона отдыха – не просто курорт с приезжающими-отъезжаюшими и обслуживающим персоналом. Это семья. Одна большая семья. Семья, которая заботится о своей репутации.
– Я понимаю, – осторожно сказала Лариса, хотя направление мыслей директрисы на самом деле еще было ей неясно.
– И хотя мы являемся закрытой зоной (как ты уже знаешь), все равно не следует выносить сор из избы. Это породит нездоровое любопытство, слухи, недостойные сплетни, а их и без того предостаточно. Надо заботиться о репутации заведения.
Ага.
Лариса готова поспорить на съедение собственной зубной щетки, что директрисе тоже не нужен Суд. Это хорошо.
Однако, если Лариса не поломается немного и не набьет себе цену, получится, что она просто ничтожество, которую на скотном выгоне может всякий морфер отыметь.
Se rappelle I'honneur!
– Репутация заведения, – медленно произнесла Лариса, поджав губы, в точности как камеристка инфанты с портрета Рубенса. – А как же быть с моей репутацией?
Директорша просто заюлила:
– Раечка, пойми, я ведь не хочу сказать, что негодяй не будет наказан! Просто то, что случилось с тобой, – случилось в “Дворянском гнезде” впервые за всю его историю. И, возможно, больше никогда не случится. Так не проще ли замять это дело, не привлекая к нему…
– Суд Чести Общества Большой Охоты?
– Именно! Ведь ты даже не представляешь себе, что такое этот Суд! Жуткая волокита – раз. Экспертиза на предмет действительного совершения насилия над тобой – два. Только подумай, как унизительна для женщины одна перспектива подобной экспертизы!.. А самое ужасное – в “Гнездо” на Суд Чести соберутся все члены Общества Большой Охоты. То есть все чистопородные морферы со всего мира! А это…
– Что?
– Гибель неприкосновенности курортной зоны. – обреченно сказала Аркадия Ефимовна. – И, возможно, самое страшное: нарушение тайны существования морферов! Ведь только избранные люди вроде нас с тобой знают, что на земле есть эти существа!
– Сущности.
– Да, сущности. Раиса, я тебя прошу… Лариса изобразила напряженную борьбу страстей в своем сердце. На самом деле она уже приняла решение. Почти.
Se rappelle I'honneur, mais noublie pas et le profit!
Так-то.
– Хорошо, – сказала Лариса. – Вы правы: выносить сор из избы – последнее дело. Для того чтобы начался Суд, я, кажется, должна подать заявление, так? Я его не подам. Но это не значит, что я собираюсь ходить неотмщенной, этакой обесчещенной Лукрецией. Я требую компенсации.
– Вот это уже деловой разговор, – усмехнулась Аркадия Ефимовна. – Какая компенсация тебя устроит, Раечка? Короче, сколько?
– Речь не о деньгах, – говорит гордо Лариса, а сама думает, что ей в последнее время все лучше и убедительнее удаются роли добродетельных и донельзя оскорбленных женщин.
– Тогда чего ты хочешь?
Лариса чуть помедлила. Чтобы пауза придана весомость ее следующей реплике:
– Я хочу увидеться с Ежинским. Приватно. Я знаю, что он находится под домашним арестом, но, думаю, вы можете это устроить. Это и будет компенсация.
– Не понимаю… Зачем тебе это… свидание?
И тут Лариса посмотрела на директоршу самым честным из арсенала своих взглядов:
– Зачем? Я потребую от него клятвенного обещания жениться на мне!
И тут Аркадия расхохоталась:
– Раечка, ты сама-то веришь в то, что говоришь?! Заставить морфера!!! Да еще жениться!!!
– У меня нет другого выхода, – скорбно сказала Лариса. – Или Суд Чести и всеобщий позор и огласка, или брак с Ежинским. Фиктивный брак.
Тут директриса успокоилась:
– Что ж ты сразу не сказала, что фиктивный?
– Я думала, вы поймете. Нужен мне Ежинский в качестве муженька, как же! А вот титул его пригодится. И полагающаяся жене доля состояния. Ведь наверняка в их законах решены вопросы о том, сколько каждому супругу в браке полагается движимости, недвижимости и прочей золотой пыли.
– Толково мыслишь, Раечка… Я просто восхищена.
– Приходится, – вздохнула “Раечка”. – Кто еще позаботится о сиротке, кроме нее самой?
– Ладно, сиротка. Этот вопрос мы решим. Ежинский вряд ли будет упираться – Суд Чести и ему не надобен. Вот тебе мое личное разрешение, – директриса подписала какую-то бумажку, – на беспрепятственные свидания с Ежинским. Можешь идти к нему хоть прямо сейчас. Так даже будет лучше.
– Почему?
– Боюсь, эти двое поборников чести, Жупаев и фон Вымпель, весь курорт перебаламутят, не преминут поставить в известность каждого соплеменника и даже человека о проступке Ежинского и о том, что грядет Суд Чести. А нам это надо?
– Не надо, – улыбнулась Лариса. – Только как же я сейчас смогу идти к… арестанту? У меня ведь работа. Обязанности. Смена полотенец там, простыней…
– От работы я тебя освобождаю. На неопределенный срок. По случаю перенесенного стресса. Гликерии о том сообщу лично.
– Вот спасибо! – Лариса прямо расцвела, представив, как скрутит Гликерию приказ директорши. – Так я могу идти?
– Иди, Раечка. Да, только давай договоримся обо всем этом не распространяться.
– Я необщительна, – усмехнулась Лариса. – Разве что Вера… С Верой поделиться можно?
– С Верой можно. – И Аркадия Ефимовна обернулась к портрету. – Вера – это такой человек… Она поймет. Недаром ее портрет в моем кабинете вместо иконы висит…
Эти слова Лариса услышала, уже закрывая за собой Дверь в директорский кабинет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41